Печально я гляжу

Однажды Роман стал очевидцем сцены в пабе «Джон Донн» на Таганке. Тогда в записи транслировали матч Австралии и Испании, вчистую проигранный до того боевитыми кенгурятниками. Стаут с жженым привкусом сушил рот сверх меры. Из угла зала Роман хорошо видел, как деловая дамочка в компании двух подружек, ссылаясь на закон и порядок, страстно отчитывала официанта и требовала уважения. В меню указывалось время доставки, а гарсон затянул с заказом на четыре с половиной минуты. Официант запутался в извинениях. Администратор, на грани срыва, чуть ли не божилась, списывая запоздание на недоразумение. Оскорбленной посетительнице пообещали значительную скидку, и она сменила гнев на милость. Вскоре деловая дамочка за бокалом мартини упивалась триумфом, потчуя подружек байками о порочном русском сервисе, не то что у них – за границей. Не ценящего мелочей гарсона, наверное, оштрафовали.

Если это правовое государство, то Роман предпочел бы укромный уголок в феодальном княжестве.

Ожившая в памяти история с «Джоном Донном» навела на мысль о бокале пива. Может, и не одном. Венец первой трудовой недели – чем не повод протестировать сервис местных баров. Опыт не должен ограничиваться «Белфастом» и «Старым амбаром». Город слишком велик и стар, чтобы завязывать с ним шапочное знакомство. Это, в конце концов, неуважительно.

План с рейдом по питейным заведениям провалился по двум причинам. На перемене к молодому специалисту подошла Энже Ахатовна, классный руководитель 8 «А», с документами и сказала:

– Роман Павлович, подпишите, пожалуйста, бумаги по вступлению в профсоюз. Все учителя вступают.

Членство стоило двухсот рублей каждый месяц – одного процента от зарплаты. И взамен ничего. Ни защиты прав рабочих, ни требований увеличить жалованье, как положено в профсоюзе.

Затем возникла проблема насущнее подмоченной репутации профсоюзов. От неустанного говорения разболелось горло. Слова давались тяжело. Роман раз за разом сухими от мела пальцами трогал шею на месте голосовых связок. Чудилось, что они набухли и вот-вот начнут лопаться от нагрузок. Два последних урока в субботу ученики не переставая болтали между собой, пользуясь тем, что на них некому прикрикнуть. Лишь единицы, способные на сострадание, вели себя сдержанно. Неудавшийся детальный разбор предания «О покорении Сибири Ермаком» прервался хрипом Романа, грозившегося сослать всех словообильных в Иркутск и Томск.

От избытка сердца говорят уста его.

Лилия Ринатовна, выслушав на перемене жалобу, сочувственно призналась, что ей тоже досаждает горло.

– Ларингит – это болезнь учителей, увы. Я пью отвар из ромашки и покупаю пастилки шалфея в аптеке. Немного помогает.

– Попробую, – заверил Роман.

– Вы, наверное, много рассказываете, – предположила учительница. – Пусть говорят дети. Задавайте чаще вопросы. Особенно на литературе. Научитесь управлять дискуссией, а не говорите за всех.

По завершении занятий Роман столкнулся с директором на первом этаже. Марат Тулпарович возвращался из крыла начальной школы. Кратко справившись о делах, он добродушно порекомендовал избегать крайних мер в борьбе с опозданиями, а именно исключить стихи и песни.

Мурашова все-таки донесла.

– Ставьте в дневник двойку за поведение, – сказал директор. – Если опоздания войдут в привычку, пишите докладную на мое имя. Разберемся.

Первому нововведению хода не дали. Битва была проиграна.

Обозленный Роман вместо задуманного рейда по барам запасся в аптеке шалфеем и ромашкой, заварил ее и устроился в комнате перед экраном ноутбука. Прозрачный чайник и сахарница, полная рафинада, расположились на учебнике русского языка за 8-й класс. Андрей, хозяин квартиры, предусмотрительно закупил для постояльцев полный набор посуды из «ИКЕА», и Роман нимало не скучал по огромному домашнему бокалу с тигром и по ложкам из советского сервиза.

Настала пора ближе познакомиться с учениками.

То есть прошерстить их страницы в Сети.

Для присутствия «ВКонтакте» Роман, удаливший свой аккаунт перед отъездом из Москвы, создал поддельный аккаунт на имя Дьюлы Грошича. Не то чтобы Роман фанател по знаменитому венгерскому вратарю или сокрушался по поводу неудачи мадьяр в финале ЧМ-1954 с немцами. Дьюла Грошич – прежде всего это красиво звучит. Хлестко, мощно, фонетически богато. Ничуть не менее эффектно, чем Ференц Пушкаш. Или Ричард Чемберлен. Или Лев Толстой.

Раз пошла футбольная тема, «ВКонтакте» первым Роман принялся искать заторможенного восьмиклассника с лошадиной фамилией, путающего глагол с наречием. На первых занятиях Гриша Слуцкий выглядел заспанным, на последних – утомленным. На аватаре у ученика разместился покрытый шкурами суровый усатый викинг с рогатым шлемом. Целые альбомы со скриншотами свидетельствовали об увлеченности боевой фантастикой. Флегматичный товарищ не чуждался эпоса.

Через список друзей Слуцкого «Дьюла Грошич» попал на страницы его одноклассников по 8 «Б». Выяснилось, что некоторые из них посещают секцию гребли в местной спортшколе. Мусатов, Идрисов, Шишкин и Халитов регулярно выкладывали фотографии с тренировок на воде и занятий в спортзале, довольно поигрывали в кадре крепнущими мускулами. В подростковом желании вызвать восхищение пусть крохотными, зато не надуманными достижениями Роман ничего предосудительного не находил. Наоборот, гребцы импонировали ему своей открытостью и простотой, они не бросали вызов учителям и не самоутверждались за счет слабых. Стена у Мусатова и его друзей пестрела схемами с упражнениями по становой тяге и таблицами с содержанием белка. Также спортсмены любили грубые шутки и делали перепосты с брутального паблика, где достойные и незатейливые, в общем-то, цитаты о том, как важно верить в мечту, беречь любимых, не кидаться словами и следовать элементарной порядочности, перемежались фотографиями с пышными формами и задницами в обтянутых джинсах. Привычные мужицкие ценности в концентрированном виде, нравится или нет.

Гоповская гвардия из 8 «А» предпочитала другие локации для фотосессий: дворы, подъезды, гаражи. Если бы Роман взялся за сценарий фильма о малолетней хулиганской братии, комедийного или драматичного, он бы избрал те же самые фоны. В спортивных обносках, в натянутых поверх кепок капюшонах, с гордо выставленными вперед средними пальцами, дерзким прищуром – шпана с ее грязными ужимками будто пародировала саму себя. Нелепо, что эти самые комичные никчемушники отравляли существование десяткам детей, приучая их жить в страхе, тревоге и в ожидании подлости. Из таких никчемушников вырастали упыри, полагающие своим долгом ткнуть человека носом в его слабости и недостатки. По Москве Роман был знаком с типами, которые утверждали: «Лучше я научу тебя сегодня, чем жизнь научит завтра». Под «учительством» имелись в виду различные унижения; за громким девизом стояла потребность давить тех, кто не способен дать отпор. Для некоторых эта потребность превратилась в образ жизни.

На фотографиях с гопниками попадались Идрисов и Шишкин, а также веснушчатый болтун Марютин из 8 «Б», на одном из уроков вспомнивший о брадобрейских инициативах Петра Первого. Шпана тоже питала теплые чувства к грубому, даже низкосортному юмору и подписывалась на пацанские паблики, наводнявшие сетевое пространство фразами из «Брата», «Бумера» и «Бригады». Цитаты о братьях по крови и беспокойной душе бродяги приправлялись соответствующими картинками и песнями Круга и «Каспийского груза». На одном из изображений бритоголовая братия в тельняшках распивала водку на кухне. Фотографию украшала надпись «Алкоголь – это анестезия, помогающая перенести операцию под названием жизнь». Роман не без труда опознал слова Бернарда Шоу.

Гопники на фотографиях выпячивали свою сомнительную принадлежность к мужскому миру: пускали дым плотными клубами, окружали себя пивом, позировали за рулем авто, тискали девушек. Среди последних узнавались ученицы восьмого, девятого и даже десятого классов, гордые своей причастностью к изуродованному миру. Со шпаной водили дружбу и сравнительно приличные девочки, та же Залилова.

Впрочем, не будь Роман с ней знаком, он бы не рискнул дать ей определение «приличная». Камилла, как и многие ее ровесницы, жаловала группы «Шкурные интересы», «50 оттенков серого», «69 оттенков пошлости», «Молодые. Свободные. Дерзкие», «Шепот разврата» и им подобные. В группах участники делились своими интимными похождениями и выкладывали обучающие видео на тему «Эрогенные зоны. Где искать? Как воздействовать?». Роман не помнил, чтобы в четырнадцать-пятнадцать лет задавался такими проникновенными вопросами, притом что рос не в ханжеской обстановке и духовную семинарию не оканчивал. Лишь спустя годы вместе с К., будучи навеселе, они заходили на страницу «Шепот разврата», чтобы с притворным придыханием зачитать друг другу чужие истории и рассмеяться.

Кроме того, почти все ученицы имели персональные страницы на «спрашивалках» – сайтах, где пользователи отвечали на анонимные вопросы. Секс обсуждался в деталях, ученицы хвастались притягательностью и раскованностью («Дааа, я пошлая. Кому надо тот знает»). Распущенность выдавалась за пошлость и культивировалась. Видал бы Цой, как круто переменились восьмиклассницы. Рокер бы диву дался. Этому поколению, пожалуй, требуется время, чтобы въехать в значение выражения «пошлый Манилов».

Роман, в третий раз заливая кипятком ромашку, поймал себя на мысли, что отвар, вопреки всем свойствам, не успокаивает, а будоражит. И еще осознал, что идеализирует прежние нравы в пику нынешним и обличает тех, кто младше. Верный признак старения души, если бы только душа существовала. Вообще, некоторую долю брюзгливости Роман за собой признавал, однако его пристрастный взгляд не отменял того, что выставленная на всеобщее обозрение развязная свобода не пошатнула патриархальных установок, на что могли надеяться феминистки. Если отвлечься от категорий морали и оценить изменения сквозь призму социокультурной динамики, то освобожденный эрос не привел к подлинной свободе и не расстроил планы тоталитарной машины, о чем мечтали многие философы, а встроился в несправедливое общество без посягательств на его фундаментальные законы. Люди по-прежнему дурачили себя и делали это с удовольствием…

В десятом часу Роман обнаружил, что напрочь забыл связаться по «Скайпу» с Антоном, одиннадцатиклассником из Москвы, который готовился к ЕГЭ. Репетитор чертов. Может, ученик согласится восстановить занятие. А не то минус тысяча рублей.