Учитель в Тифлисе

Тем временем Гурджиев и его спутники прибыли в Тифлис. Крушение Германии в 1918 году привело к тому, что турки ушли из Закавказья и три маленьких народа – грузины, армяне и азербайджанцы – праздновали свою ненадолго обретенную независимость. Карл Бехофер Робертс, оказавшийся в это время в Тифлисе, увидел в городе “все, что осталось от русского общества: поэтов и художников из Петрограда и Москвы, философов, теософов, танцоров, певцов, актеров и актрис”. На террасе одного из кафе он встретил Гурджиева в обществе модного грузинского поэта Паоло Яшвили и его друзей. Гурджиев оказался в самой гуще тифлисской богемы, он проводил время в дукханах и тавернах с поэтами и художниками, обсуждал планы на будущее со своими спутниками и одновременно налаживал бизнес по торговле коврами. Он нашел время показать англичанину тифлисские серные бани и колоритные дукханы и очаровал его тем, что не вел с ним ожиданных “теософских” разговоров, а наслаждался покоем и гостеприимством знакомого ему с юности южного города.

Де Гартманы также быстро нашли свое место в этом Вавилоне: Ольга де Гартман начала петь в тифлисской опере, а Томас де Гартман – преподавать в консерватории. Художником оперного театра был некто Александр де Зальцман, с которым де Гартман познакомился в Мюнхене. Александр де Зальцман был сыном государственного деятеля из Прибалтики. Он учился в Тифлисе и Москве и долго жил в Мюнхене, где подружился с Рильке и Кандинским. Там же он стал членом художественной группы Jugendstil и публиковал рисунки и репродукции своих картин в журналах Jugend и Simplicissimus. В своих работах он соединял элементы гротеска и плаката со стилем Art Nouveau. В 1911 году, оставив Мюнхен, де Зальцман переехал в Хеллерау, небольшой город под Дрезденом, где он начал сотрудничать с Эмилем Жак-Далкрозом, основателем школы эвритмии, и где проявил себя как талантливый художник, работавший с театральными декорациями и освещением. Там же, в Хеллерау, он встретил свою жену Жанну Аллеманд, тогдашнюю ученицу школы эвритмии, и вместе с ней в 1914 году покинул Германию. В 1919 году бурные события в Европе и России привели де Зальцманов в Тифлис, где они встретили Гурджиева и вскоре стали его горячими поклонниками и последователями его экзотического учения. Этому обстоятельству в немалой степени способствовал духовный кризис, который переживала жена Александра Жанна. Будучи дамой от искусства, преподававшей в Тифлисе эвритмию, она искала в истории искусства оригинальных проявлений художественного гения и видела везде лишь подражания и заимствования. Гурджиев оказался человеком, который объяснил ей, почему спящий человек не может сам ничего “делать”, и пробудил в ней страстное желание “вспомнить себя” и “проснуться”. Его идеи объективного и субъективного искусства покорили ее окончательно. Вскоре Гурджиев целиком перенял у Жанны де Зальцман основанную ею в Тифлисе школу эвритмии и начал обучать ее воспитанниц своим “движениям” и танцам, а еще через некоторое время Александр выхлопотал для Гурджиева рабочую комнату в Тифлисском оперном театре и тот начал работу над постановкой балета “Борьба магов”.

Когда осенью 1919 года Гурджиев, де Гартманы и де Зальцманы оказались вместе в Тифлисе и гурджиевская торговля коврами начала приносить финансовые плоды, Гурджиев предложил оформить их совместную деятельность как Институт гармонического развития человека, что было вскоре сделано, и рекламный проспект института был составлен, напечатан и разослан по всем нужным адресам. (Мы помним, что проспект этот дошел и до Успенского, жившего в это время в Екатеринодаре, однако не вызвал в нем большого энтузиазма.) В работе института главное место отводилось танцам и ритмическим упражнениям – теперь центральным в работе Гурджиева становился балет. Балет, по мнению Гурджиева, должен был стать “школой”. Участники балета должны были изучить себя и учиться управлять собой, продвигаясь таким образом к раскрытию высших форм сознания.

С большим трудом под институт было получено соответствующее здание, в котором начались репетиции будущего балета. Гурджиев увлеченно вел занятия с танцорами, одновременно работая над сценарием балета и рисуя декорации. Не знавший нотной грамоты, он насвистывал де Гартману музыкальные темы, которые должны были лечь в основу балетной музыки, а де Гартман их записывал. Александр де Зальцман работал вместе с Гурджиевым над костюмами, а Жанна де Зальцман – над хореографией. Гурджиев сам шил многие костюмы и делал эскизы декораций. Параллельно он занимался торговлей коврами, но денег на постановку не хватало, их не хватало даже на костюмы.

Нестабильность местных режимов выражалась в стремительной девальвации местных денег – заработанные на ковровом бизнесе деньги мгновенно обесценивались. В этой обстановке Гурджиев предпочитал хранить деньги не в обесцененных рублях, а в коврах, но расплачиваться коврами за постановку было невозможно. Между тем политическая обстановка в Тифлисе становилась все более неспокойной, и хотя большевики пришли в Грузию лишь в январе 1921 года. Гурджиев принял решение покинуть Тифлис уже летом 1920 г. Разделив ковры – их единственное богатство – между своими учениками, Гурджиев двинулся с ними в сторону моря.

В июне 1920 года на попутном пароходе компания, состоящая из Гурджиева и его многочисленных спутников, отплыла из Батума в Константинополь.

Константинопольские будни

В начале 1920 года Успенскому удалось уехать из России. Путь его лежал в Константинополь. Он был уверен, что Гурджиев скоро приедет туда, и действительно, Гурджиев приехал туда в июне с компанией своих старых и новых учеников. Успенский обрадовался Гурджиеву, пригласил его на свои лекции и передал ему всех посещавших эти лекции людей.

В Константинополе Гурджиев сразу же оказался в тисках новых финансовых забот. Дело в том, что во время плавания все их ковры были реквизированы пиратским судном, а других средств у Гурджиева и его спутников не было. Ковровый бизнес пришлось начинать с самого начала. Одновременно Гурджиев начал организовывать в Константинополе в районе Пера продолжение своего тифлисского Института гармонического развития человека. В этом ему активно помогал Успенский.

Это было время нового сближения Успенского с Гурджиевым. Они вместе работали над сценарием балета, посещали текки дервишей, бродили по константинопольским базарам. Однажды они провели целую ночь, занятые расшифровкой и переводом одной из песен дервишей для балета “Борьба магов”. Балет снова стал фокусом, объединившим вокруг себя таланты и усилия многих людей, связанных с гурджиевской “работой”.

Балет представлялся его создателям символическим спектаклем, основанным на гурджиевских “движениях” и сочиненной им музыке. Сценарий был соединением мистики и мелодрамы. В первом акте, действие которого происходит в шумном и пестром восточном городе, благородный Гаффар влюбляется в прекрасную Зейнаб. Во втором акте обнаруживается, что Зейнаб – ученица белого мага, в нем она и другие ученики белого мага изучают в танцах “космосы” Гурджиева и символ энеаграммы. В третьем акте воспламененный любовью Гаффар прибегает к помощи черного мага для того, чтобы преодолеть упрямство Зейнаб. Далее действие перемещается в пещеру черного мага, где его ученики, страшные и уродливые, танцуют дикие танцы, отображающие всевозможные человеческие страсти. Черный маг наводит свои чары на Зейнаб, вынуждая ее покориться Гаффару. В конце балета белый маг разрушает чары своего противника и приказывает Гаффару и Зейнаб предстать перед ним. Они являются к нему в сомнамбулическом состоянии, но он оживляет их, и все заканчивается их радостным воссоединением и молитвой Творцу, который помог им избежать злых чар и духовного рабства.

Но постепенно в процессе работы с Гурджиевым перед Успенским стали возникать те же трудности, что и в Ессентуках. Успенский снова разошелся с Гурджиевым, хотя странным образом продолжал с ним общаться и читать лекции в его институте в Пера. Однако институт в Пера просуществовал очень недолго. Политическая ситуация в Турции становилась пугающей – в стране активизировались младотурки. В начале лета 1921 года Гурджиеву пришлось закрыть свой институт в Пера, и он начал готовится к переезду в Германию. Выбор Гурджиевым этой страны в немалой степени определялся расчетами на немецкие связи де Зальцманов.

Неожиданно в июне этого года Успенский получил гонорар за публикацию перевода его книги Tertium Organum в Америке, сделанного без его ведома. Успенский поблагодарил своего издателя Клода Брагдона за публикацию и вежливо поинтересовался, не может ли он помочь ему и его семье перебраться в Англию или Америку. Конечно, это было не в силах скромного американского издателя, но неожиданно он получил телеграмму от виконтессы Розермер, жены влиятельного английского издателя. Телеграмма гласила: “Книга Tertium Organum очень заинтересовала меня. Очень хотела бы встретится с вами. Выезжаю из Англии в конце месяца”. Навестив издателя Успенского в Штатах, леди Розермер отправила Успенскому в Константинополь телеграфом сто фунтов. В другой ее телеграмме говорилось: “Нахожусь под глубоким впечатлением от вашей книги Tertium Organum. Хотела бы встретиться с вами в Нью-Йорке или Лондоне. Оплачу все расходы”.

Однако нерешенным оставался вопрос о визах. Этот вопрос Успенскому помог решить молодой работник английских спецслужб Джон Г. Беннетт, который, живя в это время в Константинополе, дружил с русским аристократом и толстовцем М. А. Львовым, который из идейных соображений бесплатно чинил обувь русским эмигрантам, и с Томасом де Гартманом, выступавшим там в роди дирижера. Однажды Львов попросил Джона Беннетта об одолжении: он сказал, что его старый друг П. Д. Успенский ищет помещение для собраний и спросил, не могли бы Успенский воспользоваться для этих собраний пустовавшей гостиной Беннетта. Разрешение было получено, и Успенский начал проводить лекции по “четвертому пути” в новом месте. Через какое-то время Джон Беннетт познакомился с Гурджиевым. С Гурджиевым его познакомил князь Сабахеддин, сообщив ему, что Гурджиев – оккультист, путешественник и исследователь. Гурджиев пригласил Джона Беннетта на демонстрацию своей балетной группы. На этом занятии он встретил Успенского и де Гартмана и, к своему удивлению, обнаружил, что они являются учениками Гурджиева. Сам он тоже заинтересовался учением Гурджиева и подружился с Успенским. Интересны первые впечатления Джона Беннетта от встречи с Гурджиевым, которые он позже сравнил с впечатлением своей приятельницы миссис Бьюмон:

“Было, наверное, уже половина десятого, когда появился Гурджиев. Без тени смущения он вошел, приветствовал князя по-турецки с акцентом из странной смеси культурного османли и какого-то грубоватого восточного диалекта. Когда нас знакомили, я взглянул в самые необычные глаза, которые я когда-либо видел. Глаза отличались один от другого настолько, что я решил, что дело в освещении. Но, как выяснилось потом… дело было в выражении глаз, а не в их форме или каком-либо дефекте. Он носил длинные черные усы, свирепо закрученные кверху, на голове был колпак – астраханская шапка… Когда после ужина он снял головной убор, я увидел, что его голова была выбрита. Роста он был небольшого, но очень крепкого сложения. Я подумал, ему должно быть около пятидесяти, а миссис Бьюмон была уверена, что он гораздо старше”.

Когда возникла нужда в визах, Джон Беннетт сумел выхлопотать визы для Успенского и его семьи, но не для Гурджиева, о котором у английских властей оказалось самое нелестное мнение. В августе документы Успенского были готовы. К этому времени Гурджиев и его спутники были уже в Германии.