Марк

Он вздрогнул от этого прикосновения, от руки, скользящей по шее и ныряющей к лопаткам. Так делала только она. Она так смотрела на него снизу вверх, так задумывалась, прикрыв глаза, так пахла холодной утренней луговой травой и точно так же слизывала молоко с верхней губы. Он еще вчера понял, что женщина, которая приехала к нему и ни с того ни с сего потеряла сознание на пороге дома, каким-то образом, сама того не понимая, принесла на своих крыльях тот растушеванный рисунок пыльцы, который ложится лишь однажды. Надя проступала в этой женщине, как водяные знаки, как симпатическое письмо над огнем.

Лена, отдельный, целостный, самостоятельный человек, захватила откуда-то из эфира этот квантовый рисунок, связь, возможно послание. Как если бы Надя поняла, что он не придет к ней, и попыталась прийти к нему сама.

Ну или он спятил.

Как-то Женя, вдоволь налетавшись с драконом, сидела во дворе с бокалом вина и кусочком жареного халуми, качала ногой, пела песню Вероники Долиной про маленькую любовь и вдруг сказала:

– Наверное, со стороны выглядит странно, что взрослые и уже немолодые люди вот так живут коммуной на окраине маленького городка и занимаются невесть чем.

– Возьми дракона, полетай над городом, – добродушно предложил Андрей. – Для закрепления образа.

Гришка же, как обычно, был полон литературных цитат и реминисценций и сказал, что этот разговор напоминает ему фрагмент из романа Стругацких «Волны гасят ветер», где Камерер говорит Боре Лаптеву что-то вроде: «Ты с Колдуном с Саракша знаком два года, ты не заметил в нем чего-то странного?» – а тот отвечает: «Слушай, это как у жирафа спросили: чего у тебя шея кривая? А он: а что у меня прямое?»

Спятили они давно, еще на Львовском конгрессе. И он, Марк, до сих пор не уверен, что мир, в который они вернулись, – это тот же самый мир, из которого они тогда вышли. Идентичный – да. Но вот тот же?

И вся последующая его жизнь была серией актов сумасшествия. И компания у него под стать. Удивительно еще, что на окрестных елях и соснах не сидят специально обученные санитары с биноклями и приборами ночного видения. Большое везение.

Лена уснула к утру и спала беспокойно, дышала ртом, ворочалась и вздыхала, разговаривала во сне. Марк говорил ей: «Тихо, тихо, я тут» – и в конце концов крепко обнял, зафиксировал, вписал ее в себя, как береговая линия вписывает волну, и она наконец успокоилась и уснула крепко. Марк долго не решался оставить ее, но собрался с духом, вытащил из-под ее груди влажную затекшую руку, спустился в душ и стоял под прохладной водой, глядя на кафельный пол, радуясь отсутствию внутреннего монолога.

Женя уже проснулась и сонно перемещалась по кухне, варила кофе, что-то взбивала венчиком в маленькой красной кастрюльке.

– Привет, – сказал Марк и сел на табуретку.

– Оладьи с бананами, – сказала Женя. – Умиротворение сердца. Будешь?

– А как же, – усмехнулся Марк. – Именно умиротворение сердца мне и нужно, ты, как всегда, права. Или как никогда права…

– А ты немножко светишься, – Женя придвинула ему чашку с кофе. – Так, слегка. Извини, но дракон беспокоится. Сходи поговори с ним.

– Чего беспокоится?

Женя встала, перевернула оладьи на сковороде.

– Ему давно не приносили девственниц.

– Перестань, – сказал Марк и взял с вилки оладушек. – Он вегетарианец и ест только траву. Ты же в курсе.

– Он спрашивает, зачем нам такая тьма денег. Ему, как ответственному хранителю, это очень интересно.

– Отдадим в Пенсионный фонд, ликвидируем дефицит. Сделаем подарок стране.

– Марк!

– Если честно, я бы построил университет. Но у меня другие планы и сил на это нет. И кому можно это доверить, неизвестно. Думаю, что никому. А нам нужно построить мосты. И деньги тут не помогут.

Лена вошла так неслышно, что вначале они не обратили на нее внимания. А обратили только тогда, когда она сказала:

– Вы же писали в своем манифесте о проектах развития.

Марк почувствовал себя уязвленным. Когда они писали манифест, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что «проекты развития» – это всего лишь фигура речи. Вот и ответочка, как сказал бы его зять Леша.

– И я не знаю лучшего проекта развития, чем университет, – Лена села напротив и взяла тарелку с оладьями из рук Жени. – Боже, какое чудо, – сказала она, – умиротворение сердца.

– Вот! – просияла Женя. – Абсолютно наш человек, я уже говорила. Что касается университета, то у Марика есть сомнения.

– Есть, – подтвердил Марк. – Некому поручить. Некому присмотреть.

Лена ела оладьи и смотрела на Марка серым глазом из-под светлой челки. От этого ее взгляда у Марка поднималась температура, он это чувствовал так явно, что даже решил на всякий случай не допивать кофе.

– Да ладно, что мы паримся с утра, – сказала Женя, вытирая руки полотенцем. Налила Лене кофе, завязала волосы в хвост. – Парни приедут, еще поговорим.

– А где парни? – спохватился Марк.

– Поехали на ярмарку с утреца, как зайки, – засмеялась Женя. – Хоть и сопротивлялись. Я заказала баранину, вечером будет плов. И седло барашка на гриле. И еще, Марик, приедет какая-то женщина.

Маро

Этот телефон она раздобыла, можно сказать, чудом. Очередной круглый стол на тему «Могут ли люди создавать миры и чем это грозит цивилизации» она модерировала практически не приходя в сознание, настолько знакомыми были все смысловые повороты, аргументы и выводы, как промежуточные, так и окончательные. Но когда один из участников, философ Орест Галицкий сказал: «Мы работали с Вегениным, да, он прекрасный теоретик, и я в свое время читал его работу «Мягкий мир», но в каком смысле он создает миры, я не понимаю…» – она как бы проснулась. Дождалась окончания, сказала заключительное слово и догнала Галицкого в узком коридорчике.

– Мне нужен Вегенин, – волнуясь и теряясь от скептического взгляда Галицкого, выдохнула она.

– И вы туда же, – вздохнул он.

И тут Маро заплакала.

Философ Орест Галицкий оказался отзывчивым человеком. Он прислал телефон к вечеру, приписав, что ему пришлось поднять «старые связи», и попросил «исключить утечку». Было около половины девятого, Маро решила, что еще не поздно набрать, и услышала женский голос.

– Приезжайте, поговорим, – сказала некто Евгения.

Пришел Артур, сел бочком на кухонный диван, неловко придвинул к себе чашку.

– Послушай, – сказала Маро.

Он слушал.

– Ну вот, – Маро пыталась понять его выражение лица. – Что скажешь?

Тиночка прибежала, запрыгнула к Артуру на колени. Он погладил ее по голове, поцеловал в нос.

– Прикольно, – сказал он. – Но, как я понял, это стоит нереальных денег.

– Я его уговорю.

– И вот что ты ему скажешь? – улыбнулся Артур, и Тиночка тоже улыбнулась и завиляла хвостом.

Маро посмотрела в их одинаково черные глаза и почувствовала в этот момент что-то странное – будто ее реальность стала рябить и двигаться, как если бы старая баржа каким-то образом отсоединилась от ржавой якорной сети и заскользила по песчаному дну, уходя дальше, в тихую неглубокую речку.

– Я скажу ему, что я тебя люблю.

– Очень убедительно, – кивнул Артур. – Очень.

В междугородном автобусе Маро уснула, уткнувшись лбом в стекло, и проехала нужную остановку. Вышла на следующей и озиралась в поисках такси.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал ей дядя средних лет в зеленой акционной бейсболке с надписью «Водка «Хортица» и похлопал рукой по дверце пожилого «Ланоса». – Мне домой, так что вам недорого обойдется.

Ей, с ее цыганским счастьем, попался таксист образца «политический эксперт». Впрочем, типаж самый распространенный, подумала Маро. Гораздо реже встречаются гомофобы, недовольные мужья и обманутые вкладчики. Лишь однажды она ехала по Киеву с потрясающим дедом, который построил сыроварню за городом и описывал ей технологию и микробиологию сыроварения, в том числе и приготовления рокфора и камамбера. Это было так захватывающе, что Маро записала телефон и адрес Владимира Ивановича с тем, чтобы съездить к нему в Обуховский район за сыром, да так и не сложилось.

Этот же в двух словах сформулировал свое отношение к деятельности текущего созыва Верховной рады, прокомментировал отставку министра финансов и ее последствия для получения кредита МВФ, поделился своими мыслями по поводу Миши Саакашвили и перешел к анализу грузинских реформ. Маро отметила про себя, что в принципе риторика таксиста ничем не отличается от риторики и, главное, осведомленности экспертов, которые периодически приходят на ее медийную площадку.

– А тут у нас в городе один чувак превращает воду в вино, – вдруг безо всякой преамбулы заявил мужик. – Фигурально выражаясь. Веденин его фамилия.

– Вегенин, – уточнила Маро.

– Знаете, да? – обрадовался таксист.

– Наслышана.

– Слухи всякие ходят, – многозначительно продолжил таксист. И покосился на Маро.

Она промолчала.

– Что он людей куда-то сплавляет, – он не мог молчать. – Псих, говорят. И еще там с ним целая компания психов.

Целый год, а в последние полгода особенно, Маро практические не выходила из пространства домыслов, допущений, гипотез, смелых предположений и робких надежд. Всякий, даже самый принципиальный оппонент, самый яростный разоблачитель и ниспровергатель хоть на пару секунд да замолкал, делал короткую паузу в речи и смотрел куда-то вдаль, за стеклянные перегородки пресс-центра, пытаясь что-то увидеть, а если не увидеть, то хотя бы услышать и, может быть, понять.

Маро вдруг на короткое время задремала в машине и поэтому не сразу услышала звонок, а когда услышала, еще долго пыталась занемевшей от неподвижного сидения рукой отыскать трубку в сумке.

– Привет, – сказал Артур. – Возвращайся. Будем жить как жили. Сколько получится.

– Почему? – растерялась Маро. – Почему?

Он хочет быть с ней, сказал он. С ней и здесь. И теперь.

– Не отдавай меня, – попросил он. – Пожалуйста.

Они уже ехали по мощеным улочкам города, они уже сворачивали на Слободскую улицу, в густую тень, под старые липы, и Маро смотрела на дома за деревянными заборами, на вишневые деревья в садах, на неожиданный флаг футбольной команды «Ливерпуль» над деревянным крыльцом.

– Так вот же он! – сказал таксист. – Вегенин этот самый.

По правой стороне дороги шли двое. Высокий седой человек с рюкзаком и светловолосая женщина в длинном синем платье. Женщина подобрала подол, чтобы переступить через горку щебня на обочине, мужчина подал ей руку, а потом обнял за плечи и развернул к себе.

– Остановитесь, – сказала Маро таксисту. – И подождите минутку.

Она шла к Маркияну Вегенину, а он смотрел на женщину, а та смотрела на него, и где-то вдалеке звенел велосипедный звонок.

– Марк, – позвала Маро, и человек обернулся с легкой досадой, поскольку это был явно не тот момент, когда хочется оборачиваться. Маро стало неловко от того, что она прервала эту чужую ценную паузу, оторвала его от созерцания серых лисьих глаз спутницы.

– Я приехала из Киева. Я звонила… – сказала Маро виновато.

– А-а, – протянул Марк.

Какое непростое лицо, подумала Маро.

– Но мне ничего от вас не надо, – сказала она ему. – Все изменилось. Извините. Я просто хотела на вас посмотреть.

Он кивнул. И улыбнулся неожиданно смущенной улыбкой.

– Пойдемте пить чай, – сказала женщина с лисьими глазами. А то, может, и оставайтесь, да, Марк? Я завтра еду в Киев и вас отвезу.

– Конечно, – кивнул Марк. – Конечно.

Женщина кивнула ей ободряюще.

– Меня зовут Марина, – сказала Маро. – А вы, наверное, Евгения?

– Я Лена, – сказала женщина. – И я тут по той же самой причине, что и вы. Я тоже хотела на него посмотреть.