Императоры, города и провинции от Августа до Адриана
(30 г. до н.э. — 138 г. н.э.)
Римский император как дар божественного провидения человечеству
Собрание малоазийских греков в своем постановлении, принятом в 9 году до н.э., объявило день рождения Августа «началом благой вести для мира». Тем самым этот день — 23 сентября — следовало считать первым днем года. Риторика текста оставляет мало сомнений относительно положения императора:
«Провидение, подобное божеству распоряжающееся нашими жизнями, со рвением и пылом приняло прекраснейшее во все века решение, создав Августа. Оно наполнило его превосходством во благо человечества и дало его нам и нашим потомкам как бога, дабы он Его представлял. Он положил конец войне и установил порядок».
Греческое население не имело представления о деликатных договоренностях Августа с сенатской аристократией, на которых покоилась императорская власть. Но к концу правления династии Юлиев-Клавдиев (68 г. н.э.) эта власть приняла более или менее определенный вид. В 69 году н.э. lex de imperio Vespasiani, представленный Веспасиану сенатом, определил власть императора и ее организационную основу: трибунская власть (tribunitia potestas) и высший проконсульский империй (imperium proconsulare maius). Во-первых, император прямо или косвенно отвечал за управление провинциями. В качестве проконсула он был номинальным наместником всех провинций, в которых располагались римские легионы. Значительная часть Балкан (в годы Адриана — Эпир, Фракия, Мёзия и Дакия), большая часть Ближнего Востока и Египта, таким образом, подчинялись ему напрямую. Так как он не мог находиться во всех этих «императорских провинциях» лично, то управлял ими через влиятельных сенаторов, которых отправлял в провинции в качестве своих представителей. В провинциях, находившихся под прямым управлением сената («сенатские провинции»), армия не размещалась. Однако император мог влиять на выбор и их наместников. Помимо этого к нему за советом, поддержкой и утверждением решений обращались все наместники — иногда даже по незначительным поводам. Переписка Плиния Младшего, наместника в Вифинии и Понте, с Траяном показывает, какой объем работы мог взвалить на себя ответственный император, если он желал помогать советами. Обыкновенно императоры отвечали на запросы и проблемы по мере их поступления, но некоторые, особенно Веспасиан, Траян и Адриан, проводили общую политику, направленную на обеспечение защиты Римской империи, включение провинциальной элиты в общеимперскую аристократию, поддержание финансов, осуществление строительных программ и реорганизацию провинций.
Императоры вмешивались в жизнь провинций: устанавливали своими указами общие правила, направляли наместникам или провинциальным народным собраниям письма (epistulae) с инструкциями, назначали управляющих финансами (correctores) и отвечали на всевозможные петиции — об ограничении производства вина, о фиксации цен на рыбу, об арбитраже гражданских конфликтов и территориальных споров между городами, об освобождении от налогов и предоставлении привилегий, о защите от злоупотреблений со стороны армии и организации состязаний. Августу даже пришлось разбираться в смерти одного мужчины с Книда, который погиб от удара ночным горшком, брошенным в него рабом. Вердикт гласил, что обвиняемый заслуживает смерти, ибо он напал на другого в его доме ночью. Обычно ответ императора (apokrima) давался в письменной форме, часто собственноручно, в нижней части письма (subscriptio, hypographe). Если верить шутке, переданной Плутархом, императорский ответ мог быть столь же многозначным, как ответы дельфийского оракула Аполлона, — или попросту выражать его чувство юмора. Кто-то передал Августу libellus с вопросом: «Феодор из Тарса лыс или вор? Что ты думаешь?» Август ответил: «Да, я думаю».
Власть императора ощущалась по-разному в городе Риме и в Италии, в западных провинциях и в тех землях Греческого Востока, что имели долгую традицию монархической власти. Для подданных-эллинов император был абсолютным монархом с беспрецедентным правом на вселенскую власть; правителем, которому провинциальное население приносило присягу. Уникальное положение императора во власти признавалось клятвами верности. Клятву давали жители провинции или их представители лишь по случаю восшествия императора на престол — как правило, в месте отправления императорского культа. К императору для поздравлений направлялись посольства. Провинциальное население косвенно демонстрировало верность, упоминая состояние императора в повседневных клятвах, произносимых при деловых операциях. Такие ритуалы, совершавшиеся на регулярной основе, ясно показывали греческим общинам, что император является их правителем. Он был не просто высшим представителем римского владычества. Он был монархом, который осуществлял прямую и абсолютную власть над всем обитаемым миром. Август восхвалялся как «спаситель эллинов и всей ойкумены», Веспасиан — как «спаситель и добродетель ойкумены», Адриан — как «спаситель и основатель ойкумены» и «правитель и спаситель ойкумены», которому «ойкумена приносит жертвы и молится за его вечное здравие». Ничего подобного применительно к эллинистическим царям не известно.
Хотя почти все правители Рима до восшествия на престол проводили какое-то время на Востоке, лишь Август, Нерон, Траян и Адриан путешествовали по Балканам, Греции и Малой Азии как императоры. Август пробыл некоторое время в восточных провинциях между 22 и 19 годах до н.э. Его преемник Тиберий не ездил в Грецию в годы правления, но провел семь лет на Родосе, усвоив греческие обычаи и одежду. Нерон побывал в Греции для участия в состязаниях в 67–68 годах н.э., Траян бывал на Балканах, в Малой Азии и Месопотамии в ходе военных кампаний, а Адриан дважды совершал поездки по Востоку. Некоторые императоры выстраивали особые отношения с отдельными городами или провинциями либо потому, что имели там друзей, либо потому, что прежде жили или учились в них. К примеру, Клавдий был заботливым покровителем острова Кос — родины его врача и друга Гая Стерциния Ксенофона. При этом Нерон и Адриан превзошли всех этих императоров как в доверительности своих отношений с греческими провинциями и городами, так и в размахе своих благодеяний.
С высоты веков видно, что все императоры оставили след в истории поселений: они становились метафорическими основателями (ktistai) городов, жертвуя средства на общественные работы, прирезая им земли, предоставляя привилегии и перестраивая города, чей облик пострадал от землетрясений и прочих естественных бедствий либо от недостатка средств. Предоставлением почетного титула, например, «блюстителя храма» (neokoros) регионального императорского культа они разжигали между городами соперничество за звания и привилегии, а значит, неумышленно способствовали развитию локального патриотизма и самосознания не в меньшей степени, нежели многие местные политики. Хотя обитатели провинций едва ли имели какой-либо шанс увидеть императора, ритуально и символически он всегда присутствовал в их жизни.
Далекий император: присутствие его власти на местах
В знаменитом фрагменте Евангелия от Марка Иисус берет в руку денарий и, указывая на изображения, помещенные на двух сторонах монеты, говорит: «Отдайте кесарю кесарево, а Богу — Божие». Для значительной части населения Римского Востока самый прямой каждодневный контакт с императором заключался в использовании денег с его изображением (см. илл. 23). На монетах были отчеканены надписи, прославлявшие императора и передававшие важные идеи о его положении, но также и о том, на что могли рассчитывать его подданные: aequitas, aeternitas, concordia, felicitas, fortuna, gloria, securitas — беспристрастность, вечность, согласие, счастье, удача, слава, безопасность. На грекоязычном Востоке люди с трудом могли понять латинские легенды монет; император и его могущество проявлялись здесь повсеместно другими средствами.
Население с правителем Римской империи знакомилось с помощью различных способов оповещения — прокламаций и объявлений, процессий и жертвоприношений, празднеств и состязаний, гимнов, хвалебных речей и изображений. Большинство людей знали, кто ими правит и как он выглядит. В мире без интернета новости о смерти императора и его преемнике достигали отдаленных краев империи с некоторым запозданием. Папирус, записанный 17 ноября 54 года н.э., содержит набросок прокламации по случаю восшествия Нерона на престол. Клавдий умер 2 октября; значит, известие о новом императоре дошло до Египта более чем через месяц:
«Цезарь, обязанный своим предкам, явленный бог, ушел, чтобы воссоединиться с ними, и был провозглашен император Нерон Цезарь, добрый гений мира и источник всех благодатей, которого мир ждал и на объявление которого надеялся. Поэтому все мы должны надеть венцы и возблагодарить всех богов, принеся в жертву вола».
При узурпациях, как в «год четырех императоров», следовало ожидать беспорядков; за 20 лет, прошедших с самоубийства императора, на Римском Востоке зафиксированы по меньшей мере три лже-Нерона.
Небольшое количество эллинов с Римского Востока могли встретиться с императором лично, отправившись в Рим в качестве посланников — то была одна из наиболее почетных служб, которые мог исполнить знатный человек для своего города или провинции. Послы сталкивались и с обычными опасностями во время путешествия, и с нежданными угрозами — в случае перемены настроения у императора, — и со страхом подвести свою общину при изложении ее просьбы. Но успешная служба не забывалась, и титул sebastognostos («знакомый с Августом») наделял огромным авторитетом и самого посланника, и его потомков. Послы обращались к императорам с конкретными просьбами, но также и просто для того, чтобы выразить почтение и поздравить его с днем рождения, победой или совершеннолетием преемника, когда тому исполнялось 15 лет и он получал символ мужественности — взрослую тогу. Такие посольства ложились на города ужасным финансовым бременем: например, Византий платил 12 000 сестерциев ежегодно — цену шести рабов — для того, чтобы отправлять к императору посла с почетным посланием, и еще 3000 — за посольство к наместнику Мёзии, пока, наконец, Плиний с одобрения императора не сэкономил городские средства, постановив, что следует передавать одно лишь письмо без посланника. Некоторые посольства были столь велики, что Веспасиан обнародовал декрет, запрещавший городам отправлять более трех представителей одновременно. При удачном исходе послы возвращались от императора с письмом, в котором сообщалось, что их дорожные расходы должны быть возмещены, если только они не обещали прежде совершить посольство за собственный счет. В критический момент добровольцев найти могло быть сложно, а потому в середине I века н.э. город Маронея разработал процедуру, которая позволяла любому гражданину выступить с инициативой о направлении магистратов к императору в качестве послов. Маронейский декрет содержит также инструкции относительно поведения посланника:
«Когда послы войдут к божественному Цезарю Августу, они обнимут его от имени города и, выразив свою радость за здоровье его и его семьи и за превосходное положение его дел и дел римского народа, изложат ему и священному сенату все права города и, исступленно моля и прося, будут ходатайствовать о сохранении за нами наших свобод, законов, города и его земли, равно как и других привилегий, которые имели наши предки и имеем мы, получив их в наследство, для того чтобы мы, вечно и непреложно сохранявшие расположение и доверие по отношению к римлянам, всегда радовались их признательности за это».
Одним из почетных прозвищ императоров I века н.э. был титул эпифанестата, то есть человека, чье могущество заметно визуально. Их присутствие внушалось разными способами — действенно и исподволь. Часто император совмещал обычные гражданские и религиозные должности: например, Август служил стратегом (полководцем) Фессалийского союза, Траян и Адриан были оракулами в Дидимском святилище; последний являлся также высшим магистратом в Дельфах. Конечно, они исполняли свои обязанности не лично, а через местных представителей.
Во многих городах или провинциях люди, заключая и датируя договоры, называли месяцы именами, увековечивавшими Августа, членов его семьи или других императоров; в Кибире первый день месяца в честь Августа именовался sebaste. Во множестве городов в честь императоров назывались филы — подразделения гражданской общины; так, в Афинах и Афродисии зафиксирована фила Адрианида. При жизни императоров им и их родственникам воздвигались статуи, остававшиеся на виду и после их смерти, не считая редких случаев damnatio memoriae. Иногда новую статую посвящали императору на каждый день его рождения. Изображения украшались коронами верховных жрецов (см. илл. 24); бюсты следовало выставлять в общественных зданиях и носить в процессиях по случаю церемоний. Изваяния знакомили жителей провинций и с членами императорской фамилии. За переменами в манере изображать членов императорской семьи — включая усы и бороды у мужчин — строго следили, и подхватывали их все слои населения. Сложная прическа Флавии Домициллы, жены Веспасиана, сказалась на головах женщин от Египта до Македонии (см. илл. 25) в той же степени, что цвет волос и стиль укладки леди Дианы — на головах женщин Запада в 1980-е гг.
На торжествах в честь традиционных богов регулярно произносились хвалебные речи, посвященные императорам и их дому; на некоторых играх они являлись центром состязаний, в которых соревновались ораторы и эфебы. Если не во всех, то, по крайней мере, в крупных городах восшествие императора на престол отмечалось жертвоприношением. В день рождения императора его деяния превозносились в гимнах и речах. Императорский культ, обыкновенно справляемый в день рождения правителя, безусловно, был самым важным средством, которое не только объединяло императора с провинциальным населением, но и устанавливало символическую связь между народностями Римской империи.
Theoi sebastoi: божественная природа императоров
На Римском Востоке императорский культ был глубоко укоренен в местных традициях: в религиозном поклонении эллинистическим царям и римскому полководцу Фламинию, в культе богини Ромы, символизирующей Рим, и в периодическом оказании божественных почестей римскому сенату в лице отдельных его членов и римским наместникам. В рамках этой модели многие греческие города ввели культ Юлия Цезаря после его смерти, а затем — и прижизненный культ Августа и его преемников. Обыкновенно гражданский культ императора был связан с почитанием богини Ромы либо с поклонением традиционному божеству, зачастую — Зевсу. В большинстве случаев императоры получали в качестве почетного эпитета имя какого-либо бога, что говорило о том, что они разделяют с ним некоторые качества. Август, Тиберий и Клавдий звались «Зевсами»; Август, Клавдий и Нерон отождествлялись с Аполлоном; Клавдий и Нерон — с Асклепием; Гай Цезарь, внук Августа, почитался как Арес. Родственницы императоров соотносились с богинями, отвечавшими за плодородие и материнство: к примеру, Юлия, дочь Августа, была связана с Лето; Агриппина и Сабина — с Деметрой Карпофорой («Дарительницей плодов»); Друзилла — с Афродитой. Адриан, самый популярный из императоров, чтился как Новый Дионис, Новый Пифий (то есть Аполлон), Булей («Покровитель совета»), Олимпиец и Элевтерий («[Зевс], покровительствующий свободе»).
Жрец или верховный жрец севаста или севастов отвечал за городской культ здравствующего императора. Эти местные жрецы всегда происходили из самых богатых и уважаемых семей. Они покрывали расходы на торжества и порой оставались на своей должности в течение всей жизни. Часто они разделяли ее с родственницей, обычно со своей женой, а иногда — с дочерью. Помимо городов собственный культ организовывали и справляли ежегодные празднества федерации (koina), состоявшие из городов определенной географической области, а иногда — части провинции. Эти федерации возглавлял председатель, титул которого состоял из названия территории и суффикса -арх, обозначавшего главного магистрата: например, асиарх был главой федерации Азии, македониарх — федерации македонян, ликиарх — ликийцев и так далее. Этот магистрат исполнял также функции верховного жреца (archiereus) императорского культа на территории федерации, разделяя их со своей женой или ближайшими родственницами. Ему помогал агонофет (председатель состязаний). Иногда богатые люди занимали должности верховного жреца и агонофета одновременно.
Один из городов области или провинции — необязательно столица провинции, где располагался храм императора, — носил почетный титул neokoros («блюститель храма»). Первая неокория была устроена вскоре после битвы при Акции, когда в 29 году до н.э. федерация греков Азии испросила разрешения учредить поклонение Октавиану. В Пергаме был возведен храм, посвященный совместному культу Октавиана Августа и Ромы. Римское население провинции не принимало участие в богослужениях, но вместо этого ввело культ Юлия Цезаря и Ромы в Эфесе. Примеру Азии последовали другие земли. В 25 году до н.э., как только Рим аннексировал Галатию, в Анкире был учрежден культ Ромы и Августа. После смерти Октавиана в 23 году н.э. федерация (koinon) Азии ходатайствовала о строительстве второго храма, на этот раз для почитания Тиберия, его матери Ливии и сената — так греки Азии хотели выразить благодарность за судебное преследование двух коррумпированных наместников. Затяжной спор между 11 городами, претендовавшими на право разместить храм у себя на основании своей древности и верности Риму, кончился тем, что эта привилегия была отдана Смирне. Ко времени прихода к власти Флавиев борьба между важными городами за честь неокории была уже общепринятой практикой, и порой эта борьба приводила к острым конфликтам и вражде, длившейся десятилетиями.
Как и почитание эллинистических царей, императорский культ включал в себя ритуалы, напрямую связанные с практикой поклонения богам: процессии, жертвоприношения и атлетические, а иногда также и музыкальные, состязания. Греки сознательно выстраивали почитание императоров по образу почитания богов. Например, в Митилене ритуалы по случаю дня рождения Августа были скопированы с «закона о Зевсе» (Diakos nomos), который упорядочивал ритуалы культа Зевса. Поводом для проведения торжеств в честь императора обыкновенно становился день его рождения. Как на городском, так и на территориальном уровне производились жертвоприношения, посвященные умершим императорам. Жертвы приносились и в день каждого месяца, соответствовавший дню рождения императора: например, так как Август родился 23 сентября, в Пергаме жертвы приносились 23 числа каждого месяца.
Эти торжества выглядели эффектно. Жрец и агонофеты облекались в роскошные, иногда даже пурпурные, одеяния и надевали на голову золотой венец, украшенный портретами одного или нескольких императоров, а порой — изображением бога, ассоциированного с празднеством (см. илл. 24). В процессии шли «носильщики изображений Августов» (sebastophoroi), державшие в руках блестящие, обыкновенно серебряные или позолоченные, портреты правящего и прошлых императоров. Принесение жертв императору, а часто и традиционным богам, сопровождалось исполнением гимнов. За эту задачу отвечали объединения гимнопевцев (hymnodoi), в которые входили отпрыски выдающихся семейств, хвалебные речи произносили севастологи (sebastologoi — «те, кто говорит об императоре»). Поэт Публий Элий Помпейан Пайон, за свое мастерство прозванный новым Гомером, приобрел известность благодаря своим мелическим и эпическим произведениям, которые воспевали славу обожествленного Адриана (melopoios kai rhapsodos Theou Hadrianou).
За жертвоприношением следовал пир, на который приглашали граждан, а иногда даже иноземцев и рабов. Его важным компонентом было соревнование (agon), которое, как правило, называлось по имени императора — Севастия для Августа, Адрианея для Адриана и так далее — и порой чествовало, наряду с императором, традиционное божество. Например, на Феспиях — традиционном состязании, посвященном Эросу, — чествовались также Рома и Август (Kaisareia Erotideia Rhomaia). Помимо того, отправление императорского культа было хорошим поводом для посвящения статуй императору и членам его семьи, хотя они могли проводиться и в любое другое время года.
Императорский культ основывался на принципе взаимности: практиковавшие его лица выражали верность, рассчитывая взамен получить защиту и заботу. Самым богатым и родовитым семьям, из которых выходили верховные жрецы, культ приносил уважение; но порой он оборачивался финансовым бременем, которое не все хотели на себя взваливать. Городам он предоставлял арену, на которой они могли соревноваться, апеллируя к своей былой славе и местному самосознанию. На уровне областей и провинций собрания городских представителей по случаю ежегодных торжеств позволяли обсудить важные вопросы, связанные с плохим управлением, тяжестью налогообложения и природными бедствиями.
Провинциальная администрация
Развитие римской провинциальной администрации шло медленно и определялось двумя факторами: во-первых, опытом, накапливаемым сенатом и ведущими политиками по мере экспансии; во-вторых, изменениями в обществе и политическом устройстве Рима, особенно заметными после разрушения Карфагена и покорения Греции в 146 году до н.э. Первоначально у римлян вовсе не было органов для управления провинциями. Словом provincia обозначались обязанности, возложенные сенатом на должностных лиц, обладавших военной властью, — консулов и преторов, — и географическая область, в которой они должны были ее осуществлять в течение года. Когда в 241 и 238 годах до н.э. были частично завоеваны Сицилия и Сардиния, эти новые земли потребовали прямого и постоянного управления; по этой причине они были переданы под ответственность магистрата с военными полномочиями и стали его provincia. Управлявшим провинцией сенаторам, обыкновенно пребывавшим в ранге претора, помогали низшие военные чины и финансовые управляющие. Наместничество обеспечивало им опыт, богатство — путем вымогательства и эксплуатации — и политические связи.
Провинциальное население не было совершенно беззащитно перед лицом безжалостного угнетения и дурного управления. Во-первых, римская система патроната, в рамках которой влиятельные сенаторы гарантировали защиту зависимым гражданам, или клиентам, в обмен на политическую поддержку, вышла за границы Рима. Это позволило провинциальным общинам объявлять своими патронами римских политиков, гарантируя тем самым лояльность в ответ на поддержку в трудный час. Во-вторых, вследствие борьбы между римскими аристократами обвинения провинциальных начальников в коррупции и дурном управлении могли использоваться их противниками в качестве политического средства. И в-третьих, так как и сенат в годы республики, и император в эпоху принципата были заинтересованы в регулярном сборе подати с провинций в фиск, они стремились избегать восстаний.
Важнейшая реформа провинциального управления была проведена в 81 году до н.э. диктатором Суллой. Понимая, что традиционного числа магистратов с военными полномочиями (imperium), два консула и четыре претора, было недостаточно для управления все возраставшим числом провинций, он ввел систему, которая сущностно не изменялась вплоть до Августа. Число преторов было увеличено до восьми. Теперь на один год избирались и исполняли свои функции в Риме два консула и восемь преторов; по окончании года их империй продлевался и осуществлялся уже в провинциях, а не в Риме. В качестве проконсулов и пропреторов (заместителей консулов и преторов) их назначали управлять одной из десяти провинций и командовать размещенными в ней войсками. Эта система вскоре показала свою неэффективность не только из-за увеличения количества провинций, но и потому, что в годы последовавших затем войн чрезвычайные полномочия стали крайне частым явлением. Однако лежавшая в ее основе идея о том, что провинции должны управляться сенаторами, отслужившими на высоких командных постах, осталась.
Принципат Августа привнес в эту систему важные изменения. Императоры обладали бессрочными полномочиями проконсулов, которые в провинциях сочетались с властью, превосходившей возможности любых других лиц (imperium maius). В качестве проконсулов они являлись правителями всех провинций, в которых располагались римские войска. В нормальных условиях императоров в таких провинциях представляли «послы», или легаты Августа в ранге пропреторов (legati Augusti pro praetore), лично назначаемые монархами. Наряду с легатами ими же утверждались и наместники небольших, недавно созданных провинций, равно как и наместники, отвечавшие за зависимые царства; последние были не сенаторами, а всадниками, и носили титул префекта, а позднее — прокуратора.
Провинции, свободные от армии, находились под властью сената, который назначал в них наместников или проконсулов. Проконсулами становились сенаторы из числа бывших преторов, которым территории доставались по жребию; лишь проконсулом Азии, ввиду экономического и символического значения этой области, был бывший консул. Однако к назначению был причастен и император, отбиравший кандидатов; также он вмешивался в важные управленческие вопросы. Без сомнения, жребий не был случаен. Иначе мы не можем объяснить, почему начиная с середины I века н.э. проконсулы, происходившие из той или иной провинции, оказывались местными наместниками чаще, чем позволяла бы чистая случайность. Первый родившийся в Азии сенатор, некий Цельсий Полемайан, стал впоследствии ее наместником; вскоре после этого Юлий Квадрат, другой консул азиатского происхождения, также взял бразды правления над родной провинцией. На такие назначения должны были влиять опыт прежней службы на Востоке, семейные традиции, личные связи и экономические интересы.
Обыкновенно наместник оставался в провинции на год, если только особые обстоятельства вроде восстания не вынуждали продлить его срок. Наиболее важным наместничеством было сирийское ввиду его близости к Парфянскому царству. Здесь имперский легат обычно оставался в должности на протяжении трех лет. Наместник получал от императора инструкции (mandata) и регулярно с ним списывался. Все наместники получали изрядное жалование, которое варьировалось от 100 000 сестерциев в случае прокуратора до 1 млн сестерциев для наместника Африки в конце II века н.э. (для сравнения: годовая плата легионеру в конце I века н.э. составляла 1200 сестерциев).
В распоряжении наместника находился небольшой аппарат. Из числа сенаторов проконсул избирал легата (посланника). Наместники крупных и важных провинций вроде Азии имели трех легатов. За управление финансами отвечал молодой сенатор — квестор. В работе наместнику помогали писцы, глашатаи и личная стража. Низший персонал на службе у наместника набирался из его рабов, высший — из числа родственников и друзей. Также наместники стремились поддерживать отношения со знатью своих провинций, а потому брали себе советников из ее числа. В тех провинциях, где император имел собственность или экономический интерес (землю, рудники и так далее), его представлял всадник в ранге прокуратора.
На Греческом Востоке развитие провинциальной администрации представляло собой сложный процесс, так как провинции создавались и меняли облик вплоть до Траяна, а их статус, как и статус отдельных городов, менялся в зависимости от нужд Римской империи или в результате предоставления императорских привилегий. Например, Родос утратил свой статус вольного города в 43 году н.э. и вернул его в 55 году н.э.; провинция Ахея была упразднена ок. 15 года н.э. и входила в Македонию до 44 года н.э.; в 67 году н.э. Нерон вновь ее отменил и предоставил городам свободу, однако после его смерти эта мера была денонсирована.
В правление Адриана, когда границы Римской империи установились, на Балканах было четыре провинции (см. карту 8). Ахея, столицей которой являлся Коринф, включала в себя бóльшую часть Греции — Пелопоннес, Центральную и Западную Грецию, Ионические и большинство Эгейских островов. Центром Македонии, старейшей провинции на греческой земле, были Фессалоники, а входили в нее Македония, Фессалия и Эпир. Преимущественно негреческой Фракией, эллинское население которой было сконцентрировано в нескольких городах на западном побережье Черного моря, управлял прокуратор. В 46 году н.э. она стала провинцией со столицей в Филиппополе. Несколько греческих колоний имелось в Нижней Мёзии к северу; к этой провинции были приписаны древние колонии Северного Причерноморья. Фракия и Нижняя Мёзия, равно как и латиноязычные балканские провинции Дакия и Верхняя Мёзия, имели большое значение для защиты границ и управлялись имперскими легатами. На юге остров Крит с Киренаикой образовывали провинцию, центром которой была критская Гортина; две части этой провинции очень слабо контактировали друг с другом. Те области Малой Азии, где преобладали греческие города, входили в провинцию Азия со столицей в Эфесе. Другую императорскую провинцию под управлением проконсула, находившегося в Никомедии, составляли Вифиния и Понт, расположенные в более или менее эллинизированной северной части Малой Азии вдоль южного берега Черного моря. Проконсул же управлял и Кипром, не имевшим воинских частей. Сложную историю имела Киликия, пока наконец в 74 году н.э. Веспасиан не объединил римские и полунезависимые земли в единую провинцию со столицей в Тарсе.
Остальная часть Римского Востока была разделена на императорские провинции, находившиеся под властью императорских легатов, командовавших армиями разных размеров в зависимости от стратегического значения провинции. Ликия, бывшая провинцией с 43 года н.э., была объединена с Памфилией в 70 году н.э.; столицей стала Атталия. Другие провинции Малой Азии эллинизированы были весьма поверхностно. Анкира была центром Галатии, имевшей смешанное греческое, кельтское, римское и коренное население. Каппадокия со столицей Кесарией также имела преимущественно коренное население, говорившее на местном языке до IV века н.э. На юге важнейшей провинцией — не только в стратегическом (в силу близости к Парфянской державе), но и в культурном и экономическом смысле (ввиду плотной сети эллинистических поселений) — была Сирия. Ее столица Антиохия была одним из наиболее значительных городских центров Римской империи. Наличие трех или четырех легионов делало легата Сирии, бывшего консула, одним из самых влиятельных наместников в империи. История Иудеи осложнялась непрерывными местными конфликтами и неоднократными мятежами против Рима; ей управлял прокуратор до тех пор, пока восстание 66 года н.э. не обозначило необходимость направления туда легата. Расположенная по соседству Аравия Петрейская, присоединенная к Римской империи лишь при Траяне и управлявшаяся из Петры, едва ли была эллинизирована, хотя греческий язык и использовался здесь в общественных и частных надписях. Наконец, своеобразной провинцией был Египет, сильно колонизированный греками со времени его завоевания Александром. Его значение для поставок зерна в Рим и для восточной торговли, но также и обстоятельства его завоевания Октавианом после сражения у Акция и долгая традиция личной централизованной власти оправдывали особое положение. Египтом управлял не сенатор, но член всаднического сословия с титулом префекта Египта. Ни одному сенатору без разрешения императора не разрешалось даже ступать на египетскую землю.
В каждой конкретной провинции условия зависели от ряда таких факторов, как уровень эллинизации и урбанизации ко времени ее образования, однородность территории с точки зрения культуры и городской жизни, наличие военных сил и статус провинциальных городов — бывших царских столиц, римских колоний и свободных городов. Детальные распоряжения относительно каждой отдельной провинции содержались в «законе о провинции» (lex provinciae). Из них мы знаем лишь содержание законов об Азии и Вифинии, написанных Суллой и Помпеем соответственно и известных косвенно по ссылкам из письменных источников и надписей. Среди прочего законы регулировали избирательные процедуры в городах, возрастные ограничения для занятия должностей и назначения в совет и затраты на проезд послов. Несмотря на региональные отличия, принципы управления различными провинциями имели много общих черт.
Наместник проживал в столице (caput provinciae). Провинциальные центры не создавались заново, но были древними важными городами — столицами упраздненных царств вроде Александрии, Антиохии и Никомедии; важными городскими поселениями с доступом к морю вроде Коринфа, Фессалоник, Эфеса и Тарса или, как Гортина, значительными местными центрами. Дворец губернатора, преторий (praetorium), был не просто роскошной резиденцией с банями и церемониальными залами для приемов и судебных заседаний. Здесь располагались канцелярии, архивы, святилища и казармы для стражи. В зависимости от размеров провинции часть административной работы могла выполняться вне столицы. Сенатские провинции делились на районы, называвшиеся конвентами (conventus). Очень крупная Азия имела 13 конвентов, Македония — четыре. Наместник для осуществления правосудия по меньшей мере раз в год посещал столицы районов. В таких крупных городах, как Эфес, его постоянно представлял один из его легатов. Изложить свое дело наместнику могли римские граждане, представители городов, но также и простые жители.
Главные его обязанности состояли в отправлении правосудия, сборе налогов, поддержании общественного порядка, защите провинции и разрешении споров между городами. Переписка Плиния с Траяном показывает важные детали повседневной жизни добросовестного наместника. Дела, с которыми они мог столкнуться, были столь же разнообразны, как и происшествия, которые могли случиться в срок его службы; они варьировались от выдачи разрешения на строительство общественных бань до решения проблем, связанных с новой религией, от фискальных вопросов до сохранения общественного спокойствия, от территориальных споров между городами до освобождения местных магнатов от податей. Часто наместники просто отвечали на просьбы городов и федераций, обращавшихся к ним со своими заботами, однако они и сами могли взять инициативу в свои руки — либо преследуя собственные интересы и цели, либо в силу личных связей с провинцией. В своих решениях они опирались на прецеденты, выводимые из норм закона о провинции, и советы местных политиков и интеллектуалов, или на инструкции, полученные от императора.
Важной обязанностью наместника было отправление правосудия. Принципы, которым он должен был следовать, излагались в эдикте, публиковавшемся при вступлении его в должность. Его эдикт зачастую включал в себя нормы, введенные предшественниками. Многие юридические конфликты решались путем арбитража; когда это было невозможно, дела направлялись к магистратам или в суды. Наместник сталкивался лишь с небольшой долей дел — прежде всего, с теми, что затрагивали римских граждан и влиятельных лиц, и с преступлениями, предполагавшими смертную казнь, вроде убийства, святотатства и прелюбодеяния. Только у наместника было ius gladii («право меча»), то есть право приговаривать к смертной казни. Осужденные римские граждане могли апеллировать к императору. Успешность разбирательств по обращениям лиц или городов к императору зависела не только от важности дела, но и от связей участников процесса, а порой и от дачи взяток. В целом наместники, опиравшиеся на рекомендации совета (consilium), демонстрировали гибкость и уважали местные традиции.
Наместник должен был заботиться о городах независимо от их размера. Он должен был убедиться в том, что избранные магистраты выполняют свои обязанности и покрывают расходы на свое содержание, члены городского совета не пренебрегают своим долгом, здания чинятся, а акведуки строятся и поддерживаются. Наместники инициировали и контролировали строительство дорог, что было важно для торговли, связи и военных передвижений. Очень важной задачей был надзор за денежными средствами городов. Из-за финансовых неурядиц император время от времени назначал специальных инспекторов даже в свободные города. Механизмы контроля, которые в прежние времена находились в руках народа, теперь были захвачены императором.
Города, которым не было пожаловано освобождение от налогов (immunitas), приходилось выплачивать ряд налогов. Помимо подушевой подати сборы платились с сельскохозяйственной продукции; экспорт и импорт, равно как и пользование портами, облагались пошлинами. Из-за протестов провинциального населения против публиканов роль последних постепенно снижалась. В Азии Цезарь передал функции сбора налогов от публиканов городам, оставив откупщикам лишь сбор таможенных пошлин; ко II веку н.э. их обязанности были переданы представителям имперской власти. Городские власти сперва собирали налоги, а потом передавали нужную сумму квестору в сенатских провинциях, либо прокуратору — в императорских. Кроме того, прокуратор отвечал за доходы императора в тех провинциях, где тот владел землей, лесами, каменоломнями, рудниками и так далее.
Успешность управления провинциями зависела не только от честности и компетентности наместника, но и от его взаимодействия с властями городов и областей и от его консультаций с императором. В годы республики и раннего принципата некоторые наместники Азии, в частности наместник 98–97 или 94–93 годов до н.э. Квинт Муций Сцевола и управлявший в 23–21 годах до н.э. Секст Аппулей, решали различные задачи столь удачно, что были удостоены особых почестей. В крупных городах справлялись торжества в честь Муция (Moukieia), а Аппулей почитался как бог в Александрии Троадской. Вскоре после воцарения Траяна в злоупотреблении властью были обвинены проконсулы Вифинии и Понта, Африки и Бетики. О попытках императоров ограничить коррупцию и вымогательство свидетельствует множество законов. Наместникам запрещалось приобретать землю в своих провинциях во время исполнения своих полномочий; запрещались браки проконсулов и их сыновей с женщинами из подвластных им областей; а когда в соответствии с решением сената, принятым в 20 году н.э., власти стали обращать внимание на поведение жен наместников, некоторым начальникам провинций приходилось — если только они не использовали это как удачный повод — оставлять тех в Риме на время исполнения своих обязанностей.
Римские наместники, которые обычно много лет продвигались вверх по ступеням всаднической или сенатской службы, командовали войсками и имели дело с разнообразными административными задачами, как правило, соответствовали своей службе. Но вместе с тем они познали вкус искусства убеждения, и порой их ораторская подготовка сказывалась на том, как они мыслили и как действовали. Плиний столкнулся со следующей проблемой: хотя закон провинции запрещал человеку числиться гражданином сразу двух вифинских городов, на протяжении 150 лет эта норма соблюдалась недостаточно строго, в результате чего многие члены буле имели двойное гражданство. Теперь регулярно проверявшие их цензоры желали знать, что с этим делать. В своем письме к императору Плиний, прося совета, не скрывает своего предварительного заключения: «Закон запрещал принимать чужого гражданина в число своих, но не приказывал исключать его по этой причине из сената». Убедительность этого довода проистекает не из юридической строгости, но из его прагматизма: в случае строгого следования букве закона слишком много городских буле лишились бы слишком многих членов. Хороший наместник сочетал гибкость и реализм; Плиний это знал. Но он также знал, что лучше не проявлять инициативу, а оставить решение вопроса Траяну.
Сложно прийти к окончательному мнению относительно успешности римского управления и принятия римской власти. Большая часть наших источников — панегирики, официальные римские документы, созданные по приказу представителей городской знати общественные надписи — однобоки и пристрастны. Но невозможно отрицать, что римская система провинциального администрирования на Востоке, по меньшей мере до конца II века н.э., весьма эффективно сводила к минимуму число восстаний и зачастую справлялась с насущными проблемами, вызванными стихийными бедствиями, нехваткой средств и угрозами безопасности. Этому способствовал целый ряд факторов: наместники и императоры в большинстве своем реагировали на административные задачи гибко и прагматично; наиболее важные стороны муниципального управления — местное судопроизводство, поддержание общественного порядка, сбор налогов, поставки провизии и воды, возведение и поддержание общественных зданий — были переданы в руки городских магистратов и советов, состоявших из богатой местной знати; постепенное образование же «наднациональной элиты», которую формировали выходцы из провинций, входившие в сословия сенаторов и всадников, способствовало единству Римской империи.
В достопамятной сцене из фильма «Житие Брайана по Монти Пайтону» член Народного фронта Иудеи спрашивает: «Что римляне дали нам?» Можно было бы подумать, что вопрос риторический. Другие члены Народного фронта, однако, перечисляют: они принесли канализацию, ирригацию, образование, вино, безопасность и мир; проложили улицы, построили бани и акведуки. Многие из этих даров Рима были результатом хорошего управления. Одним из величайших их завоеваний стало примирение покоренных народностей с римской властью. Тот факт, что ок. 200 года н.э. лидийские жрецы стали называть словом senatus («сенат») сонм богов, а храм именовать praetorium («место наместника провинции»), свидетельствует: эти два важных органа римского господства не вызывали у них негативных ассоциаций. Развивались местные культурные общности, если только, подобно еврейской, они не воспринимались в качестве угрозы. А благодаря «мягкому» правлению тактичных наместников римская имперская администрация могла сосуществовать с бурной политической жизнью в городах.
Города: традиционные полисы, римские колонии и их политическая жизнь
В своей «Похвале Риму» оратор Элий Аристид сравнивает Римскую империю с городом-государством, центром и цитаделью которого является Рим, а округой — цивилизованный мир:
«Как любой город имеет свои границы и земли, так и вот этот Город границами и землями своими имеет весь населенный мир и как будто предназначен быть общею столицею этого мира. Хочется сказать: все окрестные жители [perioeci, периэки] собираются на этом едином для всех Акрополе».
Для Аристида, как и для значительной части населения Римской империи, город-государство оставался единственной политической реальностью, прямой опыт взаимодействия с которой они имели. Интеллектуалам он задавал основные принципы мировоззрения. В сочинениях поэтов и прозаиков он противостоял идеализированному пасторальному ландшафту.
Хотя хвала Аристида, подобно любой панегирической речи, однобока и изобилует преувеличениями, в одном оратор был прав: безусловно, в Римской империи имелось беспримерное количество больших и малых городов. В западных провинциях и в Северной Африке они были плодом колонизации и урбанизации, инициированных римлянами. На грекоязычном Востоке, где городская жизнь имела куда более долгую историю, чем на Западе, требуется некоторая дифференциация. В материковой Греции, на некоторых островах и в Малой Азии в течение эллинистического периода по причине полного разрушения или в результате утраты статуса независимой общины исчезло множество полисов. Но по инициативе сначала Помпея, а затем Цезаря, Августа и других императоров появлялись новые и возрождались старые города. При Августе создание колоний возродило Грецию и Малую Азию. Но императоры содействовали развитию и тех городов, что искони являлись полисами. Особенно мощное влияние на историю греческого расселения оказали Траян и Адриан, основывавшие города и повышавшие поселения до уровня полиса: первый — вследствие балканских походов, а второй — в своих поездках по Греческому Востоку. Траян основал Августу Траяну — крупный и процветающий полис во Фракии — и превратил крепость Дориск в Траянополь. В Мисии Адриан основал Адрианы, Адрианею и Адрианотеры; в его честь названы были еще четыре города в Малой Азии и два — в Греции. Чтобы увековечить своего возлюбленного Антиноя, он основал Антинополь в Египте. Сосуществование греческих городов и римских колоний в одних и тех же областях способствовало взаимовлиянию греческих и римских общественных структур. Колонии представляли собой уменьшенные копии Рима — как писал Геллий, они были «словно маленькие образы и изображения» («quasi effigies parvae simulacraque»). Их политическая организация копировала римские институты, а жреческие должности имели типично римский характер. Поселенцы (coloni) имели все права римских граждан и были освобождены от уплаты налогов. Они поклонялись римским богам, особенно капитолийской триаде, состоявшей из Юпитера, Юноны и Минервы, а также «духу колонии» (genius coloniae). На протяжении столетий после основания поселения латинский язык использовался не только для управления, но и как общий язык межличностного общения. По крайней мере, в первые века жизни колонии большинство городского населения составляли колоны италийского происхождения — армейские ветераны и другие имевшие гражданские права переселенцы из Италии, включая вольноотпущенников. Население сельской округи — incolae или paroikoi — состояло из местных греков и эллинизированного коренного населения. Колонией управлял совет декурионов, пара «мэров» (дуовиров) и два смотрителя за общественными землями (эдилы). К числу дополнительных должностей относились авгур, отвечавший за гадания от имени колонии, и коллегия из шести мужей (севиры). Иногда колония назначала на пост своего главы самого императора; в этих случаях его представлял praefectus Caesaris quinquennalis — императорский префект, исполнявший свои обязанности единолично на протяжении пяти лет. Эта исключительная почесть сохранялась за богатыми и выдающимися лицами.
Общественные земли тоже были организованы на римский манер. В городской планировке тон задавали две перекрещивающиеся главные улицы — ордо и декуманус (см. илл. 26). В Антиохии, что в Писидии, городские районы назывались точно так же, как районы (vici) Рима. Колонии с их тщательно отделанными банями и общественными уборными, фонтанами и акведуками, театрами и концертными залами внесли вклад в становление городской жизни в наименее эллинизированных областях Анатолии и Ближнего Востока и в ее возобновление в зонах, пострадавших от войн. В Греции и Малой Азии италийские поселенцы обнаружили древние традиции самоуправления, развитые политические структуры, утонченную культуру и всеобщую грамотность; греческие сообщества были полностью интегрированы в общую культуру эллинистического мира. Интенсивный обмен между местным населением и пришельцами, не лишенный напряженности и конфликтов, со временем привел к формированию нового культурного и социального облика. В большинстве случаев колонисты оказывались полностью эллинизированными спустя два или три поколения после прибытия — предки некоторых из них были италийскими греками, — но в иных городах, как, например, в Филиппах, латинский язык продолжал господствовать вплоть до III века н.э.
Учреждения римских колоний косвенно влияли на политическое устройство греческих городов. Римская администрация и власть наместников оказали ощутимое воздействие также на отношения собственности и уголовное право. Наконец, прямое вмешательство Рима усугубило и ускорило процесс, который начался уже в эллинистический период, — трансформацию эллинских полисов из умеренных «демократий» в тот или иной вид олигархии. В одном письме к Траяну Плиний просил императора об инструкциях относительно следующей проблемы. Согласно закону провинции Вифинии, должности могли занимать лишь мужчины старше 30 лет, после чего они могли избираться в совет. Однако Август снизил возрастные требования для наименее значительных постов до 25 лет. Означает ли это, спрашивал наместник, что такие молодые мужчины могут войти в совет — ведь они отслужили свой срок? И, если такие люди моложе 30 лет могли войти в совет, значит ли это, что и все остальные мужчины в возрасте между 25 и 30 годами также могли избираться в него, даже если не занимали никаких должностей? Таков один из немногих детальных рассказов о том, как lex provinciae влиял на внутреннюю организацию греческих городов. Вифинский закон о провинции содержал положения, прямо влиявшие на политическую жизнь: критерии, в соответствии с которыми человек мог стать членом совета; требуемый для занятия должностей возраст; сумму, которую должен уплатить новоизбранный член совета; запрет одному лицу иметь более одного гражданства. Римское вмешательство вкупе с развитием наметившихся ранее тенденций закрепило монополию на власть за «благородными».
Политические права базировались на богатстве. Для определения статуса граждан регулярно проводился имущественный ценз, лежавший в основе осуществления гражданских прав. Например, в Спарте привилегированный статус имели 300 граждан; 32 члена совета магистратов (synarchia) избирались из их числа. Надпись из Ксанфа в Ликии, датируемая второй половиной II века н.э., различает разные категории граждан; лишь наиболее состоятельные из них могли стать членами городского совета (boule) и совета старейшин (gerousia), который не имел политического значения, но обеспечивал весомый общественный авторитет; вторая группа состояла из sitometroumenoi (тех, кто по должности распределяет меры зерна), стоявших над «прочими гражданами» и проживавшими в городе иностранцами. Определенные общественные должности гарантировались исключительно богатством, а не заслугами. Например, из числа наиболее богатых граждан составлялись «первые десять» и «первые двадцать» (dekaprotoi и eikosaprotoi), которые оплачивали наиболее затратные liturgies (литургии, общественные расходы) и, опираясь на свое состояние и авторитет, избирались на ведущие посты полиса. Своим личным имуществом они гарантировали сбор прямых налогов, которые города уплачивали в императорскую казну, но вместе с тем они надзирали за городскими доходами.
Важным нововведением имперского периода стало превращение совета, по греческим обычаям обновлявшегося каждый год, в постоянный орган с пожизненным членством, аналогичный римскому сенату. Совет продолжил выполнять те же функции, что и в прошлом: подготавливать законопроекты для народного собрания и сотрудничать с магистратами при решении повседневных политических и финансовых вопросов; но теперь его членами становились бывшие магистраты. Так как во многих городах занятие должности подразумевало уплату денег (summa honoraria), совет состоял из членов элиты, достигших положенного по закону возраста и прошедших магистратуру. Такой режим цементировал привилегированное с политической точки зрения положение богатой верхушки. Показательно, что сам термин «булевты» (bouleutai), обозначавший изначально членов совета, относился не только к тем, кто действительно заседал там, но ко всему имущему классу, имевшему на это право. Цель подобного рода регуляции ясно обозначает в своем письме к Траяну Плиний: «Гораздо лучше допустить в курию детей благородного сословия, чем из простонародья». Порой представители знати добивались этого, разделяя с сыновьями свои посты или оплачивая от их имени литургии. Один человек из малоазийской Нисы, бывший стратегом, «миротворцем» (eirenarches — «ответственный за безопасность»), смотрителем за мальчиками, казначеем, декапротом (dekaprotos) и — четырежды — смотрителем рынка (agoranomos), незадолго до своей смерти передал должность агоранома своему сыну, который уже служил городским секретарем.
Многие магистратуры требовали затрат, которые быстро истощили бы ограниченную городскую казну; к их числу относятся, например, посты смотрителей за гимнасиями и смотрителя рынка (gymnasiarchos, agoranomos), но также и первоначально жреческая должность стефанефора («венценосца»), по имени которого назывался год его службы. Следовательно, эти посты занимали лишь состоятельные люди; только они могли позволить себе на них претендовать и избираться. В результате стерлось различие между должностью (arche), которую человек занимал по избранию или жребию, и литургией (liturgia или leitourgia) — принудительным, но почетным служением общине, налагаемым на имущий класс. От узкого круга богатых граждан ожидалось исполнение трех обязанностей — занятия гражданских и жреческих должностей, осуществления литургий и участия в посольствах.
По крайней мере в некоторых городах доступ в народное собрание — или, возможно, на некоторые его встречи — был открыт не для всех граждан, но лишь для тех, кто отвечал имущественным требованиям. К примеру, Погла в Писидии и Силлий в Памфилии имели группы граждан, которые назывались «[регулярно] посещавшими собрание» (ekklesiastai); это подразумевает, что некоторым гражданам было запрещено появляться на определенных заседаниях народного собрания. Такое же различие может стоять за термином ekklesia pandemos — «собрание, посещаемое всеми людьми»; по-видимому, на какие-то собрания приходила лишь часть граждан. В Ликии группы вроде «пятисот» в Ойноанде и «тысячи» в Тлосе также включали в себя привилегированных в силу своего богатства граждан. Поскольку состояние передавалось по наследству, политические привилегии тоже стали наследственными. К концу II века до н.э. фактически наследственная власть богатой знати стала реальностью в большей части греческого мира.
Уже в поздний эллинистический период за некоторыми семьями признавался более высокий статус. В эпоху Империи это различение обрело формальную связь и с политическими привилегиями. В публичных надписях имперского периода использован ряд терминов, которые четко отделяют небольшую группу семей, принадлежащих к богатой верхушке, от остального народа. Часть этих терминов намекает на истоки их власти: dynamenoi или dynatoi означают «обладающие [финансовой] властью». Другие указывают на их ведущее положение — таковы «первые» (protoi, proteuontes). Третьи сообщают об их самооценке — aristoi («лучшие») и endoxoi («славные, знатные»).
Почетные надписи I–II веков н.э. отмечают это сочетание богатства, должностного положения и наследственных претензий на политическую власть, открыто говоря о достоинстве (axioma) некоторых семей. Это достоинство подразумевало совокупность прав, основанных на наследовании, и обязанностей, вытекавших из семейных традиций. Постановление из Ольвии в Северном Причерноморье, относящееся к развитому имперскому периоду и датируемое примерно 200 годом н.э., отлично выражает слияние богатства, семейных традиций и политической власти:
«Каллисфен, сын Каллисфена, муж, происходящий от предков славных, известных Августам, основавших наш город и оказавших ему много услуг в стеснительные времена, похвала которых невыразима словами, но приснопамятна во времени; итак, происходя от таких предков, он унаследовал не только их имущество, но и доблесть, и приукрасил их; не принужденный человеческой необходимостью, но воспитанный божественным провидением, приобрел самородную, несравненную мудрость; возмужав же, приступил к государственной деятельности и верно служил стратегом, оказав всевозможное доброе попечение об охране города, а также досточтимо и справедливо четыре раза исполнял должность первого архонта-эпонима; за превосходные советы и полезную деятельность получил звание отца города».
В точном соответствии с тем, как римский император был «отцом отечества» (pater patriae), человек вроде Каллисфена мог быть «отцом города», возвышаться над остальными гражданами и обладать неоспоримой властью, основанной на праве наследования. Такие почетные титулы, как «отец города» и «сын/дочь города/народа», создавали видимость наличия между народом и элитой интимной, поистине семейной связи. Они выстраивали отношения взаимной заботы и привязанности. Представители знати уподоблялись родственникам общины; знать брала на себя обязательство заботиться об общине точно так же, как отец заботится о своих детях, а дети — о родителях; а в обмен община признавала ее власть. Знатные лица сидели на театральных представлениях и соревнованиях на отдельных сиденьях, а декреты в их честь громко зачитывались на публичных собраниях. Им ставились статуи, украшавшие общественные пространства, о них делались надписи, в которых перечислялись их должности и благодеяния и упоминались заслуги их предков; все это зримо возвышало аристократию и служило образцом для подражания следующим поколениям знатных благотворителей. Другим важным средством утверждения ее более высокого положения были восклицания на заседаниях народного собрания и торжествах: «Эпаминонд — единственный благодетель всех времен!», «Лишь Дион любит свой город!», «Да здравствует он, любящий своих сограждан! Да здравствует он, любящий умеренность, зачинатель добрых дел, основатель города!» Скандирования лозунгов, подобных этим, сообщали о любви к лидеру и о признании его, но в то же время они выражали и ожидания. Особенными умельцами скандировать были александрийцы; Нерон даже привез из Александрии в Рим нескольких людей, чтобы те обучили своим навыкам римскую чернь.
Когда представители знати, оказав службу общине, умирали, они могли рассчитывать на общественные похороны, которые вновь создавали образ города как семьи. Когда в 177 году до н.э. Герода Аттика, богатейшего из афинян, хоронили его вольноотпущенники в Марафоне, где у него имелись владения, туда из Афин пришли эфебы, «забрали тело собственными руками», торжественно принесли в Афины и похоронили близ стадиона, на строительство которого Герод пожертвовал деньги. Филострат сообщает, что на погребальной церемонии присутствовали все афиняне, оплакивавшие смерть своего благодетеля, «как дети, потерявшие доброго отца». Подобные выражения признательности и любви побуждали знать делать еще более крупные пожертвования, но в то же время они устанавливали отношения зависимости и диктовали роли: роль отца-покровителя — Героду, роль зависимых членов семьи — народу.
Это не значит, что демос — масса наименее привилегированных граждан — не имела политического значения. Она обладала влиянием и могла давить на знать, в результате чего политическая жизнь греческого города имперского периода представляла собой сложную систему властных договоренностей. Во-первых, законопроекты магистратов должны были получить одобрение народного собрания. Судя по случайным упоминаниям шумных протестов и даже бунтов, нельзя сомневаться в том, что некоторые из предложений совета и должностных лиц встречали отпор. Во-вторых, народное собрание избирало магистратов. Эти две детали — принятие решений народным собранием и регулярные выборы — наряду с подотчетностью должностных лиц были наследием прежних умеренно-демократических порядков. Но, хотя голосовали все граждане, не все могли избираться. Мы наблюдаем такие проявления политического господства знати, как накопление публичных должностей (нехарактерное для классического периода), повторное занятие поста (в классических демократиях допускавшееся исключительно в военной сфере), утверждение в должности близких родственников и монополия совета на выдвижение политических инициатив перед народным собранием.
Помимо исходной своей власти, олицетворяемой народным собранием, «народ» (demos, plethos) влиял на политическую жизнь по-разному — оказывал давление на знать, выражал требования путем скандирования (аккламации), а порой устраивал кровавые беспорядки. Особенно надежные свидетельства о народных протестах и бунтах имеются с начала принципата, когда память о противостоянии Антония и Октавиана была еще свежа, а условия — до конца не урегулированы. Географ Страбон, который жил с Августом примерно в одно время, и оратор Дион из Прусы в конце I века н.э. могут многое сказать о городах, которые они посетили, не только приводя мифы древних и описания ландшафта и зданий, но также сообщая о политических спорах. Их тексты показывают, сколь бурной и напряженной была политическая жизнь греческих городов, граждане которых примирялись с имперской властью, но вместе с тем продолжали неутомимо бороться за важные для них вещи — избрание должностных лиц, трату общественных средств, снижение цен на зерно, устранение последствий стихийных бедствий или превосходство над соседней общиной в получении привилегий и в авторитете. Некоторые протесты были направлены против римлян, а часть беспорядков имела этническую и религиозную природу и замышлялась против евреев. Несколько примеров могут продемонстрировать, что питало общественную жизнь и давало «народу» показать: с ним еще следует считаться.
Политическая обстановка в Тарсе была бурной настолько, насколько она может быть на родине честолюбивых ораторов. Когда в правление Августа сюда вернулся философ Афинодор, несколько лет обучавший в Риме будущего императора Тиберия, город все еще находился во власти поэта и демагога Боэфа, старого союзника Антония. Страбон не объясняет причин политического разделения, выдвигая лишь огульное обвинение: партия Боэфа не сторонилась ни одного акта насилия. Пользуясь властью, данной ему Августом, Афинодор обрек Боэфа и его сторонников на изгнание, вероятно, каким-то образом подтвердив это решение в суде или на народном собрании. Тогда приверженцы Боэфа
«написали на стене следующий стих: “Подвиги юных, советы мужей, извержение ветров у старцев”. Когда же он, приняв надпись в шутку, приказал написать вместо этого “ягромы старцев”, то кто-то, пренебрегши всяким приличием и страдая расстройством желудка, мимоходом ночью сильно запачкал дверь и стену дома Афинодора. Афинодор же, выступив против них в народном собрании с обвинением в мятеже, сказал: “Болезнь нашего города и его тяжелое состояние можно распознать многими способами, в особенности же по его экскрементам”».
Афинодор мог бы счесть себя счастливцем оттого, что его дом был всего лишь «запачкан». Нередко сообщается о том, как толпы, вооруженные камнями, палками и факелами, нападали на дома видных мужей и сжигали их. При Августе один из наиболее знатных фессалийцев, некий Петрей, дважды занимавший пост стратега Фессалийского союза, был сожжен заживо в своем доме. Передают, что римских граждан распинали на крестах в Кизике при Тиберии и на Родосе при Клавдии; а в Александрии во время восстания был забит камнями даже наместник — префект Гай Петроний. Когда Аттал, богач из Афродисии, в начале II века н.э. устраивал фонд для спонсирования гимнасия и прочих дел, он знал, что его начинание может встретить противодействие, так как гимнасий был учреждением для знати. В своем завещании он написал:
«Ни магистрат, ни секретарь, ни частное лицо не будут вольны передать часть капитала или доход с него, изменить счет или использовать деньги на другую цель ни путем организации отдельного голосования, ни с помощью постановления народного собрания, письма, указа или письменной декларации, ни насилием толпы или каким-либо другим способом».
Благотворителя беспокоили не только потенциальное вмешательство неполисных (то есть римских) властей, но и действия местных магистратов, обсуждения на народном собрании и давление «толпы» — «внепарламентской» оппозиции, как мы назвали бы ее сегодня. Некоторые жители Афродисии могли бы посчитать, что лучшим вложением является закупка зерна по низкой цене для последующей его продажи или, быть может, гладиаторские бои. За действиями знати, как оратор Дион из Прусы знал на собственном опыте, внимательно следили. Когда он купил общественную землю для того, чтобы построить на ней мастерские, ему пришлось столкнуться с гневом и даже, по его мнению, завистью народного собрания. С другой стороны, зафиксированы также и спонтанные проявления уважения к представителям знати. Например, по смерти благотворителей народ собирался на улицах, чтобы требовать общественных похорон, или даже похищал труп и превращал частную церемонию в публичное событие, изображая тем самым благотворителя родственником народа.
Наиболее значительный политический переворот на Востоке родился не из-за столкновения между греками или между греками и римлянами, но из-за культурных, религиозных и социальных конфликтов между эллинами и евреями. Важной, но не единственной сценой, на которой разворачивались мятежи, была Александрия. Иудейская община обрела сильное чувство самосознания, когда Август создал для управления ею «совет старейшин» и назначил евреям особую гражданскую обязанность — очистку речных берегов. Тот факт, что иудеи имели право селиться и были освобождены от налогов лишь в одной четверти дельты Нила, а также то обстоятельство, что они не допускались в гимнасии, способствовали образованию у евреев закрытого сообщества, постоянно враждовавшего с александрийскими греками. Конфликт обострился при Калигуле, когда первоначально незначительный инцидент спровоцировал кровавые беспорядки. В 38 году н.э. император послал правителя Иудеи и своего друга Ирода Агриппу в Александрию, чтобы тот проведал наместника Флакка, которому сам Калигула не доверял. Самодовольный вид «царя иудеев» разозлил греков, находившихся под влиянием демагога Исидора. Под тем предлогом, будто евреи отказывались совершать богослужения в честь императора, чьи статуи были размещены в некоторых синагогах, греческие толпы совершили на них нападения, осквернили их молельные дома и распяли 38 старейшин; римская армия положила конец беспорядкам лишь после того, как был отозван наместник. После убийства Калигулы в 41 году н.э. обе стороны направили послов к императору Клавдию, но его вердикт не удовлетворил ни тех ни других. Привилегии евреев были восстановлены, но им было строго запрещено появляться в гимнасиях или на атлетических состязаниях; просьба александрийцев даровать им совет удовлетворена не была, а двоих их предводителей, Исидора и Лампона, казнили. Вымышленное описание встречи знатных греков и Клавдия сохранилось в папирусах, представляющих эллинов образцами свободы слова, храбрости и патриотизма пред ликом авторитарного императора. Так называемые Деяния александрийских мучеников красноречиво свидетельствуют о ценности свободы в политическом сообществе, находившемся под властью Рима, о неповиновении императорской власти, но также и об этнической дискриминации.
Похожие беспорядочные взрывы на религиозной почве происходили и в других местах. Около 55 года н.э., во время пребывания апостола Павла в Эфесе, один ювелир, делавший из серебра статуэтки Артемиды на продажу паломникам, увидел угрозу своей торговле со стороны христиан и склонил к протесту местный цех серебряных дел мастеров. Этот инцидент, описанный в «Деяниях апостолов», по-видимому, привел к незапланированному сбору народного собрания в театре:
«Выслушав это, они исполнились ярости и стали кричать, говоря: велика Артемида Ефесская! И весь город наполнился смятением. Схватив Македонян Гаия и Аристарха, спутников Павловых, они единодушно устремились на зрелище… Между тем одни кричали одно, а другие другое, ибо собрание было беспорядочное, и большая часть собравшихся не знали, зачем собрались».
Когда еврей попытался обратиться к народному собранию, толпа начала часами скандировать в унисон: «Велика Артемида Эфесская!» Лишь «блюститель порядка», высший городской чиновник, смог утихомирить собравшихся, попросив их предъявить обвинения либо на суде, либо на законным образом проводящемся собрании и предупредив: «Ибо мы находимся в опасности — за происшедшее ныне быть обвиненными в возмущении». Новые еврейские погромы прошли по греческим городам во время великих Иудейских войн в 68 и 115–117 годах н.э.
Каким бы верным ни было представление о Pax Romana в качестве общей характеристики периода Ранней империи, последняя была отнюдь не столь однородной и спокойной, как рисуют ее хвалебные речи. Беспорядки и мятежи рисуют более сложную картину, не лишенную социального и этнического противостояния.
