Вопрос о том, какое же учение принес своим последователям Гурджиев, вовсе не прост, и относительно него до сих пор не достигнуто единодушия. Вопрос осложнялся прежде всего тем, что учение это помимо хорошо разработанной концептуальной стороны включало в себя и не менее разработанную систему практической работы, основанную на “движениях”, танцах, музыке, психологических упражнениях и многом другом, что в разных странах, в разное время и разными людьми понималось и истолковывалось по-разному. Можно сказать, что это была не просто система идей, а некое целое, части которого были соединены столь глубоко и согласованно, что подвергать его концептуальному анализу означало насильственно вторгаться в его органику, что неизбежно приводило к искажению всей картины. “Четвертый путь” – так называлась эта система – не был учением, сфокусированным в одном только интеллектуальном центре и предназначенным для академической аудитории. Это был особый путь, который вел к осознанию степени своей несвободы, погруженности в сон и отождествления и к освобождению от несвободы, сна и отождествления. Идти по нему можно было только под наблюдением и руководством опытного наставника. Облик этого наставника и являл собой Гурджиев.
Гурджиев был талантливым писателем, убедительно представившим и развившим свои идеи. Он написал целый ряд книг, раскрывавших загадку как его самого, так и его учения. Однако при этом весьма значительными оставались элементы недоговоренности, аллегории и вымысла. Стиль его изложения был неровным и зачастую непреодолимо тяжеловесным. Его огромная необычайно громоздкая гаргантюанская гротескно-ироническая первая книга под названием “Объективно-беспристрастная критика жизни человека, или Рассказы Вельзевула своему внуку”, которую он к тому же советовал своему читателю читать три раза кряду, по замыслу автора, должна была содержать в себе критику всех человеческих понятий, а заодно и расшифровку таких важных концепций его системы, как “кундабуфера”, “хаснамусса” и пр., к разговору о которых мы вернемся ниже.
“Встречи с замечательными людьми”, его вторая, значительно более сгармонизованная книга, написанная в классической манере мемуаров, рассказывает о его детстве и юности, в ней также описаны различные эпизоды его странствий и созданы аллегорические портреты людей, оказавших влияние на его судьбу и духовное становление.
“Жизнь реальна только когда ‘Я есть’” – незаконченная им третья и последняя его книга – непосредственно представляет ряд его идей и методов в их зрелом выражении. К этому списку нужно добавить также небольшую работу Гурджиева “Вестник грядущего добра”, рассказывающую о его становлении и раскрывающую важные стороны его учения, а также нескольких его бесед.
Как это нередко бывает, учение Гурджиева лучше всего было представлено его учеником Успенским, который в своей книге “В поисках чудесного” добросовестно воссоздал и содержание бесед Гурджиева с группой московских и петербургских интеллектуалов, и конкретную обстановку своего вхождения в язык и символику “четвертого пути” на трагическом фоне распада Российской империи и эмиграции в период между 1915 и 1923 годами. Многие – и прежде всего сам Гурджиев – упрекали Успенского за его рассудочность, или интеллектуализм, а также за то, что для него оказались недоступными более глубокие стороны гурджиевского учения. Тем не менее эти критики Успенского, чаще всего сами получившие первоначальное представление об учении Гурджиева от Успенского и благодаря Успенскому, так и не сумели сформулировать, в чем же состоят эти “более глубокие стороны учения”, якобы оказавшиеся закрытыми от Успенского.
Помимо книг самого Гурджиева и Успенского существует ряд других достоверных источников. Это довольно яркие и значительные работы учеников Гурджиева и Успенского, таких как А. Р. Ораж, Морис Николл, Джин Тумер, Родни Колин, Дж. Г. Беннетт, Кеннет Волкер и другие.
Всячески избегая чисто концептуальной интерпретации своего учения, Гурджиев даже в российский, т. е. наиболее “теоретический”, период своей работы изобретал всевозможные способы, ведущие человека от поверхностного “головного” схватывания его идей к их глубокому постижению, связанному с изменением системы ценностей и ориентиров человека, т. е. к тому обновлению жизни, которое и было главным смыслом и целью его усилий.
Как уже отмечалось, весьма характерным для Гурджиева было то, что учение это постоянно приспосабливалось им к конкретной культурно-исторической обстановке, а также к уровню понимания и ожидания его учеников. В бурно меняющихся условиях первой половины XX века оно постоянно принимало новые обличья. Однако основной блок идей, с которыми Гурждиев прибыл в Россию в 1911–1912 годах и которые произвели столь ошеломляющее впечатление как на самого Успенского, так и на его друзей, остался в принципе неизменным. Об этом можно судить по опубликованным гурджиевским беседам 1920–1930 годов, а также по воспоминаниям свидетелей его бесед в 1940-х годах.
Философские основания гурджиевской системы сводятся к следующим положениям: хотя люди и созданы с возможностью возрастания уровня их бытия, шанс индивидуального человека достичь этого крайне ничтожен. С точки зрения возможной эволюции мы находимся в “плохом месте” во Вселенной, и причина этого в максимальной плотности механических законов, действующих на нашей планете. Поэтому человек должен знать, что его внутренний рост не может быть легким и простым, он потребует от человека огромных усилий и большого понимания. Но сначала человек должен узнать правду о своем положении, чего он не хочет сделать. Платон представлял людей как бы прикованными цепями к сцене и видящими только тени от реального мира. Гурджиев говорит об обычном человеке как о заключенном:
“Вы не понимаете своего положения. Вы находитесь в тюрьме. Все, что вы можете – если вы способны чувствовать, – это бежать, вырваться из нее. Но как можно бежать? Необходимо вырыть под стеной проход. Один человек ничего не может сделать. Но предположим, что таких людей десять или двадцать – если они работают по очереди и если один прикрывает другого, они смогут закончить проход и спастись.
Далее, никто не сумеет бежать из тюрьмы без помощи тех, кто бежал раньше. Только они могут рассказать, каким образом можно устроить побег, только они могут передать инструменты – напильники или что-то другое, что может понадобиться. Но один заключеный не сможет найти этих людей, вступить с ними в соприкосновение. Необходима организация. Без организации нельзя ничего добиться”.
Таким образом, освобождение начинается с осознания истинного положения человека, и далее нужны точные карты, инструменты, а главное – контакт с теми, кто бежал раньше.