Тенденции социального и культурного развития
Благотворители, сотрапезники, эфебы, атлеты, женщины и рабы
Тенденции и новшества
Надпись из Метрополя в Малой Азии, сделанная в I или II веке н.э., сохранила имена тех, кто пожертвовал на гимнасий — место для атлетических тренировок и отдыха. Список предваряет следующая преамбула:
«На удачу и спасение императоров и всего их дома, когда Александр, сын Александра, внук Рексимаха, был жрецом, на второй день месяца дистра. В соответствии с декретом старейших граждан, когда Александра Миртона, дочь Асклепиада, являлась гимнасиархом, следующие лица освятили пожертвования императорам и старейшим гражданам».
Гимнасий был посвящен императорскому семейству и помещен под его защиту. Предназначен он был для граждан старше 60 лет (presbyteroi). Большинство благотворителей обещали оплатить триклиний — набор из трех кроватей для пиров. Старики Метрополя приходили в гимнасий не только для того, чтобы тренировать тело, но и — вероятнее — чтобы выпить и поговорить на этих ложах. Лишь один из жертвователей был «сам из числа пресвитеров»; множество людей, внесших вклад, сделало это для старших членов своих семей и ради своего собственного будущего.
Во всем этом нет ничего необычного; напротив, этот текст выражает три важных феномена эллинистического и имперского периодов — благотворительность, объединение в добровольные ассоциации, а также социальное и культурное значение гимнасия. Но здесь есть два поразительных момента, немыслимых до III века до н.э. Во-первых, женщина предстает исполнителем важной полисной функции гимнасиарха — управляющего исключительно мужским учреждением. Она владела этой должностью единственно благодаря своему богатству; ведь она упоминается среди благотворителей, внесших значительную сумму (630 денариев). Во-вторых, среди жертвователей мы находим троих индивидов, которым точно нельзя было ступать через порог гимнасия, — двух женщин и одного общественного раба. Они сделали пожертвование, потому что располагали средствами и были вольны ими распоряжаться, а также потому, что ожидали получить за свое благодеяние публичное признание.
Эта, на первый взгляд, обыкновенная надпись из Метрополя — результат не революции, но постепенных перемен, затронувших общество и культуру. Мы кратко рассмотрим тенденции, которые роднит лишь одно: все они зародились в эллинистический период, приблизительно в III веке до н.э., и без серьезных изменений продолжились во время Римской империи. Потому они отражают единство — но не единообразие и не однородность — «долгого эллинизма».
«Эвергетизм»: благодеяния, социальный престиж и политическая власть
В греческих городах не было развитой системы налогов на прибыль и имущество. Конечно, существовал ряд налогов и сборов: обложения аренды общественных земель, пастбищ, рудников и карьеров; пошлины и налоги с продаж, штрафы, военная добыча, прибыль от торговли жреческим саном и так далее. В силу постоянной нехватки средств важные общественные расходы вроде финансирования игр и поддержания флота через систему литургий должны были покрывать богатые граждане. Поэтому подобные обязанности делегировались на основании размеров состояния. Серьезную проблему представляли собой нерегулярные затраты: например, строительные проекты, оборонительные мероприятия или закупки крупных партий дешевого зерна. В таких случаях граждане должны были платить внеочередные налоги (eisphorai) или делать добровольные взносы на основе публичных обещаний (epidoseis). Но и этого не хватало. Из-за частых войн иногда ожидаемые доходы не поступали, а нужда становилась все острее: деньги требовались на плату наемным солдатам, обеспечение войск и починку городских стен.
Когда затраты превышали доступные средства, греческие города делали то же, что и сегодня делает большинство правительств: они брали займы, порой на невыгодных условиях, если только патриотично настроенные граждане не соглашались дать деньги без процентов. Ростовщиков же, однако, интересовал лишь размер барышей. В 71 году до н.э., во время войны Рима против пиратов, ни один кредитор не желал давать в долг Гифиону, небольшому городу к югу от Спарты, необходимые средства. Два римлянина, братья Клоации, согласились предоставить заем, но под чрезвычайно высокие 48%. Даже так их чествовали как благодетелей: когда в конце концов Гифион не смог вернуть долг (что неудивительно), они отказались от большей части своей прибыли. Случай Гифиона — крайность, но относительно высокие проценты — от 12 и выше, — а также отказ от оплаты займов во II–I веках до н.э. не были редкостью. Иногда городам удавалось убедить кредитора, но в крайних случаях не оставалось другого выхода, кроме как заложить всю общественную землю. Множество почетных надписей эллинистического периода были сделаны в честь людей, давших заем под низкий процент или вовсе без процентов, либо в честь тех, кто согласился урезать долг.
В современных обществах благотворителям или жертвователям взамен за их щедрость обыкновенно ничего не обещают. Ожидания благотворителей не выходят за пределы надежд на то, что их именем назовут здание, улицу или награду — и даже это часто происходит посмертно; нередко они желают сохранить анонимность. В Греции времен эллинизма и Империи анонимной благотворительности не существовало, а щедрость была частью системы обоюдности, имевшей огромное влияние на политическую жизнь. Пожертвования являлись публичными мероприятиями и организовывались с целью выражения патриотизма. Цель и дата публичной подписки на взносы объявлялись заранее; дарителям обещались почести. Во время проведения подписки собравшиеся люди громко выкрикивали имена граждан, за которыми подозревалось значительное состояние. Каждое обещание давалось громко и сопровождалось одобрительными возгласами, что мотивировало богатых граждан провозглашать как можно более крупные взносы — или незаметно улизнуть. Пожертвования увековечивались в публичном месте. Часто их перечисляли не по размеру, начиная с наиболее крупной суммы, а в том порядке, в каком они делались. Возникало что-то вроде соревнования, и те, кто обещал внести вклад первыми, получали наивысшие почести. Записывались имена не только тех, кто уплачивал взносы, но и тех, кто не сдержал данного слова и снискал презрение сограждан.
При проведении подписки цель ее определяло народное собрание. Делая добровольные пожертвования, благотворители сами выбирали проект, зачастую отвечая на действительные потребности — в общественном здании, оливковом масле для гимнасия, средствах для финансирования общинной должности, — а иногда следуя за собственными интересами и наклонностями вроде спонсирования новых игр. Повышение значимости благотворителей (euergetai), их социальной и политической роли в современной науке получило название «эвергетизм». Эвергетизм основывался на принципе взаимности. Хороший и простой пример этого принципа дает песня Мамы в мюзикле Фреда Эбба «Чикаго»:
Правило одно здесь,
И оно не врет:
Будешь добрым с Мамой —
Мама все вернет.
Добровольными взносами местные благотворители демонстрировали свою готовность потратить часть своего собственного состояния на общину. Однако эта готовность соединялась с ожиданием того, что община признает их политическое лидерство. В обмен на пожертвования и литургии, оплаченные богатыми семьями, демос смирялся с их монополией на власть. Такая обоюдность позволяла городам в поздний эллинистический и имперский периоды, несмотря на усиление в политической жизни олигархических черт, сохранять некоторые институты умеренной демократии и иллюзию народного суверенитета.
В честь местных благотворителей ставили статуи в заметных местах, их награждали золотыми коронами, об их пожертвованиях объявляли во всеуслышание; им предоставляли почетные места на театральных представлениях; в их честь называли возведенные на их деньги постройки — здания совета, общественные бани, гимнасии. После смерти они могли рассчитывать на публичные похороны, а порой и на чрезвычайную честь — погребение внутри городских стен. В исключительных случаях они становились объектами культа. Благодаря таким почестям благотворители зримо присутствовали в своем городе. Еще важнее, что о благодеяниях не забывали. Почетные надписи в честь выдающихся граждан часто упоминают их предков, подписывавшихся на взносы или делавших пожертвования. Благотворительность укрепляла социальный престиж и политическое влияние не только самих жертвователей, но также и их семей на десятилетия вперед.
Благотворителями были не только крупные землевладельцы или члены знати. Социальная принадлежность жертвователей становилась все более разнообразной и включала в себя женщин, иноземцев, вольноотпущенников и даже рабов: это являлось для них важным средством повысить их общественный статус. Иностранцы, внесшие значительный денежный вклад в казну полиса, могли рассчитывать в нем на привилегированное положение, которое порой передавалось по наследству. Обычно жертвователь награждался привилегией проксении, а в некоторых случаях — гражданством. Зависимость греческих городов от взносов богатых благотворителей стала явно заметной во II веке до н.э. Эта тенденция достигла своего пика в имперский период. Новой формой благотворительности стала передача городу дарственных фондов для оплаты должностей вроде стефанефора, агонофета или гимнасиарха. В те годы, когда не находилось гражданина, готового их занять, затраты покрывал фонд, а титул соответствующего магистрата доставался благотворителю. Такие фонды, называвшиеся «вечной стефанефорией», «вечной агонофетией» или «вечной гимнасиархией», позволяли индивиду номинально занимать должность даже после смерти.
В ранний эллинистический период титул эвергета часто давался за героизм в бою или за политическую службу на благо города. Эвергетов почитали как патриотов. В это время богатые мужи, выделявшиеся своей щедростью, смогли стать первыми из граждан; но по мере того, как все большее число публичных и религиозных мероприятий начинало финансироваться с помощью литургий и добровольных пожертвований, исключительное положение эвергетов вознесло их над согражданами. Этот процесс становится очевиден, если обратиться к языку декретов в честь благотворителей — например, к похвале некоему Гермогену из Афродисии, составленной ок. 50 года до н.э.:
«Один из первейших и наиболее выдающихся граждан, человек, имеющий предков среди величайших людей и среди тех, кто объединил общину, проживший жизнь в добродетели, любви к славе, сотворивший много благодеяний и величайших дел на благо отечества; человек, который сам был добр и благороден, любил отчизну, строитель, добродетель полиса, спаситель; человек, проявлявший великодушие и благоразумие в своем поведении по отношению ко всему народу и каждому из граждан; человек, который всегда проявлял высочайшее благоговение перед богами и родиной; кто украсил отечество, самым щедрым образом исполнив благороднейшие обещания и сделав посвящения…»
В таких энкомиях люди вроде Гермогена из Афродисии выступают в качестве любимых предводителей города. Мы не можем надеяться, чтобы публичные надписи выразили то, что многие наверняка думали на самом деле: что эти благотворители были для города необходимым злом. Герод Аттик, величайший жертвователь Афин времен Адриана, должен был это чувствовать. На постаменте его статуй были начертаны ужасные проклятия, адресованные тем, кто мог их разрушить. Благотворители знали, чего им следовало ожидать от сограждан — не благодарности, а зависти.
Добровольные объединения
До походов Александра иностранцы составляли значительную долю населения только в главных городских центрах — прежде всего, в Афинах и в нескольких других городах, где велась активная торговля. В течение эллинистического периода присутствие чужеземцев в большинстве греческих городов непрерывно усиливалось. В их число входили постоянно проживавшие здесь иностранцы (метеки), купцы и ростовщики, изгнанники, члены гарнизонов и наемники. Доля иностранцев достигла своего пика в первые два столетия, прошедшие после Августа.
Если в новых городах иммигранты немедленно включались в общину и разделяли новое гражданское самосознание с другими поселенцами различного происхождения, то в старых греческих городах Эллады и Малой Азии дела обстояли иначе. Здесь иностранцы оставались отдельным меньшинством. Следует признать, что в том, что касалось их юридических прав, они находились в основном в том же положении, что и граждане: они имели военные и финансовые обязательства, делали денежные взносы и при определенных условиях могли иметь земельную собственность, однако не обладали политическими правами. Их постепенная ассимиляция с гражданами не меняла того факта, что в среде последних взращивалось свое самосознание, основанное на сложной системе «патриотического» воспитания. Иностранцы могли ощутить причастность к какой-то группе, присоединившись к добровольному союзу. Помимо общего этнического происхождения в основе таких объединений могли лежать семейные связи, профессиональная общность или религиозные верования.
Добровольные союзы (eranos, thiasos, koinon), похожие на современные «клубы», существовали уже в VI веке до н.э. Но с IV века до н.э. их число стало стремительно расти. Тому было главным образом три причины. Во-первых, усиление подвижности привело, особенно в важных портовых городах, а также торговых, культурных и ремесленных центрах к увеличению числа иностранцев. На чужбине переселенцы образовывали нечто вроде общины. Когда во II веке до н.э. началась миграция италийских торговцев в Грецию и Малую Азию, союзы, особенно в экономических центрах наподобие Делоса, стали важным очагом организации и проведения римских празднеств. Во-вторых, выросло число культов, обещавших тесную и привилегированную связь между верующими и божеством; особенно популярны были культы, предполагавшие приобщение верующих к тайным обрядам и учениям; они организовывались на основе замкнутых групп почитателей или посвященных, которые проводили обряды в определенные дни в специальных зданиях. Молельные дома и синагоги еврейской диаспоры тоже были формой такой добровольной организации — на самом деле греческое слово synagoge и обозначает собрание. Наконец, собрания позволяли людям низкого социального статуса воспроизвести симпосий —времяпрепровождение, ранее характерное для знати, а в эллинистический период привычное при царских дворах. Эти объединения устраивали встречи в домах для собраний, справляли в святилищах праздники в честь богов-покровителей и обеспечивали своим членам погребение на собственных кладбищах.
Союзы, не принимавшие во внимание происхождение своих участников, всегда находились под покровительством некоего божества. В большинстве случаев название объединения происходило от имени бога или богов, которых почитали его члены. Аполлониасты находились под защитой Аполлона, герместы — под защитой Гермеса и так далее. Добровольные союзы воспроизводили в уменьшенном масштабе полисные институты: у них были статуи, собрания, магистраты, декреты, общее имущество и финансы. Членство в добровольных объединениях напоминало гражданство и до определенной степени заменяло его как основу общины и самосознания. Членов принимали в союз, как правило, без оглядки на их статус: среди них были граждане, иностранцы, вольноотпущенники, зачастую женщины, а иногда даже и рабы. В основании такой общинности лежало поклонение определенным божествам, а также принятие этических принципов и религиозных верований, но не происхождение, пол или статус. Таким образом, объединения способствовали ослаблению жестких юридических границ, ранее господствовавших в греческом обществе; в значительной мере они облегчали взаимодействие между различными социальными группами.
Очень специфичным типом добровольного союза и в то же время характерным выражением подвижности и космополитичности было объединение театральных актеров — так называемые Дионисиевы актеры (Dionysiakoi technitai). Основанное в конце IV или начале III века до н.э. в Афинах, оно содействовало организации торжеств, выражало интересы своих членов (в те опасные времена постоянно находившихся в пути), устанавливало тесные связи с царями и осуществляло политическое влияние. В течение эллинистического периода местные ассоциации существовали во многих городах Греции, Малой Азии, Египта, Кипра и Сицилии. Теосское отделение Дионисиевых актеров установило с городом такую прочную связь, что теосцы посвятили весь свой город и его земли богу Дионису. Это объединение походило на государство в государстве и даже имело собственные деньги, которые использовались для финансирования празднеств.
Добровольные союзы способствовали укреплению социальных связей внутри города и перекидывали мосты между различными слоями населения, становясь двигателем общественных перемен и маркером космополитичного характера эллинистических городов. Их значение сохранилось и при римском владычестве. Ввиду роста популярности мистических культов увеличилось количество религиозных объединений. Кроме того, более частым явлением стали профессиональные ассоциации, имевшие экономическое, социальное и политическое влияние; в их честь назывались городские улицы, площади и кварталы. В имперский период пожилые представители знати образовывали «собрание старейшин» (gerousia), имевшее значительный социальный престиж и определенный политический вес.
Интересы, общность которых сводила людей в объединения, не были ничем ограничены. Мы знаем о клубах любителей шуток (philopaiktores), веселья и изобилия (kalokardioi, eutherapioi) и гладиаторских боев (philhoploi). Атлеты и исполнители, соревновавшиеся на международных играх, тоже были организованы в «экуменические ассоциации», главы которых тесно контактировали с императором. Добровольные объединения во многих отношениях отражали интернациональный и космополитичный характер мира, образовавшегося после завоеваний Александра.
Культура соревнований и всеобщие звезды спорта и зрелищ
С самых ранних этапов своей письменной истории греки устраивали атлетические и музыкальные соревнования. Они проводились по случаю полисных и федеративных торжеств, ритуалов посвящения и похорон важных лиц, а позднее — в связи с военными победами. Соревнование (agon) обыкновенно привлекало участников из одного города либо из отдельной федерации, но к VI веку до н.э. панэллинскую известность обрели четыре празднества — в Олимпии и Нимее в честь Зевса, в Дельфах — в честь Аполлона Пифийского и на Истме близ Коринфа — в честь Посейдона. Каждое из них проводилось раз в четыре года; так появился четырехлетний цикл, periodos (круг). Греков на них приглашали священные послы (феоры); на время проведения соревнований объявлялось перемирие.
С началом эллинистического периода число игр заметно увеличилось. Новые соревнования устраивали цари, старые и новые города, федерации и частные благотворители. Это делалось для того, чтобы увековечить военную победу или освобождение города, воздать почести богам, царям, местным благотворителям, государственным деятелям, стратегам, почившим членам семьи, а с 196 года до н.э. — римским полководцам и наместникам. С помощью игр федерации укрепляли свое единство, города использовали их для того, чтобы подтвердить свою неприкосновенность, а благотворители надеялись укрепить престиж как собственный, так и членов своих семей. Каждый раз, когда в каком-либо городе устраивался новый агон, завистливые соседи были вынуждены учреждать или расширять собственный. Эта тенденция сохранилась и расширилась в римское время, когда игры устраивались в честь императоров. По мере того как города приобретали олигархические черты, увеличивалось количество богатых лиц, которые организовывали публичные соревнования (themis) в честь умерших членов семьи, равно как и число состязаний, названных по имени их устроителей, наподобие Демосфений в Ойноанде.
К новым важным играм III века до н.э. относятся Птолемейи в Александрии, посвященные Птолемею I, Сотерии в Дельфах, увековечивавшие память о победе над галлами, Дидимеи в Милете в честь Аполлона, Асклепии в Косе и Левкофриены в Магнесии на Меандре в честь Артемиды. Установление принципата принесло два новых празднества международного значения — Севастию в Неаполе, посвященную Августу, и Акцийские игры в Никополе в память о победе Октавиана при Акции. Нерон своими Неронеями пытался ввести агон греческого образца в Риме; они, однако, не пережили своего устроителя. Напротив, agon Capitolinus, учрежденный Домицианом в Риме в 86 году н.э. в честь Юпитера Капитолийского, признавался наряду с четырьмя древними играми. Панэллинские игры в Афинах, связанные с образованием Панэллинского союза при Адриане, никогда не пользовались подобным уважением, хотя и поддерживались императорами. По весьма умеренным оценкам, ко II веку н.э. в восточных провинциях проводилось около 500 агонов. В 134 году н.э. бесконтрольное увеличение числа агонистических празднеств вынудило вмешаться Адриана, который установил строгую последовательность важных состязаний таким образом, чтобы их участники могли своевременно добраться с одних игр на другие. Культура атлетизма конца III века до н.э. — начала III века н.э. не имела прецедентов в предыдущие эпохи; ее можно сравнить лишь с соревнованиями спортсменов и исполнителей после Второй мировой войны.
Дабы повысить привлекательность своих состязаний, города и федерации расширяли программу и включали в нее музыкальные и театральные состязания. Призом в самых престижных состязаниях был венец. На Олимпийских играх он был сделан из дикой оливы, на Пифийских — из лавра, на Немейских — из листьев сельдерея, из них же (а позднее — из хвои) — на Истмийских. На некоторых соревнованиях вручались награды, обладавшие материальной ценностью, — щиты, золотые короны, треножники и деньги. Однако иероники — победители священных состязаний, в которых призом была диадема, — получали не только славу и престиж, сопутствовавшие победе. В родном городе в зависимости от уровня игр они удостаивались различных почестей — от почетных мест в процессии и мест в театре до денежных призов и бесплатного питания на публичных пирах. Атлет, победивший на исопифийских (то есть равных по рангу Пифийским) играх, мог рассчитывать на такие же награды в родном городе, что и победитель Пифийских. Победители иселастических состязаний награждались иселасисом (eiselasis) — церемониальным входом в город — и получали денежный приз.
В большинстве спортивных состязаний принимали участие атлеты разных возрастных групп — мальчики, эфебы и мужи. Программа обычно включала «классические» дисциплины древнего спорта: бег на различные дистанции (иногда в доспехах), борьбу, кулачные бои, пентатлон (метание диска, прыжок с места, бросание копья, бег по стадиону, борьба) и панкратион — кулачный бой, нечто вроде кикбоксинга. Помимо этого различные агоны включали особые противоборства. Бег в полном доспехе в память о победе греков над персами в 479 году до н.э. проводился на Элевтериях в Платеях. Соперникам надо было пробежать около 2500 м от монумента в честь битвы к алтарю Зевса Элевтерия. Победитель получал почетный титул «лучшего из эллинов». Изредка фиксируется проведение и женских бегов. Соревнования в верховой езде были не столь часты, однако пользовались популярностью и занимали видное место в районах традиционного разведения лошадей: скачки на молодых и взрослых лошадях, боевых лошадях, паре лошадей, паре мулов, с факелами; соревнования в метании дротиков верхом; гонки на колесницах с молодыми или взрослыми лошадьми. Участие в конных состязаниях было привилегией богатых классов, которые могли себе позволить иметь и тренировать лошадь. Женщины принимали в них участие как владелицы лошадей.
Для зрителей атлетические соревнования были событиями волнующими и захватывающими. Очень престижной считалась победа без самого состязания, особенно если боец мог своей славой, силой или навыками запугать всех потенциальных противников и заставить их отказаться от боя с ним. Любовник императора Тита атлет Меланком был обязан своей исключительной известности тому факту, что не потерпел ни одного поражения. Он побеждал своих оппонентов не сбивая их с ног, но доводя до изнеможения. Бывали случаи, когда исход состязаний был неопределенным: например, потому что от поединка отказывались оба соперника либо агон прерывался их тренерами; в нескольких случаях награда посвящалась божествам. Иногда по причине ограниченности времени или по взаимному согласию разделить почести и награду победителями объявляли обоих соревнующихся. Атлеты, победившие в своих дисциплинах во всех четырех великих играх, были известны как периодоники, «победители круга», что было эквивалентно титулу обладателя Большого шлема в современном теннисе. Сам допуск на престижные состязания уже считался честью.
Большинство соревнований имеют столь же древние корни, что и эти атлетические состязания. Наиболее широко были распространены соревнования между хорами мальчиков, девочек и мужчин, представлявшими подразделения гражданского населения полиса. Под влиянием Афин по всему эллинизированному миру распространились театральные празднества. Дионисийские торжества, включавшие хоровые, музыкальные и театральные агоны, зафиксированы почти в каждом городе. Музыкальные и театральные, или фимелические, состязания были включены и в программы игр, традиционно считавшихся спортивными. Участники соревновались в постановке новых пьес и в представлениях «классики», в поэзии, музыке и танцах с песнями, а также в глашатайском мастерстве. Постепенно был выработан более или менее стандартизированный перечень состязаний, допускавший местные вариации. В него всегда входили соревнования трубачей, глашатаев, сочинителей панегириков, поэтов, музыкантов (игравших на гобое и кифаре), трагических хоров, комедиантов и трагических актеров. Самый крупный денежный приз получал взрослый кифарист. Хотя представления мимических актеров (pantomime) пользовались огромной популярностью, в спортивные игры они не включались до конца II века н.э. Некоторые города проводили агоны по особенным дисциплинам, связанным с местными традициями. Например, мы знаем о соревнованиях скульпторов в Афродисии, состязаниях врачей в Пергаме и конкурсах красоты на Лесбосе.
Соревнования обычно сопровождались ярмарками, которые привлекали иноземных гостей и торговцев. Вместе с ними дополнительно устраивались платные концерты, равно как и целый ряд культурных мероприятий вроде эпидейктических (торжественных) речей и лекций. На играх происходили значительные события политического и социального плана. Здесь делались важные объявления: магистратов и уважаемых граждан приглашали занять особое место и оглашали им почести.
Участники атлетических состязаний часто были отпрысками знатных семейств, имевших возможность тренироваться в гимнасии; если они имели физические способности, то начинали принимать участие в играх с самого детства. Для таких людей спортивные победы лишний раз подчеркивали престиж их семей. Статуи мальчиков-атлетов, победивших в соревнованиях, ставились рядом с изваяниями их предков, отличившихся благотворительностью или общественной службой.
С социальной точки зрения исполнители составляли разнородную группу — столь же разнородную, что и представляемые ими музыка, литературные и театральные дисциплины, — от эпического поэта до танцора-мима. Так как виртуозность и успех требовали интенсивной подготовки, которая в античности осуществлялась в семейном кругу, музыканты, танцоры, акробаты и комедианты зачастую принадлежали к семьям исполнителей и обучались своему ремеслу с самого раннего возраста. Их профессиональная специализация часто отражалась в именах: Арескуса и Терпн («тот, кто услаждает») или Аполавст («приятный»). Талантливому мужчине (или женщине) низкого происхождения успех в музыкальном состязании обеспечивал богатство и социальный престиж.
Культура соревнования не только укрепила единство и повысила подвижность эллинистического и эллинизированного мира, но и дала артистам и атлетам больше возможностей овладевать мастерством в своих дисциплинах и жить на награды за соревнования.
Формирование гражданских ценностей и гражданского самосознания: эфебия и гимнасий
Гражданское воспитание, ориентированное на военные тренировки и передачу полисных духовных ценностей, местных обычаев и исторических традиций, было необходимо для включения молодых людей в состав граждан и в общество полиса. Образование отделяло не только граждан от лиц иностранного происхождения, но и членов знати от народной массы и, конечно, мужчин от женщин. Девочки помимо обучения домашним делам обыкновенно получали элементарные навыки письма и чтения, музицирования и поэзии; в зависимости от богатства и образованности семьи литературная подготовка девочек могла быть существенной, и начиная с эллинистического периода мы обнаруживаем значительное количество поэтесс. Девочки пели в хорах на религиозных праздниках, и эта обязанность знакомила их с традициями и ценностями их города. В исключительных случаях женщины получали хорошее образование в философских школах. Воспитание мальчиков осуществлялось как дома, при помощи частных учителей (обычно рабов), так и в публичных школах в тех городах, где выделялись средства на содержание казенных преподавателей. Как правило, их образование включало в себя чтение и письмо, риторику и мифологию, чтение отрывков из Гомера и других поэтов, а также основы музыки. В эллинистический период возросло значение воспитания, которое мальчики и юноши получали под руководством гражданских властей. «Патриотическую» подготовку молодежи города обеспечивали две взаимосвязанные организации — гимнасий и эфебия.
Гимнасий (в дословном переводе — место, где мужчины тренируются обнаженными) был главным местом мужского воспитания. Его начальником (гимнасиархом) обыкновенно был уважаемый и богатый человек 30–40 лет. Гимнасиархия была выборной, но в эллинистический и имперский периоды из-за увеличения затрат эта должность стала одной из важнейших литургий; иногда ее исполняли даже состоятельные женщины, покрывавшие соответствующие расходы. Гимнасиарх следил за соблюдением дисциплины и временем работы, а также за тем, чтобы граждане разного возраста занимались раздельно. Он командовал наставниками (paidotribai), выделял средства, необходимые для закупки оливкового масла, которым обмазывались тела атлетов, организовывал соревнования и платил награды победителям.
Богами-покровителями гимнасия были Гермес и Геракл. На празднике Гермее юноши соревновались в военном построении (eutaxia), выносливости (philoponia), мужественности (euandria) и физической подготовке (euexia); младшие ученики гимнасия состязались в беге с факелами. Призом был щит. В некоторых эллинистических гимнасиях атлетические соревнования включали в себя, в дополнение к классическим направлениям (бегу, борьбе, кулачному бою, панкратиону и бегу с факелами), военные дисциплины вроде умения обращаться с катапультой, дротиком, луком и сражаться со щитом и копьем. В зависимости от предпочтений гимнасиарха могли проводиться и необычные соревнования наподобие литературных.
На поздних этапах эллинистического периода в гимнасиях проводились лекции — чаще всего их читали философы и историки. Мужчины продолжали посещать гимнасии для физических тренировок и общения и во взрослом возрасте. Города, располагавшие достаточными средствами и значительным населением, имели более одного гимнасия; они не только располагались в разных местах, но и предназначались для различных возрастных групп. Обычно рабы и вольноотпущенники, равно как и потомки последних, в гимнасий не допускались; к другим лицам, которым был запрещен вход, относились мужчины, занимавшиеся проституцией, а в некоторых городах — торговцы, пьяницы и люди, считавшиеся безумными. В Александрии при Клавдии в гимнасии запрещено было заходить евреям. Таким образом, гимнасий был символом социальной иерархии и оставался таковым в течение всего имперского периода.
В эллинистический период гимнасий был не просто местом атлетической и, косвенным образом, военной подготовки. Он являлся центром социального взаимодействия граждан; за пределами материковой Греции он стал также символом эллинской культуры и одним из наиболее важных внешних признаков полиса. Гимнасии существовали в каждом крупном греческом городе вплоть до современного Афганистана. Один из крупнейших гимнасиев был раскопан в Ай-Хануме (Александрия на Оксе) в Бактрии (см. илл. 27). В начале II века до н.э. в Иерусалиме еврейских эллинизаторов от тех, кто остался верен иудейской религии, отличало именно посещение гимнасия. Когда фригийский Тирией стал претендовать на статус независимого полиса, он просил царя Эвмена II, помимо образования совета и установления законов, о создании гимнасия. Подобное представление сохранялось на протяжении всего имперского периода. В конце II века н.э. путешественник Павсаний удивлялся тому, что городок Панопей в Фокиде считался полисом, не имея гимнасия, театра и рыночной площади.
Словом эфебия обозначалась подготовка юношей, обычно 18–20 лет, под руководством государственных властей. Архаические формы воспитания, забытые в классический период, в эпоху эллинизма были возрождены как по военным соображениям, так и в качестве символа гражданского суверенитета. Например, древняя спартанская система подготовки агоге, которая была одним из условий получения гражданства, к IV веку до н.э. утратила свое значение. В 228 году до н.э. ее восстановление стало одним из основных преобразований царя Клеомена III, но в 188 году до н.э. Филопемен вновь ее отменил. Лишь в крайне консервативных регионах вроде Крита старые формы воспитания сохраняли внешнюю неизменность. В критских городах юноши собирались в «стаи» (agelai) под началом сверстника более высокого социального статуса; они занимались военным делом, борьбой, кулачными боями, бегом, охотой и танцами в полном вооружении. В другой консервативной области, Македонии, ритуалы и состязания, в которых принимали участие эфебы, сохранились до эллинистического периода.
В Афинах политическая нестабильность конца IV века до н.э. привела к упадку эфебии. Военное и гражданское воспитание юношей 18–19 лет уже не являлось обязательным. В правление Деметрия Фалерского (317–307 гг. до н.э.) такое образование было привилегией сыновей граждан, обладавших состоянием как минимум в 1000 драхм; в 306–268 гг. до н.э. эфебия не была обязательной, а подготовка длилась всего один год вместо двух. Лишь после гибели Македонской монархии, когда Афины вернули часть своих заморских владений и к эфебии были допущены иностранцы, количество эфебий вновь увеличилось: их стало больше 100, но менее 180. Значительный интерес общины к воспитанию знатной молодежи можно заметить в большом количестве почетных декретов, год за годом прославлявших тех добровольцев, кто успешно окончил свое обучение, продемонстрировав так или иначе достоинства, которых афиняне ждали от своих будущих сограждан и солдат, прилежание, выносливость, дисциплинированность, благочестие и уважение к традициям предков. Афинская эфебия соединяла в себе занятия спортом, военную подготовку и выполнение полицейских обязанностей в сельской округе, участие в древних религиозных обрядах и празднованиях памятных событий, а также подготовку к исполнению гражданского долга. Институт эфебии существовал во многих других городах и областях, где зачастую копировался афинский образец. Греки-переселенцы принесли его также в Анатолию, на Ближний Восток и в Египет.
В годы римского господства греческие города сохранили институт эфебии. Надпись из Амфиполя в Македонии, датируемая 24/23 годом до н.э., но содержащая закон начала II века до н.э., свидетельствует о важности подготовки эфебов для греческих городов. Они занимались, в первую очередь, спортом, до известной степени обучались использовать оружие (лук, пращу, дротик), а там, где имелась долгая традиция разведения лошадей, тренировались также и в верховой езде. За подготовкой эфебов наблюдал какой-нибудь представитель знати, и порой «главный эфеб» (ephebarchos) был его близким родственником. На эфебов продолжали возлагать функции поддержания порядка на территории полиса и защиты ее от разбойников. Однако главная задача эфебии в имперский период заключалась в создании с помощью религиозных ритуалов чувства самосознания, в воспитании местного патриотизма с помощью передачи исторической памяти, в усилении верности императору и в укреплении связей между членами имущего класса, сыновья которых могли посвятить такой подготовке год или два.
До III века н.э. институт эфебии оставался характерной чертой эллинской культуры даже в сердце Римской империи — в Италии. Август, побывав незадолго до своей смерти в Неаполе, наблюдал за тем, как эфебы этого греческого города тренировались в соответствии с традициями предков. Еще и в начале III века н.э. в маленьком беотийском городе Танагре было более 60 эфебов, разделенных на два «полка» (tagmata). Юноши соперничали в различных дисциплинах на восьми соревнованиях, что говорит об их приверженности традициям. Одно из состязаний состояло в имитации внезапной атаки пехоты и кавалерии (prosdromai) — реликт поры, когда целью эфебии была подготовка солдат. Другое древнее состязание юношей заключалось в том, чтобы перенести быка на определенное расстояние (boarsion). Эфебия оставалась, по крайней мере до начала III века н.э., важным инструментом социализации, подготавливавшим отпрысков знати к руководству общинами.
Новые модели брака и новая роль женщин
В своей надгробной речи 430 года до н.э. в честь павших афинян Перикл практически ничего не сказал о женщинах: «Наивысшей похвалой для вас [женщин] будет, если вы не потеряете присущей вам женственной природы как супруги и гражданки, и та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу». Идеологически нагруженный призыв Перикла не может адекватно описать положение женщины в ранней Греции. Его слова определенно не соответствуют фактическому статусу его собственной супруги Аспасии — особы заметной и влиятельной. Оценить роль женщины в семье, обществе, экономике, религии и культуре сложно: она очень отличалась от места к месту. Но в целом женщины находились под опекой своих ближайших родственников-мужчин (kyrios — господин): до брака — во власти отца или брата, в браке — мужа, во вдовстве — сына. В большинстве общин они не могли по своему собственному праву наследовать имущество. Они не занимали публичных должностей, за исключением жреческих. Женщины, рожденные в семьях граждан, передавали гражданство своим детям, так как в большинстве городов законным считался брак лишь между гражданами; однако сами они были исключены из политики. Естественно, некоторые женщины могли влиять на своих мужей. Иногда же женщины низкого социального положения, но занимавшиеся профессиональной деятельностью — кормилицы, прачки, кухарки и проститутки, — были более свободны передвигаться и пользоваться своим имуществом (в том числе совершая подношения богам), чем жены и дочери представителей имущих классов. Жизнь женщины в Греции до Александра была слишком разнообразной, чтобы считать ее просто существованием в тени мужчины.
Новый мир, появившийся после завоеваний Александра, привнес значительные перемены. Очень важным их ускорителем стала миграция. Увеличение в городах количества переселенцев привело к тому, что браки между мужчинами и женщинами с различным гражданством стали более частым явлением, нежели ранее. Такие внешние браки (epigamia) становились возможны благодаря соглашениям между двумя общинами. В городах, где легитимным признавался лишь брак между гражданами, дети от смешанных союзов продолжали считаться незаконнорожденными. Но, поскольку неисчислимое множество греков оказалось вдали от родных городов, имея мизерные шансы когда-либо в них вернуться или найти женщину из своего города, они перестали возражать против браков на эллинке с другим гражданством. Впрочем, те, кто служил в отдаленных гарнизонах, не имели иной альтернативы, кроме жены из местного населения. Уже Александр понимал последствия такого положения и организовал массовую свадьбу между своими солдатами и персиянками.
На новое положение дел проливает свет брачный договор из Египта, где подобные документы сохранились на папирусах. Контракт, датированный 311 годом до н.э., касается брака между темносцем (Темнос — город в Малой Азии) и дочерью человека с Коса. Вероятно, оба мужчины, как и свидетели из Темноса, Гелы, Кирены и Коса, были наемниками на службе у Птолемея I, навсегда осевшими в Египте.
«Гераклид берет законной женой Деметрию с Коса, оба свободнорожденные, у ее отца Лептина и матери Филотиды; она берет свою одежду и украшения стоимостью 1000 драхм. Гераклид, обеспечит Деметрию всем, что полагается свободной жене. Мы будем жить вместе, где решат Лептин и Гераклид, и совещаться на общем совете. Если окажется, что Деметрия каким-либо образом вредит чести своего мужа Гераклида, она будет лишена всего своего приданого, но Гераклид обязан доказать любое свое обвинение в сторону Деметрии перед тремя людьми, которых оба они одобрят. Гераклиду будет запрещено к бесчестью Деметрии приводить в дом другую жену, иметь ребенка от другой женщины или обижать Деметрию любым иным способом под любым предлогом. Если Гераклид сделает что-либо из этого, и Деметрия докажет это перед тремя людьми, которых они одобрят, Гераклид отдаст Деметрии приданое стоимостью 1000 драхм, которое она принесла, и выплатит дополнительный штраф в размере 1000 драхм в серебряных монетах Александра…»
Некоторые детали этого договора соответствуют древним греческим традициям: оба партнера свободны по рождению; невесту представляет ближайший родственник мужского пола; она приносит в новый дом приданое, которое необходимо вернуть в случае развода; контракт защищает честь как мужа, так и жены. Но различается и местное влияние: строгий запрет иметь вторую жену или сожительницу должен быть связан с египетскими традициями. Наиболее непривычная черта этого контракта, однако, состоит в том, что муж и жена имеют различное гражданство. Значение имело не то, будут ли их дети гражданами города, который, вероятно, никогда не увидят, но то, будут ли они считаться законнорожденными и смогут ли наследовать имущество.
Так как правила, определявшие законность брака, стали более гибкими, а гражданство перестало рассматриваться как необходимое требование для приобретения собственности, постепенно укрепилась возможность женщинам владеть и управлять своим имуществом. В классический период наследница была обязана выйти замуж за своего ближайшего родственника мужского пола, ибо она не могла получить наследство по собственному праву — она могла лишь передать его своим детям. Этот закон, который продолжал играть важную роль в сюжетах эллинистических комедий и их латинских адаптаций, со временем утратил свое значение. Женщины стали наследовать имущество по собственному праву в качестве дочерей или вдов; они владели мастерскими, крупными имениями и рабами; они зарабатывали состояние и своими профессиями. Женщины занимались множеством занятий от торговли до медицины, хотя в источниках лучше всего представлены исполнительницы — музыкантши, актрисы и поэтессы.
Когда женщины тратили свое богатство на благотворительность, они занимали в обществе более видное положение. В эллинистический период самой влиятельной их группой — за исключением цариц — были богатые женщины, известные своей щедростью. Обыкновенно они происходили из состоятельных семей, что давало им доступ к социальным связям, состоянию и возможности совершать благодеяния. Мы знаем о них лишь по надписям, сделанным в их честь, которые сообщают об их пожертвованиях и взносах. В их тени находятся тысячи других женщин, оставшихся безымянными, если только на их могиле не был установлен памятный знак.
Женщины-благотворительницы играли важную роль в жизни городов и в имперский период. На свои средства они украшали родные города зданиями и статуями; им поручались немыслимые до III века до н.э. литургии и функции вроде эпонимной должности «венценосца» (stephanophoros) и поста управляющего гимнасиями. Пример двух таких выдающихся женщин позволяет оценить возможности, которые открывало богатство. Первая — некая Эпиктета, жившая в III веке до н.э. Она была богатой вдовой с острова Фера. Унаследовав имущество, она еще и самостоятельно приобрела новую землю. Исполняя поручение покойных мужа и сына, она завершила строительство святилища Муз, где были поставлены статуи ее родственников. Также она создала объединение членов семьи, которое должно было собираться в этом святилище раз в год и приносить в честь Эпиктеты, ее мужа и сыновей поминальные жертвы, средства на которые выделялись из специального фонда. То обстоятельство, что она оставила завещание, говорит о том, что она могла свободно распоряжаться своим имуществом.
Вторая исключительная женщина — Архиппа из Кимы, жившая в конце II века до н.э. Архиппа, происходившая из семьи с выдающейся родословной, из унаследованного состояния оплатила строительство здания совета и организацию праздника для всего свободного населения. В ответ ее почтили статуей; близ нее стояло изваяние, олицетворявшее Народ, возлагающий ей на голову венец. На дионисийских мистериях во время соревнования хоров мальчиков, то есть при наибольшем стечении зрителей, ей была вручена диадема. На похоронах ей поднесли золотой венец. Изготовление ее статуи народное собрание потребовало оплатить ее брата без всякой надежды на возврат средств. Когда Архиппа оправилась от серьезной болезни, город публично принес благодарственные жертвы богам в том же порядке, в каком это делали дети за спасение матерей.
Помимо благотворительниц в обществе выделялась и другая группа женщин — бродячие артистки и исполнительницы. Они появились вследствие большей подвижности населения, но также и частоты празднеств и спроса на развлечения. Поэтессы, музыкантши и другие исполнительницы совершали долгие путешествия по греческому миру в одиночестве или в компании родственников-мужчин. Наиболее успешные из них получали почести за свои представления, добивались богатства и славы. Ранний пример подобной женщины — Аглаида, жившая ок. 270 года до н.э. и игравшая на трубе. Само ее имя, отсылавшее к музе Аглае, говорит о том, что она готовилась стать музыкантом с детства и, возможно, росла в семье исполнителей. Она была знаменита своим отменным аппетитом, который помогал ей играть на инструменте, для которого нужны были крепкие легкие; передают, что в день она съедала до 12 фунтов мяса, четыре фунта хлеба и выпивала три литра вина. За мощь игры ей, настоящей «звезде», возносили славословия в процессиях и на праздниках в честь атлетов-победителей. В свой самый славный день она играла на трубе в процессии на александрийских Птолемейях, на ней был парик и украшенный гребнем шлем.
Другой яркий пример — арфистка Полигнота из Фив. В 86 году до н.э., когда дельфийцы готовились отмечать Пифийские игры, кампания Суллы сделала путешествия по Греции опасным предприятием, и состязания пришлось отменить. Однако Полигнота, более отважная, нежели ее коллеги, прибыла в Дельфы со своей двоюродной сестрой и дала серию невиданно успешных концертов. За набожность и высокий профессионализм она получила награду. В дополнение к различным важным привилегиям, включая право покупать земельную собственность в Дельфах, ей заплатили гонорар размером в 500 драхм — больше, чем наемный солдат мог заработать за год.
Женщины стали более заметны и в религиозных торжествах. Даже в более ранние времена девочки и женщины принимали участие в публичных мероприятиях и процессиях, а также имели свои, исключительно женские, праздники. Однако начиная с III века до н.э. число празднеств возросло, а с ним — и число дней, когда женщина могла выйти за порог, дабы принять участие в процессии или исполнить религиозный ритуал. Кроме того, были учреждены новые исключительно женские торжества наподобие Иситерии в Магнесии на Меандре в память о посвящении статуи Артемиде Левкофрине в ее новом храме. Если верить литературному штампу, именно на процессиях и праздниках девушки влюблялись, лишались рассудка и девственности.
Свидетельством возросшей подвижности женщин является тот факт, что они, особенно в городах имперского периода, оказываются среди членов добровольных союзов. Частично под римским влиянием, частично — в подражание мужским объединениям вроде народного собрания, совета старейшин и клубов юношей, женщины имели собственные корпоративные организации, включавшие жен греков и римских граждан; таковые зафиксированы в македонском Дионе, карийской Стратоникее и фригийской Акмонее. Вероятно, во время женских праздников проводились отдельные собрания. Женщины занимались, в частности, установкой почетных статуй; дело это было затратным, а значит, женские организации владели собственными средствами.
Всякий раз, когда в традиционном обществе женщины приобретают некоторое влияние, на это в первую очередь реагируют защитники традиций. Ответом на требования изменившегося мира — защиту женщин и приличий, а также обеспечение мужского господства — в некоторых эллинистических городах стало введение должности гинеконома, «смотрителя за женщинами» (gynaikonomos).
Оттенки серого: рабство в эллинистическом мире и на Римском Востоке
Рабство — один из древнейших греческих институтов, фиксируемый уже в документах XIV века до н.э. Его определение просто: раб — это человек, являющийся собственностью другого лица или группы лиц (города или объединения). Часто простое юридическое определение скрывает очень сложную социальную реальность. Положение и жизнь рабов определялись их этническим происхождением, обстоятельствами попадания их в рабство, их образованием и родом деятельности. Одни люди рождались рабами, другие были подброшены в младенчестве и выросли в рабстве, третьих захватывали в Северной Африке, Малой Азии или на Северных Балканах и продавали на невольничьих рынках. Были также и люди, которые утратили свободу, потому что попали в плен в бою, стали жертвами пиратов или не смогли выплатить долги. Рабы, занятые в полисной администрации (например, в архиве или силах безопасности) и в домашнем хозяйстве, находились в лучшем положении, нежели те, кто среди множества подобных себе трудился на рудниках. Невольники, служившие своим хозяевам в торговле, ремесле или ростовщичестве, могли приобрести значительное состояние; те, кто был занят в сельском хозяйстве, подчас пользовались некоторой независимостью.
История греческого рабства — и, собственно говоря, любого рабства — это не только и даже не столько история юридических норм и социально-экономических практик, сколько история межличностных отношений и индивидуального опыта. Последний не так-то просто вписать в общую картину. С одной стороны, есть рабы, имена которых мы знаем: Эпикл — сын критского наемника на Кипре, захваченный и проданный пиратами, затем освобожденный и получивший гражданство в Амфисе; евнух Крок — воспитатель киликийской царевны; общественный раб Филипп, который имел достаточно средств, чтобы сделать взнос на гимнасий в Метрополе; Эпафродит — раб Траяна и Адриана, от их лица совершавший закупки камня на египетских карьерах. С другой стороны, эти судьбы должны были разительно отличаться от жизни 10 000 безвестных невольников, которых, как сообщается, продавали на Делосе каждый день, тысячи корабельных гребцов, гладиаторов, в надежде на освобождение убивавших соперников, работников шахт и каменоломен. В I веке до н.э. Диодор нарисовал мрачную картину работы на золотых рудниках в Южном Египте, где люди, закованные в цепи, работали днем и ночью с лампами на лбу. Наиболее сильные раскалывали железными молотами кварцевую породу, затем мальчики выносили ее по туннелю на открытое пространство, где старики и женщины, до самой смерти принуждаемые к труду побоями, размалывали камни:
«Никто из них не заботится о своем теле и не имеет даже одежды, чтоб прикрыть свою наготу. Поэтому нет такого человека, который, увидев все это, не пожалел бы обездоленных из-за чрезмерности их несчастья… Поэтому из-за чрезмерности наказания несчастные всегда считают будущее страшнее настоящего и смерть принимают охотнее, чем жизнь».
Сколь захватывающими ни были бы отдельные истории, в этой главе места хватит лишь на то, чтобы обрисовать общие тенденции. Хотя интеллектуалы эллинистического времени — особенно Эпикур, живший в начале III века до н.э., и его современник Зенон, основатель стоической школы философии, — критиковали рабство, объясняя его существование не природой, но договором людей, характер его изменила не философия, а война. Во-первых, войны давали шанс бежать рабам, проживавшим в сельской округе. Во-вторых, в отчаянном положении города увеличивали свои вооруженные силы, освобождая, а порой и принимая в состав общины рабов, дабы те сражались за свой новый статус. В-третьих, и это важнее всего, постоянные войны от Александра до битвы у Акция, в дополнение к пиратству и набегам, увеличили число рабов, которые меняли хозяина, и число свободных, проданных в рабство. Если пленники, имевшие гражданский статус, могли быть выкуплены своими семьями и вернуться домой, то рабы негреческого происхождения, как правило, продавались за рубеж. За раба могли запросить цену 100–300 драхм; выкуп за свободного человека был по меньшей мере вдвое выше. Пираты превратились в купцов и работорговцев, следовали за армиями в походах и регулярно снабжали главные невольничьи рынки — Родос, Делос, Крит и Эфес. Античные источники, особенно относящиеся ко времени римской экспансии, приводят число женщин, детей и остальных обращенных в рабство пленников, хотя к этим данным и следует относиться с долей скептицизма. Так, передается, что этоляне за одну только кампанию 240 года до н.э. обратили в рабство 50 000 периэков, то есть свободных жителей Лаконии, не имевших гражданского статуса; римляне в 167 года до н.э. якобы поработили 150 000 эпиротов. Сколь бы ни были преувеличены подобные сообщения, они свидетельствуют о росте доли рабов, не получивших свой статус с рождения. Он не только сказался на экономике Италии, где невольники стали массово использоваться в сельском хозяйстве и ремесле; он повлиял также и на частоту отпуска рабов на волю. Рабовладельцу выгодно было освободить раба, получив за это компенсацию, примерно равную его цене, и купить на нее нового.
Освобождение рабов практиковалось, особенно в крупных городских центрах вроде Афин, уже в классический период. Некоторые из вопросов оракулу Зевса в Додоне в конце III — начале II века до н.э. задавали рабы, желавшие узнать, обретут ли они свободу; следовательно, отпуск на волю был вполне вероятной перспективой, особенно если раб имел какие-то сбережения для того, чтобы оплатить выкуп за свое освобождение. Но свобода могла быть бременем. Лишь рабы, что-то умеющее делать, имели шансы обрести самостоятельность; многие невольники не могли найти лучшего выхода, кроме как работать на своих бывших хозяев уже на платной основе. Иногда вольноотпущенники были обязаны оставаться в доме прежнего господина и продолжать службу до его смерти. Для некоторых из рабов это обязательство, которое называлось paramone («обязанность находиться рядом»), было благодатью. В одной табличке, относящейся примерно к 300 году до н.э. и в числе прочих обнаруженной в святилище Додоны, раб спрашивает бога о том, что ему следует сделать со своей вольной для того, чтобы иметь право остаться с хозяином.
В Центральной и Северной Греции освобождение часто принимало форму дара или продажи раба божеству. Характерный пример представляет запись об отпуске на волю из Фиска в Центральной Греции:
«Анфемона и Офелий продали Афине, единственной в городе Фискосе, мальчика-раба, рожденного в доме, по имени Сотерик, ценой три мины на следующих условиях: Сотерик останется с Анфемоной, исполняя ее приказы, покуда она жива. Если он не останется или не будет исполнять указаний, тогда Анфемона или любой другой, кого она попросит, будут иметь право наказать Сотерика любым способом, которым она пожелает. Но если Анфемона умрет, Сотерик будет свободен».
Так как вольноотпущенники не получали гражданство и не пользовались связанной с ним защитой закона, посвящение богу охраняло их новый статус. Становясь «собственностью» божества, бывшие рабы были защищены от захвата, так как любой, кто захотел бы их поработить, покусился бы на имущество бога. Акты освобождения рабов, определялись завещанием хозяина или принимали форму передачи либо посвящения богу, документально фиксировались и регистрировались в публичном архиве. Начиная с III века до н.э. все более распространенными становились надписи об отпуске раба на волю на камнях в святилищах. От времени с конца III века до н.э. до III века н.э. сохранились тысячи текстов вольных. Крупнейшая группа эллинистического периода размером около 1250 записей находится в святилище Аполлона в Дельфах. Можно утверждать, что количество освобождений с конца III века до н.э. не увеличилось, и новой была лишь привычка записывать их на камне. Но у нас есть и другие свидетельства — вроде надгробных камней и посвятительных надписей, написанных от лица вольноотпущенников, — которые говорят о том, что отпуск рабов на волю в конце эллинистического времени был более частым явлением, чем ранее. Причиной этого могло быть влияние римских практик освобождения невольников либо изобильное предложение рабов. Рабов освобождали и в имперский период.
Другим важным фактором развития рабства в эпоху эллинизма была концентрация земли в руках небольшого числа землевладельцев. Эта тенденция достигла максимума после установления принципата, когда основной статьей дохода элиты стали латифундии. Об их существовании свидетельствуют упоминания распорядителей, управлявших крупными имениями (oikonomoi), и почетные надписи, которые группы рабов оставляли на камне в честь землевладельцев. Латифундии римских сенаторов и императора, на которых трудились рабы, имелись и в восточных провинциях.
Установление принципата привело к дальнейшим переменам. В городах вроде Эфеса, Сард и Фиатиры продолжали процветать невольничьи рынки. Невольниками владели не только землевладельцы; у последних имелись рабы-агенты (pragmateutai), которые действовали с изрядной долей инициативы и пользовались существенной свободой передвижения. Вольноотпущенники римских граждан и императоров получали римское гражданство, что открывало перспективу повышения социального статуса если не их собственного, то их детей. Многие магистраты в римских колониях были отпущенниками или их потомками. Теперь рабы регулярно появляются среди участников культовых ассоциаций.
Иные категории рабов, более заметные в имперский период, — брошенные дети, найденные и выращенные в другой семье (threptoi, trophimoi), и священные рабы (threptoi, hierodouloi). Но не все они были рабами, а некоторые «священные рабы» были юридически свободны и обозначались «священными» потому, что были отпущены на волю, будучи подарены божеству. Совершенно новую категорию рабов образовывали гладиаторы. Хотя некоторые из них по статусу были свободны, обыкновенно они были невольниками или осужденными. Предприниматели, а иногда и представители знати, которые организовывали бои в связи с императорским культом, владели, тренировали и эксплуатировали группы гладиаторов (ludi).
По-видимому, в имперский период группа рабов стала более разнородной, а круг их занятий расширился. Общественные рабы служили стражами, писцами и архивариусами; частных рабов использовали в сельскохозяйственной деятельности, ремесле и ростовщичестве, в домашнем хозяйстве, а также в качестве учителей и наставников для детей. В домохозяйствах рабыни эксплуатировались как служанки и кормилицы. Танцовщицы, музыкантши, акробатки, женщины-мимы и проститутки, равно как и немногочисленные женщины-гладиаторы, тоже часто имели рабский статус. Специализация проживавшего в Риме греческого работорговца Марка Семпрония Никократа увековечена в эпитафии: «Торговец красивыми женщинами».
В имперский период законный брак между рабами либо между рабом и свободным лицом был невозможен; дети рабов считались незаконнорожденными. Однако рабы, занятые в домашнем или сельском хозяйстве, могли вести семейную жизнь и оставляли эпитафии, которые не отличались от эпитафий свободных людей. В некоторых случаях заметны даже признаки любви между рабами и их хозяевами. Вольноотпущенники могли добиться богатства и власти. Но как опыт рабства сказывался на жизни освобожденных невольников? Отпущенник из Амфиполя Каприлий Тимофей, живший ок. 100 года н.э., решил изобразить на своем надгробном памятнике не только тот факт, что ему была дарована свобода, но и что он сам стал работорговцем (см. илл. 28). Он представил свое занятие на двух рельефах: внизу показан источник его богатства — пленники, бредущие в цепях; в верхнем регистре расположена сцена изготовления вина, что позволяет предположить, что рабы, возможно, захваченные во Фракии, использовались в виноделии в Македонии. Выражал ли Тимофей тем самым гордость и радость оттого, что сумел избежать судьбы тех, кем владел? Или это своеобразная сверхкомпенсация за перенесенные унижения? Этого мы не знаем. Известно, однако, что в тех редких случаях, когда до нас доходят голоса рабов, они изображают рабство худшей судьбой для человека. Некий Менандр выразил эту мысль в эпиграмме, которую он написал в I веке н.э. своему брату Иллу — рабу и школьному учителю в Эфесе: «Удача стенает по тебе, невыносимая Нужда оплакивает твое рабское положение, в которое ввергла тебя Судьба». Ни философские рассуждения, ни юридическое регулирование не могли облегчить эту долю.
