Часть 3

2005 Год. Сергей

– Очень здорово, – прочувствованно сказал мне Кот. – Ты прямо писатель. Прозаик про заек.

Я почувствовал скрытый подвох. А почувствовав его, моментально расстроился – сказалось напряжение последних месяцев. Вообще-то по-хорошему надо бы сказать ему: «Мне нужно в санаторий. В лесу. С насильственным питанием, с музыкой, с девушками в цвету. И чтобы забыть о них хотя бы на время». Но с Котом этот номер не пройдет.

– В душу не залезешь, – заметил я, – особенно к тем, кто… кого…

– Да нет, угомонись, – Кот устало опустил голову на папку с рукописью и несколько раз стукнулся о нее лбом. – Все как бы правильно. Ты сделал даже больше, чем от тебя требовалось, они мне теперь как родные. Возникает тем не менее вопрос: где твое, а где фактическое.

«Возникает», – согласился я про себя и изобразил усталое негодование.

– Ты что? Только факты.

– Иди в жопу, – сказал Кот. – Не придуряйся. Твое художественное оформление к сути дела нас не приближает. Не умаляя достоинств романа (а это и правда роман), не ясно все же, почему четыре человека – Марк, Григорий, Андрей Александрович и Евгения – десять лет назад наделали шуму на Львовском конгрессе, снесли всем крышу и исчезли неизвестно куда.

– Ну, скажем, насчет шума ты не прав, – не согласился я, – лучше бы они его наделали. По крайней мере, по эху можно было бы что-то восстановить.

– Погоди, – мотнул головой Кот. – Я хочу только сказать, что пока это по сути типичная лав стори.

– Но так и было. Или ты хочешь, чтобы я делал вольные интерпретации и глубокомысленно разглядывал каждый чих?

Кот оглушительно чихнул и высморкался в огромный синий носовой платок. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Вот именно, – сказал он. – Тебе много осталось?

Мне осталось немного. Осталось написать о том, как Марк бросил недописанную книгу, детей, идею своего курса, запер дом и повез Гришку в глухое Полесье, где росла (и до сих пор растет, но теперь все об этом знают) длинная черная трава, дикий суккулент, скромный чернобыльский мутант, который по виду напоминает домашнюю лапшу и по вкусу – гнилой лук, но восстанавливает формулу крови и успешно лечит до полутора сотен заболеваний, в том числе и онкологических. Теперь это суперпрепарат, гордость иммунологов, а тогда… Просто у Марка был тупой расчет. Совершенно неизящный. Он знал, что все известные способы лечения дают нулевой результат. Значит, должен быть неизвестный, решил он. Он что-то такое напридумывал себе о позитивных мутациях (об этом есть в его блокноте) и неделю бродил по богом забытым селам своего родного белорусского Полесья, стучась в одинокие метафизические избы и вынимая душу у древних старух. Потом приехал домой. Пообещал детям и Владу вернуться при первой же возможности, между прочим, провел дивную ночь с Мартой и пригрозил Гришке, что, если тот не будет слушаться его во всем, то пусть заворачивается в простыню и начинает ползти в сторону кладбища. Или валит в свою Москву. Потому что он, Марк, потихоньку сходит с ума, и вообще все это не по-христиански. И не по-людски. После чего они уехали.

Возможно, все это происходило в других словах, в иной последовательности, но смысл и энергетика ситуации были таковы. Я знал. Я так Коту и сказал. Кот, вообще говоря, прекрасно понимал, что, делая эту реконструкцию, я менее всего полагаюсь на так называемый «исторический материал». Тем более что объем его был крайне скуден, а содержание туманно и многосмысленно. И я был страшно благодарен Коту, что он не лез, не выяснял подробности моей работы, а сидел на кафедре и помалкивал. Я же все лето провел в Крехове, на родительской даче, откуда до границы с Польшей не более часа на машине. Вокруг было тепло и немноголюдно, у меня были ноутбук, расстроенное пианино, много кофе и клубника ранних и поздних сортов на огороде. Соседи держали корову и за символические копейки продавали молоко и творог. Если бы даже Кот спросил, как мне пишется, я все равно не смог бы ответить ему как – и не смог бы рассказать ему о том, что однажды проснулся от выстрела и плача Жени.

Дом Андрея в Буэнос-Айресе был затерян среди обустроенных окраинных угодий. Строил его Андрей Александрович исходя из собственных представлений об уюте и комфорте. В доме было много дерева, мало мебели, камин с авторскими изразцами. Его знакомый художник, вечный студент и умеренный кокаинист, сотворил в своей тигельной печи «терракотовую серию специально для Андреаса». Женя быстро определила «свое место» возле камина, на кресле-качалке с кучей маленьких, вышитых крестом подушечек, которые она сразу стала уважительно называть «дореволюционными».

– Ну почти, – соглашался Андрей. – Их вышивала моя бабушка.

– Правнучка декабриста? – замечала Женя. – Ну да, да?

Андрей тихо посмеивался и уходил к своему компьютеру.

– Будете уединяться, – кричала Женя вслед, – выгоню из дому обоих. Тебя и твой компьютер. Пойдете с сумой.

Ей бы хотелось, чтобы за окном росли сосны, но там росла только араукария, и Андрей ее обожал. «Смотри, – говорил он, – какая она умница, все понимает». До того как Женя появилась в этом доме, у него были два любимых существа – араукария и Мальчик, рослая немецкая овчарка, которая не признавала сантиментов и не любила чужих. К Андрею постоянно приезжали коллеги, партнеры и авторы, а тут еще появилась и поселилась незнакомая женщина, которую Мальчик к себе подпустить не захотел. Поэтому в отсутствие хозяина собака проводила время в вольере. Он был хоть и просторный, но это нельзя было назвать свободой. Однажды, когда Андрея не было дома, Женя подошла и бесстрашно отперла дверцу. Мальчик остолбенел и посмотрел ей в глаза. Женя протянула руку в вольер и потрепала его по загривку. Собаки не трогали ее никогда. Давным-давно, в детстве, одна громадная псина, которую побаивался весь район, целый год провожала ее от школы до автобусной остановки. В школе у Жени тогда была вторая смена, и такой поворот событий очень ее устраивал. Собака дожидалась автобуса и, когда он отъезжал, увозя ее девочку, еще некоторое время стояла на остановке, подергивая ушами и нюхая воздух. Потом собака исчезла: рассказывали, что она покусала кого-то и ее усыпили по просьбам встревоженных жителей, особенно тех, у кого были дети.

– Мальчик, – сказала Женя, – привет. Пойдем, погуляем.

Но Мальчик отказался. Не сводя с нее глаз, он улегся у входа и положил голову на лапы.

– Не хочешь, – огорчилась Женя. – Энди не разрешает.

Мальчик услышал имя хозяина и тихонько зарычал.

– Ладно, как знаешь, – Женя закрыла дверцу и ушла в дом.

Вечером приехал Андрей, веселый – пошел повторный тираж и издание стало «книгой года» на книжном форуме в Париже. Это был атлас по генной инженерии. Женя часами его разглядывала, но потом вдруг испугалась чего-то, какой-то трезвой мысли о том, какова цена этому и где границы инженерной экспансии, которая не в ладах уже и с рациональной установкой, ее породившей. И засунула атлас на верхний стеллаж – с глаз долой.

Пришлось извлекать – книга года имеет право на место за праздничным столом. Выпили шампанского и долго целовались, сидя на ковре в темной гостиной.

– Ох, – спохватился Андрей, – пойду Мальчика покормлю.

– Можно – я? – попросила Женя.

– Только не лезь к нему, – сонно попросил Андрей. – Не подлизывайся. Я тебя знаю.

Собака лежала, уютно свернувшись, и Женя решила, что она спит.

– Мальчик, – прошептала она и отперла дверь вольера, – я тебе мясо принесла.

Потом, за секунду, она увидела прямо перед лицом оскаленную мокрую пасть, почувствовала сильную боль в плече, услышала собственный крик и потеряла сознание.

Она пришла в себя на ковре в гостиной. Андрей сидел перед ней белый, зажимая себе рот пальцами. Которые почему-то были в крови.

– Что с тобой? – спросила Женя и тут же поняла, что это – ее кровь.

Плечо тупо ныло. Женя пошире раскрыла глаза и увидела, что он плачет.

– Энди, – сказала она, – ты не плачь. Я тебя люблю.

Потом приехал врач, сделал перевязку «как следует», побалагурил, пошутил насчет пластической операции, выпил кофе, покурил сигару и, пока медсестра вводила противостолбнячную сыворотку, рассказал, что он сам, лично, многократно укушен представителями животного мира, среди которых были лисы, еноты, нутрии и даже самка крокодила.

Ночью она проснулась от того, что рядом не было Андрея. Она села в кровати, опираясь на здоровую руку, хотела позвать его, и тут прозвучал выстрел, и собачий визг, и снова наступила тишина. В момент выстрела она не успела испугаться, а секунду спустя упала лицом в подушку, повторяя одни и те же слова: «Как громко!»

Андрей вошел, молча лег рядом, сжал ее пальцы и не выпускал ее руку до самого утра.