Вадим

Она не поверила мне. Я испугал ее. Я идиот. Хотел подбодрить, а вместо этого испугал и без того испуганную Асю. Она смотрела на меня, как на внезапно спятившего, как на человека, который вдруг бросил ее в беде, струсил, смылся в безумие. Ни разу до этого она на меня так не смотрела. Я старался все делать так, чтобы та женщина, нежная, растерянная, с больными глазами, та, с которой мы пошли пить пиво в райцентре на границе Черкасской и Киевской областей, с того самого момента, вот ровно с окончания той самой второй кружки светлого нефильтрованного, не плакала более никогда. Был абсолютно уверен, что все зависит только от меня, но оказалось, что не все. Но и в этом кошмаре, по сравнению с которым собственная смерть уже казалась мне чем-то вообще несущественным, я всегда был с ней.

И вот теперь, вместо того чтобы сказать:

«Милая, я не обосрался от отчаяния и не свихнулся, я нашел выход, вот буквально выход из этого гребаного мира для малыша Ялика», – вместо этого я уснул на кухне, на гребаном кухонном диване, и она укрыла меня одеялом, а сама всю ночь не спала, сидела с сыном на руках, и что творилось у нее в голове, мне даже страшно подумать.

Все, что у меня было, я бы отдал за Ялика. И свою жизнь в первую очередь. И вот оказалось, что жизнь моя в общем-то не нужна, а вот все, что у меня есть, я могу отдать, и это готовы взять, и от этого будет толк.

Мне Васька рассказал. Он появился вчера под вечер у меня в офисе, привез вискаря и сказал:

– Есть тема.

Мне никогда не привыкнуть к появлениям Васьки. Потому что сначала появляются три охранника и овчарка. Потом они уходят, сказав «спасибо», и уже тогда появляется сам Васька. Жизнь главы Администрации Президента простой и беспечной не назовешь. Представлял ли он себе все это на нашем третьем курсе, в дворике на Малой Житомирской, где мы пили пиво, сидя на головах у Ленина и Карла Маркса? Каким тяжелым ветром эти бетонные головы занесло туда и приземлило на круглую клумбу с маргаритками? Маркс под Васькой покачивался, мой Ильич стоял как влитой. И я тоже тогда еще не представлял себе, что стану оператором восьми контейнерных терминалов в Одесском, Николаевском и Бердянском портах. Но с самого детства мне все время хотелось туда, где море. А отец говорил: будешь плохо учиться – пойдешь в грузчики. Учился я сносно. Но как-то все это странным образом связалось между собой – море в моих мечтах и слова отца. И я стал главным грузчиком страны. Ну хорошо, одним из двух главных. Компания «Викинг-Надежда» дышала нам в затылок.

– Есть тема, – сказал Васька и закурил свой кошмарный «Филип Моррис».

– Тема дикая. Я трезвый. Пока что, разумеется. Короче. Можно купить мир. Для мальца. И не в каком-то там магазине готовых миров, а в небольшой мастерской индпошива, где его изготовят специально под клиента. С учетом его, клиента, пожеланий.

Я выслушал его и сказал:

– Бред.

Васька пожал плечами.

– Вадик, – сказал он, двигая по моему столу нефритовую пепельницу, – а что-то другое тебе бредом не кажется?

– Что?

– Все то невозможное, что проникает к нам непонятно откуда. Башни-близнецы, например. Или Беслан, помнишь Беслан? Эта война гребаная, вот именно что гибридная, когда на линии размежевания идет бой, и «грады», понимаешь, а в двух километрах по обе стороны этой самой линии в ресторанах люди поют караоке и курят кальян, потому что, понимаешь, День святого Валентина, и чекинятся, и постят фотки в Инстаграм. О том, что ни одна власть не думает о людях, ей это органически несвойственно. Я сам – представитель той власти, которая не является счастливым исключением. А идея денег тебе бредом не кажется? А экономическая парадигма, в которой мы живем? И то, что мы вообще живем? А чувак, который воскрес? А то, что малец твой должен умереть почему-то? А тут люди совершают чудо. С моей точки зрения, это предельно рациональное явление в нашем мире. Короче. Первый отправил туда мать. Но я тебе ничего не говорил. У нас все знают канал, ну все, кому нужно. Я не мог тебе не сказать.

– Куда отправил? – не понял я.

– Ну туда. В другой мир. Она мечтала жить в средневековой Японии. Надеюсь, там она и живет. Но это стоит чертову тучу денег. И им эти деньги несут. Налом, что характерно. И они, похоже, ничего не пытаются на них приобретать и никуда не собираются вкладывать. Если так будет продолжаться, эти парни вынут из мира все деньги, и на этом старый мир кончится. Они выбросили на рынок товар, который уничтожит сам рынок. Товар с ценностью, несопоставимой со всем остальным, Вадик.

Со всем совокупным остальным. Это, конечно, моя гипотеза. И, главное, смотри, они устанавливают правила. Сегодня они берут за это деньги. А завтра перестанут брать. Выдвинут какое-то другое условие страждущему. И тут все деньги обесценятся. Потому что на хрен они нужны, если за них не дадут главное. А ценность приобретет что-то другое. То, взамен на что дадут тебе твой мир и что нельзя купить. Например, мир будут создавать только для женщин до сорока. Или для чемпионов по прыжкам в высоту. Или только для тех, кто знает не менее пятнадцати языков.

Раньше ведь как говорили – вот пускай ты даже страшно богат, до неприличия, и фамилия твоя Рокфеллер, ты все равно себе вторую жизнь не купишь. Все можно купить, а это – нет. И примнешь ты васильки точно так же, как самый бедный чувак из какой-нибудь промзоны на Нивках, которую ты даже никогда не видел из окна своей машины. В конечном итоге бабки ничего не решают, по большому счету вы равны с тем чуваком. А теперь – нет, теперь ты можешь купить себе другую жизнь. Или не себе. Но тот чувак, что интересно, теоретически тоже может…

Я смотрел на стаканчик с карандашами и не мог отвести от него глаз.

Карандаши разноцветные, остро отточенные, с ластиком на конце. И думал такую мысль: когда у тебя все хорошо, то все радует, любой карандаш, новый, полный до скрипа коробок спичек, запах опилок на причале радует и что вечер наступает. Откроешь дверь, а там бежит к тебе этот воробей, что-то прижимает к груди.

– Это он яблоко тебе несет, – смеется Ася. – Выбрал самое красивое и несет.

Господи, не подсовывай мне сомнительных решений. Лучше забери меня вместо него, просто поменяй местами, и все. Впрочем, я уже просил об этом. Я так просил, кричал просто. Меня не слышат.

Я проснулся в десять утра. Ася с Яликом спали лицом друг другу, одинаково бледные, одинаково измученные, и ручонка сына спала в маминой руке.

Я позвонил Ваське и сказал: «Отвези меня».

Васька приехал на трех машинах, собственно сам он ехал в средней, и я сел к нему на заднее сиденье. В отличие от меня, он был свеж, выбрит и благоухал туалетной водой, хотя вчера пили вместе и выпили две бутылки вискаря.

– Ехать два с половиной часа, – сказал он. – В Ровенскую область. В ебеня, короче.

– Что это за люди? – спросил я.

– Съешь леденец, – сказал Васька, протянул мне круглую коробочку и погремел ею. – Ежевичные леденцы. Моя бабця говорила «монпансье». С прононсом. Помнишь мою бабцю? Уже двадцать лет как на Байковом, царство ей небесное. Люди, как я понимаю, взрослые. Постарше нас с тобой. И их, как я понимаю, четверо. Трое мужчин и женщина.

Я ожидал увидеть кого угодно – всадников Апокалипсиса, принцев и принцессу Амбера, четверых волшебников в апостольском чине. Я отчаянно поверил в чудо заранее – только эта вера и имела смысл в моем положении.

На окраине ничем не примечательного райцентра, в доме за железными воротами, нас встретил мальчик лет десяти с лохматой собачонкой, которую он держал под мышкой, как портфель. Собачонка заливалась лаем.

– Я ее взял на руки, а то она всех вас тут перекусает, – сказал мальчик. – Вы к дедушке? Проходите в дом, они ждут.

Ради меня Васька нарушил протокол. Он приказал охране не входить в дом, под свою ответственность. Впервые на моей памяти.

Миновав прихожую, мы вошли за мальчиком в гостиную. За столом сидели трое мужчин и женщина.

– Я звонил вам, – сказал Васька, переводя взгляд с одного лица на другое. – Я разговаривал с Марком.

Высокий седой мужчина встал и протянул руку сначала Ваське, потом мне.

– Я Марк, – сказал он. – А это Григорий, Андрей и Евгения.

Трое принцев и одна принцесса Амбера сидели напротив и смотрели на нас. Им было лет по шестьдесят плюс-минус, и в принципе они выглядели как самые обычные люди. Но лица их были… Как бы это сказать… У них были на редкость умные лица. Порода, или как это принято называть. Мы с Васькой, несмотря на то что недавно вышли из машины с эскортом, смотрелись на их фоне как-то непрезентабельно. Мальчик с собакой потоптался у двери и сказал:

– Дед, ну я домой пошел. Мне еще домашку делать. Если не трудно, купи мне литровую колу, а то у меня три гривны только, я себе счет пополнил и еще…

– Давай, Пашка, – сказал Марк. – Куплю колу, не переживай.

– И чипсов! – сказал Пашка и удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Говорите, – сказал Марк, – мы внимательно слушаем.

И я заговорил. Потом замолчал. Потом заплакал.

Евгения поднялась, обошла стол, обняла меня за голову и сказала:

– Я сейчас приготовлю чай. Хороший цейлонский чай, базилюр.

– Вы спасете мальчика? – спросил я ее.

– Да, да. – Она погладила меня по голове.

– Но вы знаете цену? – Человек по имени Андрей говорил сухо, и его неподвижное, слегка бурятское лицо особых эмоций не выражало.

Васька хмыкнул и полез в карман за сигаретами.

Евгения поставила на стол пепельницу, поставила чашки и принесла десертную тарелку с разноцветным рахат-лукумом.

– Знаю, – сказал я, – я знаю. Я продам компанию. Но продажа может занять время, там процедура, юристы, нотариат. Поэтому вся сумма у меня будет только через неделю в лучшем случае. А нужно срочно. Завтра. Все очень плохо у нас. Может, можно сначала аванс, а потом…

– Будет завтра вся сумма, будет, – неожиданно для меня сказал Васька. – Здесь, в коробке из-под ксерокса.

Андрей улыбнулся. Ну конечно. Это молодежь не знает, что означает мем «коробка из-под ксерокса». Эти-то знают.

– Не здесь, – покачал головой Марк. – Григорий Аркадьич встретит вас завтра и сопроводит до места, где будут храниться деньги. И ребенка привозите.

– Извините, – сказал Васька, – без обид. Но зачем вам в самом деле столько денег? Неужто и впрямь будете вкладывать в развитие территорий? Просто интересно.

Марк с коллегами переглянулись.

– Мы их коллекционируем, – сказал Григорий и неожиданно улыбнулся ослепительной юной улыбкой. – Храним в пещере дракона. До лучших времен.

– Судя по тому, что вы умеете, – Васька прищурился, закуривая, – лучшие времена уже наступили. – Если, конечно, не придавать значения тому факту, что вы теперь держите нас всех за яйца. Но в конце концов, это можно пережить.

Марк сосредоточенно сворачивал самокрутку. Подержал ее горизонтально перед лицом, провел кончиком языка по краю бумажки с табаком.

– Еще не наступили, – глухо сказал он и тоже закурил. – Наступят они тогда, когда мы их объединим и сможем по ним ходить.

– Кого – их? – Я взял из рук у Евгении чашку с чаем и еле поставил ее на стол дрожащими руками.

– Миры, – сказал Марк. – Наши миры. Вы же захотите прийти к своему мальчику? Вот. И я хочу прийти в один дом. Пока что стены, мембраны, расстояния. А нужны дороги, тоннели, навигация, транспортные узлы и терминалы. Новая космизация. Галактика, состоящая из индивидуальных миров, и мосты между ними. Пока не можем. Пока не понимаем как. Меня, например, это буквально сводит с ума.