XXV

Уже в родном, сером, неуютном якутском госпитале Алешка Демьянов подробно рассказал, как все было на самом деле: сначала командиру полка и полковому комиссару, затем командиру дивизии, затем ввалившимся в палату людям из соответствующих органов, лица которых явно не дышали доброжелательностью (впрочем, в конце концов штурману поверили и специально присланные из самой Москвы сверхнедоверчивые спецы), а затем и напарнику, который после врачебного осмотра расположился на соседней койке и так же неспешно приходил в себя.

Вот что поведал Алешка лежащему напротив Чиваркину о кувырке.

Когда гроза приблизилась и «бостон» начало ощутимо покачивать, он все-таки обстановкой обеспокоился – настроение настроением, однако профессионализм взял свое. Так как они с командиром не разговаривали, то Демьянов не стал афишировать намерение и в плохих условиях видимости решил на всякий случай визуально привязаться к местности – для чего и потребовалось открыть колпак. Но перед тем, как привязаться, совершил Алешка совершенно дурацкий поступок: не удержавшись от желания вновь полюбоваться красовавшимися у него на ногах ботинками, расшнуровал и снял левый, чтобы еще раз осмотреть и ощупать подошву. Осмотрел, ощупал и, не удосужившись ботинок надеть, приступил к осмотру. И надо же было такому случиться, что наткнувшийся в то самое время на грозовую тучу Чиваркин заложил вираж, в результате чего опытный штурман, старший лейтенант 1-й перегоночной авиадивизии Алексей Демьянов вылетел из открытой кабины посреди нелюдимой Аляски, не успев «мама» пикнуть. Да так здорово при этом ударился босой ногой о хвостовое оперение «бостона», что на миг потерял сознание.

За кольцо он все-таки успел дернуть, несмотря на шок и головокружение. Встреча с негостеприимной землей для ошалевшего штурмана произошла относительно благополучно. Босой на левую ногу Демьянов приземлился на северном склоне пика «пятнадцать-шестнадцать», имея при себе планшет с картой, перочинный нож, плитку горького американского шоколада и личный ТТ с запасной обоймой. В воздухе он потерял зажигалку.

Поначалу штурман решил дожидаться помощи на месте, для чего раскроил ножом купол. Одну часть парашюта расстелил на поляне, придавив шелк камнями. Другую использовал в качестве палатки, постаравшись закрепить ее веревками-стропами. Мотор «Марь Ивановны» он услышал, когда уже готовился к ночлегу; набежавшие облака не дали никаких шансов обозначить себя, и все-таки, несмотря на полную безнадегу, неудачник орал, пока не потерял голос. Первая ночь прошла исключительно тревожно – появились медведи, от которых пришлось спасаться предупредительными выстрелами. Гнус донимал так, что в конце концов штурман завернулся в шелк, словно в кокон. Под утро дала о себе знать еще одна напасть: стало холодно, у бедного Демьянова зуб на зуб не попадал. Когда рассвело, Алешка принялся бродить по окрестности, чтобы согреться, и наткнулся на странное сооружение – рубленый короб, по бокам которого на шесты были насажены медвежьи черепа. Вообразив, что перед ним некое хранилище, штурман отодвинул крышку короба и полез вовнутрь, надеясь на крупу, спички и прочие нужные вещи, но обнаружил медвежьи шкуры, в одну из которых тут же и завернулся, чтобы согреться. Ходил он в этой шкуре вокруг странного сооружения, ходил – и вот здесь-то чуть не погиб! Шаги сзади были бесшумны, Алешка их не услышал. Появившийся за его спиной абориген-охотник каким-то неведомым чудом промахнулся: возможно, был слишком взволнован. Тяжелая пуля чиркнула штурмана по левому боку, оставив поверхностную рану. Противник приготовился выстрелить еще раз, но Демьянову удалось выхватить свой ТТ, и надо было такому случиться: его несостоявшийся убийца замертво повалился от первого же пистолетного выстрела.

Демьянов заметил и другого туземца: тот в ужасе бежал вниз по склону и скрылся. Придя в себя, штурман подобрал карабин убитого и забрал патроны (позднее оружие ему как нельзя более пригодилось). Оставаться на месте приземления он уже не мог: его охватил настоящий страх. «Никогда подобного ранее не испытывал, – признался Демьянов. – Такое чувство, словно кто-то вокруг постоянно бродит. Я к палатке – и этот кто-то за мной; шаги чую – оглядываюсь: пустота. Жуть полная. Да еще и мертвец. Нервы мои не выдержали: думаю, сваливать надо, уходить как можно быстрее…»

Имея с собой карту, Алешка решил самостоятельно выбраться к первому же селению. Вася оказался прав – его непутевый друг отправился по самому тяжелому, но короткому маршруту через хребет на южный склон к реке Хашибе, намереваясь идти вдоль ее берега до близкого Хэви-Литтла. Одна его нога осталась в прекрасном американском ботинке, а вот для другой, ушибленной, из бересты Алешка соорудил подобие лаптя, благоразумно захватив с собой и «запчасти», для чего и ободрал кору с нескольких деревьев. Сделав из парашютной сумки и строп заплечный мешок, он покинул страшное место.

По дороге наверх начались дожди. Несмотря на то, что захваченный с собой кусок шелка хорошо выполнял роль палатки, от сырости это не спасло. Комбинезон и вещи промокли. Голод принялся мучить еще до того, как он вскарабкался на вершину. Была возможность застрелить показавшегося поблизости оленя, но развести огонь Демьянов не мог из-за потерянной зажигалки. Ко всему прочему разболелся бок – рана воспалилась. Поднявшаяся температура заставила штурмана целые сутки проваляться в палатке на пронизывающем ветру. В конце концов он решился на спуск. Охотничий карабин был тяжел, однако Демьянов решил его не выбрасывать – и правильно сделал: уже у самой подошвы хребта Алешка подвергся нападению гризли, которого уложил с короткого расстояния. До реки оставалось всего несколько километров, однако Демьянова вновь свалил жар: пришлось отлеживаться, слизывая росу с камней. Когда появилось солнце, штурман снял со своих часов стекло и при его помощи все же запалил костерок. Затем добрался до медвежьей туши и ножом вырезал из нее порядочный кусок мяса. Последняя часть маршрута оказалась особенно мучительной: бок загноился. Кроме того, штурмана мучил понос: полупрожаренная медвежатина кишела паразитами. Карабин пришлось бросить. Легкий, как пар, он все же добрел до берега и там, облепленный мошками, валялся уже без всякой надежды, время от времени подползая к реке: утолить жажду. Погружая лицо в воду, Алешка видел на дне вымытую из песка течением желтовато светящуюся россыпь. Самородков Демьянов насчитал более двух десятков (некоторые крупные), но щедро рассыпанное природой золото было ему совершенно не нужно – штурман думал о другом: сколько дней, а то и часов еще оставалось жить – как говорится, не до жиру. Да и что, в случае своего спасения, он мог бы поделать с найденным богатством – разве что передал бы государству «на оборону страны», и оно тотчас утекло бы обратно в Америку. Впрочем, спастись летчик уже не надеялся.

Кстати, о контейнере, который впоследствии забрали с собой наведавшиеся в госпиталь московские гости, – сразу после своего приземления Алешка обнаружил в парашютной сумке приметанный тонкой проволокой к ее стенке странный, завернутый в холстину плоский предмет. Озабоченный более важными проблемами Демьянов хоть и удивился, но не стал любопытствовать и распарывать холст. Когда на берегу Хашибы ему сделалось совсем нехорошо, он оборвал ножом проволоку и, вытащив контейнер, использовал плотно натянутую на него ткань, как бумагу для прощального письма. Послюнявив найденный в планшете химический карандаш, Алешка вывел на контейнере следующее:

Старший лейтенант Алексей Спиридонович Демьянов, штурман 1-й авиа-перегоночной дивизии. Выпал из кабины «бостона» по маршруту Фэрбанкс – Ном такого-то числа в такое-то время. Передайте моей матери, что я погиб в Америке, в Аляске, но все равно старался приблизить нашу Победу над фашизмом.

Подумал и приписал:

Падение было случайным.

На большее штурмана не хватило.

Остается добавить: какая-то неведомая сила заставила его в тот день при помощи стекла запалить еще один костерок, который и был замечен с престарелой «Марьи Ивановны». Что же касается выбора между «грумманом» и Ш-2, разумеется, Алешка побрел к своему гидроплану. Он был страшно благодарен женщине, сидящей за штурвалом амфибии и протянувшей ему бидончик. Однако первые слова, с которыми, жадно выпив юшку, обратился к полуживому Чиваркину едва шевелящий губами полуживой Демьянов, старшего лейтенанта никак не красили: «Ты, Вася, случайно, не выкинул ботинок? Жаль терять вещь».