Правильный учитель и правильный ученик

Главная трудность понимания идеи пути, по Гурджиеву, заключается в том, что очень трудно понять, что “путь начинается на значительно более высоком уровне, чем жизнь”, ибо там, где начинается путь, кончается царство случая и вступает в силу закон судьбы. “Учитель, – говорил Гурджиев, – всегда соответствует уровню ученика: чем выше ученик, тем выше оказывается учитель”. Чтобы быть учеником Иисуса Христа, напоминал он своим слушателям азбучные духовные истины, надо находиться на уровне апостолов. Но в жизни, констатирует он, человек, “не стоящий и медного гроша”, желает иметь учителем не иначе, как самого Иисуса Христа, не понимая, что не может возникнуть резонанса между таким человеком, как он, и таким высоким учителем, как Иисус.

Гурджиев напоминал, что “закон восхождения человека” основан на соблюдении нескольких законов в отношениях “учитель-ученик”: а) ученик не может знать уровня своего учителя, ибо никто не в состоянии видеть выше своего уровня; б) ученик не слишком высокого уровня не может рассчитывать на учителя очень высокого уровня; в) если расхождение в уровнях учителя и ученика превосходит определенную границу, трудности на пути ученика становятся непреодолимыми; г) учитель необходим для ученика, и ученик необходим для учителя; д) ученик не может идти вперед без учителя, и учитель не может идти вперед без ученика; е) нравственный парадокс учительства: отдай то, что получил, и обретешь больше, – иначе лишишься того, что тебе уже дано и, наконец, ё) кто выше – тот и учитель.

Гурджиев разъяснял, что достижение “первого порога”, или встреча ученика – человека, который “ищет путь”, – с учителем – человеком, стоящим на пути, – возможно только после создания в ученике магнитного центра. На этом этапе важна правильность кристаллизации магнитного центра, формирование которого зависит от таких факторов, как: а) условия жизни ищущего, б) складывающиеся обстоятельства, в) силы его магнитного центра, г) силы его внутреннего тяготения к поискам пути.

Чтобы магнитный центр работал полноценно, необходимо, чтобы он а) получал достаточно питания, б) не встречал сильного противодействия со стороны других аспектов личности человека и в) оказывал правильное влияние на ориентацию человека. Иначе, предупреждал Гурджиев, поиски пути могут занять много времени и ни к чему не приведут.

При правильной работе магнитного центра и при серьезности намерений со стороны ищущего, уточнял Гурджиев, даже если его поиски и не очень активны, но он “правильно чувствует”, человек, который ищет путь, может встретить человека, “который знает путь и готов ему помочь”.

Именно на этом этапе и произошла знаменательная встреча Успенского с Гурджиевым, после которой Успенскому хотелось смеяться и прыгать, как ученику, удравшему с уроков. Гурджиев определял этот этап в работе как выход ищущего из-под власти закона случая и превращение его в человека, жизнь которого начинает определяться законами судьбы. Восприятие ищущим сознательного влияния третьего рода (влияния “работы”) Гурджиев сравнивал с прохождением по лестнице, которая отделяет жизнь от “пути”: “Человек может вступить на путь, лишь пройдя по ‘лестнице’”. На этом этапе он не может обойтись без помощи руководителя. Сами его достижения неустойчивы, “даже если он поднялся по лестнице достаточно высоко” – он может оступиться и оказаться в позиции, с которой он начал свое движение, и в одно мгновение утратить все плоды своей работы. Несмотря на любого рода сомнения в руководителе, на этом этапе он не может обойтись без руководителя, без его знаний и силы.

Период ученичества Успенского у Гурджиева был, используя понятия последнего, временем преодоления разрыва между жизнью и “путем”. Словно читая сомнения Успенского на этом и последующем этапах его жизни, Гурджиев заранее определил для него весь спектр мучивших его вопросов и сомнений по поводу учения и учителя.

На вопросы о правильном и ложном пути, правильном и сомнительном учителе, словно бы дразня Успенского, Гурджиев отвечал в свойственной ему парадоксальной манере: “Распознать ложный путь, не зная правильного, невозможно. А это значит, что не стоит беспокоиться по поводу того, как распознать ложный путь. Нужно думать о том, как найти правильный путь: именно об этом мы все время и говорим”.

По поводу рассуждений о качестве учителя и о характере его связи с эзотерическим центром – Гурджиев с самого порога отвергал способность ученика судить об этом, поскольку в большинстве своем, объяснял он, люди начинают свои поиски с того пункта, “когда им известна только одна ступень выше их уровня. И только по мере собственного развития они начинают видеть дальше и узнавать, откуда пришло то, что они знают”.

Человек, “принявший на себя роль учителя”, – продолжал развивать эту тему Гурджиев, – может знать путь прямо или косвенно, он может быть связан с “центром, из которого исходят создавшие магнитный центр идеи” или получать их от человека, владеющего этими знаниями. Главное не в том, откуда пришло знание, а в том, чтобы идеи, с которыми работает учитель, действительно – Успенский выделил курсивом слово, которое Гурджиев выделил интонационно, – исходили от эзотерического центра и чтобы учитель умел отличать формирующие магнитный центр эзотерические идеи от просто философских и научных.

Словно ведя прямой разговор с Успенским и адресуясь непосредственно к его пока не высказанным сомнениям, Гурджиев говорил о случаях неправильного формирования магнитного центра, при которых в нем оказываются не преодоленными противоречия, или когда в него включены искаженные влияния второго рода (влияния от философии, религии, искусства) или даже первого рода (влияния от “сырого” потока жизни) под маской влияний второго рода. “Такой неправильно сформированный центр не способен дать правильной ориентации”, – предупреждал Гурджиев одного из самых любимых своих учеников, имея в виду его пристрастие к логическим спекуляциям. Не случайно именно Успенского просил он повторить идеи о связи магнитного центра и пути. И не случайно именно Успенский рисовал ему диаграмму, в которой рядом с истинным учителем, сознательно передающим влияния третьего рода и связанным с эзотерическим центром, как призрак, возникает “человек, обманывающий себя или других и не имеющий прямой или через посредника связи с эзотерическим центром”, – тема следующего драматического этапа их отношений. Ведь не секрет, что полнотой и последовательностью раскрытия основных головокружительных концепций Гурджиева мы обязаны именно Успенскому. Здесь как нигде в другом случае наглядной оказалась мысль Гурджиева о прямой связи и взамозависимости между человеком пути и искателем – “учитель всегда соответствует ученику: чем выше ученик, тем выше оказывается учитель”. И не случайно именно на московский период прошлись вся интеллектуальная нагрузка и полнота выражения идеи “четвертого пути”.

Подводя итог сказанному, можно попытаться перечислить рассмотренные различными авторами причины разрыва Успенского и Гурджиева. Это:

а) разрушительное влияние на Успенского созданной Гурджиевым атмосферы, отсутствие пространства рядом с Гурджиевым для его самостоятельной работы;

б) нежелание “загрязненного источника” – Гурджиева терпеть рядом с собой сильного человека с устойчивыми нравственными критериями;

в) неспособность Успенского подвергнуться трансформационным процессам и подняться по “лестнице” к пути;

г) разрыв был спровоцирован Гурджиевым для развития самостоятельности Успенского;

д) столкновение или сговор “двух магов”.

Наиболее убедительной причиной разрыва представляется сочетание трех первых факторов: нежелание Гурджиева видеть рядом с собой человека со строгими принципами и правилами, которые Успенский распространял также и на Гурджиева и которые неизбежно ограничивали свободу проявлений последнего; стремление Гурджиева подчинить все стороны жизни и “работы” своему единоличному контролю и отсутствие рядом с ним места для самостоятельной работы Успенского; наконец, неспособность и нежелание Успенского идти до конца по пути трансформации, который предлагал ему Гурджиев и который означал полную отдачу себя учителю. Разрыв был спровоцирован Гурджиевым, который извлек из него двойную пользу, ибо Успенский, не мешая ему, продолжал служить Гурджиеву на расстоянии. Для Успенского этот разрыв обернулся десятилетиями неуверенности, сомнений и ожиданий.