Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
От греческих полисов к «экуменической» сети
Старые обычаи отмирают с трудом, но куда сильнее сопротивляются традиционные социальные структуры. Завоевания Александра и вызванный ими вал перемен в политической географии Восточного Средиземноморья и Азии отразились на обществе и экономике. Одни изменения, особенно те, что были вызваны миграцией и новыми возможностями для развития торговли, происходили быстрее; другие — например, перемены в положении женщин и рабов — стали заметны лишь позднее. В этой главе мы рассмотрим, как в расширившемся греческом мире взаимодействовали преемственность и перемены, как преобразился этот мир за столетия, последовавшие за смертью Александра, и в ходе долгого процесса его интеграции в Римскую империю.
При взгляде на факторы, определявшие социальное положение индивида, становятся очевидны и преемственность, и перемены. До IV века до н.э. основное значение имели два юридических параметра — свобода и гражданство. Разумеется, более тонкие различия между гражданами и свободными, не имевшими гражданских прав, определялись другими критериями, наиболее важным из которых было богатство. Но социальный престиж человека сильнейшим образом зависел от того, каков был источник его состояния — были это земля, торговля, ремесло, банковское дело или разбой, — равно как и от его юридического статуса. Вольноотпущенник мог быть вдвое богаче гражданина, однако едва ли был способен достигнуть его общественного положения. К числу других значимых параметров, определявших социальную стратификацию, относились семья и происхождение, военные заслуги и образование. От комбинации этих факторов зависела позиция индивида в социальной структуре общины доэллинистической Греции. Социальные нормы предписывали различные роли мужчинам и женщинам, детям, юношам и девушкам, старикам и старухам. Воздействие этих факторов варьировалось в зависимости от размеров общины, ее географического местонахождения и институтов. Но начиная с конца IV века до н.э. значение их изменилось и появились новые.
Не вызывает удивления тот факт, что сохранилась связь высокого социального положения с богатством. Но в сравнении с V и IV веками до н.э. изменился его вес в политической жизни общин. На самом деле политическая деятельность всегда подразумевала наличие состояния, однако начиная с позднеэллинистического времени это требование превратилось в норму. Богатство позволяло индивиду поддерживать социальные связи — приглашать других на изысканные пиры, предлагать им финансовую поддержку и развивать другие формы покровительства. Также оно помогало лицу с помощью благодеяний обзавестись репутацией доброго гражданина, а поднесением даров богам — благочестивого верующего. Другим новшеством явилось увеличение числа женщин, обладавших большим состоянием и, следовательно, способных играть роль влиятельных жертвователей. Наконец, мы видим изменения в том, как общество стало относиться к различным источникам богатства. Естественно, наиболее уважаемыми из них продолжали считаться наследственное состояние и недвижимое имущество. Но в течение эллинистического периода все более привычными становились другие источники накопления богатства, помимо землевладения; они уже не были, как прежде в большинстве городов, предметом социального разграничения. К числу таких источников относились торговля, ростовщичество, ремесло, успешная карьера актера, поэта, оратора или музыканта, владение специализированной профессией (например, врача или учителя философии и ораторского искусства), награды в атлетических состязаниях, плата за наемничество и, позднее, за службу в римской армии. Естественно, нувориши стремились вкладывать свое состояние в землю — если не на родине, то в любом другом месте. В новом космополитичном мире сделать это было намного проще, чем раньше. Мужчина (а иногда и женщина) мог установить привилегированную связь с другой общиной, получив титул проксена, что-то вроде друга государства; привилегии, связанные с проксенией, обыкновенно включали в себя право приобретать землю и дом, защиту от лишения свободы (asylia) и возможность вести дела на законных основаниях.
Изменилось и значение гражданства как параметра, определявшего социальное положение: во-первых, потому что упростилось приобретение гражданских прав; во-вторых, так как в греческих городах увеличилось количество неграждан; в-третьих, из-за того что права последних часто гарантировались внешними соглашениями. Городское население было очень неоднородно и состояло из граждан, рабов и свободных жителей, не имевших гражданства. Последние имели очень разное происхождение: чужеземцы-иммигранты, внебрачные дети, потомки смешанных браков, вольноотпущенники и люди, лишенные гражданских прав по решению суда. Гражданство давало индивиду возможность осуществлять политическое влияние, привилегию владеть землей и право на защиту закона. После завоеваний Александра отсутствие или утрату гражданских прав компенсировать можно было куда проще, чем в прошлом. Те, кто утратил их в своем отечестве из-за завоевания, гражданской войны или по приговору, переезжали в другое царство, чтобы обосноваться в одном из новых поселений либо в надежде обрести гражданство в иной общине, предложив ей верную службу. Предоставление гражданства или связанных с ним привилегий — права приобретать землю и дом, правовой защиты — стало куда более распространенным явлением, нежели в предыдущую эпоху. Благодаря внешним соглашениям граждане дружественных городов получали защиту закона. В сотнях надписей зафиксированы решения о предоставлении гражданства отдельным индивидам — как правило, иноземным благотворителям, друзьям царей, артистам и врачам, но также и специализированным профессионалам, торговцам и банкирам. Натурализация крупных групп, особенно солдат, происходила реже, и сведения о ней происходят главным образом из городов, население которых сократилось вследствие войны. Практиковалась и покупка гражданства — прежде всего, на периферии греческого мира, в городах Причерноморья и в Великой Греции, где численно уменьшавшееся эллинское население рекрутировало таким образом необходимых ему защитников перед лицом варварской угрозы. В куда больших масштабах, чем прежде, люди приобретали гражданство сразу нескольких городов в силу почестей, которые оказывали им неродные полисы. Эта тенденция сохранялась и в имперский период. С I до III века н.э. многие атлеты, артисты и ораторы, скитавшиеся от одних игр к другим, имели множественное гражданство.
Ввиду усложнения социальной структуры в эпоху эллинизма свободные неграждане представляли собой разнородную категорию. Экономически и политически значимой группой были иностранцы (метеки). В благодарность за услуги, оказанные городу, либо на основании внешних соглашений некоторые из них занимали привилегированное положение и в плане юридических прав уподоблялись гражданам: они платили налоги, были освобождены от некоторых сборов, могли заключать брак, обращаться в суд и владеть собственностью. Создание же частных добровольных союзов развивало у них чувства товарищества и группового самосознания. Римское завоевание породило новый тип привилегированного чужеземца — римского гражданина. То были проживавшие в греческих городах иммигранты из Рима и Италии; они организовывали отдельные общины (conventus), имели привилегии и требовали особого к себе отношения. На раннем этапе римского владычества в Греции и Малой Азии римские граждане порой становились жертвами погромов, самый знаменитый из которых случился в Эфесе в 88 году до н.э.. Но по мере того, как наделение эллинов правами римского гражданства становилось все более обыденным (особенно при Флавиях), а освободившие рабов римлянами еще более увеличивало численность этой категории, римское гражданство утрачивало свою роль маркера привилегированного положения.
Как в городах, так и в царствах наименее привилегированной частью свободного населения были обитатели сельской округи. Проживавшие на царской земле лаой обязаны были платить подать. Некоторые города Малой Азии и земель, покоренных Александром, владели обширными землями, свободные обитатели которых, периэки («живущие вблизи города»), не имели гражданства. Они могли владеть землей, но, несмотря на обязанность принимать участие в обороне города, были лишены права участвовать в политической жизни. В большинстве своем они принадлежали к коренному населению, усвоившему греческий язык и культуру в эллинистическое время. Периэки продолжали поклоняться местным божествам, обыкновенно называя их эллинскими именами, и следовали местным ритуалам. В суровые времена эпохи эллинизма они часто становились жертвами набегов — к примеру, нападений галлов в Малой Азии в III веке до н.э. Во время войн они попадали в плен, а их поля и постройки уничтожались. Эллинистические города пытались обращаться с этим сельским населением как с частью полиса. Его упоминали в молитвах о спасении города и его земель, а также в жалобах на набеги и незащищенность; его приглашали на городские торжества; а с конца эллинистического периода щедрые благотворители, спонсировавшие публичные пиры, иногда приглашали на них и периэков с другими негражданами. Такой поступок преподносился в виде исключительной щедрости; он позволял населению, не имевшему гражданских привилегий, почувствовать себя частью общины. Такие жесты помогали установить общественное согласие, не ликвидируя юридического и социального разрыва между различными группами населения. Если вертикальная мобильность и была возможна, то лишь благодаря образованию, навыкам и близости к власти.
Виртуозность в искусстве, атлетические навыки и образование — три фактора, которые обретали все большее значение для повышения социального положения индивида во всем греческом мире начиная с IV века до н.э. и до установления принципата. В эпоху эллинизма образование, во многих городах бывшее привилегией высших слоев, у которых было достаточно свободного времени, равно как и литература и научные достижения, приобрели особое значение в политической жизни и обществе. Благодатью для поэтов, историков, мифографов и ученых обернулся искренний интерес царей к развитию искусств и наук как для достижения прямых выгод от технических открытий, так и ради укрепления своего авторитета: правителей окружали или воспевали известные художники и литераторы. Величайшие эллинистические поэты Феокрит, Каллимах и Посидипп были тесно связаны с александрийским двором Птолемея II.
Хотя фигура «ученого-энциклопедиста» эллинистическому времени была знакома, революционный прогресс в науках зачастую зависел от специализации, которую поощряли царские дворы. Птолемей I основал в Александрии Мусейон — придворный исследовательский центр и хранилище величайшей библиотеки в мире. В нем работали ученые, занимавшиеся всеми дисциплинами — от астрономии до зоологии и от гомеристики до медицины. Основатели александрийской медицинской школы Герофил (ок. 331–280 гг. до н.э.) и Эрасистрат (ок. 304–250 гг. до н.э.) дали импульс развитию врачевания, чему особенно способствовала их анатомическая практика. Герофил установил, что центром сознания является мозг, перевернув познания о сосудистой и нервной системах. Эрасистрат, бывший изначально врачом Селевка I и диагностировавший «любовную болезнь» Антиоха I, разбирался не только в переживаниях, но в и принципе работы сердца. Он изучал циркуляцию крови и определил отличие вен от артерий.
Эллинистические цари в силу своих военных нужд привлекали к своим дворам инженеров и ученых в области прикладных наук. Царское попечительство привело к изобретению сложных осадных машин вроде элеполиса Деметрия Полиоркета и самбуки — впечатляющего приспособления, с помощью которого на стену можно было поднимать небольшие воинские отряды, — торсионной и скорострельной катапульт и огнемета. Самый известный из ученых, успешно работавших в тесной связи с царским двором (в данном случае с двором Гиерона II Сиракузского в Сицилии) — математик Архимед (ок. 287–212 гг. до н.э.). Во время осады римлянами Сиракуз он поставил свой гений и свои изобретения на службу родине.
Другую группу людей, которые могли ожидать продвижения вверх благодаря образованию, составляли ораторы, философы и преподаватели этих дисциплин. В эллинистических городах с умеренной демократией источником всех решений продолжало оставаться народное собрание. Даже при том, что инициатива в предложении проектов принадлежала членам знатных богачей, политические лидеры все же должны были иметь риторическую подготовку и навыки убеждения, чтобы добиваться поддержки граждан и представлять интересы города в дипломатических контактах. Некоторые ораторы и философы, бывшие одновременно преподавателями риторики, не только добились славы и богатства, но и стали видными политическими фигурами в своих городах. Стоики нередко следовали примеру основателя школы Зенона Китийского, который в конце IV века до н.э. отказался от приглашения навестить двор его почитателя Антигона Гоната и от афинского гражданства. Зенон положил начало философии этики, которая ставила вопросы о том, как жить по разуму и по чести и избегать негативных эмоций — желания, страха и наслаждения, — и была очень влиятельна на протяжении эллинистического и имперского периодов, особенно в кругу государственных деятелей. Но многие философы служили городам в качестве послов и магистратов, а другие зарабатывали политическое влияние дружбой с царями, римскими политиками и наместниками провинций.
Время от времени философы и ораторы демагогией и близостью к могущественным персонам добивались власти, что, как показывают следующие примеры, особенно часто случалось в неспокойные десятилетия между Митридатовыми войнами и битвой при Акции. В начале I века до н.э. оратору Метродору Скепсийскому «благодаря славе… удалось, несмотря на бедность, заключить блестящий брак в Халкедоне, и он выдавал себя за халкедонца». Метродор получил высокий пост в судебной администрации царства Митридата VI, но пал жертвой заговора противников. Смутные годы поздней республики дали возможность людям низкого происхождения подняться вверх по социальной лестнице при помощи своего интеллекта и способности обворожить и сделать своими друзьями римских государственных деятелей. В Миласах во главе общины в I веке до н.э. стояли два опытных оратора с различным прошлым. Евфидем был типичным представителем знати. Он унаследовал от предков состояние и авторитет, которые соединил с ловкостью в риторике для того, чтобы добиться влияния как в своем городе, так и во всей Малой Азии. Его власть в Миласах напоминала автократическую. На его похоронах ритор Гибрей произнес знаменитые слова: «Евфидем, ты — неизбежное зло для города, потому что мы не можем жить ни с тобой, ни без тебя!» Этот Гибрей, второй миласский оратор и политик, был выскочкой. Вскоре после его смерти жизнь его описал Страбон:
«Что же касается Гибрея, то, как он сам любил рассказывать в своей школе и как это подтверждали его сограждане, его отец оставил ему мула для перевозки дров с погонщиком. Добывая себе пропитание таким путем, он стал на короткое время учеником Диотрефа из Антиохии; затем возвратился назад в родной город и занял должность смотрителя рынка. Вращаясь в этом кругу, он приобрел небольшое состояние и обратился к государственной деятельности, а затем стал одним из ораторов в народном собрании. Он быстро возвысился и еще при жизни Евфидема вызывал удивление, но особенно могущественным стал после смерти последнего, сделавшись властителем города».
В 40/39 году до н.э. Гибрей убедил сограждан сохранить верность Риму и воспротивиться полководцу-предателю Лабиену и парфянам. Из-за его совета город был взят силой и разорен; сам Гибрей бежал на Родос, его роскошный дом был разграблен. Но, когда Лабиен был разбит, Гибрей вернулся в свой город и возвратил себе власть, верность же Милас была вознаграждена римлянами. Он получил римское гражданство, а после смерти почитался как герой. Пример Гибрея показывает, что, хотя для достижения политического влияния богатство требовалось всегда, порой оно доставалось не по наследству, а точнее «приобреталось» при жизни человека. Пусть риторические навыки сами по себе и не могли обеспечить политическую карьеру, они были важны, так как даже власть элиты нуждалась в легитимизации через народное собрание.
Когда Римская империя все еще была разделена между Октавианом и Марком Антонием и Восток находился в руках последнего, тарсский поэт и ритор Боэф пришел к власти как демагог. Стихотворением, воспевшим победу Антония при Филиппах, он добился расположения полководца и попытался использовать его на пользу Тарса. Его обитатели хотели иметь типичный элемент греческого города — гимнасий. Как пишет Страбон:
«Антоний обещал тарсийцам учредить должность гимнасиарха и назначил Боэфа вместо гимнасиарха, доверив ему и производство связанных с этим расходов. Но Боэфа уличили в утайке (кроме прочего) еще и оливкового масла. Когда обвинители изобличали его в присутствии Антония, ему удалось смягчить гнев последнего, между прочим, следующими словами: “Подобно тому как Гомер воспел хвалу Ахиллесу, Агамемнону и Одиссею, так и я воспел твои подвиги. Поэтому не подобает возводить на меня перед тобой такие клеветнические обвинения”. Обвинитель же, подхватив его слова, возразил: “Это так, но ведь Гомер не украл оливкового масла ни у Агамемнона, ни у Ахиллеса, а ты украл; поэтому ты будешь наказан”».
Боэф сумел избежать наказания и продолжал править городом еще несколько лет после поражения Антония.
Другим ритором, пришедшим к власти благодаря своему решению поддержать римлян во время парфянского вторжения Лабиена, был Зенон из Лаодикеи. Карьера его сына Полемона, которому предстояло стать царем, оказалась блистательнее, чем у прочих греков беспокойной поры поздней республики и раннего принципата. Марк Антоний сделал его царем Понта, Колхиды и Малой Армении. Падение римского полководца не повлияло на его власть. Хотя он потерял Малую Армению в 20 году до н.э., когда Август передал ее другому династу, его царство расширилось вследствие брака с боспорской царицей Динамией. После ее смерти в 14 году до н.э. он заключил другой выгодный брак. Его новая жена Пифодорида происходила из богатой греческой семьи из Траллий. Полемон и Пифодорида правили вместе вплоть до смерти царя в 8 году до н.э. Влияние его семьи сохранялось до конца династии Юлиев-Клавдиев. Его перворожденный сын Зенон стал царем Армении; второй сын Полемон II правил Понтом до тех пор, пока его не аннексировал Нерон ок. 64 года н.э. Дочь Полемона Антония Трифена стала царицей Фракии в результате брака с царем Ройметалком II (12–38 гг. н.э.), а потом удалилась в Кизик, где стала виднейшим благотворителем.
И в имперский период для приобретения покровительства со стороны императора, а следовательно, и улучшения социального положения сохраняла свое значение риторическая, литературная и научная деятельность. Столица Римской империи привлекала множество ораторов, философов, поэтов, историков, учителей и врачей, наиболее искусные из которых находили покровителей в филэллинских кругах сенатской знати. Немногочисленные счастливчики устанавливали тесные связи с римскими императорами и даже добивались их дружбы. К примеру, доктор Гай Стерциний Ксенофон, личный медик императора Клавдия, был в середине I века н.э. самым влиятельным человеком на Косе, и его положение в родном городе унаследовали потомки. Философ Афинодор из Тарса был привезен в Рим Августом в качестве учителя. Будучи уже стариком, он вернулся в Тарс, отправил вышеупомянутого Боэфа в изгнание и сохранял абсолютную власть до своей смерти, произведя реформу городских учреждений. Его преемником стал другой философ — Нестор, наставник Августова племянника Марцелла.
Поэт из сирийского Иераполя Гай Юлий Никанор приехал в Афины в правление Августа и пустил свое огромное богатство на то, чтобы от лица афинян приобрести права на часть острова Саламина, купленную некоторыми лицами в годы гражданских войн. Возвратив Афинам полный контроль над островом, связанным с величайшим моментом их истории, он получил почетный титул «Новый Фемистокл»; прежний был афинским флотоводцем, который разбил персов в 480 году до н.э. Заслуживал ли Никанор прозвища «Новый Гомер», мы никогда не узнаем. Ни одно из его стихотворных произведений не прошло проверку временем.
Отдельным, наиболее важным фактором повышения общественного положения в эллинистическом социуме, а затем и в годы принципата, была близость к представителю авторитарной власти — эллинистическому царю, римскому полководцу с чрезвычайными полномочиями или императору.
Военная служба давала многим эллинам возможность добиться политического влияния в качестве командующих армиями, друзей и советников царей или администраторов. При определенном везении они могли вернуться в греческий город и воспользоваться царским покровительством для приобретения земли и престижа. Цари охотно платили за верность и расторопность почестями, продвижением по службе и материальными дарами. На нижнем уровне солдаты получали землю, а младший командный состав — дары и знаки отличия; но высокопоставленные начальники и царские «друзья» могли ожидать большего — например, крупных имений и статуй как явного признака покровительства со стороны царя. Вернувшись в город в качестве землевладельцев, они продолжали поддерживать связи с двором, и в дальнейшем такие люди входили в правящие круги своих общин.
Советники, знавшие местные реалии, нужны были и римским сенаторам, полководцам и наместникам. Представители Рима находили поддержку среди состоятельных и образованных граждан греческих городов, глубоко сочувствовавших их олигархической форме правления. К числу их друзей относятся историк Полибий; философ-эпикуреец Филодем, наставник и друг наместника Македонии Луция Кальпурния Пизона Цезонина (57–55 гг. до н.э.); эрудит, философ и историк Посидоний из Апамеи, бывший приятелем Помпея; Феопомп — влиятельный уроженец Книда, подготовивший подборку мифов, друг Цезаря. Если бы диктатор его послушался, то не пришел бы на заседание сената, где был убит. Хорошим примером высокообразованного и опытного грека на службе у римского полководца является Феофан из Митилены. Он сопровождал Помпея в его походе против Митридата. Благоволение военачальника он использовал на пользу своему городу, добившись признания его свободы. Он не только получил римское гражданство, но и был принят во всадническое сословие. После смерти Помпея заслуги Феофана не были забыты: родной город учредил его культ, а потомки его сохраняли влияние еще много десятилетий. Один из них, Помпей Макр, был вызван в Рим, чтобы организовать там библиотеку; он возвысился до положения римского всадника и служил в Азии императорским прокуратором. В 15 году н.э. его сын в ранге претора вошел в сенат. Такие личные связи были выгодны обеим сторонам. Римские полководцы и наместники могли рассчитывать на опытных советников и лояльных сторонников. Их греческие друзья получали взамен покровительство, а иногда и римское гражданство. Когда им удавалось использовать это покровительство для получения привилегий своему городу, их политическое влияние и социальный престиж немедленно повышались.
Во время римских гражданских войн, с 49 по 30 год до н.э., некоторые лица, особенно риторы и философы, включая людей низкого происхождения, пользовались покровительством Рима для установления в своих городах практически монархической власти, которую их друзья считали законным политическим лидерством, а враги — тиранией. Такими выскочками были Боэф в Тарсе, Евфидем и Гибрей в Миласах и Никий на Косе. Сотрудничество подобных лиц с проигравшей стороной могло иметь фатальное значение для их положения, если не для них самих; некоторым удавалось вовремя перебежать на другую сторону, другим же приходилось завоевывать доверие победителя. Те, кто выбрал Октавиана, были вознаграждены за свою службу.
Поняв в конце битвы при Акции, что союзники, включая Клеопатру, покинули его и сражение проиграно, Марк Антоний бежал на своем корабле. Этот корабль неутомимо преследовал некий Эврикл из Спарты. Стоя на палубе, он вогнал копье в борт Антониева судна. На вопрос полководца о том, кто за ним гонится, он ответил: «Я, сын Лахара Эврикл, которому счастье Цезаря доставило случай отомстить за смерть отца!» Как поясняет Плутарх, Антоний казнил Лахара за пиратство; можно предположить, что морской разбой служил источником существования и Эвриклу. Он сумел воспользоваться «счастьем Цезаря» — то есть действовать в интересах Октавиана — и отомстил Антонию не пленением, но захватом второй флагманской галеры и другого корабля, заполненного наиболее ценными грузами. Этот Эврикл и его потомки представляют интересный, хотя и не типичный случай социальной подвижности эпохи принципата. Эврикл и его отец, происхождение которых неясно, вряд ли происходили из знатных семей Спарты, престиж и богатство которых покоились на земельной собственности; они принадлежали к последнему поколению пиратов, извлекавших выгоду из хаоса гражданских войн. Октавиан Август в награду пожаловал ему личную власть над Спартой. Неизвестно, подкреплялось ли его почти монархическое положение каким-либо титулом: например, предводитель (hegemon или prostates) или надсмотрщик (epistates) лакедемонян. Эвриклу было пожаловано римское гражданство, и он как царь правил Спартой, Лаконией и Китирой, пока его злоупотребления властью не стали нестерпимы для местного населения, и тогда во 2 году до н.э. Август отправил его в изгнание. Тем не менее потомки Эврикла продолжали оставаться самым влиятельным из спартанских семейств на протяжении нескольких поколений.
Самую значительную — уникальную — возможность резко улучшить социальное положение давало знакомство с императором. Часто оно происходило задолго до восшествия того на престол. Многие из императоров до прихода к власти проводили какое-то время на Востоке — учились, путешествовали, были наместниками или военачальниками, находились в изгнании, устанавливая тем самым контакты с греками различных профессий и разного общественного положения. Эллинские семейства с «императорскими» именами вроде Юлиев, Флавиев или Элиев зачастую были обязаны римским гражданством покровительству действующих или будущих императоров. Большое количество людей, почти исключительно мужчин, имело доступ к императору благодаря своим творческим свершениям, как в случае с поэтами, риторами, философами или историками, либо впечатляло его своими художественными или атлетическими достижениями. Например, возлюбленным императора Тита, покорителя Иерусалима, был греческий кулачный боец Меланком («Черноволосый»), который не потерпел ни одного поражения, но погиб в очень юном возрасте на праздновании состязаний в честь Августа в Неаполе в 82 или 86 году н.э. Другие примеры социального продвижения благодаря службе императору демонстрируют косский врач Гай Стерциний Ксенофон и Флавий Арриан, или Арриан из Никомедии, чей литературный дар затенил его долгую и успешную административную карьеру. Арриан, изучавший философию с Эпиктетом — бывшим рабом, ставшим самым влиятельным из стоических философов конца I — начала II века н.э., — поступил в императорскую администрацию как член всаднического сословия. Вероятно, при Адриане его приняли в сенат и отправили в качестве наместника в Бетику (Испания), а затем — в Каппадокию (131–137 гг. н.э.). После смерти Адриана он вернулся в Афины, где писал работы по истории, географии и стратегии, наиболее известно из которых его жизнеописание Александра Великого.
Другую группу лиц, обладавших социальным престижем и богатством, составляли наследники зависимых царей. Они занимали ведущие позиции и становились благотворителями греческих полисов. Например, внук последнего царя Коммагены Антиоха IV, Филопапп (65–116 гг. н.э.), вел роскошную жизнь в Афинах: пользовался титулом basileus (царь), раздавал пожертвования, занимал высокие городские должности и дружил с философами. При императорах Траяне и Адриане он достиг высших слоев римского общества, став сенатором и консулом-суффектом в 109 году н.э. Его сестра Бальбилла, близкая подруга Адриана, возвела в честь Филопаппа надгробный памятник напротив Парфенона в Афинах, сохранившийся до сих пор.
В социальную группу тех, кто извлекал выгоду из близости к императору, входили его рабы греческого происхождения, которым удавалось заслужить доверие своего хозяина. Получая волю, они тут же наделялись римским гражданством и могли занимать важные позиции. Такие влиятельные вольноотпущенники существовали уже в конце республиканского периода. Некоторые из них, вероятно, были гражданами греческих полисов, попавшими в рабство в качестве военнопленных; ввиду их образованности, опыта и навыков им поручались ответственные задания. Например, некий Корнелий Эпикад, отпущенный на волю раб Суллы, закончил автобиографию своего господина после его смерти. После установления принципата количество рабов и вольноотпущенников, занимавших высокое положение в императорском хозяйстве и бюрократическом аппарате, увеличилось. Для того чтобы исполнять различные обязанности и поддерживать высокий уровень жизни — но также и для сохранения самой жизни, — император прибегал к услугам личных врачей, ответственных за переписку (ab epistulis) или финансы (a rationibus) секретарей и сотен рабов, обслуживавших дворцы и виллы.
Одним из наиболее примечательных императорских вольноотпущенников был прежний раб Августа Гай Юлий Зоил; он сумел добиться привилегий для своего родного города Афродисии, занимал там высшие должности и был захоронен в колоссальной гробнице в центре поселения. Учитывая, как часто в войнах I века до н.э. в плен попадали лица различного социального происхождения, можно предположить, что люди вроде Зоила перед продажей в рабство принадлежали к уважаемым семьям своих городов.
Другие императорские рабы были обязаны своей властью образованию и навыкам. Три секретаря императора Клавдия — Каллист, Паллант и Нарцисс — размерами своих состояний превосходили даже Красса, богатейшего человека во времена Республики. Для того чтобы накопить такие богатства, 200 млн сестерциев, наместнику Азии пришлось бы служить на своем посту 200 лет. Другой вольноотпущенник Клавдия, Полибий, перевел Гомера на латинский язык, а Вергилия — на греческий. Стихотворение римского поэта Стация дает нам некоторые сведения о жизни императорского вольноотпущенника, неназванного отца Клавдия Этруска. Он, рожденный во 2 году н.э. в Смирне, был продан в императорское хозяйство при Августе — возможно, беззащитным ребенком. При Тиберии ему была дарована свобода, и он получил имя (nomen) Клавдий. В правление Клавдия он был одним из наиболее доверенных лиц императора и женился на свободнорожденной женщине. Он пережил власть Нерона, а когда на трон взошел Веспасиан, возглавил финансовое управление Римской империи в качестве секретаря a rationibus. Два его сына, рожденные уже на свободе, преодолели имущественный ценз и были приняты во всадническое сословие; ту же честь Веспасиан предоставил и самому бывшему рабу. При Домициане он был сослан, но вернулся в Рим незадолго до своей смерти, в возрасте девяноста с лишним лет. Его сын Этруск был достаточно богат для того, чтобы построить роскошные публичные бани.
Личные отношения с императором могли определить всю дальнейшую жизнь таких людей. Но они давали уникальную возможность использовать расположение правителя не только ради личного возвышения, но и для того, чтобы помочь своей стране. Хотя многие из «императорских людей» проживали в Риме, они не забывали о родных местах и становились инструментами, с помощью которых их хозяин мог показать свою щедрость. Публий Элий Алкивиад, постельничий (cubicularius или epi tou koitonos) Адриана, был рожден в Нисе. Несколько надписей из этого города, куда он вернулся в качестве вольноотпущенника и где жил после смерти императора, свидетельствуют о его великом богатстве, которое он тратил на благодеяния, получая в обмен огромные почести. В храмах императоров в Малой Азии и в Нисе были поставлены его позолоченные статуи. Ни один вольноотпущенник в греческом мире до римского завоевания и мечтать не мог о таком почете.
Около 320 года до н.э. ученик Аристотеля философ Феофраст в своих «Характерах» описал поведение афинян в частной и публичной жизни. Некоторые из описанных им ситуаций по своей природе связаны с разрывом между бедными и богатыми. В них мужи проявляют расточительность и роскошь: например, держат дома обезьян и играют в кости из газельих рогов; строят частные палестры (гимнастические школы) и приглашают выступать в них софистов, учителей военного дела и музыкантов; покупают рабов из Эфиопии; вывешивают у всех на виду близ входной двери челюсть жертвенного быка — самого дорогого подарка богам. Богатый сторонник олигархии не скрывает своего презрения к простому люду: необходимость сидеть в народном собрании рядом с худыми и дурно пахнущими простыми людьми вызывает у него отвращение; он протестует против денежных взносов на общественные расходы. Испытывать нужду в деньгах столь неловко, что бедняк пошлет своего раба в банк хотя бы для вида: никто не должен знать, что на счету у него не более одной драхмы.
В период поздней классики в Афинах имущественное расслоение было самым зримым и наиболее остро ощущавшимся видом неравенства. Социальное положение, которое мы видим сквозь увеличительное стекло автора, писавшего в крупнейшем городском центре Греции во время походов Александра, так или иначе существовало во всем греческом мире, хотя и проявлялось яснее в крупных городах, чем в мелких. Местные особенности — например, существование илотов в Фессалии, Спарте и на Крите или особые нормы, определявшие в некоторых городах юридический статус торговцев и ремесленников, — делают общую картину более сложной. Однако по всему эллинскому миру в IV веке до н.э. сформировались сходные обстоятельства, пусть и проявлявшиеся в разной степени: разрыв между теми, кто мог в земледелии, ремесле и домашнем хозяйстве эксплуатировать рабочую силу значительного количества рабов, и теми, кто пытался прожить трудом своим и своих домочадцев; различие между наследниками крупных состояний и прочими, обреченными на изнурительный труд; разница между крупными и мелкими землевладельцами, кредиторами и должниками, благотворителями и получателями подачек. Если судить по большому количеству людей, согласных рисковать своими жизнями в качестве наемников, по числу изгнанников, имущество которых было конфисковано, и по нескончаемым спорам о долгах и землевладении, социальное и экономическое неравенство было широко распространено и вызывало недовольство. Если это недовольство выходило из-под контроля, начинались гражданские войны, а честолюбивые политические деятели устанавливали в своих глубоко разделенных общинах автократическую власть.
Часто мы знаем о гражданских войнах эллинистического периода лишь из соглашений о примирении, сохранившихся в надписях; зачастую мы знаем о тиране, потому что некий письменный источник сообщает, как он пришел к власти или потерял ее. Возможно, эти насильственные действиями были вызваны социальной напряженностью, но это хорошая гипотеза и не более того. К примеру, уникальный и сложный процесс примирения в маленьком сицилийском городе Наконе ок. 300 года до н.э. рисует картину глубоких разногласий среди его жителей, но не дает ни одной подсказки относительно их причин. После третейского разбирательства две противостоящие группы встретились в месте проведения народных собраний, и каждая представила список из 30 противников. Бросив жребий, они образовали «братства», состоявшие из членов обеих партий и нейтральных граждан, — этот процесс сравним с созданием в Израиле искусственных семей из еврейских поселенцев, бойцов ХАМАС и пацифистов. Арбитры надеялись, что эти новые рукотворные семейные узы помогут установить согласие. В других случаях конфликтующие стороны давали клятву забыть прошлые обиды и не мстить за них.
К сожалению, ограниченный характер источников не позволяет нам написать последовательную социальную историю какого-либо из греческих городов. Нам приходится выискивать отрывочные и порой преувеличенные сообщения, разбросанные в письменных источниках, надписях и папирусах. Но постоянное упоминание одного и того же клубка проблем в самых различных землях от Херсонеса на Черном море до Крита и от Адриатического побережья до Малой Азии позволяет предположить, что «Старая Греция» — то есть мир греческих полисов, существовавший до походов Александра, — постоянно сталкивалась с социальной напряженностью, причинами которой были задолженность значительной части населения и наличие крупных групп граждан, не имевших достаточного количества земли. Если снова и снова как добропорядочные государственные деятели, так и демагоги — Агафокл на Сицилии, Агис и Клеомен в Спарте, Персей и Андриск в Македонии, Критолай в Ахее и Аристоник в Пергаме — муссировали именно эти две проблемы, ища поддержки тех, кто страдал под их грузом, то потому, что эти реально существовавшие вопросы не решались.
Лишь Клеомен, царь Спарты с 235 по 222 год до н.э., сумел провести, как кажется, последовательную и всеобъемлющую реформу, направленную против обеих проблем — долгов и концентрации земельной собственности в руках немногих. Распустив совет из пяти эфоров, контролировавших исполнительную власть царя, он объявил: «Я поделю всю землю поровну, освобожу должников от их долгов и устрою проверку и отбор чужеземцев, чтобы лучшие из них стали гражданами Спарты и с оружием в руках оберегали наш город и чтобы нам больше не видеть, как Лакония, лишенная защитников, достается в добычу этолийцам и иллирийцам». После того как всю частную землю передали в общественное владение, ее нарезали на участки, розданные всем гражданам. Среди получателей были спартанцы, вернувшиеся из изгнания, и новые граждане. Насчитывавшая теперь 4000 воинов спартанская армия была обучена новой тактике; были возрождены древние традиции военной подготовки молодежи и общих застолий спартанцев. Реформы Клеомена возродили надежду и в других городах Пелопоннеса, где люди требовали отмены долгов и перераспределения земли, однако Ахейский союз и македоняне совместно разгромил армию спартанского царя в битве при Селласии в 222 году до н.э., положив конец его преобразованиям. Но и после провала реформ проблемы в Спарте никуда не делись. Самые острые нужды должников и бедноты часто находили отклик, но реальные решения не предлагались. Понять, что представляла собой демагогия, плохо представленная в античных источниках, на практике, можно, если взглянуть на положение Беотии II века до н.э., приведенное у Полибия:
«Иные из союзных стратегов выдавали беднякам даже из государственной казны жалованье. Вследствие этого народ привык слушаться и облекать властью таких людей, по милости коих мог бы не только избегать ответственности перед судом за преступления и долги, но еще каждый раз получить что-либо из общественных средств».
Рассказ Полибия не лишен естественных для консерватора штампов. Но надписи часто сообщают о неуплате долгов и посещении городов иноземными судьями, которых приглашали для того, чтобы разобраться с затяжными судебными спорами о задолженностях. Кроме того, во многих городах авторы постановлений жалуются на плачевное состояние общественных финансов и тяжелые публичные долги. Куда менее распространены сообщения о ростовщиках, по доброй воле освободивших своих должников от процента или кредита. Снисходительные суды и должностные лица время от времени давали некоторую передышку, однако не производили структурных перемен. Не считая спартанского эксперимента, общим ответом на напряженность, вызванную задолженностью и нехваткой земли, была война с целью завоевания соседних территорий. На Пелопоннесе, в Малой Азии и на Крите такие войны за спорные приграничные участки велись непрерывно. Обычно итогом гражданских столкновений и экономических кризисов становилась эмиграция неимущих — иногда только временная, если они шли служить наемниками, но часто и постоянная, если они уезжали в Азию и в Египет, где имелись территории, на которых могли разместиться новые поселенцы.
В начале III века до н.э. в одном из своих стихотворений Феокрит представляет страдания Эсхина — томящегося от любви молодого человека, покинутого возлюбленной Киниской ради другого мужчины. Лекарством от своих мучений он избирает наемничество:
Слышал я, правда, что Сим, в Эпихалкову дочку влюбленный,
За морем был и здоровым вернулся, а он — мой ровесник,
За море мне не поплыть ли? Там худшим я, верно, не буду,
Хоть и не первым. Но все ж, как и всякий, я воином стану.
Разочарованность в делах сердечных и боязнь мести со стороны обманутых мужей нередко вынуждали мужчин бежать из дома и посвящать себя военному делу. Но во времена Александра и его преемников главными причинами обилия наемников были не разбитые сердца, а земельный голод, долги и изгнание вследствие гражданских войн.
Походы Александра Великого и колонизация покоренных областей на время облегчили долговое бремя и смягчили нехватку земли. В новых полисах селились солдаты армий Александра и диадохов, происходившие из Македонии, материковой Греции, с Эгейских островов и из древних малоазийских греческих колоний; число их установить невозможно. Миграция продолжалась и в последующие десятилетия, и постепенно к поселенцам-эллинам стали прибавляться наемники негреческого происхождения — фракийцы, коренные анатолийцы, иранцы, галлы и евреи, — принимавшие язык и культуру греков. Цари не только привлекали переселенцев в Египет, во внутренние районы Малой Азии, в Сирию и в Месопотамию, но и размещали в стратегически важных местах гарнизоны. Уже в 192 году до н.э. Антиох III привел эллинов из Эвбеи, с Крита и из Этолии в Антиохию; он же расселил 2000 иудейских семейств из Месопотамии и Вавилонии по крепостям своего царства, прежде всего в Малой Азии, где им была выделена земля; а в середине II века до н.э. Аттал II основал Эвкарпию («Изобильный город») во Фригии, поселил там воинов и роздал им земельные участки. Разрушения в Македонии, которые последовали за римской экспансией, вероятно, дали новый толчок миграции в Малую Азию.
Земельные пожалования за военную службу были общей чертой армий ведущих эллинистических царств. Конечно, различия в их территориальном устройстве порождали местные вариации. В птолемеевском Египте опытным солдатам и командирам давался надел (kleros), который они обрабатывали в обмен на военную службу при необходимости. Солдаты имели собственное оружие и доспехи, которые они могли передавать по завещанию. Их семьи именовались по этническому происхождению или гражданской принадлежности предка, который первым поступил на военную службу (Критянин, Коринфянин, Киренец и так далее), и эти прозвища мы обнаруживаем даже спустя несколько поколений после переселения родоначальника в Египет. В царстве Селевкидов наемники обычно селились колониями городского типа, часть которых в определенный момент получала статус независимого полиса. В селевкидских военных колониях участок мог передаваться по наследству близким родственникам колониста и возвращался царю лишь в том случае, если его не мог унаследовать никто способный служить в качестве солдата. Аналогичная система существовала в антигонидской Македонии. Весьма вероятно, что ранняя форма солдатского условного землевладения была разработана Александром Великим или его отцом Филиппом II. И Филипп, и Александр основывали города и должны были сталкиваться с проблемами расселения воинов. Известно, что Александр передал «македонянам» город Калиндою в Халкидике с округой и деревнями; и уже первые диадохи, Кассандр и Лисимах, жаловали землю в индивидуальном порядке солдатам и командирам.
Перспектива получения земельной собственности мотивировала тысячи мужчин искать наемной службы. Часто наемники не нанимались по отдельности, но присоединялись к иностранной армии либо на основе договора между их городом и потенциальным нанимателем, либо в составе отрядов под предводительством опытных командиров и полководцев. Ксенологи (поставщики солдат) получали от царей и городов крупные суммы на поездки по землям, в которых они намеревались найти потенциальных воинов. Например, рекрутское агентство Пиргополиника («Покорителя множества башен»), главного героя комедии Плавта «Хвастливый воин», располагалось в Эфесе. Хорошо задокументирован случай массовой миграции наемников с Крита в конце III века до н.э. Милет, который незадолго до этого (в 234/233 и 229/228 гг. до н.э.) приобрел земли в долине Меандра, выдал участки на новой территории более чем 1000 наемников с семьями — общее число переселенцев оценивается в 3000 человек. После того как концентрация земли в руках немногочисленных собственников крупных имений и рост численности населения спровоцировали на Крите социально-экономический кризис, безземельные граждане стали благосклонно смотреть на военное дело, пиратство и наемничество. Тот факт, что многие из наемников поселялись в других землях — не только в Милете, но и в Кретополе («Критском городе») в Писидии, и в Египте, — говорит о том, что они покидали родной остров, надеясь получить собственную землю. Население других горных районов — например, воинственные ликийцы, памфилийцы и писидийцы — было мотивировано искать наемной службы бедностью или надеждой заработать, а также военными традициями.
В зависимости от условий, о которых солдаты договаривались со своим нанимателем, они получали хорошее жалованье — по крайней мере, в III веке до н.э. оно превышало среднюю оплату труда в других сферах деятельности. Помимо этого наемник получал продовольственный паек, а после побед в битвах — трофеи и подарки. Многим наемникам было жизненно необходимо обрести то, чего им недоставало на родине, — землю. В той или иной степени земельный голод продолжался на всем протяжении III и части II века до н.э.; он был главной причиной общественного недовольства в Греции. Для наемников, которых нанимали только временно, собственность на землю была менее достижима, чем гибель в бою, плен, увечье или увольнение. Известно, что безработные наемники (apergoi) собирались в святилище Геры на Самосе и занимались там незаконной торговлей — вероятнее всего, продавали трофеи, захваченные во время службы.
В материковой Греции сравнительно с Малой Азией, царствами Птолемеев и Селевкидов раздача участков была редкостью. Но, когда войны и миграция приводили к обезлюдению богатых плодородными землями областей вроде Фессалии, наделение переселенцев землей становилось возможным. Например, в 214 году до н.э. Филипп V советовал Лариссе в Фессалии наделить правами фессалийцев и прочих греков, проживавших в городе (вероятно, солдат), и раздать им участки, не обрабатывавшиеся в последние годы. В греческих городах приобретение земли иностранцами возможно было лишь в виде привилегии, которая называлась энктесис (enktesis) и предоставлялась лицам за их службу всей общине на основе межгосударственного соглашения об экономическом и политическом сотрудничестве — исополитии (isopoliteia). Граждане городов, подписавших договор об исополитии, пользовались «равенством гражданских прав» в том случае, если они решали поселиться в союзной общине.
Массовая миграция на новые земли в конце IV–III веке до н.э. временно смягчила напряжение в греческих городах и способствовала урбанизации и интеграции территорий, где были размещены греческие войска, в крупные экономические сети. Но непрерывные войны не переставали создавать все новые сложности. Наемничество и пиратство могли быть ответом на экономические нужды лиц, прибегавших к ним, но не решали накопленные социальные проблемы греческих городов. Прибыль наемника или пирата обращалась убытком другой семьи. В дополнение к этому во II — начале I века до н.э. по мере того, как сокращалось количество потенциальных нанимателей, эллинистических царей, постепенно уменьшалась и возможность поступления на наемническую службу. Войны эпохи эллинизма обостряли проблемы, не решая ни одной. Лишь умиротворение Восточного Средиземноморья принесло значительные перемены.
Помимо массового переселения солдат в основанные царями города политические и экономические связи, постепенно налаживавшиеся после завоеваний Александра, сделали более частыми переезды отдельных лиц и семей, а также разного рода специалистов целыми группами. Некоторые из них вели бродячую жизнь в силу своих занятий. Навыками, спрос на которые имелся лишь время от времени, они могли заработать больше, передвигаясь от города к городу, от дворца к дворцу, от праздника к празднику и от ярмарки к ярмарке. Например, театральные представления и концерты случались не ежедневно, но лишь во время важных игр и, хотя и не всякий раз, на особых праздниках. Осев в одном городе, профессиональный актер, поэт или музыкант имел бы заработок лишь несколько раз в году; только постоянные разъезды по играм, проводившимся в различных городах, гарантировали ему занятость в течение большей части года. Профессионалы путешествовали и потому, что высококлассное обучение некоторым специальностям проводилось далеко не везде. Доступ к нему имелся лишь в крупных городах, и очень часто в некоторых из них развивались местные «школы»: к примеру, в эллинистическом Косе — медицины, в Афинах — ораторского искусства и философии, на Родосе и в Афродисии имперского времени — скульптуры, а в Сикионе — живописи. Следовательно, специалисты из этих городов пользовались спросом далеко за пределами родных краев.
Известные профессионалы, особенно в больших городах, могли позволить себе оставаться дома и ждать, пока заказчик сам постучит в дверь или пригласит их применить свои умения в другом месте за высокую цену. Таким профессионалом, например, был некий Антипатр из Элевтерны на Крите, игравший на гидравлисе — ранней форме органа, изобретенном в III веке до н.э. в Александрии и работавшем с использованием давления воды. В 94 году до н.э. Дельфы отправили посольство, просившее его с братом, который помогал обслуживать этот сложный музыкальный инструмент, дать концерт, за что щедро заплатили. Но лишь в крупных городах можно было всерьез заниматься искусствами или сложными профессиями на более или менее постоянной основе. Потому сотни исполнителей — музыкантов, танцоров, актеров и певцов, а также множество художников, врачей и интеллектуалов (философов, риторов и историков) — проводили значительную часть своей жизни в поездках. В эллинистический период такими бродячими специалистами бывали также и женщины. Лишь немногие успешные медики или интеллектуалы могли предлагать свои услуги бесплатно. Среди этих людей нам известны лишь те, кто добился исключительного успеха; имена сотен их коллег, боровшихся за выживание, уже утеряны.
О профессиональной специализации в сфере театрального и изобразительного искусства нам известно больше лишь потому, что представители его были более заметны. Но специализация, важная черта городской экономики и городского общества, затрагивала большинство видов хозяйственной деятельности от земледелия и торговли до гончарного дела, производства парфюмерии, тканей и обработки металлов. Нововведением позднего эллинизма стала организация представителей отдельных ремесел в добровольные объединения. Эта форма организации не только несла практические выгоды, но и способствовала укреплению чувства солидарности и самосознания, особенно в среде иностранцев, проживавших в крупных торговых центрах наподобие Афин, Родоса и Делоса.
Материальные находки явственно свидетельствуют о специализации производства. Возможность определить место производства товаров вроде сосудов для вина или изящной керамики по их форме или украшениям не была новостью; однако она стала более привычна, чем в какой-либо из предыдущих периодов, и охватила весь греческий мир, так как местные продукты в куда большем масштабе стали экспортироваться на отдаленные рынки. Самый известный пример — экспорт местных вин с Фасоса, Родоса, из Книда, Коса и причерноморских городов Синопы, Херсонеса и Гераклеи: происхождение вина можно определить по клейму, на котором указывались место и год производства, и по форме сосуда — в точности так же, как форма бутылки сегодня позволяет нам отличить красное божоле от белого пино-гриджо.
Профессиональная специализация в сочетании с мобильностью и увеличением числа городских центров создавала альтернативу земледелию и позволяла обездоленным найти себе новое занятие. Хотя наиболее уважаемым источником богатства на всем протяжении Античности оставалась собственность на землю, теперь в большинстве городов люди, сколотившие состояние собственной ремесленной, торговой или ростовщической деятельностью, могли занять высокое социальное положение и получить политическое влияние, особенно если они готовы были потратить часть богатства на благотворительность. Специализация и мобильность, которые стали заметны еще в эллинистический период, достигли своего расцвета в умиротворенной ойкумене эпохи Империи.
На протяжении почти двух столетий после установления принципата греческий мир в целом не страдал от войн, однако социальные проблемы продолжали вызывать гражданские волнения. Хвалебные надписи в честь благотворителей, относящиеся примерно ко времени Адриана, свидетельствуют об острой нужде части населения и городов, неспособных финансировать общественные проекты. Например, великий благотворитель Опрамой из Родиаполя в Ликии, чья деятельность приходится на последние годы власти Адриана и правление его преемника, не только спонсировал храмы, гимнасии, бани, рынки и игры в ряде городов, но и удовлетворял потребности бедноты: он обеспечивал поставки дешевого зерна, достойные похороны тех, за чье погребение не могли заплатить их семьи, приданое для стесненных в средствах девушек, покрывал затраты на образование и воспитание детей граждан и раздавал еду беднякам.
Истоки и природа социальных проблем и напряженности оставались в первые века принципата, в сущности, теми же, что и раньше: разрыв между бедными и богатыми был заметнее, чем когда-либо. Ограниченные в средствах люди — главным образом, городские жители — зависели от благотворителей, которые открывали им доступ к дешевому зерну. Некоторые из неимущих не имели другого выхода, кроме как бросить своих новорожденных детей — подкидышей (threptoi) обыкновенно растили как рабов, — продать себя в рабство или стать преступниками. Проблемой, особенно в Малой Азии, оставался организованный разбой — не только потому, что в горных районах долго отмирала древняя привычка к грабежу, но и из-за безысходности. В начале II века н.э. на земли вокруг горы Ида на северо-западе Малой Азии наводил ужас Тиллороб, грабивший сельскую округу и даже нападавший на городские поселения; его биографию Арриан составил наряду с историей Александра Великого.
Если главные проблемы не исчезали, то ответы на них изменились, ибо один из традиционных способов справиться с социальной напряженностью — покорение соседних территорий и раздача гражданам земли и трофеев — ушел в прошлое. Территориальные споры между городами активно велись и в имперский период, однако завоевательные войны больше не давали хоть бы и временного ответа на земельный голод. После Помпея Восточное Средиземноморье в целом избавилось от пиратства и прибрежных набегов, которые были важными источниками дохода для общин Крита и Киликии. Вопреки известной сцене из фильма «Бен-Гур», в которой на римские корабли во времена Августа нападают македонские пираты, в имперский период морские разбойники продолжали играть видную роль лишь в литературных сочинениях, действие которых разворачивалось в прошлом, когда пиратов в Восточном Средиземноморье было не меньше, чем дельфинов.
В Римской империи сохранялся один традиционный ответ на демографическое давление — военная служба. На смену набору в армии царей крупных отрядов пришел индивидуальный наем в римскую армию; изменились лишь условия службы. Мужчины из восточных провинций, не имевшие римского гражданства (peregrini), могли поступать во вспомогательные войска на фиксированный 25-летний срок. Во времена Адриана насчитывалось 26 отрядов лучников, половина из которых происходила из Сирии, а остальные — из Фракии, Малой Азии и Крита. Люди, имевшие римское гражданство — число их на протяжении первых двух столетий нашей эры увеличивалось, — могли служить в регулярных легионах. Таким образом, армейская служба продолжала давать заработок тем, кто не имел земли или более привлекательных перспектив.
Вхождение Востока в Римскую империю открыло и другие возможности. Уже со II века до н.э. возникли новые сети обмена. Вскоре после того, как в 167 году до н.э. Делос стал свободным портом, он превратился в пристанище для большого числа иммигрантов из Италии — в основном торговцев и ростовщиков. В других областях — Македонии, материковой Греции и Малой Азии — присутствие италийских предпринимателей (negotiatores) и, в намного меньшей степени, землевладельцев (enkektemenoi) стало заметно лишь начиная с I века до н.э. Римские колонии возникали в результате единовременных решений, а не постепенного роста и развития. Следовательно, социальная стратиграфия их населения, состоявшего главным образом из получивших землю бывших солдат, вольноотпущенников, ремесленников, торговцев и городских плебеев, отличалась от стратиграфии старых греческих городов. Изменилось отношение к другим источникам дохода, помимо земельной собственности. Так, самоуверенность, с которой подают себя в памятниках и посвятительных надписях в международном порту Делоса в конце II — начале I века до н.э. римские и италийские купцы, не находит параллелей в большинстве эллинских полисов. Римские колонисты могли устраивать и развивать сети экономической кооперации, пересекавшие границы городов и регионов. Различные ветви одной и той же римской семьи могли проживать в различных городах и поддерживать экономическое сотрудничество, работая для достижения более высокого социального положения. По этим причинам италийские переселенцы сразу же оказали влияние на экономику. В конце I века до н.э. — в I веке н.э. римские колонии привнесли жизнь в районы, пострадавшие в войнах. Например, Коринф и Патры на восточном и западном окончаниях Коринфского залива соответственно упростили сообщение с Италией и тем самым способствовали экономическому росту. Коринфские гончары снабжали Грецию, Малую Азию, Северную Африку и Италию масляными лампами.
В Малой Азии устройство римских провинций (а значит, интеграция крупных территорий в рамках унифицированной административной модели, строительство и поддержание дорог), а также более высокая подвижность торговцев и предпринимателей, выходившая за границы городов и провинций, дали беспримерный импульс торговле специализированными товарами — например, тканями — и материалами, особенно мрамором. Крупные имения, в которых земледелие было организовано не только для удовлетворения местных потребностей, но и на экспорт специализированной продукции вроде оливкового масла и вина, стали обычным явлением в Малой Азии и Македонии, а в меньшей степени — и в других областях. Некоторыми из этих имений владели теперь римские сенаторы и греки, введенные в сословие всадников. Богатые мужи — а иногда и женщины — порой владели землей на территории городов, гражданами которых они не являлись. Крупные имения управлялись рабами и вольноотпущенниками, которые служили хозяевам в качестве управляющих (oikonomoi).
Хороший пример воздействия завоевания и умиротворения на экономику дает Крит. Как только критяне, привыкшие зарабатывать на жизнь разбоем и наемничеством, оправились от шока после покорения их острова в 67 году до н.э., они стали пользоваться преимуществами, которые предоставляло включение их плодородной области в Римскую империю. В дополнение к крупномасштабному экспорту вина имеются свидетельства торговли оливковым маслом и лекарственными растениями; о появлении новой продовольственной индустрии говорят большие пруды, использовавшиеся для выращивания рыбы в имперский период; кроме того, Крит выделялся производством глиняных ламп, которые вывозились в Малую Азию и Северную Африку. Толчок к их производству дали италийские иммигранты из Кампании. В середине II века н.э. великий врач Гален сообщал о другом доходном экспорте, неизвестном до римского завоевания:
«Каждый год летом в Рим с Крита прибывает множество лекарственных растений. Император держит травников с этого острова, которые доставляют не только ему, но и всему городу корзины целебных трав. Крит направляет эти травы и в другие земли, потому что этот остров изобилует травами, плодами, початками, корнями и соками. Все продукты привозятся в чистом виде, но некоторые соки подслащают, хотя и нечасто. Разнообразие критских растений столь велико, что знахарям не приходится обманывать заказчиков».
Превращение стран греческого мира в римские провинции происходило медленно. Римские власти решали проблемы по мере их поступления; у них не было плана. Это не значит, что они не замечали некоторых долговременных последствий своих решений. Они не пытались «романизировать» греческий Восток — особенно эллинские или сильно эллинизированные провинции с крепкими традициями городской жизни и высоким уровнем культуры. Они не искореняли местные обычаи. Они не насаждали намеренно римскую культуру, порядки, юридические институты или ценности. Но создание под единым управлением умиротворенной географической зоны, имеющей относительно четкие и стабильные границы, невероятно содействовало интеграции. К тому времени, когда Адриан второй раз объезжал свои восточные провинции, женщины имитировали прическу его жены, а мужчины — его бороду; в любом уголке Римской империи можно было найти людей с императорским именем Публий Элий, которых Адриан одарил гражданством; греки перенимали латинские слова; колонны из карьеров Клавдиевой горы (Mons Claudianus) в Египте доставляли на кораблях в Рим, чтобы поставить их в пантеоне; из египетских Береники и Птолемаиды суда регулярно отправлялись в порты Аравии и Индии; корзины критских лекарственных растений прибывали в Рим и другие города; караваны из Месопотамии и Аравии достигали Римской империи через сирийскую Пальмиру и иорданскую Петру — торговые пути охраняли римские гарнизоны в крепостях вроде Дура-Эвропоса. В 155 году н.э. Элий Аристид в «Похвале Риму», прочитанной в столице империи, нарисовал картину процветания и изобилия. Оставим в стороне преувеличения профессионального панегириста; его речь тем не менее свидетельствует о возможностях, которые развитый экономический обмен предоставлял на протяжении более чем столетия непрерывного мира, данного большинству греческих регионов:
«[Средиземное] море же, словно некий земной пояс, простерлось посреди населенного мира и одновременно всех ваших владений. Вокруг него “величественные, на пространстве великом” простираются материки, изобилующие для вас. Все, что произрастает в разные времена года, производится в различных странах, водится в реках и озерах, создается искусством эллинов и варваров, привозится сюда со всех уголков земли и моря. Так что, если кто-нибудь пожелает все это увидеть, ему придется или обойти весь населенный мир, или оказаться вот в этом Городе. Ибо из того, что выращивается и производится людьми, нет ничего, в чем бы здесь когда-нибудь был недостаток… Грузов из Индии и, если угодно, даже из счастливой Аравии здесь можно увидеть столько, что можно подумать, будто у местного населения деревья остались голыми, и если жители этих стран будут испытывать в чем-то нужду, то придется им ехать сюда, прося доли из своих же собственных богатств».
Взгляд Аристида — образованного землевладельца из Малой Азии, семья которого получила римское гражданство при Адриане и извлекала выгоду из римского господства, — определенно, не разделялся евреями, последнее восстание которых было подавлено за 20 лет до составления речи. И вряд ли его могли принять те, кто едва мог платить дань, которой подпитывалось величие Рима, как шестью веками ранее на ней держался блеск Перикловых Афин.
Войти с помощью соц. сетей: