“Луч творения” и механика Вселенной

С концепцией семи космосов тесно связано и представление Вселенной в виде “луча творения” – от Абсолюта и до Луны. На первый взгляд эта схема кажется элементарной, однако по мере ее изучения становится ясным, что с ее помощью можно привести в согласие множество философских, религиозных и научных понятий. Гурджиев утверждал, что идея “луча творения” принадлежит древнему и в настоящее время утерянному человечеством знанию и что многие наивные системы Вселенной представляют собой искажения этой идеи вследствие ее буквального понимания.

Схема “луча творения” достаточно проста:

Согласно современным научным представлениям, связанным с “остыванием” Вселенной, Солнце, остывая, со временем должно превратиться в холодную планету, подобную Земле, а Земля – в совершенно остывшую планету, подобную Луне. Согласно идее, предложенной Гурджиевым, Луна – это еще не рожденная планета, находящаяся в процессе рождения. Она постепенно “теплеет” и со временем разогреется и станет похожей на Землю. Земля тоже разогревается и со временем станет похожей на Солнце.

Цифры, которыми обозначаются миры, указывают число сил или законов, управляющих ими. В Абсолютном существует только одна сила и один закон – единая и независимая воля Абсолюта. В следующем мире – три силы или три порядка законов, и т. д. На Земле действуют сорок восемь порядков законов, которыми управляется вся наша жизнь, а на Луне действуют девяносто шесть порядков законов и, следовательно, жизнь там еще более механистична и спастись от этой механистичности еще труднее, чем на Земле.

Воля Абсолюта проявляется только в ближайшем к нему мире, созданном им внутри себя, то есть в мире 3. На Земле мы очень далеки от воли Абсолюта, отделены от нее сорока восемью порядками механических законов. Освободившись от половины этих порядков законов, мы обнаружили бы, что находимся на одну ступень ближе к Абсолютному. У человека есть возможность постепенно освобождаться от механических законов.

Материальность Вселенной

Важная идея, которую постоянно акцентировал Гурджиев, – это материальность Вселенной в форме “луча творения”. Все в этой Вселенной материально, Абсолютное – тоже материально, как Земля, Луна и человек. Однако материальность Абсолютного – это материальность иного порядка, нежели материальность “всех миров”, а материальность “всех миров” – иного порядка, нежели материальность “всех солнц” и т. д. Разные степени, или порядки материальности зависят от свойств и качеств энергии, проявляющейся в данном пункте. Таким образом, вместо одной материи имеется семь родов материи (как и вместо одного типа человека существует семь типов людей). Все роды материи не отделены друг от друга подобно слоям, но перемешаны и взаимопроникают в друг друга. Гурджиев не сводит высшие духовные планы к плоскому материальному уровню, а напротив, играя на предрассудках времени, расширяет понятие материи вплоть до включения в него самого Творца всего материального.

Здесь еще раз Гурджиев, чуткий к идейным тенденциям своей эпохи, совершает терминологическую регрессию, предлагая понятия, которые ожидали от него его современники, и поймав их на ожиданном стереотипе, смело ведет их в противоположную от стереотипа сторону.

Следующее понятие, о котором пойдет речь, также взято Гурджиевым из непосредственного обихода века “ужасающей механизации”.

Человек-машина

Вот отрывок из разговоров Гурджиева с Успенским, имевшего место в 1915 году:

“Однажды в Москве я беседовал с Гурджиевым. Я рассказывал о Лондоне, где мне случалось остановиться на короткое время, об ужасающей механизации, которая в крупных городах все возрастает.

– Люди превращаются в машины, – говорил я. – Несомненно, иногда они становятся совершенными машинами.

– Люди – это машины, а от машин нельзя ожидать ничего, кроме механического действия, – был ответ Гурджиева.

– Это означает, по-вашему, что человек не ответственен за свои действия? – спросил я.

– Человек (он подчеркнул это слово) ответственен. А машина — нет”.

Гурджиев постепенно вводил своих собеседников в новый идейный контекст и новую терминологию. Для его петербургских последователей его слова помимо обычного значения несли в себе иной новый смысл, движение к которому нужно было начинать с разъяснения значения обычных слов.

В частности, в приведенном разговоре, оттолкнувшись от шаблонного замечания Успенского об уродующем влиянии механизации современной жизни на человека, Гурджиев с помощью испытанного приема терминологической регрессии сделал шаг в сторону своей коронной идеи: человек – это утраченная ступень, на которую нужно возвратиться для того, чтобы было возможно его дальнейшее движение. Человек ответственен за свои действия, но это не относится к современному человеку, в котором нет единства, сознания и автономной воли и который представляет собой набор автоматизмов.

Главное заблуждение современного человека, утверждал Гурджиев, это его уверенность в том, что он может что-то делать. Люди думают, что они могут что-то делать, и первый вопрос, который они задают – это вопрос о том, что же им делать. Но в действительности никто ничего не делает и никто ничего не может делать. Человек не действует, не думает, не любит, не желает, не ненавидит. Гурджиев любил повторять: все, что происходит с человеком, все, что сделано им, все, что исходит от него, – все это случается с ним. И случается точно так же, как идет дождь после изменений в верхних слоях атмосферы или в стелющихся над землей облаках, как тает снег, когда на него падают лучи солнца, как ветром поднимается пыль. В истории все случается, все происходит по закону случая: народные движения, войны и революции, смены правительств – все это случается, и случается точно так же, как случается в жизни индивидов, когда человек рождается, живет, умирает, строит дома, пишет книги – не так, как он хочет, а так, как случается.

Гурджиев не уставал повторять: современный человек – это машина. Все его дела, поступки, слова, мысли, чувства, убеждения, мнения и привычки – результат внешних влияний, внешних впечатлений. Современный человек не в состоянии произвести ни одной мысли, ни одного действия. Такой человек не может что-то открыть, что-то придумать. Современный человек припечатал, заклеймил это позорное состояние своего духа в созданной им теории релятивизма. Ни у человека, ни у мира нет никакой самоценности – все существует относительно чего-то другого. Но это самая неприятная вещь, какую только можно сказать людям. Она неприятна и оскорбительна потому, что это истина, а истину никто – особенно современный человек – не желает знать.

Говоря эти суровые истины о человеке – слепом участнике мировых войн и революций, Гурджиев помогал ему избавиться от иллюзии о себе как якобы сознательно и творчески организующем личную и общественную жизнь. Главный фокус метафоры “человек-машина” заключается в том, что человеком распоряжаются внешние обстоятельства, закон случая. Чтобы быть хозяином самого себя, чтобы владеть собой, нужна “серьезная работа”, нужны серьезные знания и новые навыки. “Я люблю тех, кто любит работу”, – любил повторять Гурджиев.