Глава 12

Восточные церкви

В знаменитой речи папы Урбана в Клермоне ключевым был призыв прийти на помощь христианам Востока, находившимся под угрозой мусульманского нашествия. И потому мы с некоторым удивлением читаем письмо от 11 сентября 1098 г., адресованное папе вождями 1-го Крестового похода после взятия Антиохии.

«Мы одержали победу над турками и язычниками, но мы не можем покончить с еретиками – греками и армянами, сирийцами и яковитами. Потому мы настоятельно просим нашего возлюбленного отца… викария Святого Петра, приехать и воссесть на его кафедре (то есть в Антиохии), а мы, ваши послушные сыны, готовы свершить правое дело. И тогда, какие бы ереси ни встретились на нашем пути, они будут вырваны с корнем и уничтожены вашей властью и нашей силой».

Странное заявление от тех, кто отправился спасать восточное христианство! В то время как монофизиты были официально признаны еретиками, таковыми вряд ли можно было назвать верующих православной греческой церкви Византии. Хотя отношения между Римом и Константинополем прервались с середины XI в. и так и не были восстановлены, византийская церковь не считалась еретической.

После образования Латинского королевства одной из основных проблем, с которыми столкнулись крестоносцы, был выбор политики по отношению к местным христианам. Во всех странах под мусульманским господством церковь (так же как и синагога) находилась в центре не только религиозной, но и общественной жизни. Духовенство управляло обществом и было его официальным представителем. Тем самым церковная политика в действительности определяла политику государства по отношению к восточному христианству.

Накануне завоевания крестоносцами Святой земли ее правителей и подданных, мусульман и христиан разделяла непреодолимая пропасть. Крестоносцы в своей пропаганде, обращенной к Западу, говорили об исламе и «Законе сарацинов». Европейцев ужасала также сама мысль о том, что Гроб Господень захвачен неверными.

Встреча с христианским Востоком вне стен Константинополя должна была сильно озадачить крестоносцев. Восточное христианство оказалось сложным понятием; оно объединяло с полдюжины различных общин различных конфессий.

Быстро распространявшиеся слухи о приближавшихся армиях крестоносцев 1-го Крестового похода породили на Востоке атмосферу напряженного ожидания. На Балканском полуострове в связи с этим даже возникло христианское мессианское движение. В восточной христианской литературе турок-сельджуков называли не иначе как народами Гог и Магог, и крестоносцы были Божьим воинством, которое вскоре должно было поразить Сатану на поле битвы Армагеддон. Армянский хронист Матфей Эдесский видел в приходе крестоносцев исполнение пророчества почитаемого армянского католикоса Нерсеса: «С помощью франков Господь хотел поразить персов (турок)… Они пришли, чтобы разбить сковывавшие христиан цепи, освободить святой град Иерусалим от ига неверных и вырвать силой из рук мусульман почитаемую гробницу, принявшую Бога».

Сирийский патриарх Михаил Сириец писал так: «Франки, что пересекли море, собрались и обещали Господу, что если им будет дано войти в Иерусалим, то они будут жить в мире со всеми христианскими конфессиями, и у каждого народа, который исповедует Христа, будут свои церкви и монастыри».

Слово «освобождение» часто срывается с кончика пера писателей христианского Востока, но, что бы они под ним ни понимали, это не имеет отношения к понятию свободного христианского государства. В то время как греки Антиохии все еще мечтали о возвращении Византийской империи, которая восстановит их власть в сирийской столице, а армяне Тавра и Киликии размышляли о возможности получить политическую автономию без вмешательства со стороны греков и турок, о таких вещах не задумывались яковиты, несториане, сирийцы и копты. У первых трех из этих четырех общин не было традиций независимой государственности. Их религия никогда не соотносилась с какой-либо территорией и с определенной этнической группой. С египетскими коптами дело обстояло несколько иначе, но, каковы бы ни были их чувства, мусульманские соседи рассматривали коптов как «дхимми», немусульманское население в мусульманском государстве, находившееся под защитой закона. Единственным исключением были ливанские марониты, сформировавшиеся на основе этнической группы, объединенной одной верой, на определенной территории, хотя греки и монофизиты относились к ним с презрением.

Для восточных христианских сект «свобода» означала в большинстве случаев свободу религиозного культа; при этом речь не шла о христианском доминировании. Мусульманские правители, в отличие от христианских, чаще даровали право свободы вероисповедания. Михаил Сириец писал, что «они не расспрашивают об образе занятий и о вере, и они никого не преследуют за это, как поступают греки-еретики, народ коварный». Сыновья Магога, как он называет турок, «правят с позволения Бога», и это сильно беспокоит еретиков-греков. Турки не заставляют насильно яковитов исповедовать их веру, как это вошло в обычай у греков.

Страх и ненависть к «халкидонитам», то есть греко-византийской церкви, – постоянный лейтмотив в большом историческом повествовании Михаила Сирийца (XII в.). И те же самые чувства отражают источники, из которых он черпал информацию о более ранних исторических временах. Таких же взглядов придерживался богослов, писатель и сиро-яковитский епископ Абу-ль-Фарадж ибн аль-Ибри (Бар Эбрей), сын новообращенного еврея. Страх перед греками никогда не оставлял армян Малой Азии или коптов Египта.

Этот исторический опыт армян, яковитов и коптов отчасти объяснял те сдержанные чувства, с которыми они встретили армии 1-го Крестового похода, о чем свидетельствуют восточнохристианские источники. Александрийский копт Савирус ибн аль-Мукаффа посвятил этим событиям несколько строк: «Во дни Аввы Михаила (коптского патриарха Александрии) армии византийцев (Ар-Рум) и франков прибыли из Рима и из франкских земель в Сирии в большом множестве и овладели Антиохией и окружающими ее землями и большей частью Верхней Сирии… Потом они овладели славным городом Иерусалимом (аль-Кудс аль-Шариф)… Мы, община христиан, яковиты и копты не приняли участия в паломничестве (аль-Хадж) в Иерусалим».

Поскольку свобода вероисповедания была великой мечтой всех христианских сект, то это стало основным критерием для христианского Востока при оценке действий пришельцев-франков.

Если принять во внимание эту точку зрения, освобождение Иерусалима от мусульман не было столь значимым событием для жителей Востока. Они вряд ли могли надеяться на то, что крестоносцы вернут им святые места; единственное, на что они могли рассчитывать, – что им удастся приобрести что-либо из владений греческой церкви. Была также надежда на избавление от вымогательств при сборе налогов мусульманами.

Более того, на святыни и храмы Святой земли восточные секты смотрели по-разному. Были восточные паломничества в Иерусалим и к Гробу Господню. Все восточные христиане отмечали праздник сошествия Благодатного огня, но подозрительно отсутствовали упоминания об Иерусалиме во множественных сочинениях яковитов, коптов и армян. Иерусалим стал целью стремлений всех европейцев, и франки чувствовали, что они становятся законными наследниками Царства Давидова. Никакого подобного чувства невозможно обнаружить у восточных христиан. Михаил Сириец пишет в тени известного сирийского святого Бар Саума, а не Гроба Господня. Ни копты, ни яковиты, ни армяне не возводили Иерусалим в ранг патриархата, изредка он становился епископальным городом. Причиной этому могли быть чисто материальные факторы и отсутствие большой общины, но все это вряд ли может служить достаточным объяснением. Основной причиной был иной тип религиозного чувства со всеми его последствиями.

Копты и мусульмане называют Иерусалим аль-Шариф – «благородный»; в этом святом городе яковиты и копты ставили епископов в другие города или новый патриарх делал свое первое назначение на иерусалимскую кафедру, благоговейно приводя слова апостола Луки (24: 27; в переводе на сирийский язык): «Всему начало в Иерусалиме». Но это было повседневной практикой и для других мест.

Каковы бы ни были ожидания восточных сект, действительность оказалась довольно мрачной. Крестоносцы с самого начала правили безжалостным образом, и годы завоевания были периодом всеобщих страданий. То, что восточные христиане говорили на арабском, носили бороды и одевались в мусульманские одежды, часто приводило к тому, что они становились жертвой военных действий и грабежей. Но и позже, когда франки научились отличать их от мусульман, «сирийцы» всегда находились под подозрением.

Но основным пробным камнем оставалась религия и богослужебная практика. Первоначальные конфликты с восточными христианами крестоносцы сумели разрешить, и справедливость удалось восстановить, но память о них осталась. Ничто так ярко не иллюстрирует эти события, как свидетельство армянского историка Матфея Эдесского, который, как и многие его соотечественники, приветствовал приход франков. В 1 102 г., как он утверждает, Богу пришлось вмешаться и показать, что он гневается на франков. В Страстную субботу Благодатный огонь не сошел на Гроб Христа, и только молитвы истинно верующих (то есть монофизитов) заставили его снизойти, хотя и днем позже. И причиной этого было то, что «франки изгнали из монастырей армян, греков, сирийцев и грузин». После явленного чуда франки покаялись и «всем вернули то, что им по праву принадлежало». Коптский хронист Савирус ясно говорит о том, что после захвата Иерусалима копты больше не совершали свои традиционные паломничества в Святой город «по причине той ненависти, что франки испытывают к нам, и их ошибочных представлений о нас, и их обвинений нас в неблагочестии».

Крестоносцы упустили нужное время и имевшиеся возможности, и восточные христиане так и не стали их союзниками. Временами местные общины благосклонно относились к их правлению, но в целом они придерживались политики невмешательства. Крестоносцы никогда не ставили местных христиан в один ряд с латинским иммигрантским населением; возможно, к ним относились лучше, чем к мусульманам, но не более того. Если мы будем делать свои выводы, основываясь только на официальных договорах королевства, мы найдем очень мало различий в отношении крестоносцев к тем или иным христианским сектам и, как ни странно, даже к нехристианам. Все они были равны перед законом, пользовались правом внутренней автономии, и им была гарантирована личная безопасность и неприкосновенность имущества. Конечно, были некоторые отличия в правовом статусе, но, видимо, это не было связано с религиозным или этническим фактором. Существовали вилланы как христиане (сирийцы и греки), так и мусульмане; некоторые были прикреплены к земле, некоторые нет. В то же самое время члены всех сект (включая мусульманские и еврейские) жили в городах, платили подушный налог (capitatio), но имели свободу передвижения, хотя они, естественно, не принадлежали к городскому сословию. Некоторые восточные христиане даже делали карьеру в армии или на службе короля. Все же, будучи материально не хуже обеспеченными, чем их единоверцы под мусульманским правлением, местные христиане выказывали к властям лишь внешние симпатии. Такие события, как падение Иерусалима или захват мусульманами Триполи, могли побудить восточного прелата написать погребальную песнь, но основной ее темой было осквернение христианской святыни, и при этом ни слова не было о потере, что понесли крестоносцы.

Политика властей на предоставление равных прав всем восточным сектам и даже мусульманам и евреям не распространялась на религиозную сферу. В общественной жизни законы принимались исходя из реальности, в области вероисповедной большое влияние имела церковь и ее богословие. Решающее значение часто приобретали сугубо материальные интересы и политика Святого престола.

В наибольшей степени завоевания крестоносцев коснулись греческой православной церкви. В северных княжествах большое число ее приверженцев были византийского происхождения, но на юге в Латинском королевстве это были в основном сирийцы. Они были уроженцами Святой земли или соседних стран и говорили на арабском, но придерживались греческого обряда. В тысячелетней истории сирийских греков были славные периоды, как во времена поздней Римской империи, и периоды мрачные под властью ислама. Но позиции греческой церкви были сильны, собственность обширна, и всегда существовала возможность вмешательства Византии, что должны были учитывать мусульманские правители. Однако все в одночасье изменилось с приходом крестоносцев. Отчасти это было вызвано плохими отношениями с византийским императором и подозрениями в отношении верующих греческой церкви. Но основной причиной стало расхождение в богословских взглядах.

В отличие от яковитов и несториан греческая церковь не была еретической. Хотя православные греки и не были в евхаристическом общении с Римом, обе церкви были частями одного тела. В итоге крестоносцы заявили, что не может иметь место двойная иерархия и что греческая должна быть отменена, и ей на смену должна прийти католическая. Греческая церковь, таким образом, теряла свое первенствующее положение, и ее духовенство теперь было оттеснено на задний план и поставлено под контроль католиков.

Первый акт трагедии разыгрался в Иерусалиме. Греческий патриарх Симеон был изгнан мусульманами и бежал при приближении армий крестоносцев. Завоеватели без всяких колебаний выбрали на его место своего латинского патриарха сразу же после завоевания города. Симеон провел последние годы своей жизни (умер в 1116 г.), странствуя между Кипром и Константинополем, иногда наведываясь в Иерусалим. Его попытки вернуть себе кафедру провалились, и престарелый патриарх дал выход своим чувствам в написании богословских трактатов, обличавших использование опресноков в католическом обряде.

То же самое произошло в другом патриархате – Антиохийском. Греческий патриарх Иоанн оставил кафедру два года спустя после захвата города крестоносцами и удалился в Константинополь. Тогда крестоносцы возвели на кафедру католического прелата. Так как возможностей сопротивления не было, византийская церковь ответила тем, что продолжала назначать номинальных патриархов Иерусалима и Антиохии, которые находились в Константинополе в изгнании.

Не следует игнорировать разницу между двумя кафедрами. В то время как население Иерусалима при правлении крестоносцев в основном состояло из западных иммигрантов, ситуация в Антиохии была совершенно иной. Здесь большую часть населения, как и раньше, составляли местные греки и яковиты. Это объясняет в большой мере постоянные усилия византийских императоров восстановить греческого патриарха в Антиохии. Когда политические обстоятельства складывались благоприятно, они добивались успеха, и однажды князь Антиохии принял на кафедре грека. Само собой разумеется, что в таких случаях католическая иерархия накладывала на город интердикт, что, безусловно, имело поддержку Рима.

Замена местного духовенства католическим сопровождалась изъятием у восточных церквей их владений. По отношению к ним внешне сохранялась законность, поскольку власти не делали официальных заявлений о подобном грабеже. Католическое духовенство просто забирало себе бывшую византийскую собственность. Так, Готфрид Бульонский и Балдуин I согласно правилам храма Гроба Господня передали ему 30 деревень в окрестностях Иерусалима, а Танкред даровал монахам горы Фавор обширные земельные владения по обоим берегам Иордана. Тем самым они просто подтверждали право католической церкви на собственность своих греческих предшественников. Когда средневековые путешественники и современные историки рассказывают о греческих владениях при правлении крестоносцев, они всего лишь перечисляют остатки былых богатств.

В процессе завоевания многие землевладения местных христианских общин были конфискованы крестоносцами-мирянами. Франкские феодалы не были столь щепетильны в соблюдении прав местных христиан и относились к ним как к завоеванному народу. Требовалось большое терпение и добрая воля королей Иерусалима, а иногда приходилось прибегать и к взятке, чтобы вернуть собственность ее законным владельцам. В связи с этим вспоминается одна история, связанная с яковитской общиной, существовавшей в окрестностях Иерусалима. Ее земли были захвачены франкским рыцарем, и тяжба шла столь долго, что успело смениться целое поколение, пока община не восстановила свои права на землю. Это произошло не в результате судебного решения, но благодаря вмешательству королевы Мелисенды, дочери армянки Морфии Мелитенской, которая была расположена к монофизитам.

Хотя законодательство крестоносцев не делало различий между греческими православными и яковитскими общинами, видимо, греки подвергались большей дискриминации. В сущности, к армянским и яковитским общинам отношение было более терпимым, чем к греческим. С приходом крестоносцев значительно вырос иерархический статус этих двух церквей. Наиболее явственно это проявилось в северных княжествах, которыми незадолго перед тем управляла Византийская империя (Эдесса, Антиохия, Триполи). В этих княжествах византийцы безжалостно преследовали все негреческие христианские меньшинства, и завоевание крестоносцев, которое подорвало позиции греческой церкви, было для этих меньшинств освобождением. В Латинском королевстве перемены не были столь радикальны, но ситуация на севере решительно повлияла на положение в самом королевстве.

Обратной стороной слабости была сила. Греки всегда могли надеяться на политическую и финансовую поддержку Византии. Во времена дружественных отношений между Константинополем и Иерусалимом византийский император брал на себя ремонт церквей и монастырей. Так, Мануил Комнин восстановил и украсил церковь Рождества Христова в Вифлееме во времена короля Амори и отстроил греческие лавры, которые населяли общины отшельников, в Иудейской пустыне и на берегах реки Иордан (1 169). В Вифлееме до сих пор можно видеть результаты этих трудов. Теперь потускневшие, но когда-то яркие мозаики в верхней части стен главного нефа изображают вселенские и местные церковные соборы с надписями на латинском и греческом языках. Однако подобное сотрудничество было редким, и оно резко контрастировало с постоянными напряженными отношениями между двумя частями христианства.

Хотя многие церкви отошли к католикам, церковные учреждения местных христиан полностью не исчезли. Как правило, клир во многих больших и малых церквах сменялся. Церкви и монастыри в деревнях, где продолжали жить восточные христиане, находились в ведении местного духовенства, но под наблюдением католиков.

Даже в больших соборах местное священство, поддерживаемое населением, продолжало служить греческую и сирийскую литургии. Право богослужения в храме Гроба Господня, в отдельных его приделах и на нескольких алтарях было оставлено за представителями некатолической конфессии. То же самое касалось церкви Рождества Христова в Вифлееме. Греки смогли удержаться повсюду, несмотря на насилие со стороны франков. Они сохранили за собой свой монастырь Святого Илии на горе Фавор напротив нового бенедиктинского монастыря.

Если исходить из строгих канонических правил, то трудно объяснить факт присутствия греческих епископов в Святой земле. Но нам известно имя Мелетия, имевшего титул «архиепископа греков и сирийцев в Газе и Бейт-Джибрине» (1 164). Под сирийцами понимаются местные уроженцы христиане, говорившие на арабском языке; литургия в их церквах служилась на греческом языке, и священники у них были греки. Нам также известно о греческом капитуле при Гробе Господнем (церкви Вознесения). Его члены носили звание иереев, девтерариев («второй по чину»), протодиаконов и диаконов. В Иудейской пустыне существовал греческий монастырь Святого Саввы (лавра Саввы Освященного), который пользовался расположением королевы Мелисенды. В столице также была греческая монастырская гостиница с церковью Святого Моисея (1217), находившаяся в ведении настоятеля монастыря на горе Синай.

В порту крестоносцев Акра также были греческие монастыри и церкви. Известно о церкви Святой Екатерины (1217), но были и другие храмы для многочисленных сирийцев в этом большом городе.

В деревне Бейт-Джибрин под Иерусалимом, в которой потом была построена крепость госпитальеров, был греческий монастырь Святого Георгия. Большой храм, посвященный этому святому, в Лидде, месте его рождения, был захвачен католическим епископом. В греческом народном сказании рассказывается о страшной судьбе франков, которые пытались войти в его гробницу. Не удержались греки и в Назарете, который стал латинской кафедрой. Но в Севастии, где в храме Святого Иоанна Крестителя расположилась резиденция католического епископа, греки утвердились вновь и построили там монастырь на том месте, где, по их уверениям, голова Иоанна Крестителя была поднесена Ироду.

Мы можем только предполагать, что вне больших городов в христианских деревнях или деревнях со смешанным христианским и мусульманским населением имелись церкви. К сожалению, невозможно точно сказать, какого обряда придерживались их жители. Источники крестоносцев часто путают сирийцев, которые, собственно говоря, придерживаются греческого обряда, с их заклятыми врагами яковитами. Большое количество деревень в окрестностях Иерусалима, Вифлеема, близ Рамлы, Лидды, Рамаллаха, Бейт-Джибрина, Газы, Назарета, Тиверии и в Трансиордании имели христианское население; но мы не знаем, были они сирийцами или яковитами.

Мы лучше информированы о монастырях. В окрестностях Иерусалима, Иерихона и на берегах реки Иордан греческие монастыри пережили мусульманское господство и завоевания крестоносцев. Некоторые из них заявляли о своей древности, возводя свое происхождение ко временам зарождения монашества. Достаточно странно, что франкские источники редко упоминают о них; они, видимо, были вне сферы их интересов.

На дороге из Иерусалима в Вифлеем стоял греческий монастырь Святого Пророка Илии (Мар-Элия), разрушенный землетрясением, но восстановленный Мануилом Комнином. За Вифлеемом в направлении Иерихона были монастыри Святого Феодосия (Дейр-Доси), Святой Евфимии и известный монастырь Святого Саввы (Мар-Сабба). Здесь также стоял монастырь Святого Харитона, и в его окрестностях располагалась деревня со смешанным мусульманским и христианским населением (возможно, Анатот), шейх которой сопровождал паломников в пути к Иордану. Мощи святого находились в Иерусалиме. Монастырь Каламон отмечал то памятное место, где Дева Мария расположилась на отдых на пути в Египет. В источниках упоминаются вызывавшие глубоко благоговейные чувства монастыри Хозива в глубоком ущелье реки Вади-Кельт и Святого Герасима (Каср-Хаджла), как и монастырь Святого Иоанна Крестителя на берегах Иордана (Каср-аль-Яхуд), где толпы паломников погружались в воды святой реки, а восточные христиане крестили своих детей. Этот монастырь, разрушенный временем, был восстановлен также Мануилом Комнином. Почти все эти монастыри, как мы знаем об этом со слов греческого пилигрима Иоанна Фоки (1185), были укреплены, поскольку их изолированное положение представляло для них большую опасность. Некоторые из них имели деятельные общины и оставили после себя рукописи, которые были скопированы во времена крестоносцев, и теперь они имеются во многих библиотеках. Как правило, греческие монашеские общины жили по уставу святого Василия Великого. Мы хотели бы знать больше об их истории, но наши источники слишком скупы, чтобы делать определенные выводы.

Отношения между тремя монофизитскими церквями – армянской, коптской и яковитской – были дружественными. При избрании нового патриарха какой-либо из этих церквей они непременно сообщали об этом друг другу. Они также сотрудничали в полемической борьбе с греками. Завоеватели относились с большей благосклонностью к этим церквям, чем к грекам или сирийцам, и тем больший интерес вызывает их отношение к крестоносцам.

В Святой земле собственно яковиты были представителями монофизитов, хотя их основные общины существовали между Антиохией и Эдессой. Насколько мало значило вторжение крестоносцев для восточных христиан, свидетельствует тот факт, что яковитский патриарх Антиохии никогда не имел резиденции в столице княжества, которая дала ему титул (единственным исключением был Игнатий II, 1222–1252). Его резиденция попеременно располагалась в различных монастырях и городах (часто это была Амида). В середине XI в. при правлении византийцев яковитский патриарх был изгнан из Антиохии. Но положение изменилось после прихода крестоносцев, и он мог беспрепятственно поселиться в христианской столице, но все же он предпочел мусульманскую территорию. Тот факт, что большая часть яковитской общины проживала на мусульманских землях, вероятно, должен был влиять на принимаемые им решения. Но та легкость, с которой патриарх перемещался между землями, населенными исключительно крестоносцами, и мусульманскими областями, говорит о его нежелании проживать только на территории крестоносцев. Сирийская «нация» продолжала существовать в том же виде, что и до прихода завоевателей. Ее общины были разбросаны от Тавра до Иерусалима и от Средиземного моря до Месопотамии, и сирийцами правил патриарх, а в восточных областях его владений – мафриан, его помощник. Яковиты не селились среди крестоносцев, хотя их взаимоотношения были почти что сердечными. Крестоносцы, со своей стороны, не делали ничего, чтобы восточный христианин стал полноправным гражданином королевства.

Главным центром яковитов в Латинском королевстве был Иерусалим. Здесь в сирийском квартале, расположенном между Дамасскими воротами и Иосафатскими воротами, были церковь Святой Марии Магдалины и монастырь с гостиницей. Церковь, по-видимому, была основана коптом Макарием при патриархе Александрии Авве Яакубе (810–830). Монастырь тогда стал яковитским и перестроен с разрешения сельджуков при помощи служившего им яковита Мансура аль-Бальбаи (написание имени может быть ошибочным). Освящение состоялось в 1092 г. в присутствии посланников коптского патриарха Кирилла II. В яковитской традиции было принято считать это строение домом Симона Прокаженного. В церкви был выставлен для поклонения волос святой Марии Магдалины. Яковитские монахи жили в резиденции своего епископа в Иерусалиме (имеется их полный список с 1090 г.), здесь же останавливался приезжавший в город патриарх. Помимо епископов Иерусалима нам известны некоторые яковитские епископы Акры и Триполи в XIII в.

Несмотря на то что отношения с армянскими и коптскими монофизитами были в основном дружественными, случались периоды взаимонепонимания и полемических споров. Одним из наиболее памятных событий был раздор между яковитами и коптами относительно Иерусалима. Как уже упоминалось, ни одна монофизитская церковь не имела патриаршей кафедры в городе. Оазис аль-Ариш на Синае служил границей Антиохийского патриархата (к которому относились иерусалимские епископы) и Александрийского. После завоевания Салах ад-Дином Иерусалима египетские христиане, которые часто посещали Палестину и Сирию, потребовали поставления в святом городе коптского епископа. Патриарх Александрийский Кирилл III назначил епископа (1237), которого он собственноручно рукоположил, хотя это было прерогативой патриарха Антиохийского. Первый коптский епископ был отлучен от церкви патриархом Антиохийским Игнатием II, но франки, которые уже 15 лет правили Иерусалимом после крестового похода Фридриха II, приняли нового епископа, несмотря на протесты яковитов. Яковитский патриарх в качестве мести посвятил негра в епископы Абиссинии, право поставления которого принадлежало только патриарху Александрийскому.

Отношения между яковитами и франками были обычно ровными, но в них сквозила некая снисходительность, едва ли не презрение со стороны франков. Официально яковитские и армянские епископы Иерусалима были викариями латинского патриарха, который вмешивался во внутренние дела яковитов, и довольно часто решение спорного вопроса не обходилось без взятки. Но вмешательство не ограничивалось только церковными вопросами. Крестоносцы переняли обычай мусульман подтверждать выборы восточных патриархов и епископов. В XII в. уже не халиф издавал указ о назначении, но эмиры, правители городов и княжеств. Крестоносцы продолжили их практику, и Амори I подтверждал права яковитского патриарха на кафедру, как и Балдуин IV. Это давало возможность монархам вмешиваться в церковные дела, что считалось обычным делом, поскольку те же самые права они имели и в западной церкви.

Армяне, грузины и несториане были не столь многочисленны, как сирийцы и яковиты. Влияние несториан сохранялось в Месопотамии и в восточных провинциях халифата. Их небольшие общины смогли выжить в государствах крестоносцев. Несторианский католикос, имевший резиденцию в Багдаде, имел своего представителя в Иерусалиме. Армяне и грузины представляли собой отдельные религиозные, этнические и политические сообщества. Их связям с Иерусалимом было положено начало во времена поздней Римской империи. В VII в. армянские церкви и монастыри были очень многочисленны в Святой земле. Видимо, под властью крестоносцев армянские общины существовали только в Иерусалиме и Акре, хотя среди отдельных вассалов королевства были и армяне. Их самой большой святыней был храм Святого Иакова на Армянской улице между Башней Давида и Сионскими воротами. Армянский патриарх считал себя наследником апостола Иакова, в чью честь и был построен около 1165 г. великолепный кафедральный собор.

Грузины, часто называемые иверийцами, имели свою святыню – монастырь Святого Креста, расположенный вне стен Иерусалима. Будучи представителями христианского царства, находившегося далеко на Кавказе, они пользовались поддержкой латинской церкви и латинских благочестивых королей. Во время царствования царицы Тамары (1 184–1211) величайший грузинский поэт Шота Руставели жил в этом монастыре и написал здесь известнейшее произведение грузинского национального эпоса «Витязь в тигровой шкуре». В результате исследований, предпринятых грузинскими учеными в монастырском храме (1964), были обнаружены фрески XV столетия, на которых изображены поэт и его покровители.

Если оценивать успешность человеческих усилий, сравнивая поставленные цели и полученные результаты, то можно сказать, что политика крестоносцев в отношении восточных христиан потерпела полный провал. Проживавшая изолированно в горах Ливана и не принимавшая никакого участия на протяжении нескольких веков в религиозной жизни региона, этническая группа маронитов воссоединилась с Римом (1182). Объединение произошло на условиях Рима, и марониты были вынуждены признать главенство римского папы и католическую иерархию. Мы не должны недооценивать важность этого объединения, которое наложило свой отпечаток на политическую и культурную жизнь Ближнего Востока. Однако все это проявится только в будущем, потому что марониты не стали мостом между европейцами и восточным христианством и не интегрировались в ряды правивших страной крестоносцев.

Если так обстояло дело с теми восточными христианами, которые признали главенство Рима, то этот факт также оставался в силе и для греков, сирийцев и яковитов. Хотя они и называли себя «народами», эти христиане никогда не стремились ни к какой свободе, за исключением свободы вероисповедания. У них не было чувства изгнанничества, ведь они были уроженцами этой страны. Соответственно, они не мечтали о том, чтобы «вернуться». Их чувство сектантского единства крепло в постоянной полемике и соревновании с другими сектами, к тому же они были островком в море ислама. Скрепой «народа» была его церковная иерархия, духовная власть которой распространялась на земли, протянувшиеся от Средиземного моря до гор Персии (Ирана). Появление крестоносцев ни в чем не изменило сложившееся положение, благодаря им только привносился новый элемент в богословские споры. Монофизиты и халкидониты, которые ранее писали богословские труды с разоблачениями ошибок противной стороны, теперь поставили в центр полемики католиков. Палестина не была для них землей, освобождение которой от мусульманского господства стало бы торжественным событием.

Крестоносцы, со своей стороны, не сделали ничего, чтобы изменить структуру восточного христианства, хотя попытки и предпринимались, но лишь спорадические и незначительные. Это была инициатива церкви, точнее, ее наиболее ревностных прелатов, и поэтому затруднительно объяснить эти действия наличием некой церковной программы преобразований; это не было даже политикой. Более того, государство не принимало участия в этих попытках. Если мы вспомним, что в XIII в. в Испании церковь сумела привлечь государство к решению вопроса об обязательном для нехристиан посещении катехизических проповедей, то в сравнении с этим апатия гражданских властей в государстве крестоносцев становится более явной.

Приведенных фактов достаточно, чтобы понять, что церковь и государство по-разному относились к вопросу, какую политику проводить в отношении местных христиан. Тем не менее не следует думать, что за безразличием государства скрывались сознательный либерализм и толерантность. На практике толерантность выражалась в том, что государство терпимо относилось к различным религиозным общинам. Либерализм проявлялся в том, что каждая община могла придерживаться своих обычаев и обрядов. Но проводимая политика не была следствием толерантности. Это был наиболее простой способ справиться со сложной ситуацией, чтобы поддержать существующий порядок. Всем нефранкам предоставлялись одни и те же права, но никто не имел гражданства. Прежние дхимми – немусульманское население в мусульманском государстве – теперь становились дхимми в королевстве крестоносцев.

Официальное непризнание Западной церковью греческой иерархии и подчинение всех других деноминаций католическим прелатам имело свое начало в богословской концепции Рима. Отношение государства объясняется колониальным прагматизмом, который отказывался от всех возможных подходов и признавал кастой местных подданных. Местный христианин был туземцем, именно так на него смотрел чужак-завоеватель. Его вера не способствовала улучшению ситуации, и он в той же мере пользовался религиозной свободой, как и еврей, самаритянин и мусульманин. Той же, но не больше.

В современных реалиях это решение выглядит довольно демократичным и либеральным. Можно даже сказать, что это был самый сложный тест на толерантность: согласиться на тот же самый статус и те же свободы для всех некатоликов. Это представление обманчиво, поскольку игнорируется факт, что все население было расколото на правящую касту правителей и низшую касту неграждан, независимо от того, рассматривали они себя как «освобожденных» или покоренных.

Проблемы либерализма и толерантности просто не возникает, было бы абсурдным употреблять подобные понятия применительно к европейскому обществу XII в. Настоящим тестом была бы готовность принять и интегрировать христианские меньшинства в одно политическое образование, чего не было раньше и чего даже не предвидели. Крестоносцы пришли как завоеватели и остались таковыми в Святой земле. Все разнородные составляющие системы стригли под одну гребенку, изоляция которых усилилась из-за расхождения в религиозных взглядах.

Первое колониальное предприятие опиралось первоначально на разные концепции, но все закончилось принятием классического правила колониализма: никогда не смешиваться с туземцами.