Классики

У меня есть подруга Женя. Не любовь, ничего. Двадцать четыре года дружим. Три раза пытались друг друга убить. 2:1 в ее пользу. Она меня ремнем душила, когда я только думал ее зарезать. С меня конфетка. Мы с ней сошлись на почве темперамента. Оба дикари. Можем белыми кирпичами кидаться, можем пить страшно, можем колоться как перепуганные, можем наврать про беременность и вазэктомию соответственно, можем год не звонить, а потом позвонить и сказать: «Я в ребцентре Стерлитамака, забери меня нахрен отсюда» или «Я в Геленджике без копейки денег, приезжай». Короче, Женя такая же, как я, только девочка. И красивая. С девочками такое бывает. Мы два года не виделись, потому что она села в зону посидеть. Для общего ознакомления и улучшения характера, видимо. Села и села, не будем драматизировать, чай, не Колыма.

За эти два года я понаписал всякой херни, которая кому-то даже понравилась. Женя следила за моими успехами из колонии. Не лайкала, не комментила, а просто писала в личку, какое я фальшивое говно. Она чуткая, знает, как ободрить. Точнее, знает, что злость – мое самое работоспособное состояние. Я поэтому, кстати, и пишу в Фейсбук. Не суть. На днях Женя освободилась. Я знал, что она освободилась. Она знала, что я знал, что она освободилась. Все всё знали, но никто никому не звонил. Борьба самолюбий. А не пойти ли нам обоим на хер и все такое.

А вчера я пошел ноги перед сном размять. И она пошла. Она пошла к моему подъезду, а я к ее. Совершенно случайно получилось. С точки зрения географии, мне было сложно пойти иначе, если я решил пойти направо. А ей было сложно пойти иначе, если она собралась идти налево. Не на иносказательное лево, а на обычное лево, направленческое. А я в одних штанах. У меня они в принципе одни, а не потому, что я борюсь с буржуазностью. Нет, я, конечно, борюсь с буржуазностью, есть у меня такая склонность, но вот как именно борюсь, я пока не понимаю. Встретились возле банка. Чтоб вы знали, все драматические события происходят на Пролетарке в трех местах: возле банка, возле будки с водой и возле магазина «Агат».

Встретились, молчим. Красноречивы донельзя. Снежок, луна, псинка ест помои, пьяный идиот горланит песенку. Прислушались оба. «Если б мне платили каждый раз, каждый раз, когда я думаю о тебе, – я бы бомжевала возле трасс, я бы стала самой бедной из людей».

Тут Женя говорит:

– Это что – Монеточка?

– Нет, блядь, Михаил Круг.

Обнялись. Не знаю почему. Само вышло. Я вообще дальше хотел пойти. И она, наверное, дальше хотела пойти. Мы просто одновременно пошли, столкнулись и обнялись, чтобы, конечно, не упасть, но упали. А когда уже упали, головами стакнулись, а чтоб не больно было, губы выпятили для амортизации. Все люди так делают. Лучше губами стукнуться, чем лбами. Не так больно. Мягкость присутствует. Упали, значит, лежим, губами сцепились и не встаем. Нет, мы сразу хотели встать, но если сразу встать, псинка и пьяный мужик поймут, что мы упали случайно, и будут над нами потешаться, поэтому мы сделали вид, что упали специально. Полежали минут пять в снегу, посцеплялись, пошли в подъезд. Не сговариваясь, независимо друг от друга. Могут ведь люди не сговариваясь, независимо друг от друга, пойти в подъезд? Запросто. Вот и мы пошли.

Пришли, сели на ступеньки, сидим, курим глубокомысленно. Как, думаю, все-таки удивительно, что мы с Женей оказались в одном подъезде. Неисповедимы пути Господни. Верткий хер этот Господь. О чем думала Женя, я не знаю. Полагаю, о чем-то схожем. Сидим такие, сидим, и вдруг она говорит:

– Я цветы в зоне выращивала.

– Чё?

– Цветы, блядь. В локалке. Прудик сделала. Малину посадила, викторию, смородину. Садик маленький. Мне все говорили, что я ёбнутая.

– И что дальше было?

– Мел нашла.

– Где?

– В земле, не тупи. Ковырялась и нашла мел.

– И что?

– Ты охуительный собеседник. Ладно, спроси уже.

– Что спросить?

– А то ты не знаешь!

– Лесбиянила там?

– Нет. Срок децельный, два года всего. Зачем?

– Совсем не лесбиянила?

– Совсем. Даже не смотрела в ту сторону. За это статья, как за сексуальные домогательства.

– Серьезно?

– Да. Я нашла мел…

– Мел-шмел.

– Дебил.

– Вот не надо, Евгения…

– Конечно, не надо, Олег. Но я нашла этот ебучий мел и нарисовала классики. Твоя мудацкая башка знает, что такое классики?

– Квадратики на асфальте?

– Да, но главное, что это игра.

– Что в этом главного?

– Любые игры в нашей колонии приравниваются к азартным.

– И что случилось?

– Я нашла этот треклятый мел, нарисовала классики на асфальте и стала прыгать. И другие из нашего отряда стали прыгать. А там же видеокамеры везде. Набежали вертухаи. Разогнали, заставили смывать.

– Смыла?

– Смыла.

– И чё?

– Ничё. Рапорт составили. Нарушение. Отметка в личное дело. УДО потеряла. Из-за классиков потеряла УДО. Десять месяцев жизни. Мел нашла. Это пиздец. Ненавижу этих сук. Я даже не думала, понимаешь? В бараний рог согнули. Я озверела. В ШИЗО попала. А там дубак. А я в трусиках, халате и шлепанцах. А они водой холодной обливают. Зуб, блядь, на зуб… И баланду пополамят. И ты не едешь…

Женю била крупная дрожь. Она плакала. В глаза, видимо, что-то попало. И мне, видимо, что-то попало. В подъезде пыльно, постоянно всякая херня в глаза лезет. Опять налетели друг на друга случайно. Чувствую губами – ухо. А у меня рефлекс простой – нашел ухо, будь любезен, что-нибудь скажи. Ну, я и сказал:

– Ништяк в классики поиграла?

Женя замерла. Думал – ударит. Не ударила. Очень спокойно ответила, тихо так:

– Ништяк. Как в детстве… Свобода.

– Ну и хули ты ноешь?

– Да пошел ты…

Вместе пошли. Чай пить. С тортиком. Продрогли оба. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Лясим-трясим, тоси-боси. В классики она играла. Дура набитая. Десять месяцев. Десять месяцев. А я тут. Как, блядь… Хорошо, что мы просто друзья.