Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Поначалу Роман с опаской смотрел в глазок перед выходом из квартиры, а затем привык. Соседи не докучали.
Рузана Гаязовна, составляя расписание, сделала молодому специалисту нежданный подарок: установила ему методический день в понедельник. Роман наслаждался сдвоенным выходным на диване. В воскресенье отправил весточку родителям, посмотрел цикл передач по истории Древнего Египта, провел по скайпу занятие с Ильей, девятиклассником из Барнаула. Илья держался молодцом, употреблял редкие для ученика слова «гнушаться» и «недомолвка». Напоследок Роман велел алтайцу перечитать «Левшу» и занести в тетрадь самые яркие языковые находки Лескова.
В том, чтобы связаться напрямую с человеком из другого часового пояса с целью поведать ему о синонимах и антонимах, мнилось что-то потустороннее. Как будто гадать по фотографии или оформлять справку о доходах в фирме, где никогда не работал.
В понедельник Роман ради хохмы заказал на «АлиЭкспресс» красный халат. Древний Египет сменился Древней Грецией, место суховатого ведущего с бородой занял тонкоголосый усач, с трепетом выдыхавший слово «эллины». Вроде Роман встречал его в университете, в Первом гуманитарном корпусе. Курсе на втором.
Горло не отпускало, письмо К. не писалось. Что более существенно – рушился замысел, ради которого затевалась вся эта эпопея. Детей не интересовали, по большому счету, ни свобода, ни справедливость, ни избавление от конформизма. Они твердо верили, что умнее и осведомленнее мамы и папы, а тем паче и бабушки с дедушкой, что прогрессивнее и практичнее их, что деление столбиком унижает при наличии калькулятора, а перепихон в машине или на кухне – верх раскрепощенности и предел удовольствия. Те, кто сильнее, без раскачки наводили свои порядки везде, где только можно, и кормились чужим восхищением. Самые наглые – и страхом вдобавок. Те, кто слабее, мучились от накопленных обид и искали отдушину в виртуальном пространстве, огнем и мечом очищая от злодеев вымышленные миры и добиваясь воображаемого признания. Эдакий нестройный отряд Уолтеров Митти, но с хромой фантазией и стерилизованными мечтами.
Навязанная – разношерстным окружением, стечением обстоятельств, новостным потоком, раскрученными фильмами, рекламой с экранов и билбордов – логика рано или поздно приведет каждого ученика к заключению, которое предстанет как неисправимо горькая мудрость – нехитрая, зато окончательная. Не прочитав и строчки из Гоббса, дети вырастут и придут к выводу, что они зажаты в тиски. По одну сторону – спятивший от избытка власти и мании все держать под контролем старик-государство с крючковатыми пальцами, все еще могучий и гарантирующий какую-никакую безопасность. По другую сторону – подлость, разнузданность, алчность и полное отсутствие совести, в наибольшей последовательности воплотившиеся в делягах, менялах и прочих воротилах разного пошиба, несильно стесненных писаным законом. Выбраться из тисков невозможно – заявит едва ли не любой из этих детей, когда вырастет. Будь ты воспитательницей из младшей группы, дамочкой с мартини, попом в рясе, волейболистом, штукатуром или бродягой на нарах, ты разделишь эту логику, если позволишь себе принять ее правила и преломить хлеб с теми, кто считает, что человек человеку волк.
Неужели Роман возомнил, будто сумеет убедить учеников, что жизнь может быть иной – без Левиафана? Что человек вовсе не велик, как уверяют некоторые писатели, но и демонизировать его – поспешный ход?
Что парадоксально: сложные вещи иногда объяснить проще, чем очевидные. Казалось, ученикам легче растолковать, что такое феноменология духа или эпистема у Фуко, чем внушить представление, что учеба не столь плохая штука и каждый имеет право требовать справедливости.
Как ни тривиально, остается засучить рукава и трудиться. Или сбежать из школы через неделю. Извините, мол, переоценил себя.
Мысленно засучив несуществующие рукава на желтой футболке, Роман наварил перловки на вторник и среду. В школьной столовой молодой специалист не был замечен главным образом потому, что носил еду в контейнере и чай в термосе и обедал после уроков в кабинете.
Ночь перед очередным будничным испытанием выдалась беспокойной. Через стенку назойливо тянуло табаком, точно соседи думали думы, смоля сигарету за сигаретой. Бессчетное количество раз перевернутая подушка нагрелась до последнего квадратного сантиметра. Чтобы заглушить стук сердца и молоточки в висках, Роман в темноте босиком прошагал сорок четыре круга по комнате – по двадцать два в обе стороны – и снова лег. В постели молоточки настигли.
Без четверти четыре Роман, протирая красные глаза, встал. Пока кипятилась вода для чая, из шкафа был извлечен Пинчон. Что он скажет о минувшей неделе, как справился наш воинствующий утопист?
Четыреста восемьдесят один, пятая сверху. Нет, снизу.
«…лайн Б». Они построят себе домик на самом краю…»
– Здравствуйте, Роман Павлович! Вы не будете возражать, если я поприсутствую на вашем уроке?
Разумеется, молодой учитель не располагал правом возражать директору. Нагрянувший на четвертый этаж Марат Тулпарович с толстой белой папкой под мышкой переступил порог кабинета русского языка и выбрал место в последнем ряду. Предстоял разбор «Господина из Сан-Франциско» в 11 «А», до звонка оставалось пять минут. Роман с предельной аккуратностью вывел на доске число и тему, следя за тем, чтобы буквы получились ровные и красивые. Зазнавшийся хвостик у «я» в слове «сентября» был хладнокровно обрезан мокрой тряпкой. С началом рабочей недели, дорогая инспекция.
Ученики, все в милицейской форме, переглядывались и шептались, смущенные директорским надзором. Трели звонка подняли их из-за парт. Роман решил не ломать привычную схему урока. Согласно ей, перед совместным обсуждением текста в одиннадцатом классе каждый по очереди высказывал собственное впечатление. Этот прием Роман подсмотрел у преподавателя из МГУ на семинарах по зарубежному романтизму.
– Мне рассказ понравился больше, чем «Антоновские яблоки». Тут есть сюжет, а там его нет. На первой странице мне показалось, что дальше будут приключения…
– Мне рассказ не очень понравился. Я все ждала, что с героем случится что-то важное, а он умер неизвестно почему. Его даже не жалко. Вот смерть Оли из «Легкого дыхания» была трагичной…
– Мне текст понравился…
Марат Тулпарович словно бы целиком погрузился в документы из белой папки и не слушал.
Когда ученики отстрелялись, слово взял Роман.
– Скажу вещь, какую учителю говорить не положено. Статус не позволяет. Тем не менее буду с вами откровенным. Я бы солгал, если бы заявил, будто чтение Бунина приносит мне удовольствие.
Все в классе подобрались, даже Марат Тулпарович поднял голову. Что, если сейчас задать ему вопрос, как он относится к Ивану Алексеевичу? Наверное, в будущем директор пошутит так, что мало не покажется.
– Безусловно, я ценю мастерство писателя, но, когда я читаю «Антоновские яблоки», или «Темные аллеи», или «Грамматику любви», у меня возникает чувство, будто я еду на дряхлой телеге по осенней грязи. Накрапывает дождик, лошадь еле плетется, спицы застревают в колее, ямщик напевает тоскливую песню, а дороге нет конца. И неясно, куда путь ведет, зачем.
– Тогда почему Бунина в школьную программу включили? – робко поинтересовалась Гафарова, блондинка на втором ряду.
– Резонный вопрос, Диана. Когда я признался, что ценю бунинское мастерство, я не лукавил. Моя задача состоит и в том, чтобы вы научились правильно определять сильные и слабые стороны любого явления. Неважно, писатель это, музыкант, близкий друг, фильм, статья в журнале или новый законопроект. Пожалуй, многие согласятся, что Бунин – автор неувлекательный. И характеров ярких, мясистых, бьющих наповал, как у Грибоедова или Гоголя, у него нет. Зато проза Бунина обладает своими достоинствами, которые отметили в Нобелевском комитете. Если бы я предложил вам выступить в качестве адвокатов Ивана Алексеевича, на что бы вы обратили внимание в первую очередь?
На брошенный клич никто не отозвался. На доске, под темой, Роман нарисовал единичку.
– С такими заступниками приговор будет неутешительным, – сказал Роман. – Тогда начну я. Первый аргумент в защиту, он же самый очевидный. Бунин великолепно владеет деталью. Его художественный мир населен разнообразнейшими цветами, звуками, вкусами, запахами. Припоминаете, какой сигнал слышат пассажиры перед обедом?
– Вроде гонг, – сказал Митрохин.
– Если точнее, то китайский гонг. На протяжении всего рассказа возникают фоновые звуки: звенит гонг, завывает сирена, раздаются гудки, играет оркестр…
Кимранова, листавшая на первой парте сборник бунинских рассказов, не отрывая глаз от текста, торопливо и невыразительно зачитала фразу:
– «Он слышал тяжкие завывания и яростные взвизгивания сирены, удушаемой бурей». Здесь говорится, что есть звуки громче сирены.
– Верно, Аида, и это важное наблюдение. Какими бы громкими ни были звуки цивилизации, им не сравниться со звуками стихии: с бурей, ветром, вьюгой. Это принципиальный момент для понимания произведения. К этому мы вскоре вернемся.
Роман написал на доске, рядом с единичкой, слово «Деталь». Он встретился взглядом с директором, отложившим в сторону белую папку с документами. Вот будет засада, если Марат Тулпарович затребует план-конспект урока. И влепит штраф за его отсутствие. Ирина Ивановна как-то вскользь упомянула, будто молодой специалист обязан составлять конспекты всех уроков в течение двух лет.
– Кто-нибудь кроме меня желает выступить адвокатом? – снова обратился к классу Роман.
Гафарова неуверенно подняла руку.
– Я бы к плюсам отнесла напряженную атмосферу. Как я говорила в начале, весь рассказ я ждала, что произойдет что-то особенное. Если не с героем, то с кораблем. Утонет, например, как «Титаник».
Митрохин и Аюпов засмеялись.
– Параллель с «Титаником» не такая уж и надуманная, – заверил Роман. – Как известно, «Господин из Сан-Франциско» был написан через три года после гибели знаменитого лайнера, и косвенные отсылки к этой катастрофе в рассказе есть. Что же касается, Диана, твоего замечания, то атмосфера как раз рождается из деталей, наполняющих художественный мир. Твой довод отчасти перекликается с моим и вместе с тем не повторяет его.
Под первым пунктом Роман нарисовал похожую на лебедя двойку и вывел рядом с ней слово «Атмосфера».
– И, наконец, третий аргумент. Прежде чем перейти к нему, мы все послушаем пересказ «Господина из Сан-Франциско» в исполнении Марселя.
Аюпов, засмущавшись от улыбок вокруг, опустил голову. Розовощекий, с кудрявыми волосами песочного цвета, он смотрелся бы уместней не в милицейской форме, а в футболке с заковыристым принтом, бриджах и кепке козырьком на затылок.
– Пересказывать? – переспросил Аюпов.
– Именно.
– Ну, на старости лет богатый американец отправился в кругосветное путешествие… – начал Марсель.
– Звучит как первая фраза многообещающего анекдота, – сказал Роман.
Смешки одноклассников храбрости Аюпову не прибавили.
– Он взял с собой жену и дочь и купил билеты на пароход «Атлантида»… – Марсель почесал лоб и обреченно замолк.
– Рекламная пауза? – поинтересовался Роман.
Аюпов, придавленный смехом, неловко улыбался. Марат Тулпарович, подавшись вперед, наблюдал с последней парты за развитием ситуации.
– Я бы на твоем месте, Марсель, так не расстраивался. Едва ли кто перескажет текст лучше, чем ты. Даже учитель.
11 «А» затих, гадая, шутка это или нет.
– В действительности, в пересказе «Господин из Сан-Франциско» превращается в невразумительную и скучную историю. Богатый американец отправляется в кругосветку, как давно мечтал. Погода обманывает ожидания, маршрут корректируется. Запланированная радость отменяется, американца преследует немотивированная тревога. А затем он, вопреки логике, умирает. Вот вам и фабула. Однако настоящий смысл рассказа гораздо богаче внешнего плана. И в этом заключается третье достоинство прозы Бунина.
На доске появилась запись «Искусство выражения мысли». Роман так и не сумел дать толковое название третьему пункту и внутри нещадно критиковал себя за это. Что за искусство выражения мысли? Что за очередная высоколобая глупость? В стиле дзен-буддизма: понимай, как хочешь, и притворяйся, будто скромно черпаешь ложкой мудрость из бездны. Бездны на всех хватит.
– С младших классов вы пересказывали тексты. Было такое?
– Постоянно!
– И в выпускной год прийти к выводу, что лучшие произведения пересказу не поддаются. Самое ценное, самое значительное спрятано между строк. Мастеровитый автор – это тот, кто способен ясно и емко доносить свои мысли, не высказывая их напрямую…
Ученики с широко раскрытыми глазами впитывали прописные истины. Роман не находил в их глазах понимания, но видел желание понять.
– …согласно внешнему плану, – продолжал он, – смерть господина из Сан-Франциско абсурдна. Согласно внутренней логике рассказа, гибель закономерна. Бунин отмечает, что главный герой стремится распланировать всю жизнь. Вплоть до последнего часа, эпизод за эпизодом. Он привык побеждать и доверять негласным законам цивилизации. Такой жестокой и лицемерной, чудовищной и все же предсказуемой цивилизации. У господина из Сан-Франциско есть право считать, что он поступает красиво и вызывает восхищение окружающих. По Бунину, есть вещи мощнее несправедливой цивилизации. У них нет имени, их невозможно описать, ими нельзя пренебрегать…
Роман почувствовал, что ветер уносит его в выжженную степь досужих домыслов и бесприютной абстракции, и поспешил в пыльный и душный кабинет, в пространство вялотекущего времени. Как там наставляла Лилия Ринатовна? Чаще задавайте вопросы и управляйте дискуссией.
Где-то на интуиции, где-то на скудном опыте, но Роман управился. Обсудили и столкновение цивилизации со стихией на различных уровнях текста, и социальный подтекст, и образ корабля. Коснулись даже сцены с шейной запонкой, с которой господин из Сан-Франциско мучился незадолго до смерти. Кимранова без подсказок верно определила ее функцию.
– …до предела ослабел, а все равно не нарушил распорядка, не пропустил обеда, – закончила ответ ученица.
Роман не обделил вниманием и наиболее молчаливых, подключая к беседе каждого. Невнятные ответы выдавали не читавших рассказа, однако Роман никого не обличал. Не сегодня.
– Гонг, – сказал он, когда прозвенел звонок.
Когда 11 «А» покинул кабинет и Роман остался с директором наедине, Марат Тулпарович пожал учителю руку.
– Работа идет, хорошо, – сказал директор. – Ученики не ленятся, к занятиям готовятся. Книги надо читать, книги надо любить, и вы эту мысль продвигаете. Несмотря на некоторые методические недочеты, диалог с классом налажен. Так держать!
Не конкретизируя, какие именно методические недочеты он обнаружил, Марат Тулпарович удалился по своим начальственным делам. На его месте Роман бы точно затребовал план-конспект урока и пожурил бы молодого специалиста за чрезмерную иронию и прочие вольности. Не осуществлял, мол, патриотическое воспитание и компетентностный подход к образовательному процессу.
Новость о директорском визите мгновенно разлетелась по четвертому этажу. Лилия Ринатовна, уточнив подробности, поздравила с пройденным испытанием и справилась относительно больного горла. Математик Галина Леонидовна, занимавшая соседний кабинет, вспомнила, как Марат Тулпарович без предупреждения явился к ней в минувшем году.
– Открываю дверь, а он уже там сидит, как инспектор, – сказала она.
Окрыленный Роман без запинки провел два русских языка – в 6 «А» и 8 «Б». Шестиклашки с увлечением разбирали на морфемы непростые слова «передвигать» и «затененности», восьмой класс упорствовал в разборе простого предложения. Работа спорилась, усердствовали даже Ашер Эткинд и Егор Мурашов. Видимо, и ему досталось от матери на орехи.
Перед заключительным уроком Роман пребывал в благодушном расположении духа. Молодому учителю было о чем предметно поговорить хоть с Макаренко, хоть с Ушинским, что им посоветовать. Министерству образования Республики Татарстан, или кто там главный, стоило задуматься о внеочередном присвоении высшей категории: Роман заслужил. Калужские дети не ленились, к занятиям готовились.
Не менее благодушное расположение духа отличало, судя по всему, и 8 «А». У половины на партах отсутствовали учебники; отпетый хулиган Хидиятуллин в полный голос рассказывал умеренно неприличные анекдоты; шкафоподобный толстяк Гаранкин, подперев кулаком подбородок, мечтательно созерцал заоконный пейзаж, точно позировал для фотографа.
При звонке все неохотно поднялись с мест, кроме Хидиятуллина. Это он на первом занятии хвастался, что у класса сменилось четыре учителя истории. Роман приблизился к Хидиятуллину.
– Привет, Ранель. Поздороваться не желаешь?
Лицо Хидиятуллина расплылось в улыбке блаженного балбеса.
– Здрасте.
– Где твой учебник? Тетрадь с ручкой? Почему не встаешь, когда звенит звонок?
– Устал.
Ранель словно прилип к стулу. Улыбка его делалась все дурашливее.
Осознав, что над ним издеваются, Роман закричал:
– Быстро поднялся и вытащил на стол учебник с тетрадью!
– Ого, как орет, – сказал Хидиятуллин, обращаясь к приятелю Аксенову, с усмешкой наблюдавшему за сценой.
Роман рывком схватил портфель Ранеля и широкими шагами двинулся в коридор. Шпаненок увязался за учителем.
– Отдай сюда! Отдай, я сказал!
Очутившись за дверью, Роман швырнул портфель на подоконник.
– На мои уроки ты больше не ходишь, ясно?
– И не буду, – пробурчал Хидиятуллин, просовывая руки через лямки. – Я пацанов позову.
– Ты мне угрожать собрался? – Роман впал в ярость. – Прибор не вырос мне угрожать! Молоко на губах вытри!
Он следовал за шпаненком, который направлялся в конец коридора, к лестнице, постоянно оборачиваясь.
– Я пацанов позову, – огрызнулся Хидиятуллин через плечо.
– У тебя язык отвалится от извинений! – кричал Роман на весь коридор.
По окончании урока Энже Ахатовна заверила обескураженного учителя, что проведет воспитательную беседу с классом, и рекомендовала писать докладную на Ранеля.
– Пишите на имя директора, он в курсе происшествия. Надо же, а мы хотели снимать Хидиятуллина с внутреннего учета.
Сочувственно кивая, Марат Тулпарович выслушал Романа. На просьбу освободить Ранеля от русского и литературы до конца года директор ответил отказом, вместо этого пообещав назавтра утром поговорить с Хидиятуллиным и заставить того принести извинения.
– Войдите в положение, Роман Павлович. У человека тяжелая ситуация в семье. На глазах убили отца, мать толком не следит за детьми.
Роман долго осмыслял, каково это: преподавать Фонвизина и роль второстепенных членов в предложении озлобленному подростку, на глазах у которого убили отца. Не осмыслил.
Будь Роман христианином, раскаивался бы в смертных грехах: в гордыне и в гневе. Ибо переоценил свои силы, поверив в собственные педагогические способности после удачного урока по «Господину из Сан-Франциско», и вдобавок легко впал в ярость, не совладав с побитым жизнью мальчишкой. Потому что Бог гордым противится. Однако христианская мотивировка заведомо отметалась. Дело не в небесной каре, а в элементарной расплате за самонадеянность.
Впредь нужно держаться настороже. И определиться наконец, кто перед ним. Потенциальные друзья из числа врагов? Заблудшие души? Овцы, настроенные против пастыря? На четверть исписанные тетради?
По всей видимости, утопический проект пора сворачивать. Цели должны быть реалистичными. К примеру, внушить страх гопникам и вытравить из них ощущение вседозволенности. Их жертвам – привить чувство собственного достоинства. А дальше посмотрим. И на высшую категорию можно замахнуться.
Войти с помощью соц. сетей: