Глава 10. Вспоминая Мечникова

 

В душе какая-то усталость,

Опустошённость и тревога.

И слов весёлых не осталось,

И в никуда ведёт дорога.

 

Петербург – столица европейской геронтологии

Решение о проведении VI Европейского геронтологического конгресса в Санкт-Петербурге было принято в Барселоне на проходившем в июле 2003 года V Европейском конгрессе. Еще были свежи впечатления от прошедшего с большим успехом в Петербурге же II Европейского конгресса по биогеронтологии. И когда ко мне накануне заседания Исполкома ЕРО МАГГ подошел М. Пассери и спросил, не хочет ли Геронтологическое общество РАН организовать очередной Европейский конгресс в Санкт-Петербурге, я сразу сказал, что идея мне нравится, но я должен обсудить вопрос с коллегами. Когда я сообщил Хавинсону о предложении Пассери, он сразу загорелся этой идеей и заявил, что подключит многих сильных людей в России для ее поддержки и успешной реализации.

– Соглашайся! Обсуждать ни с кем не надо, сами все сделаем.

Предложение провести конгресс в Питере – это было, конечно, очень престижно. Несмотря на огромную работу, которую предстояло выполнить, мы с Хавинсоном, в общем, реально оценивали свои силы и возможности. Приобретенный опыт по подготовке и проведению в 2000 году конгресса по биогеронтологии давал основания полагать, что нам это по силам.

Мы с Хавинсоном подошли к Пассери и сказали о своем согласии. Он был очень доволен.

– А кто наши конкуренты? – спросил я его. – Ведь у нас даже нет с собой презентации.

– Петербург не нуждается в презентации. Когда узнают о выдвижении кандидатуры Санкт-Петербурга, все другие кандидатуры будут сняты, – заявил нам с улыбкой Марио.

Так и случилось. На заседании Исполкома и Совета ЕРО МАГГ профессор М. Пассери заявил, что получил предложение от Геронтологического общества РАН провести VI Европейский конгресс МАГГ 2007 года в Санкт-Петербурге. Зал от неожиданности ахнул – в повестке дня в качестве претендентов на проведение конгресса значились лишь Тель-Авив (Израиль) и Белград (Сербия) – и разразился аплодисментами. Младен Давидович – президент Сербского геронтологического общества – тут же снял кандидатуру Белграда, заявив, что отдает свой голос Петербургу. Израильтяне, уже несколько раз пытавшиеся получить право провести Европейский конгресс, сразу сникли. Мне даже не пришлось много говорить, всё потонуло в аплодисментах и общем шуме. Голосование было пустой формальностью. Вечером того же дня на старом барселонском вокзале состоялся гала-ужин. Прямо на платформы были настелены деревянные щиты, на которых стояли накрытые белоснежными скатертями круглые столы. Во время церемонии произнесения речей в честь организаторов Барселонского конгресса и вновь избранного Исполкома ЕРО МАГГ слово предоставили мне. Мои слова о принятом Советом ЕРО МАГГ решении провести следующий Европейский геронтологический конгресс в России в Санкт-Петербурге потонули в шуме и аплодисментах. Очень многие подходили к столу, за которым сидели мы с Хавинсоном, и поздравляли нас с большим успехом.

После завершения работы конгресса я провел еще три дня в Барселоне – принял участие в работе совещания по подготовке программы исследований по старению в Европейском регионе – продолжении Программы ООН по старению в XXI веке.

Подготовка к столь серьёзному конгрессу отнимала уйму времени и сил у членов оргкомитета, прежде всего у О. Н. Михайловой, блестящие организаторские способности которой отмечал за двадцать лет до описываемого времени Н. П. Напалков. В конце концов все препятствия и сложности были преодолены и грянул конгресс. Полный отчет об этом событии был опубликован в «Вестнике Геронтологического общества РАН» № 7–8 (106–107) за июль-август 2007 года. В Конгрессе приняли участие около полутора тысяч учёных из семидесяти стран мира, включая Южную и Северную Америку, страны Азии и Ближнего Востока, Австралию и Новую Зеландию. Торжественное открытие Конгресса состоялось в Таврическом дворце. С приветствием к участникам и гостям обратились председатель Совета Федерации Федерального собрания РФ С. М. Миронов, вице-губернатор Санкт-Петербурга Л. А. Косткина, лётчик-космонавт дважды Герой Советского Союза Г. М. Гречко, президент РАМН академик М. И. Давыдов, руководитель Программы ООН по старению А. В. Сидоренко, президент МАГГ Р. М. Гимараеш. Спикер Совета Федерации Государственной думы С. М. Миронов вручил грамоту и ценные подарки академику РАМН Фёдору Григорьевичу Углову, долгожителю в профессии, известному российскому хирургу, которому исполнилось 102 года. Представителю Республики Саха (Якутия) были вручены подарки и грамота для передачи старейшей жительнице России Варваре Константиновне Семенниковой 1890 года рождения, жившей в заполярном якутском селе. Конгресс действительно прошел на высоком уровне. Церемония открытия в Таврическом дворце, фуршет после этого в большом его холле с выступлениями певцов и танцевального дивертисмента в костюмах XVIII века были великолепны. Гостиница «Прибалтийская» на Васильевском острове, где проходил конгресс и остановились большинство приезжих его участников, достаточно комфортабельна… Большое впечатление на делегатов произвело посещение Петропавловской крепости и собора, во время которого президент МАГГ Р. Гимараеш удостоился чести произвести полуденный выстрел из пушки. Великолепны были приемы в клубе «Талион» на Мойке и, конечно, гала-ужин в роскошном Мраморном зале Музея этнографии, «потрясший» не только зарубежных гостей, но, как мы видели, и российских участников конгресса. Доменико Кучинотта – казначей и член Исполкома ЕРО МАГГ, которому предстояло быть организатором VII Европейского геронтологического конгресса в 2011 году в Болонье (Италия), сказал нам, что в Болонье нет такого зала и он хотел бы арендовать Музей этнографии для банкета.

Одним из важных результатов конгресса было избрание по моему предложению В. Х. Хавинсона председателем секции «Биология старения» Европейского отделения МАГГ. Проведение трех Европейских конгрессов (по биогеронтологии в 2002 году, по клинической геронтологии в 2002 году и, наконец, VI Европейского геронтологического конгресса) давало России право претендовать на более высокий статус в Совете ЕРО МАГГ. Позиция председателя биологической секции представлялась наиболее вероятной, хотя был шанс получить для России позицию президента ЕРО МАГГ. Однако Байенс, бывший в предыдущий срок председателем клинической секции, претендовал на пост президента ЕРО, мотивируя тем, что у него последняя возможность перед пенсией поработать в Исполкоме ЕРО МАГГ. На заседании Совета ЕРО МАГГ он был избран без проблем.

– Ну что, возьметесь организовать всемирный геронтологический конгресс в Петербурге? – подначивал нас А. Сидоренко.

– А что, над этим стоит подумать. Вот отдохнем немного и начнем готовиться, – отвечали мы.

Сенека в Польше

В 2005 году я получил письмо из Варшавы от профессора Евы Сикоры, работавшей в Институте экспериментальной биологии им. Ненцкого Польской академии наук. С Евой мы познакомились в начале 1990-х годов в Анконе в один из моих приездов в Итальянский национальный центр по изучению старения. Ева приглашала меня стать соорганизатором и сопредседателем Европейской конференции «Рак и старение» (SENECA-2007) и, если я соглашусь, включиться в написание заявки на грант Европейской комиссии на проведение такой конференции. Третьим сопредседателем был приглашен известный иммунолог Грэхем Павелец из Университета Тюбингена. Саму конференцию предполагалось провести в Варшаве в октябре 2007 года и основное внимание уделить фундаментальным аспектам проблемы. Я, конечно, согласился. Прежде всего привлекала тема. Конференций по старению и раку было в последние годы много, но все они были с уклоном в клинику, тогда как фундаментальным аспектам проблемы обычно уделялось мало внимания. Получить грант Европейского сообщества было весьма престижно и сложно – сумма грантов была высока, но и конкуренция очень высокая. Работа закипела. Составили список возможных докладчиков и заручились их согласием приехать и выступить. Это было самое простое – Ева была клеточным биологом, Грэхем – онкоиммунологом, я – канцерогенщиком, и мы знали практически всех в мире ведущих специалистов в областях, которыми занимались. Список участников, быстро составленный, был воистину «звездным».

Самым сложным, к моему немалому удивлению, оказалось собственно написание самой заявки на грант и заполнение многочисленных и весьма запутанных форм заявки, включавших множество разделов и составивших внушительный том объемом более ста страниц. Наиболее сложным оказался финансовый раздел. Еве пришлось нанять специального менеджера, который смог справиться с этим шедевром европейской бюрократии. Привычные мне формы заявок Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), Миннауки отличались от форм Европейского сообщества примерно также, как ВАЗ-2113 от «мерседеса». Забегая вперед, замечу, что финансовые отчеты были еще сложнее и запутаннее.

Заполнить научную часть заявки было проще всего, поскольку у каждого из «концессионеров» был приличный список публикаций, опыт организации и проведения международных конференций и конгрессов. За нами был и солидный авторитет учреждений, в которых мы работали. Короче, грант мы получили без больших проблем с очень высокой оценкой рецензентов. Уже одно то, что объявление о конференции было опубликовано в журнале «Nature», говорит о высоком статусе конференции.

И вот отгремел июльский Европейский геронтологический конгресс в Петербурге, потребовавший полной отдачи душевных и физических сил, и наступил октябрь 2007 года. Мы с Евгением Имянитовым – молодым блестящим профессором, руководителем отдела молекулярной онкологии нашего Института – гуляем по Варшаве, любуемся восстановленным из руин Старым городом, парками и дворцами. Инородным телом смотрелся днем Дворец науки и техники – «сталинская» высотка, построенная в подарок новой Польше от СССР. Поздним вечером, с подсветкой, высотка смотрелась очень даже неплохо.

Стоит ли говорить, что конференция прошла прекрасно, доклады были великолепные. В своей пленарной лекции «Связь старения и рака» на церемонии открытия конференции Том Кирквуд подчеркнул, что рак самым тесным образом связан с процессом старения на самых разных уровнях. Во-первых, частота развития рака большинства локализаций растёт с возрастом. Во-вторых, велика роль накопления молекулярных повреждений в обоих процессах. В-третьих, наблюдается существенная межвидовая корреляция между долголетием, степенью эффективности репарации ДНК и возникновением опухолей. В-четвертых, рак и старение в некотором роде противоположные процессы, поскольку старение связано с ограничением репликативного потенциала клеток, тогда как рак связан с клеточным бессмертием. Докладчик особо отметил эволюционные аспекты взаимоотношений старения и рака. Очень ярким было выступление Леонарда Хейфлика, который остановился на фундаментальных механизмах старения, взаимоотношениях программированного и стохастического старения, различиях между нормальным старением и болезнями. По его мнению, детерминанты долголетия полностью отличны от причин старения и независимы от них.

Утренняя сессия 5 октября была посвящена вопросам биодемографии. В ключевой лекции Анатолия Яшина, которую он назвал «Биодемография рака и старения: перспективы статистического моделирования», было подчеркнуто, что достижения молекулярной биологии заставляют усомниться в корректности общепринятой точки зрения о независимости смертности от рака и других причин. Он полагает, что устранение рака как причины смерти человека приведет к значительно большей прибавке лет жизни, чем предсказываемые демографами 3–3,5 года. Современные методы математического моделирования позволяют выявить и оценить вклад факторов организма и окружающей среды как в процесс старения, так и в процесс развития злокачественных новообразований. Директор МАИР Питер Бойл представил развёрнутую картину глобальных изменений в частоте и смертности от рака в разных странах и регионах в их связи с постарением населения, с экономическим развитием и стилем жизни. Доклад Кари Хемминки, в то время работавшего в Германии, был посвящен генетической эпидемиологии рака. Особую ценность представляют результаты исследований, основанных на данных Шведского семейного регистра, о продолжительности жизни и развитии рака у близнецов и приемных детей, позволяющие оценить роль как наследственных факторов, так и окружающей среды.

Докладом Яна Хоеймейкера из Лейдена, представившего обзор собственных блестящих исследований роли систем репарации ДНК в развитии старения и рака, выполненных как на мышах с различным образом модифицированными геномами, так и на людях с синдромами прогерии, открывалась сессия «Поддержание интеграции генома». Было показано, что избыточная активность механизмов, защищающих ДНК от повреждений, может защищать от рака, но ускорять старение, тогда как ослабление их – способствует раку. Дж. Шей привёл данные о том, что как существенное укорочение теломер, так и изменение их позиции могут играть большую роль в регуляции процесса клеточного старения и некоторых аспектах старения организма в целом. Евгений Имянитов использовал оригинальный подход к оценке роли генетических полиморфизмов в предрасположенности к возникновению рака легкого и молочной железы у людей, что позволило установить важную роль генетического портрета в резистентности пожилых людей к некоторым формам рака. Исключительный интерес вызвал доклад Веры Горбуновой, работающей в США, которая показала, что активность теломеразы коррелирует не с видовой продолжительностью жизни, а с массой тела: у грызунов большего размера наблюдается подавление теломеразной активности в соматических клетках. Это наблюдение позволяет понять, почему у животных с большой массой тела большая подверженность раку, а не большая продолжительность жизни.

Сессию «Клеточная смерть и клеточное старение» открывала лекция Джудит Кампизи «Клеточное старение модулирует фенотипы старения и рака». Джудит полагает, что репликативное (клеточное) старение является защитным механизмом, предотвращающим в молодом возрасте возникновение рака, но создает условия для развития опухолей в пожилом возрасте (так называемая антагонистическая плейотропия). Она высказала предположение, что стареющие клетки формируют ассоциированный со старением секреторный фенотип (SASP – senescence-associated secretory phenotype), способствующий развитию опухолей, в формировании которого имеет значение утрата р53. Замечу, что ещё в 70–80-е годы прошлого века В. М. Дильманом были представлены доказательства формирования в старческом возрасте на уровне организма синдрома канкрофилии.

Заключительная сессия конференции была посвящена взаимоотношениям организма и опухоли при старении. Свой доклад «Канцерогенез и старение двадцать лет спустя: ускользающий горизонт» я начал с обзора эволюции взглядов на причины возрастного увеличения частоты рака. Затем проанализировал события, развивающиеся при старении и раке на молекулярном, клеточном, системном, организменном и популяционном уровнях, после чего остановился на данных, свидетельствующих о накоплении в организме с возрастом клеток, находящихся на ранних стадиях многостадийного процесса канцерогенеза. В заключение обсудил возможности перспективы профилактики как преждевременного старения, так и развития спонтанных и индуцируемых факторами окружающей среды новообразований,. Подвёл итоги Клаудио Франчески, остановившийся на приоритетах в изучении проблемы взаимоотношений старения и рака, которые в той или иной мере обсуждались на этой конференции. Основные доклады были опубликованы в специальном выпуске журнала «Mechanisms of Ageing and Development», отчеты о конференции и так называемые «позишн пейперс» напечатаны в «EMBO Reports», «Biogerontology», «The Open Longevity Journal». Было приятно встретить старых друзей и коллег. Тепло пообщались с профессором Хирокавой из Токио, который по моему приглашению участвовал ещё в конференции в Ленинграде в 1985 году. После этого мы виделись с ним в Токио в 1996 году, и вот еще десятилетие минуло… Заметил я, что как-то старалась избегать общения со мной Джудит Кампизи. Знает кошка, чье мясо съела…

В день отъезда из Варшавы за завтраком в гостинице к нам с Е. Имянитовым присоединился Л. Хейфлик – его самолет также улетал днём. Хейфлик живо интересовался состоянием российской науки. Он рассказал нам давнюю историю о том, как крупного советского геронтолога Жореса Медведева власти не пустили на Всемирный геронтологический конгресс в Киеве в 1972 году. Мы, конечно, кое-что знали об этой некрасивой истории, но совсем другое дело – своими ушами услышать свидетельство непосредственного участника событий. Л. Хейфлик не только был хорошо знаком с Ж. Медведевым, но и принял самое активное участие в развертывании кампании протеста против заключения Медведева в «психушку». Хейфлик составлял письмо-обращение к руководству СССР, подписанное видными зарубежными участниками конгресса, в котором выражалась надежда, что выдающемуся советскому геронтологу Жоресу Медведеву будет дозволено принять участие в этом конгрессе. Письмо осталось без ответа, а просьба международной научной общественности не удовлетворена. До перестройки было ещё долгих почти два десятилетия…

Мы с удовольствием вспомнили курьезную историю на Всемирном геронтологическом конгрессе в Ванкувере в 2001 году, когда Л. Хейфлик задал вопрос выступавшему с докладом А. Халявкину. Алик стал отвечать, ссылаясь на работы самого Хейфлика, которого он лично до того не знал. «Я и есть Хейфлик», – сказал Хейфлик Алику, приведя того в растерянное, а аудиторию – в весёлое состояние. Хейфлик был одним из первых американских ученых, кто признал и подчеркивал в своих работах приоритет А. М. Оловникова, предсказавшего теломеру и теломеразу. С Алексеем Оловниковым Хейфлик познакомился на том же Киевском геронтологическом конгрессе в 1972 году, где Алексей как раз излагал свою теорию маргинотомии, в которой он дал объяснение феномену «лимита Хейфлика». Беседуя с нами за утренним кофе в варшавской гостинице, Хейфлик с большой теплотой отзывался об Алексее и его гениальном предвидении, заслуживающем, по его мнению, Нобелевской премии. Прошло всего два года, и в 2009 году Нобелевский комитет отметил своей наградой открытие теломер и теломеразы, присудив её трём американским исследователям. Увы, в числе лауреатов А. М. Оловникова не оказалось.

Затем началась подготовка к проведению в Санкт-Петербурге первого Семинара ООН по формулированию и осуществлению государственной политики в области старения в странах бывшего СССР. Семинар состоялся 15–19 декабря 2008 года в Санкт-Петербурге. Он был организован Департаментом по экономическим и социальным вопросам Секретариата ООН и Санкт-Петербургским институтом биорегуляции и геронтологии. В его работе приняли участие представители министерств, ведомств и научных учреждений двенадцати стран постсоветского пространства (Армении, Азербайджана, Беларуси, Казахстана, Киргизии, Литвы, Молдавии, России, Таджикистана, Узбекистана, Украины, Эстонии). Основной целью данного мероприятия было оказание технической помощи странам Восточной Европы и Средней Азии в осуществлении на национальном уровне Мадридского международного плана действий по вопросам старения. Участникам предлагалось приобрести теоретические знания и практические навыки, необходимые для разработки, осуществления и мониторинга национальных программ в области старения. Программа семинара состояла из трех тренировочных модулей, соответствующих трём подходам к разработке и осуществлению политики и программ в области старения. Тьюторами, представлявшими Департамент ООН по экономическим и социальным вопросам (А. В. Сидоренко, О. Сережин, И. Тасева), Отделение по вопросам народонаселения Экономической комиссии ООН для Европы (А. Викат), Геронтологическое общество РАН (В. Н. Анисимов) и Санкт-Петербургский институт биорегуляции и геронтологии (В. Х. Хавинсон), были проведены лекции-собеседования, заседания круглого стола, практическая работа в малых группах. Слушателями и участниками семинара были ученые, чиновники высокого ранга, занимающиеся проблемами пожилых в своих странах. Некоторые из них обратились к нам с просьбой помочь в организации национальных геронтологических обществ и вступлении их в МАГГ. Естественно, им были высланы комплекты необходимых для этого документов, даны необходимые пояснения. Семинаром и оказанным гостеприимством наши гости были очень довольны, дело было сделано очень важное, так что чувство «глубокого удовлетворения» осталось.

В один из вечеров в дни семинара я пригласил А. Сидоренко, О. Сережина и приехавшего на семинар В. В. Безрукова к себе домой. Лена приготовила чудный ужин, у меня было припасено хорошее сицилийское вино, нашлась и бутылка водки «Соловецкая», привезенная с Соловков и удачно затерявшаяся в закромах нашей старой квартиры. Мы славно провели время, помянули наших, увы, покинувших этот мир учителей – Николая Павловича Напалкова, ушедшего из жизни 22 марта 2008 года, Владимира Вениаминовича Фролькиса. Владислав Безруков подарил нам только вышедший из печати уже второй великолепный альбом репродукций своих новых картин. До новых встреч, друзья!

Новый виварий

Как уже упоминалось ранее, строительство нового комплекса зданий Института онкологии в пос. Песочный было завершено в 1964–1965 годах, когда клиники и лаборатории окончательно переехали с Крестовского острова. В те далекие годы наш виварий был, пожалуй, одним из лучших, по крайней мере, в Ленинграде. С той поры виварий Института – основное «орудие производства» в нашей лаборатории – ни разу капитально не ремонтировался. Но время шло, здание ветшало, менялись требования к проведению экспериментов – повсеместно в мире внедрялась GLP (Good Laboratory Practice) – система стандартов, предъявляемых к условиям содержания животных, технике проведения экспериментов и так далее. Во время своих зарубежных командировок я не упускал возможности осмотреть виварии, познакомиться с организацией работы в них. Так, мне удалось побывать в вивариях Национального института рака США во Фредерике (Форт-Дитрик в штате Вирджиния), Геронтологического исследовательского центра Национального института старения США в Балтиморе, Национального института охраны окружающей среды в Рисерч Триангл Парке (штат Северная Каролина), в вивариях Университета Мичигана в Мэдисоне, Американского фонда здоровья в Валгалле (штат Нью-Йорк), Пенсильванского университета в Филадельфии, Северо-Западного университета в Чикаго, Центрального института микробиологии и токсикологии в Йене (Германия), итальянского Национального института старения в Анконе, Института токсикологии в Братиславе и Университета Кошице (Словакия).

В середине 1980-х годов К. П. Хансон, бывший в ту пору директором Института, активно поддержал наши усилия по модернизации вивария. Мы списались с финской фармацевтической фирмой «Орион», которая занималась, наряду с производством лекарств, строительством современных вивариев, соответствующих международным стандартам. Из фирмы нам прислали проспекты таких вивариев и каталоги необходимого оборудования. Я съездил в Пущино, где югославскими строителями был построен первый в стране такой виварий при филиале Института биоорганической химии им. М. М. Шемякина АН СССР, всё осмотрел, потрогал своими руками, познакомился с симпатичным и весьма квалифицированным заведующим виварием. Наконец, заручившись поддержкой Минздрава, К. П. Хансон, взяв с собой руководителя международного отдела Института М. М. Буслаеву и меня, съездил в Хельсинки на переговоры с руководством фирмы. Переговоры прошли весьма успешно. Удалось договориться об участии фирмы в реконструкции нашего вивария. Приехавшие к нам финские инженеры осмотрели его, и к 1988 году мы уже получили от них черновой проект. Минздрав выделил на реализацию проекта значительную по тем временам сумму. Мы уже предвкушали, как развернёмся в обновленном виварии, но… грянула перестройка. Политические баталии, вихри социальных и экономических потрясений захлестнули страну, Минздраву стало не до науки, и чудесный проект, на который мы возлагали столько надежд, так и остался проектом.

Затем рухнул Советский Союз, на науку совсем махнули рукой. Появилась призрачная надежда привлечь частных инвесторов, заинтересовав их возможностью хорошо зарабатывать, проводя доклинические испытания новых лекарственных препаратов. Стоимость таких испытаний за рубежом, например на канцерогенность, достигала трех миллионов долларов США. Учитывая, что стоимость рабочей силы в России относительно невелика, а квалификация персонала вполне удовлетворительная, можно рассчитывать на достаточное число заказов и приличную зарплату. Однако бизнесмены не спешили вкладывать деньги в реконструкцию вивария. Как я быстро понял, все они хотели быстро окупить свои затраты и получить прибыль не позднее трех-шести месяцев после начала проекта. Ждать три с половиной года, а именно столько времени требует полноразмерное изучение канцерогенности вещества, никак не устраивало новую генерацию бизнесменов.

Однако, как известно, не бывает правил без исключения. В один прекрасный день 2004 года мне позвонил знакомый и сказал, что со мной хочет встретиться представитель Тимура Артемьева с интересным предложением.

– А кто такой Тимур Артемьев? Я не знаком с ним, – удивился я. – И что ему от нас нужно?

– Вы не знаете Артемьева? – в свою очередь удивился звонивший. – Да его вся страна знает. Тимур Артемьев – олигарх, совладелец и вице-президент компании «Евросеть». Он молод, но не хочет стареть и готов вложить деньги в научный проект по продлению жизни. Он «вычислил» вас по работам и намерен поддержать ваши исследования. Больше ему ничего от вас не нужно.

Бескорыстный олигарх – это было что-то новенькое. Я согласился принять посланца необычного олигарха. Алексей Перегудов, так звали представителя, спортивного вида молодой человек лет тридцати, с гладко зачесанными назад и собранными в подобие конского хвоста светло-русыми волосами, ярко-синими глазами, с золотой серьгой в мочке уха, держался очень уверенно.

– Тимур Артемьев планирует создать негосударственный институт биологии старения, который будет финансироваться им лично, и предлагает вам войти в Научный совет института. Задача института – поиск и разработка средств радикального продления жизни. В Научный совет приглашены также А. М. Оловников, А. В. Халявкин, О. Ф. Гордеева, И. Н. Артюхов, А. И. Деев, В. Ф. Ситников, которые уже дали свое согласие. Мы предполагаем собрать Научный совет для решения организационных и финансовых вопросов в самое ближайшее время, удобное для вас, если вы согласитесь войти в состав Научного совета.

Почти все члены будущего совета были мне хорошо знакомы. Алексей Оловников и Александр Халявкин работали в Институте биохимической физики им. Н. М. Эмануэля РАН, Ольга Гордеева – в Институте биологии развития им. Н. К. Кольцова РАН, Анатолий Деев был доцентом Российского государственного медицинского университета и председателем Московского отделения Геронтологического общества РАН. Игорь Артюхов занимался крионикой. С профессором Ситниковым я ранее не был знаком и, чем он занимается – не знал. Тем не менее состав Научного совета вполне соответствовал его названию, дело было новое, возможно, будет какое-то финансирование исследований, тогда как на Минздрав никакой надежды не было, – рассудил я и согласился войти в состав совета, оговорив, что окончательный ответ дам после знакомства с Артемьевым и организационного заседания.

Вскоре я был в командировке в Москве и во второй половине дня в каком-то кафе на Таганке состоялись это заседание и мое знакомство с Тимуром Артемьевым. На вид ему было лет тридцать. Высокий, с грамотной, интеллигентной речью воспитанного и получившего хорошее образование человека, он произвёл на меня самое благоприятное впечатление. Поблагодарив присутствовавших учёных за оказанную ему честь и согласие сотрудничать, он кратко и чётко сформулировал свои соображения по организации института, направлению его исследований и задачам Научного совета как экспертного органа по оценке приоритетности проектов и целесообразности их финансирования. В заключение Тимур предложил избрать меня председателем совета, сообщил, что члены Научного совета будут получать вознаграждение за свой труд, которое будет составлять в целом фиксированный процент от ежегодного бюджета института, и попросил каждого высказаться по сути затронутых им вопросов, а также назвать сумму вознаграждения, в которую уважаемые члены научного совета оценивают свое участие в совете. Дискуссия развернулась достаточно жаркая. Предлагались различные схемы принятия решений о выделении грантов на исследования и даже темы будущих проектов. Назывались и суммы, которые хотели бы получать ежемесячно члены совета. На правах председателя я высказывался последним из членов Научного совета.

Суть моего видения проблемы состояла в следующих положениях. Чтобы разрабатывать новые геропротекторы и корректно оценивать их эффективность, нужно иметь соответствующую международным стандартам материальную базу, которой никто из присутствующих не располагает (Оловников и Халявкин – оба теоретики, опытов сами не ставят; Деев – преподает биофизику; Гордеева работает с культурами клеток; Ситников – главным образом клиницист; Артюхов – замораживает тела и органы; виварий НИИ онкологии нуждается в капитальной реконструкции). Создание такой базы – современного вивария в Москве или Петербурге – требует больших инвестиций, почти годового бюджета, который учредители предполагали выделить на исследования, что я и предлагаю сделать, отказавшись от ежемесячного вознаграждения. Но стратегически это оправдано, так как без неё невозможно будет никакое развитие и продвижение препаратов. За год можно построить и оборудовать виварий, за это время подготовить хорошие проекты, отрецензировать их и утвердить на совете. Вознаграждение должно быть не ежемесячным, поскольку работа членов Научного совета не будет ежедневной и регулярной, а в рамках полученных членами совета исследовательских грантов.

Не скажу, что моё выступление было всеми встречено с одобрением. Однако Т. Артемьев поддержал мои предложения. Решение было принято. События развивались стремительно. Вскоре он приехал в Институт, осмотрел наш старенький виварий, оценил объём работы. Затем встретился с профессором В. М. Моисеенко (в то время – заместителем директора Института по научной работе), обсудил с ним юридические и другие принципиальные вопросы. Артемьев поручил А. Перегудову курировать проект. Вскоре Перегудов привёз инженеров-проектировщиков, которые с учетом наших пожеланий, современных требований к вивариям и выделенных Тимуром средств на удивление быстро подготовили проект реконструкции. Здесь пригодились сохранившиеся у меня документы по проекту, который сделали еще финские инженеры. Было решено в первую очередь отремонтировать помещения, расположенные на втором и третьем этажах в одном из крыльев вивария, что позволило бы быстрее начать опыты на животных. Бригада строителей, которую также привёз Перегудов, за два-три месяца выполнила огромный объем работ, превратив развалюху в четырёхзвёздочный отель для мышей. Одновременно со строительством было выбрано необходимое для нового вивария оборудование. В Германии были закуплены самые лучшие клетки, причем все вопросы, включая их доставку и «договоренность с таможней», были решены фирмой Артемьева. Были куплены и смонтированы системы вентиляции и кондиционирования, мониторинга светового и температурного режима, холодильники, электронные весы, необходимая мебель, даже халаты и запас бахил для служителей вивария, лаборантов и научных сотрудников. Наконец, всё было готово, мыши заняли свои люкс-апартаменты. Снова приехал из Москвы Тимур Артемьев, посмотрел, что и как сделано, высказал ряд замечаний, спросил, что ещё нам необходимо для работы, принял объект у Перегудова и, пожелав нам новых успехов и достижений, отбыл в Москву. Дирекция Института, в полном составе присутствовавшая при всём этом, не могла скрыть своего восхищения видом преобразившихся помещений. По самым скромным подсчётам, только строительные работы обошлись олигарху в сумму, явно превышавшую обещанные на первую очередь реконструкции сто тысяч долларов США.

Умудрённый жизнью читатель хорошо знает, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Что же попросил наш благодетель? А ровным счётом ничего! Попросил лишь побыстрее начать испытания нового геропротектора, причём дал приличный грант на выполнение этих исследований. У лаборатории началась «новая жизнь». Слухи о новом виварии в Институте онкологии быстро достигли ушей заинтересованных людей, мы получили несколько заказов на доклинические испытания новых лекарств. Но не всё заканчивается так же счастливо, как в сказке о Золушке. Партнёр Артемьева и совладелец фирмы «Евросеть» Евгений Чичваркин был обвинён в финансовых нарушениях и ещё в каких-то грехах, подпадающих под статьи Уголовного кодекса РФ, покинул страну и до сих пор скрывается от российского правосудия в туманном Лондоне. Тимур Артемьев, который был вызван следственными органами лишь в качестве свидетеля, решил не испытывать судьбу, продал свою долю «Евросети» и отбыл в том же направлении. Алексей Перегудов, который, как мы узнали, окончил два элитных московских вуза и имел дипломы физика и философа, оказался заядлым парапланеристом. Во время международных соревнований в Турции что-то случилось с его парапланом, он сильно разбился, получил многочисленные переломы и травмы, потребовавшие длительного лечения и реабилитации. Институт биологии старения как-то заглох, научный совет не собирался уже много лет. Но я часто с большой благодарностью вспоминаю Т. Артемьева и А. Перегудова, без лишних слов сделавших большое дело для нашего Института и для российской науки. Да и как забыть, если виварий, который они нам отремонтировали, работает уже несколько лет, позволяя нам выполнять исследования, результаты которых публикуют в ведущих международных журналах. Напоминает обо всём этом и подаренный мне, как и каждому члену Научного совета, фирмой «Евросеть» ноутбук, на котором я печатаю эти строки.

Все попытки дирекции Института получить финансирование на реконструкцию всего вивария, что позволило бы обеспечить потребность в выполнении доклинических испытаний новых лекарств для многих регионов страны, не встречают понимания в Минздраве. Недавно стало известно, что планируется создание шести центров доклинических испытаний коллективного пользования в разных городах. Но кто в них будет работать? Наш Институт, вернее, отдел канцерогенеза и онкогеронтологии, имеет, наверное, самый большой опыт в России, если не в мире, по проведению испытаний на канцерогенность, антиканцерогенную и геропротекторную активность лекарственных препаратов. Этот опыт нашел отражение, в частности, в том, что четверо сотрудников отдела (Г. Б. Плисс, М. А. Забежинский, я и с недавнего времени И. Г. Попович) являются членами Комитета по канцерогенным веществам Роспотребнадзора, при их активном участии разрабатываются методические рекомендации по таким испытаниям, включённые не только в отечественные, но и зарубежные руководства,. Множество препаратов, испытанных в отделе, включены в Фармакопею и получили путевку на фармацевтический рынок («Ремантадин», «Кватерин», «Милдронат», «Леакадин», «Дейтифорин», «Циклоферон», «Амиксин», «Цитофлавин», препараты янтарной кислоты, «Тималин», «Эпиталамин», «Кортексин», «Тимоген» и др.),,,,. Мне позвонил профессор из Волгограда, который сообщил, что на базе их медицинского университета планируется создание одного из этих шести центров, и ходатайствовал о консультациях и возможности обучения у нас в отделе их сотрудников. Проконсультировать, конечно, можно. Но научиться этому за один год нельзя. Почему менеджеры из отдела науки Минздрава (или – как его сейчас назвали – Департамента научного проектирования) не реагировали на наши просьбы построить или реконструировать виварий в нашем Институте, а предпочитали строить там, где нет обученного персонала? Как-то в Институт пришла бумага, в которой нам предлагалось представить подробное технико-экономическое обоснование проекта реконструкции вивария. Видимо, в Департаменте не знают, что готовят такое обоснование инженеры и экономисты, а не врачи и биологи, что подготовка такого обоснования занимает до года и стоит больших денег, которые мы и просили выделить Институту.

Сменивший в 2010 году В. Ф. Семиглазова на посту директора НИИ онкологии им. Н. Н. Петрова профессор Алексей Михайлович Беляев держит под особым контролем реконструкцию вивария, в котором наряду с удовлетворяющими современным стандартам помещениями для лабораторных животных оборудованы операционные для разработки новых хирургических методов лечения новообразований. При его поддержке вернувшийся в родной институт из 6-летней командировки в США (North-Western University, Chicago) старший научный сотрудник нашей лаборатории Игорь Викторович Мизгирев оснастил самым современным оборудованием помещения в подвале лабораторного корпуса, где в аквариумах содержатся более 20 мутантных и трансгенных линий рыб зебрафиш (Danio rerio) в качестве модельного организма для изучения молекулярных механизмов опухолевого роста, а также разрабатывает методы интеграции этой модели в систему доклинических испытаний лекарственных препаратов.

15-летие Геронтологического общества

Приближалось 31 марта 2009 года – пятнадцатилетие Геронтологического общества. Что и говорить, сделано не так уж и мало. Вместе с В. Х. Хавинсоном и О. Н. Михайловой мы наметили план мероприятий. В него вошли проведение отчетно-выборной конференции, выпуск специального «ударного» номера «Успехов геронтологии», информация в «Вестнике». Конференцию проводили в Городском гериатрическом центре на набережной Фонтанки. На открытии были зачитаны приветствия от Отделения биологических наук, Программы старения ООН, которую прислал А. Сидоренко, ряда научных центров страны. На конференции меня переизбрали президентом Геронтологического общества еще на один срок. К юбилейной конференции вышел номер «Успехов» со статьями, которые могли бы стать украшением любого международного геронтологического журнала самого высокого уровня. Кстати, сам журнал, к моему большому удивлению, за два года существенно поднялся по импакт-фактору РИНЦ (Российский индекс цитирования). Это было достаточно неожиданно и свидетельствует как о значительном росте интереса к геронтологии в научном сообществе, так и о высоком уровне публикуемых в нем статей. Конечно, нам еще очень далеко до высоких рейтингов в международном индексе цитирования, но для того чтобы там чего-то достичь, нужно, чтобы журнал полностью переводился на английский язык. У нас же таких возможностей не было. Однако присылаемые из-за рубежа статьи мы публикуем на английском языке. Следует сказать, что за десять лет, прошедших со времени выхода первого номера журнала в 1997 году, около 20 % от всех опубликованных статей принадлежат перу зарубежных специалистов. Среди них – авторы из США, Германии, Сербии, Австралии, Чехии и других стран. Много работ присылают с Украины. С 2011 года по предложению издательства «Springer» журнал стал выходить и на английском языке.

Париж-2009

XIX Всемирный геронтологический конгресс в Париже (5–9 июня 2009 года) оставил грустное впечатление. Хотя по числу участников (более 5000) он превосходил все предыдущие конгрессы, его организация и научный уровень существенно уступали конгрессам в Аделаиде (1997) и Ванкувере (2001). Многие участники говорили мне, что Европейский геронтологический конгресс 2007 года, состоявшийся в Петербурге, был сильнее. Из России было представлено мало докладов – 26. Из множества симпозиумов, предложенных российскими учеными, симпозиум «Мелатонин, биоритмы и старение» оказался единственным, который был принят оргкомитетом конгресса и включен в программу. Он прошел весьма успешно. Аудитория была переполнена, слушатели даже стояли по стенам и сидели на полу. Сначала Ив Туиту сделал обзорный доклад о возрастных изменениях в ритме и уровне секреции мелатонина и вообще о его значении для организма. Затем Этторе Феррари представил интересные данные об уровне мелатонина у долгожителей, включая столетних. В завершение я рассказал о наших результатах по изучению геропротекторного и антиканцерогенного действия мелатонина. Большой интерес аудитории вызвали данные о влиянии постоянного освещения на продолжительность жизни и развитие опухолей. После того как симпозиум закончился, ко мне подошла очень эмоциональная докторша из Чили, которая восторженно говорила, как ей понравился симпозиум, что она услышала то, что им очень нужно, и даже попросила разрешения сфотографироваться с докладчиками. Потом многие участники конгресса весьма высоко оценивали наш симпозиум.

На конгрессе я, как обычно, встретил много знакомых и друзей. Как всегда, приятно было встретиться с Клаудио Франчески, Томом Кирквудом, Сурешом Раттаном, Томасом фон Зглиницким, Томашом Фулопом, Калебом Финчем, Леонардом Хейфликом, Акилой Авивом, Натальей и Леонидом Гавриловыми. Новый состав Исполкома МАГГ оказался хорошо знакомым. Мне приходилось ранее встречаться с вновь избранными президентом МАГГ Бруно Веласом, вице-президентом Аланом Франко и казначеем Атанасом Бенетосом. Особенно запомнилась очень хорошая конференция по превентивной гериатрии на греческом острове Кос, где мы бурно обсуждали перспективы антивозрастной медицины. К. Франчески сказал мне на конгрессе, что наши работы по «Метформину» имеют очень большое значение и этот препарат является, наверное, лучшим на сегодня геропротектором. Действительно, из многих докладов, доложенных на заседаниях, посвященных роли инсулина и инсулиноподобного фактора-1 в старении, следовало, что узловой точкой старения является чувствительность к инсулину, и, соответственно, «Метформин» является оптимальным средством для продления жизни.

Европейская академия медицины старения

В конце 2009 года я получил письмо от Атанаса Бенетоса, с которым мы неоднократно встречались на различных конференциях по геронтологии, но особенно сблизились на конференции на сказочном греческом острове Кос в Эгейском море, где в сентябре 2005 года состоялся симпозиум по профилактической гериатрии. На симпозиуме я делал доклад по мелатонину. Там же в последний день состоялся круглый стол, на котором обсуждался вопрос об отношении к медицине антистарения. Докладчиками поручили быть мне и Алану Франко. Пришлось подготовить за вечер еще один доклад, положения которого были использованы при написании статьи «Медицина антистарения: мифы и реальность». Открывая письмо Бенетоса, я думал, что он пишет о необходимости своевременной уплаты Геронтологическим обществом РАН ежегодного членского взноса в МАГГ. Однако в письме Атанас приглашал меня прочесть лекцию на любую, по моему выбору, тему слушателям Европейской академии медицины старения, готовящей профессоров гериатрии для стран Евросоюза. Занятия слушателей академии проходят в небольшом швейцарском городке Сьоне, окруженном живописнейшими горами, в двух часах езды поездом от Женевы. Учебный цикл, на который меня приглашали, должен был состояться в конце июня. Я ответил Бенетосу, что готов прочесть на его выбор одну из трех лекций – старение и рак, мелатонин как геропротектор и антиканцероген (или «Метформин» в тех же аспектах). Ответ пришел быстро – руководители Школы предпочли лекцию по мелатонину. В Сьоне я провёл только вечер накануне моей лекции, на следующий день моя лекция была третьей. Прослушав две утренние лекции и еще одну лекцию, прочитанную после меня, я убедился в том, что уровень лекций, читаемых моими коллегами на Школах по геронтологии и гериатрии, которые мы совместно с Институтом старения ООН на Мальте регулярно проводим в Санкт-Петербурге на базе Городского гериатрического центра, подчас более высокий. Особенно заметна разница, когда лекцию читает исследователь, непосредственно работающий над проблемой, о которой он рассказывает, и совсем другое дело, когда лекцию читает университетский профессор, ведущий общий курс, но не работающий сам по теме своей лекции. Что мне очень понравилось в Сьоне, так это тридцатиминутные дискуссии после каждой лекции, а затем подытоживание услышанного и усвоенного за половину дня самими слушателями с оценкой качества лекций. Надо отдать должное «студентам»: они очень метко характеризовали лекции, отмечая как достоинства, так и недостатки, отдавая предпочтение лекциям исследователей. Такая «обратная связь», уверен, весьма полезна обеим сторонам.

Вечер я провел в Женеве в гостях у А. Сидоренко. После ухода в отставку с поста координатора Программы старения ООН он переехал из Нью-Йорка в Вену, где его ждала работа в одной из структур Европейской комиссии. Я узнал о том, что Сидоренко в это время будет в Женеве, буквально накануне своего вылета в Неаполь, где мне предстояла пересадка на корабль, идущий на Стромболи, и успел связаться с ним по электронной почте. Рано утром я улетел в Петербург, сохранив в душе самые теплые чувства от посещения Сьона, гор, вечерней прогулки по Женеве и, конечно же, от общения с Александром.

Болонья-2011

VII Европейский конгресс МАГГ проходил с 14 по 17 апреля 2011 года в Болонье (Италия). Из Питера на съезд прибыла большая команда Института биорегуляции и геронтологии. Основная группа остановилась в двух гостиницах, располагавшихся рядом с Центром конгрессов на окраине Болоньи. Гаянэ Сафарова по Интернету заказала себе отель недалеко от центра. Я взял в аэропорту такси, завез Гаянэ в ее отель и через пять-десять минут уже входил в свой номер в недорогом, но весьма комфортабельном отеле «Палас», спрятавшемся на улочке с милым названием виа Монте Граппа, в двух шагах от Пьяцца Маджоре и виа Индепеденца. На моей памяти я два или три раза останавливался в этом отеле.

Работа конгресса началась утром 14 апреля с доклада Алана Уолкера, который рассказывал о проекте FUTURAGE, осуществляемом Европейским союзом. В 19 часов стартовала церемония открытия конгресса. Около двух часов длились приветствия от официальных лиц Италии, города и университета Болоньи, научные доклады Байенса и президента Итальянского геронтологического общества Мелькиори. Наконец, Байенс объявил, что Исполком ЕРО МАГГ учредил три награды «За выдающиеся достижения в изучении старения и вклад в развитие геронтологической науки в Европе», в знак общественного признания заслуг и достижений геронтологов, а также с целью повышения престижа и значимости геронтологической науки. Премии по трём номинациям – биологии старения, клинической геронтологии и социальной геронтологии – будут вручаться раз в четыре года на очередном конгрессе, причем номинировать соискателей может любая страна-член ЕРО МАГГ, кроме страны, гражданином которой является номинант. Наконец, закончив объяснять всё это, Байенс объявил, что по биологии старения награда присуждена профессору В. Н. Анисимову (Россия). Я поднялся на сцену, получил увесистую коробку с красивой медалью и тяжелую доску с дипломом, которыми была отмечена моя почти сорокалетняя увлеченность геронтологией. Признаюсь, было приятно выслушивать искренние поздравления друзей. Затем награды по клинической геронтологии вручили профессору Марио Пассери (Италия) и по социальной геронтологии профессору Алану Уолкеру (Великобритания). Кстати, их номинировало наше Геронтологическое общество. Меня же по инициативе академика Н. Н. Кипшидзе номинировало Геронтологическое общество Грузии. Как потом стало известно, у меня было четыре конкурента, у Пассери – восемь, а у Уолкера – три. Все лауреаты были избраны единогласно. Уже совсем поздно, около десяти часов вечера, начался фуршет, на котором мне наговорили кучу комплиментов и поздравлений.

15 апреля был вечер, свободный от официальных мероприятий. Меня пригласила на ужин чета Франчески, и я провел замечательное время в их гостеприимном доме. Гостями были также обаятельнейший Димитрос Клетцас и Оливер Тиссан с супругой, а также младший сын Франчески Массимо с молодой женой.

Важным событием на конгрессе в Болонье стало избрание президента ЕРО МАГГ. Наше Геронтологическое общество выдвинуло кандидатуру В. Хавинсона. У него имелись шансы быть избранным ещё в 2007 году на конгрессе в Петербурге. Жан-Пьер Байенс, который в тот период возглавлял клиническую секцию, тогда обратился с просьбой поддержать его кандидатуру в президенты, поскольку у него приближался пенсионный возраст. При этом он обещал на следующих выборах поддержать Хавинсона. Мы пошли навстречу Байенсу, и на петербургских выборах В. Хавинсон был выбран председателем Биологической секции ЕРО МАГГ. Но когда подошёл срок выдвижения кандидатов на новый срок, Байенс «забыл» о своем обещании и начал энергичную избирательную кампанию. Такой поворот дела никак не устраивал наше общество. Большую активность в поддержку нашего кандидата проявили Д. Труази и А. Штакельбергер. Естественно, что предвыборный «штаб» Хавинсона, возглавляемый О. Н. Михайловой, ещё раз проявил свои лучшие качества и доказал свою эффективность. Рассылались письма с просьбой о поддержке всем президентам национальных обществ, проводились совещания и готовились агитационные материалы – программа кандидата и его CV непрерывно шлифовались и улучшались. Байенс явно недооценил конкурента, надеясь на безусловную поддержку «тяжеловесов» – Франции, Великобритании, Испании, Германии, Италии, имевших по три-четыре голоса. Он даже увеличил численность Бельгийского общества до 560 человек, чтобы получить еще один дополнительный голос, и тормозил прием в ЕРО МАГГ Казахстана, Киргизии и Белоруссии, тем самым уменьшая число голосов в пользу России. Хавинсон непрерывно контролировал ситуацию и расклад сил, который до самого дня выборов казался равным. Узнав, что болгарин И. Петров и президент Ассоциации геронтологии Туниса не могут приехать на конгресс из-за отсутствия средств, Хавинсон нашел способ обеспечить их участие в конгрессе. И вот наступил день выборов – 16 апреля. «Хитрая лиса» Байенс зачитал свою программу, затем выступил Хавинсон. Не дав никому из делегатов – членов Совета выступить в поддержку кандидатов (а такие выступления были подготовлены нашими сторонниками), Байенс приступил к процедуре голосования, попросив французов А. Франко – вице-президента МАГГ и своего друга экс-президента ЕРО МАГГ Р. Мулиа заняться подсчетом голосов. Никакого избрания счетной комиссии не было. Надо отдать должное Франко – он подошел ко мне и попросил помочь ему с Мулиа в подсчете голосов. Понятно, что Алан сохранял лицо, обеспечивая объективность счетной комиссии. Нужно было видеть лицо Байенса, когда Мулиа сообщил ему результаты голосования – 23 : 20 в пользу Хавинсона. Вечером в старинном Палаццо Ен Ренцо, расположенном в самом центре Болоньи, на Пьяцца Маджоре состоялся торжественный обед. Огромный зал с фресками начала XI века постепенно заполнялся гостями-участниками конгресса. Грустный Байенс поздравил всех с успешным проведением конгресса, а Хавинсона – с избранием. Новый президент ЕРО МАГГ поздравил всех, твердо пообещал неуклонно вести европейскую геронтологию к новым вершинам и поблагодарил Байенса за прекрасную организацию конгресса. Разошлись поздно. На следующий день после утренних сессий состоялась церемония закрытия конгресса. Праздник закончился. Впереди всем предстояло много работы.

Ионы Скулачёва

С выдающимся российским ученым – академиком РАН Владимиром Петровичем Скулачёвым мне посчастливилось не только познакомиться, но и длительное время сотрудничать. Впервые мы встретились на II Европейском конгрессе по биогеронтологии в Санкт-Петербурге в 2000 году, куда мы его пригласили прочесть пленарную лекцию по феноптозу – запрограммированной смерти особи, названной так Скулачёвым по аналогии с запрограммированной гибелью клетки – апоптозом. По-видимому, уровень конгресса удовлетворил Владимира Петровича, поскольку он легко согласился с моим предложением выступить с докладом на секции по биологии старения на II Съезде геронтологов и гериатров России, состоявшемся в 2002 году в Москве. Вскоре после съезда Скулачёв в свою очередь пригласил меня с докладом о старении и раке на свой знаменитый семинар, который он многие годы ведёт по четвергам в возглавляемом им Институте физико-химической биологии им. А. Н. Белозерского при Московском государственном университете. «Экзамен» был сдан, и когда В. П. Скулачёв приступил к реализации своего грандиозного проекта по изучению геропротекторных свойств препарата «SkQ1» («Ионы Скулачёва»), он пригласил нашу лабораторию участвовать в проекте.

По мнению В. П. Скулачёва, в работах по применению антиоксидантов в качестве геропротекторов было несколько существенных упущений. Во-первых, нужно использовать особые антиоксиданты, нацеленные на митохондрии – «энергетические станции» клетки, которые и продуцируют основное количество свободных радикалов – активных форм кислорода (АФК). Во-вторых, эти антиоксиданты должны быть безопасными, так как, взаимодействуя с АФК, молекулы антиоксиданта сами становятся радикалами. В клетке должен существовать эффективный и надежный механизм их нейтрализации. В-третьих, поскольку антиоксиданты обладают, как правило, прооксидантными свойствами, особенно в больших концентрациях, они должны быть эффективными в очень малых дозах. И, наконец, антиоксидант должен убирать не все АФК, а только образующийся внутри митохондрии при старении их избыток. В 1960–1970-х годах В. П. Скулачёв и его коллеги в МГУ проверяли справедливость хемиосмотической гипотезы Питера Митчелла, за которую тот получил Нобелевскую премию по химии за 1978 год. Гипотеза постулировала наличие разности электрических потенциалов в мембране митохондрий. Скулачёвым было установлено, что ионы фосфония, движимые электрическим полем на митохондриальной мембране, способны избирательно проникать в митохондрии. Американский биохимик Д. Грин в 1974 году назвал такие соединения «ионами Скулачёва». В начале 1970-х годов В. П. Скулачёв, Л. С. Ягужинский и С. Е. Северин предположили, что такие проникающие в митохондрии катионы могут быть использованы для доставки в них присоединенных молекул. Уже в конце 1990-х годов англичанин М. Мэрфи создал на основании этого подхода адресованный в митохондрии антиоксидант, присоединив к липофильному иону трифенилалкилфосфония токоферол (витамин Е). Но это вещество, как и его вариант, где витамин Е был заменен на убихинон, оказалось недостаточно эффективным в низких дозах.

В 2003 году В. П. Скулачёв с коллегами использовали пластохинон – вещество из хлоропластов растений (самого насыщенного кислородом места в живой природе) для синтеза вещества SkQ1, эффективность которого в сотни раз превышала активность предыдущих аналогов. В 2004 году В. П. Скулачёв познакомился с известным российским бизнесменом Олегом Дерипаской, в результате чего была создана компания «Митотехнология», которая ведет разработку препарата. Организация этого беспрецедентного в современной России проекта уникальна. Во главе стоит Наблюдательный совет МГУ, председателем которого является ректор МГУ академик В. А. Садовничий, а в состав входят деканы: биологического факультета – академик М. П. Кирпичников, факультета фундаментальной медицины – академик В. А. Ткачук, факультета биоинженерии и биоинформатики – академик В. П. Скулачёв, профессор О. С. Виханский из Высшей школы бизнеса и Совет директоров компании «Митотехнология». Был создан главный орган научного управления проектом – его Научный совет, в который, наряду с упомянутыми выше академиками, вошли лауреат Нобелевской премии по физиологии или медицине 1999 года директор лаборатории клеточной физиологии Рокфеллеровского университета в Нью-Йорке профессор Гюнтер Блобель (G. Blobel), президент РАМН, директор Российского онкологического научного центра им. Н. Н. Блохина РАМН академик М. И. Давыдов, вице-президент Шведской королевской академии наук профессор Барбара Кэннон (B. Cannon), директор Гематологического научного центра РАМН академик А. И. Воробьёв, декан биологического факультета Стокгольмского университета профессор Ян Недергаард (J. Nedergaard) и еще ряд известных российских и зарубежных ученых. Удостоился этой чести и я. В проекте участвуют более трёхсот человек из тридцати организаций, включая институты и университеты США, Швеции, Австрии, Израиля.

В нашей лаборатории были изучены геропротекторные и антиканцерогенные свойства препарата «SkQ1». В дозе 5 нмоль/кг он заметно уменьшал возрастную смертность мышей линии SHR, особенно в первую половину их жизни. При этом существенно снижалась заболеваемость и смертность от инфекций, замедлялось старение репродуктивной системы. В то же время препарат не оказывал влияния на развитие спонтанных опухолей молочной железы у мышей SHR и у трансгенных мышей HER2/neu,,,. Наши результаты были подтверждены исследованиями «SkQ1» на мышах разных линий в МГУ, Швеции и США, грибах-подоспорах и ветвистых рачках. Особенностью геропротекторного действия «SkQ1» является то, что не столько увеличивается максимальная продолжительность жизни, сколько улучшается ее качество.

В процессе работы регулярно проводились научные конференции – в Москве, Суздале, Стокгольме, на которых я познакомился с сотрудниками В. П. Скулачёва и многими российскими и зарубежными учеными из мало знакомой мне области – биоэнергетики. Я неоднократно бывал в гостеприимном доме Скулачёвых, из квартиры которых в одном из блоков главного здания МГУ на Воробьёвых горах открывается необыкновенный вид на Москву. Сотрудница нашей лаборатории Мария Юрова защитила прекрасную диссертацию по результатам исследования «SkQ1». В начале 2013 года была опубликована последняя наша работа по препарату. Доклинические испытания были полностью и успешно завершены.

Выборы в РАН • 2011

Далёкой весной 1988 года, когда я получил из американского издательства «CRC Press» свою книгу «Канцерогенез и старение» в двух томах и показал её Николаю Павловичу, он тепло поздравил меня и сказал, что теперь можно подумать о «член-коррстве». Так получилось, что в течение последующих десяти-пятнадцати лет вопрос о выдвижении моей кандидатуры на вакансию члена-корреспондента в РАМН не поднимался ни мной, ни руководством Института, ни Н. П. Напалковым. Мне было известно, что несколько раз в те годы безуспешно баллотировался в Академию медицинских наук В. М. Дильман, нескольких голосов недобрал до избрания К. М. Пожарисский, и я не считал себя достойным кандидатом. Лишь в 2000 году, когда В. Х. Хавинсон был избран в РАМН по специальности «геронтология», ко мне стали обращаться с вопросом, почему я не баллотировался и не баллотируюсь. Всё знающий В. Х. Хавинсон говорил мне, что «под лежачий камень вода не течёт», над проблемой надо планомерно и интенсивно работать.

Академик РАМН К. П. Хансон и сменивший его на посту директора член-корреспондент РАМН В. Ф. Семиглазов направляли в Бюро СЗО РАМН ходатайства о выделении вакансии члена-корреспондента РАМН по экспериментальной онкологии и представление на меня как достойного, по их мнению, кандидата на такую вакансию. Н. П. Напалков не только направлял такие бумаги Б. И. Ткаченко, возглавлявшему в те годы СЗО РАМН, но и лично беседовал с ним. Но, несмотря на неоднократные заверения в том, что меня хорошо знают и я «давно у них на примете», до объявления такой вакансии по СЗО РАМН дело не доходило.

Весной 2011 года с академиком РАМН Генрихом Александровичем Софроновым, руководившим отделом экологии НИИЭМ РАМН, который хорошо знал и ценил наши работы по световому режиму и раку, мы представили совместный доклад в Архангельске на крупной конференции по здоровью на Севере. Мы даже отправили письмо депутату Государственной Думы известному полярнику А. Чилингарову с предложением создать Национальную программу сохранения здоровья и профилактики преждевременного старения и рака в Арктическом регионе. Письмо подписал также академик РАН и РАМН М. И. Давыдов, бывший в то время президентом РАМН. В марте 2011 года внезапно умер Б. И. Ткаченко; Г. А. Софронов сменил его на постах директора НИИ экспериментальной медицины РАМН, председателя Бюро СЗО РАМН и вице-президента РАМН. Когда стало известно о предстоящих выборах в РАМН, я обратился к Г. А. Софронову с вопросом, как он отнесется к тому, если Институт онкологии снова обратится с ходатайством о выделении вакансии члена-корреспондента для меня. Он горячо поддер-жал эту идею и даже попросил заранее подготовить все необходимые бумаги, присовокупив к ним копии писем-ходатайств Н. П. Напалкова, К. П. Хансона и В. Ф. Семиглазова, которые у меня сохранились, что и было сделано.

В конце 2011 года сложилась необычная ситуация – практически в одно время предстояли выборы в РАН и РАМН. 17 августа 2011 года в газете «Поиск» было опубликовано объявление о выборах в РАН. До этого выборы состоялись лишь в 2006 году, когда я предпринял первую попытку баллотироваться. В тот год, как мне рассказали, я вышел во второй тур голосования и для избрания мне не хватило двух или трех голосов. Весной 2011 года в РАН было соз-дано новое Отделение физиологии и фундаментальной медицины (ОФФМ), отделившееся от Отделения биологических наук (ОБН). В ОФФМ создали две секции – физиологии и фундаментальной медицины. В последней состоят, главным образом, директора крупнейших клинических институтов – от Е. И. Чазова, А. И. Воробьёва и М. И. Давыдова до И. И. Дедова и Ю. С. Сидоренко. В секцию физиологии входят не только директора академических институтов физиологического профиля, но и известные ученые. Мне всегда представлялось очевидным, что репутация ученого определяется вовсе не званиями и наградами, а его реальным вкладом в науку. В секции физиологии ученых, с именем которых можно было связать то или иное научное направление, – безусловное большинство.

В объявлении было указано, что по специальности «физиология» выделено три вакансии членов-корреспондентов; по специальностям «физиология клетки» и «физиология эндокринной системы» – по одной вакансии. Я узнал о предстоящих выборах 20 июня в Интернете, так как «Поиск» в Петербург приходил всегда на неделю позже, чем в Москву. 21 июня в нашем Институте должно было состояться последнее перед отпускным периодом заседание Ученого совета, на котором еще можно было пройти процедуру тайного голосования по выдвижению кандидатуры претендента на вакансию. Я позвонил Г. А. Софронову, который в ответ на мой вопрос, могу ли я подать документы также и в РАН, заверил, что одно другому не мешает.

Нужно сказать, что новый директор Института онкологии профессор А. М. Беляев, к которому я обратился, попросив Институт выдвинуть меня кандидатом на объявленную вакансию, без лишних слов поддержал мое выдвижение. Благодаря компьютеру у меня сохранились все заготовки для нужных бумаг с выборов 2006 года, 21 июня наш Учёный совет практически единогласно (24 – за, один недействительный, против – нет) выдвинул мою кандидатуру на вакансию члена-корреспондента РАН по «физиологии».

1 сентября 2011 года, День знаний. Стало известно, что накануне было заседание президиума СЗО РАМН. Выделили четыре места академиков и семь вакансий членов-корреспондентов, среди которых специальностей «онкология» или «геронтология» не было. Сказали, что кандидатуры тех, кто подал документы на баллотировку в РАН, даже не рассматривали. Может быть, это и правильно.

19 декабря 2011 года, накануне открытия сессии Общего собрания РАН, состоялось заседание секции физиологии ОФФМ РАН. Я работал в своем кабинете в лаборатории, когда примерно в 14 часов раздался телефонный звонок. Некто с пафосом в голосе спросил, может ли он поговорить с членом-корреспондентом РАН Владимиром Николаевичем Анисимовым? Я растерянно ответил, что Анисимов у телефона, но не член-корреспондент… «Член, член, поздравляем с избранием, – уже знакомым голосом сказал Святослав Иосифович Сороко. – Вас только что избрали». Так я узнал о своем избрании в РАН.

С избранием меня тепло поздравили сотрудники нашей лаборатории, коллеги и друзья по Институту и Геронтологическому обществу, дирекция Института. Объявляя на утренней конференции об этом событии, заместитель директора А. М. Щербаков даже отметил, что это второй случай в истории Института, когда его сотрудник избирался в «большую» Академию (как называли АН СССР, ставшую затем РАН, в отличие от Академии медицинских наук – АМН СССР, ставшей РАМН). В 1939 году был избран членом-корреспондентом АН СССР Н. Н. Петров – основоположник отечественной онкологии и основатель нашего Института. И вот, спустя 72 года, членом-корреспондентом РАН избран В. Н. Анисимов. Щербаков ещё что-то говорил хорошее обо мне. Но мне-то точно было известно, что обязан избранию в Академию исключительно старинному креслу мореного дуба, на котором сидели и очень много работали член-корреспондент АН СССР и академик АМН СССР Н. Н. Петров, академик РАМН Н. П. Напалков, выдвигавшийся в члены-корреспонденты РАМН и только по недоразумению не ставший им К. М. Пожарисский и последние четверть века – ваш покорный слуга.

Точка невозврата?

III Съезд геронтологов и гериатров России состоялся в Новосибирске с 24 по 27 октября 2012 года. Мы с И. А. Виноградовой прилетели в Новосибирск на сутки раньше – хотелось посмотреть новый барьерный виварий, построенный при Институте цитологии и генетики СО РАН в знаменитом Академгородке. Там же мне предстояло прочитать публичную лекцию, о чём мы заранее списались с профессором Натальей Гориславовной Колосовой. Виварий превзошёл мои ожидания: всё оборудование было самое новейшее, клетки с индивидуальной вентиляцией, стерильный блок для бестимусных мышей, компьютерный томограф для лабораторных животных вызывали восхищение и, признаюсь, зависть – нам бы такой виварий! Водивший нас заведующий был явно доволен произведенным впечатлением. Мне показалось, что виварий еще не загружен на полную мощность, и я поинтересовался планами его использования, в частности для доклинических испытаний новых лекарственных препаратов. В огромной стране за последние двадцать лет почти под корень извели всю фармацевтическую промышленность, и её возрождение немыслимо без наличия сертифицированных по международным требованиям вивариев.

– Это мы сможем делать, если будут заказы от фирм, – последовал меланхоличный ответ.

– А есть ли специалисты по таким испытаниям?

– Подготовим, если понадобятся.

«Не очень убедительно. Такой опыт нарабатывается десятилетиями», – подумал я и еще раз порадовался за новосибирцев, что у них такой замечательный виварий.

Актовый зал Института цитологии и генетики СО РАН, вмещавший около трёхсот человек, был переполнен. Надеюсь, привлекло название лекции: «Утехи геронтологии, или Есть ли у нас средство от старости?». Собственно, первоначально лекцию я назвал как обычно: «Современные представления о природе старения», но Наталья Гориславовна передала мне просьбу руководителей лектория дать более привлекательное название. Говорил я почти полтора часа. Ещё минут сорок заняли ответы на вопросы. После лекции нас принял директор института академик Н. А. Колчанов, однокурсник А. А. Романюхи. Затем поехали ужинать домой к Н. Г. Колосовой, познакомились с её симпатичным мужем-математиком и дочерью. Нашлась гитара, даже немного попели. Пожалуй, этот день был самым приятным за всю поездку.

Сам же съезд в Новосибирске оставил ощущение полного дежавю… Минздрав и РАМН убедительнейшим образом продемонстрировали свое отношение к геронтологии, не прислав на съезд ни одного представителя, хотя бы чиновника в ранге директора департамента. Как тут не вспомнить ответ в то время (октябрь 2010 года) министра здравоохранения Татьяны Голиковой на замечание Дмитрия Медведева относительно увеличения продолжительности жизни в стране. Министр здравоохранения (?!) сказала, дословно: «У нас количество людей, которые находятся за границей пенсионного возраста, тоже, к сожалению, растёт. Но, с одной стороны, это – к сожалению, а с другой стороны, это означает, что мы должны очень чётко представлять себе, как будет развиваться инфраструктура, обеспечивающая этих граждан». Татьяна Голикова сожалеет о том, что несколько десятков миллионов людей живы. Россия по продолжительности жизни на 146-м месте в мире, но и это слишком высокий показатель для министра здравоохранения. Сегодня Голикова – советник президента страны… За годы её руководства российской медициной в стране не осталось ни одного (!) специализированного научно-исследовательского института. НИИ геронтологии Минздрава РФ потерял свою самостоятельность и теперь является филиалом Российского научно-исследовательского медицинского университета им. Н. И. Пирогова – НКЦ геронтологии. Утратил статус Самарский НИИ «Международный центр по проблемам пожилых», которому вернули его прежнее название Областного клинического госпиталя ветеранов войн. Закончилась лицензия и лишился статуса при Северо-Западном отделении РАМН Санкт-Петербургский институт биорегуляции и геронтологии.

Но вернёмся в Новосибирск к съезду. Как когда-то в 1999 году на съезде в Самаре, В. Н. Шабалин и О. Г. Яковлев провели через голосование старую идею создания новой Российской ассоциации геронтологов и гериатров, которая, мол, объединит практических врачей-гериатров и за два года выполнит поручение нашего президента довести ожидаемую продолжительность жизни до 74 лет. Наши с Хавинсоном и немногочисленными биологами попытки объяснить делегатам съезда, что дедушка Крылов уже давно описал пример безуспешности рассаживания непрофессиональных исполнителей (осёл, козёл, мартышка и косолапый мишка) по-новому как способа решить конкретную задачу, услышаны не были. Президентом Ассоциации избрали академика РАМН В. Н. Шабалина. Владимир Николаевич прочел пленарную лекцию «Фундаментальные механизмы старения», в которой выдвинул новую теорию старения и передачи накопленной за долгую жизнь ценнейшей информации от умерших особей потомкам. Делегаты съезда весьма неоднозначно оценили теорию президента новорожденной Ассоциации: рукоплескало подавляющее большинство делегатов съезда – главных врачей госпиталей ветеранов войн, доцентов и профессоров медвузов нашей необъятной страны. Упоминанием «святой троицы» («отца и сына и святаго духа» в виде электромагнитной волны), посредством которой реализуется передача накопленной индивидом за всю жизнь информации через пищеварительный канал в ноосферу для усвоения будущими поколениями, он окончательно лишил дара речи немногочисленных биологов, которые и без того подавленно молчали во время лекции. Растерянной выглядела довольно большая когорта аспирантов и ординаторов, никогда не слышавших о столь дерзновенных прорывах отечественной академической мысли в ноосферу. Объективности ради процитирую услышанный мной комментарий одной симпатичной аспирантки на новую концепцию: «Лысенко отдыхает!» Мне, к сожалению, не удалось установить названия вуза или НИИ, где окопались еще не окончательно усвоившие новые идеи преподаватели и профессора, отравляющие неокрепшие головы научной молодежи космополитическим дурманом… А поскольку симпатичных девушек у нас везде много, я не нашел той, которая заронила во мне робкую надежду, что точка невозврата еще не пройдена…

Вот как написала в заметке о съезде, опубликованной в «Вестнике Геронтологического общества» № 9–10 за 2012 год, профессор Н. Г. Колосова:

«Самым удивительным событием на съезде, особенно поразившим аспирантов и студентов Новосибирского государственного университета и вызвавшим у них множество недоуменных вопросов, стала пленарная лекция академика РАМН В. Н. Шабалина, посвященная фундаментальным механизмам старения. Осталось непонятным, на чем основано утверждение, что "живая материя создается из атомов, которые на определенном этапе эволюции получили коммитацию на формирование органических структур". И, тем более, как, владея знаниями хотя бы в объеме школьного курса биологии, воспринимать заявление о том, что “белковая молекула, синтезированная клеткой, представляет собой информационный блок, в структуре которого сосредоточены все основные сведения о данной клетке”? Как понимать такие, например, утверждения докладчика:

– "Жизнь – это высший вид движения материи, а важнейшим элементом этого движения является старение".

– "Старость обеспечивает защитно-приспособительные процессы, направленные не на сохранение организма, а на сохранение его отдельных элементов, несущих специфическую информацию, важную для дальнейшего эволюционного развития живой материи. Данные информационные структурные элементы встраиваются в ткани вновь возникающих организмов, учитываются ими, совершенствуются и передаются далее по эстафете эволюции".

– "Глобальность проблемы старения состоит в том, что стареет не только индивид и не только биологический вид, а вся биосфера в целом".

– "Молекулы „разговаривают” между собой с помощью волновых процессов. С помощью этих процессов они узнают друг друга, обмениваются информацией, определяют формы межмолекулярных контактов".

– "Быстротекущий процесс изомеризации является важнейшим отличительным признаком живого от неживого".

– "В итоге своих поисковых исследований белковая молекула… выбрасывается в общую биосферу как информационный квант для использования другими организмами преимущественно через пищевой канал передачи информации".

– "Старение и смерть – механизм перехода фрагмента живой материи из обособленной (индивидуализированной) фазы развития в фазу интегрированного развития биосферы".

– "Смерть есть момент слияния человека с праосновой бытия".

Прямо скажем, весьма нетривиально для XXI века. Будет что обсудить на семинарах!»

Невозможно отделаться от ощущения, что мы возвращаемся если не в Средневековье, то уж, наверное, в не столь отдаленные приснопамятные времена, когда громили отечественную генетику и кибернетику, обозвав их «лженауками», клеймили всяческих вейсманистов-морганистов и мухолюбов-человеконенавистников, но изучали труды О. Б. Лепешинской и Т. Д. Лысенко. Мысль о «точке невозврата» в российской науке последнее время меня посещает всё чаще и чаще. За пятьдесят лет, прожитых мной в науке и фактически в одном Институте, многое изменилось. Мы живем в другой стране, в другом городе, среди других людей. Изменилось отношение государства и общества к науке. В 60–70-е годы прошлого века её престиж в стране был как никогда высок. Это определялось не только выдающимися успехами советской науки – спутниками, полетом Гагарина, но и всей атмосферой общества и общественного сознания. В литературе и искусстве героями были ученые. «Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых!» – неслось из репродукторов во время демонстраций на революционные праздники. Бестселлерами были «Искатели» и «Зубр» Д. Гранина, «Белые одежды» и «Не хлебом единым» В. Дудинцева, «Открытая книга» В. Каверина. В театре шли пьесы «Иду на грозу», «Физики», в кино – «Девять дней одного года», «Дорогой мой человек». Быть ученым было престижно. Государство стимулировало приток талантливой молодежи в науку. Зарплата младшего научного сотрудника – кандидата наук тогда в два раза превышала зарплату врача. Конкурсы в аспирантуру были огромными. Стать младшим или старшим научным сотрудником было мечтой многих пришедших в науку в те годы.

Где-то в середине 1990-х годов решили повысить зарплату ученым-клиницистам, как это было сделано в медицинских вузах, когда сотрудники клинических кафедр получали на 75 % больше своих коллег, работавших на теоретических кафедрах. Когда К. П. Хансон на учёном совете рассказал об этом, я с места задал ему вопрос: «Что ж, экспериментаторы у нас теперь люди второго сорта?» Он моментально отреагировал: «У вас, Владимир Николаевич, мания величия. Мы – экспериментаторы – люди не второго, а третьего, если не четвертого сорта!» Тогда это было только начало «опускания» науки. Сейчас в старейшем онкологическом институте страны (недавно отметили 85-летие со дня основания) зарплата старшего научного сотрудника – кандидата наук не превышает зарплату санитарки в клинике Института. И это с надбавками за вредность и научную степень! Большинство научных сотрудников клинических подразделений Института оформлены на полставки на врачебные должности, чтобы получать более-менее приличную зарплату. В то же время зарплата необыкновенно расплодившихся сотрудников бухгалтерии и вспомогательных отделов, занимающихся закупками и обслуживанием, превышает в два-три раза зарплату клиницистов… По сообщениям прессы, в нынешних университетах диапазон зарплат от 850 тысяч рублей в месяц у ректора до 18 тысяч рублей – у доцента, что неизбежно порождает коррупцию. Неудивительно, что в аспирантуру и вообще в теоретическую и экспериментальную науку молодежь не идет.

В 60–70-х годах прошлого века, когда студентом я пришел в Институт онкологии, он, безусловно, представлялся мне храмом науки. В нём работали выдающиеся клиницисты – академик АМН СССР А. И. Серебров, члены-корреспонденты АМН СССР А. И. Раков, С. А. Холдин, Р. И. Вагнер, профессора Р. А. Мельников, Ю. В. Петров, Я. В. Бохман, И. Д. Нечаева, Л. Ю. Дымарский, В. И. Столяров, М. Л. Гершанович, И. А. Фрид. В экспериментальном секторе Института блистали Н. В. Лазарев, П. П. Дикун, В. М. Дильман, Г. Б. Плисс, С. Ф. Серов, В. А. Филов, членкор, затем академик АМН СССР Н. П. Напалков. Немного не застал я основателя и первого директора Института члена-корреспондента АН СССР и академика АМН СССР Н. Н. Петрова, академиков АМН СССР М. Ф. Глазунова, Н. Г. Хлопина, приглашенных при организации Онкологического центра в Москву академиков АМН СССР Л. Ф. Ларионова и Л. М. Шабада. Позднее пришли И. Ф. Сейц, сменивший его на посту руководителя отдела молекулярной онкологии К. П. Хансон, уже во время работы в нашем Институте избранный в РАМН. Это были ведущие специалисты страны, хорошо известные за рубежом. Портреты ушедших учителей смотрят со стен большого конференц-зала на нас, как бы вопрошая: «Что вы, нынешние, сделали для Института и науки?»

В те годы, которые впоследствии почему-то окрестили годами застоя, в экспериментальном секторе Института работали более двухсот человек. Институт оснащался самым современным оборудованием. Так, в нашей лаборатории появились автоматы для гистологической проводки и заливки тканей, самые лучшие на то время санные микротомы и замораживающий микротом фирмы «Райхерт», микроскопы этой же фирмы и фирмы «Лейтц» с фотонасадками для макро- и микрофотосъёмки, коллекторы фракций «Бекман», центрифуги и так далее. Виварий был до предела заполнен тысячами лабораторных крыс и мышей, в опытах использовались собаки, кролики, хомячки, морские свинки, куры, даже бараны. В лаборатории вирусологии установили новейший японский электронный микроскоп. В лаборатории эндокринологии был оборудован самый лучший в городе радиоизотопный блок для радиоиммунологического определения гормонов, на самом современном уровне была оснащена лаборатория биохимии. Но за последние тридцать лет я не помню случая, чтобы мы могли бы «без боя» приобрести какой-либо нужный прибор или даже простые клетки для животных. Сегодня, чтобы купить десять мышиных клеток, нужно подготовить листов пятьдесят разных документов, объявить тендер, то есть конкурс фирм-поставщиков, при этом в самом оптимальном случае клетки поступят через полгода. По какой-то идиотской (иначе не назовёшь) инструкции Институт не может закупить для науки лабораторных мышей и крыс более чем на 100 тысяч рублей в квартал, что едва хватает на триста-четыреста голов. Как отмечали в своих недавних предвыборных программах и выступлениях академики Ж. И. Алферов и В. Е. Фортов, бюрократизм, волокита, бумаготворчество и безответственность, мелочная опека и диктат малоквалифицированного чиновника превратились в проблему национального масштаба. Ну, скажите, кому нужны ежеквартальные отчеты всех вузов и НИИ с обязательным приложением оттисков опубликованных в течение квартала статей? Кто-нибудь в Минобрнауки читает эти отчеты и статьи? В Минздраве Департамент инновационной политики и науки до недавнего времени возглавлял молодой человек, окончивший Московский энергетический (!) институт. Наверное, он неплохой менеджер, но способен ли он, не имеющий ни медицинского, ни биологического образования, оценить результаты секвенирования генов или нового метода лечения рака, перспективы вновь синтезированного фуллерена или рапалога? В новой структуре Минздрава уже нет Департамента науки, но появился новый, с загадочным для медиков названием «Департамент научного проектирования». Вот и требуют каждые три месяца с нас сведения о числе опубликованных статей, импакт-факторы, индексы цитирования и Хирша, складывают, делят на число сотрудников и квадратные метры площади лабораторий и аудиторий – и думают, что управляют наукой…

У меня скопилась целая коллекция писем из Минздрава с просьбами в кратчайшие сроки дать заключение по предложениям неимоверно расплодившихся изобретателей универсальных средств от рака, очередных эликсиров молодости и верных методов обретения бессмертия. Если бы чиновники Минздрава хоть немного смыслили в медицине или биологии, то не загружали бы специалистов этим бредом, поскольку уже при беглом взгляде на эти писания становится ясно, что самое подходящее для них место – в корзине для мусора. В этой же папке лежит письмо на моё имя, подписанное вышеупомянутым руководителем минздравовской науки, с просьбой – ни много ни мало – «представить программу по развитию геронтологии и гериатрии в Российской Федерации». И это при том, что подготовленная Геронтологическим обществом программа, визированная им же за пару лет до этого, ушла в аппарат Председателя Правительства и Администрацию Президента и лежит без движения. Забыли о ней, что ли?

Когда меня в 1987 году избрали руководителем лаборатории, в ней по штатному расписанию числились 27 человек. Примерно столько же сотрудников насчитывали лаборатории химических канцерогенных агентов, биофизики, эндокринологии, фармакологии и токсикологии, патоморфологии, биохимии. Работа кипела до глубокого вечера. Обычным делом было возвращаться из Песочного на электричке в 22.20. Все эти годы Минздрав последовательно проводил политику сокращения численности научных сотрудников в экспериментальном секторе. В 2000 году в Институте были созданы отделы. В отдел патоморфологии входили лаборатории патологической анатомии с прозектурой и цитологии, в отделе биологии опухолевого роста были лаборатория молекулярной онкологии с группой цитогенетики и лаборатории онкоэндокринологии и онкоиммунологии. Отдел фармакологии и токсикологии состоял из лаборатории онкофармакологии, генетической токсикологии, предклинических испытаний и органического синтеза. Наконец, в отдел канцерогенеза и онкогеронтологии входили лаборатория канцерогенеза и старения, онкоэкологии, химических канцерогенных агентов и виварий. За десять последующих лет Институт лишился лабораторий онкоиммунологии, органического синтеза, генетической токсикологии, химических канцерогенных агентов. К середине 2013 года в экспериментальном секторе осталось три отдела, включавшие шесть лабораторий. В моем отделе теперь только лаборатория канцерогенеза и старения, в которую влились уцелевшие сотрудники лабораторий онкоэкологии, канцерогенных агентов и онкоиммунологии, а также лаборатория химиопрофилактики рака и онкофармакологии. Разрушены целые научные школы и прекращены исследования по многим успешно развивающимся научным направлениям. Всего в моей родной лаборатории сейчас около двадцати пяти человек, из них одиннадцать научных сотрудников. Работают и живут за рубежом мои сотрудники и ученики: в Великобритании – Н. Жуковская и А. Локтионов, в США – И. Алимова, Д. Батурин, А. Михеев и С. Мусатов, в Канаде – М. Сигнаевский, в Швейцарии – М. Соловьев, в Швеции – Б. Лобов, в Италии – Л. Алиякпарова, ушли из науки Е. Муратов, Г. Осипова, Т. Пискунова, Н. Заварзина, Г. Веснушкин, О. Жукова, В. Войтенков.

В связи с этими рассуждениями вспоминается один довольно забавный эпизод. Как-то возвращался я вечером из бассейна, куда ходил плавать, и во дворе своего дома встретил соседа по подъезду О. И. Кутузова, в прошлом знаменитого баскетболиста, члена сборной СССР, а ныне профессора ЛЭТИ, который выгуливал свою старую таксу. Поздоровавшись, он обратился ко мне с такими словами: «Вот были мы с вами, Владимир Николаевич, профессорами при советской власти. Получали по 500 рублей в месяц и были зажиточными людьми. А теперь я совмещаю в ЛИТМО на полставки, веду репортажи по телевидению, и я нищий». Тут через двор пробежала бездомная дворняга. «А вот и ответ на ваши слова, Олег Иванович, – нашелся я. – При советской власти мы с вами были, как ваша такса – сытые, ленивые, но на коротком поводке. А у этой дворняги не каждый день сахарная косточка, зато она свободна!»

Конечно же, свобода у дворняг и учёных сегодня весьма и весьма относительная. Невостребованность науки и откровенное пренебрежение власти к её «двигателям» – учёным, нищенская зарплата дают нам «свободу» выбора – либо эмигрировать в страну, где наука ещё в почёте, либо уйти во внутреннюю эмиграцию – в фармацевтические фирмы, бизнес, в другие сферы деятельности. Уход, вернее, исход из науки наиболее активных и способных к адаптации молодых исследователей просто запрограммирован. Самое страшное, что теряется преемственность, разрушаются научные школы. «Жаль мне только то, что нить прервётся. Апоптоз в науке, апопто…».

Опубликованную в 2003 году издательством «Наука» монографию «Молекулярные и физиологические механизмы старения» я завершил следующим пассажем:

Весной 1907 г. в своем предисловии к первому изданию «Этюдов оптимизма» И. И. Мечников писал: «Наука в России переживает продолжительный и тяжелый кризис. На науку не только нет спроса, но она находится в полнейшем загоне». С сожалением приходится констатировать, что в сегодняшней России ситуация мало чем отличается от той, что была в начале XX века. Как заметил в 1999 г. на праздновании 275-летия Российской академии наук другой россиянин, нобелевский лауреат А. И. Солженицын: «Ещё никогда за три века своего существования на Руси наука не была покинута в таком пренебрежении и даже нищете». И всё же И. И. Мечников назвал свою книгу оптимистично. Бурное развитие геронтологии в нашей стране в последние годы позволяет и нам с оптимизмом смотреть в будущее.

При переиздании монографии в 2008 году оптимизма у меня было уже меньше, но я всё же оставил последнюю фразу в приведенной выше выдержке. Прошло еще пять лет, надежды на перелом ситуации практически не осталось. Символично, что на состоявшейся в Москве в конце мая 2013 года сессии Общего собрания РАН, посвященной отчету за предыдущее пятилетие и выборам нового президента РАН, руководство страны было представлено такой одиозной фигурой, как бывший министр Минобрнауки А. Фурсенко, который покинул заседание сразу после доклада Ю. С. Осипова. У президента страны, председателя правительства, многочисленных вице-премьеров, видимо, были более важные дела, чем встреча с научной элитой страны, крайне озабоченной состоянием науки в стране. Руководители страны неоднократно в своих выступлениях заявляли о необходимости поддержки науки, увеличении её финансирования, обновлении и укреплении приборной базы и так далее. Знаковым событием было выступление Президента Российской Федерации В. В. Путина на сессии Общего собрания РАН в мае 2012 года, вселившее надежды на изменение ситуации в науке. Но, как гласит один из законов Чизхолма: «Если вам кажется, что ситуация улучшается, значит, вы чего-то не заметили»… Какие же меры были предприняты для исправления критической ситуации в науке?

«Заграница нам поможет!» Как когда-то при создании в России Академии наук, решено было пригласить ведущих зарубежных ученых, а также соотечественников, успешно работающих в западных университетах, для возрождения российской науки. Для реализации такой идеи были учреждены мегагранты по 150 миллионов рублей на три года на каждый проект. 50 миллионов рублей в год – это очень даже приличные деньги, особенно если сравнить их с размерами грантов РФФИ (в среднем 350–500 тысяч рублей в год). Предполагалось, что западный учёный или даже бывший наш соотечественник создаст передовую высокотехнологичную лабораторию в российском университете, она поднимет, усилит и обеспечит процветание этого университета, который заморский гость облагодетельствует своим присутствием. Не берусь судить в целом об успешности этого грандиозного проекта, остановлюсь лишь на том, с чем пришлось иметь дело лично. Мне присылали неоднократно проекты мегагрантов на экспертизу. Некоторые были очень даже неплохи, некоторые – слабее. В общем, ситуация, типичная для любых грантов того же РФФИ, которые я рецензирую уже более пятнадцати лет.

Имея возможность сравнивать, не могу не выразить своего удивления, почему не менее сильные заявки в РФФИ финансируются в двадцать и более раз меньшими суммами? Почему бы не поддержать нормальным по сумме грантом учёных, постоянно работающих и живущих в России и вопреки всему имеющих публикации и результаты международного уровня? Как здесь не вспомнить остроумное высказывание известного ленинградского цитолога В. Я. Александрова, который заметил, что в нашей стране есть учёные условные и безусловные: условным нужно создавать условия, чтобы они работали, а безусловные работают в любых условиях.

Другим аспектом проблемы является законодательство, а точнее, пресловутый закон № 94 «О закупках» (Федеральный закон РФ от 21 июля 2005 г. № 94-ФЗ «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд»), буквально парализовавший нормальный процесс материально-технического снабжения научных исследований в России. Об этом столько уже писалось и говорилось, что остается совершенно непонятным, почему этот закон до сих пор не отменен. «Видимо, весьма влиятельные его апологеты имеют своей целью окончательно удушить ещё работающие группы учёных. Другого объяснения этой абсурдной ситуации я не вижу», – сказал мне мой старинный приятель, живущий и работающий уже много лет в Стокгольме, выигравший мегагрант для работы в МГУ.

Еще одной «новацией» современной научной жизни России является проект «Сколково», который, несмотря на массированную поддержку массмедиа и колоссальные финансовые вливания, не только не дал каких-либо реальных результатов, но уже заслужил насмешливое прозвище «Сколько вам» и репутацию «черной дыры», в которой эти вливания без следа исчезают. Неудивительно, что поисками ответа на этот вопрос занимаются следственные органы. До сих пор нет также вразумительного объяснения загадке: почему нужно создавать на пустом месте новый центр, в то время как такие наукограды, как Пущино, Черноголовка, Дубна, Зеленоград, новосибирский Академгородок, со своими сформировавшимися научными школами и весьма квалифицированными специалистами, едва сводят концы с концами и борются за выживание.

Не нахожу ответа ещё на ряд вопросов.

Почему выведен из состава РАН такой центр передовой науки, как Петербургский институт ядерной физики РАН, зачем он включен в состав Курчатовского центра?

Почему директор «Курчатника», расположенного в Москве, стал деканом физического факультета Санкт-Петербургского государственного университета и баллотировался на должность директора Института кристаллографии РАН?

Почему нужно было объединять Санкт-Петербургскую медицинскую академию последипломного образования и Санкт-Петербургский медицинский университет им. И. И. Мечникова в монструозный МАПОСАН (МАПО и СанГиг), как немедленно окрестили этот гибрид – вернее, химеру?

Почему за последние несколько лет мой родной Институт онкологии им. Н. Н. Петрова (как, впрочем, и все НИИ страны) многократно менял свое официальное название, то сменяя ведомственную принадлежность (Минздрава, Минздравпрома, Минздравсоцразвития, Росздрава, Росмедтехнологии), то приставляя к названию жуткие аббревиатуры (ФБГУ, ФГУ, ГУН), то убирая звание «проф.» перед именем Н. Н. Петрова? Ведь каждый раз приходилось менять устав Института, печать, банковские реквизиты и счета. И это – по всей стране! (Год назад наш институт переименовали в 9-й раз: теперь мы ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр онкологии им. Н. Н. Петрова» Минздрава России).

Зачем Институту нужно отчитываться перед Минздравом по научным темам ежеквартально, а не раз в год? Хочется верить, что Минздраву известно, что если посадить рядом девять беременных женщин, ребенок за один месяц не родится.

Почему ВАК из независимой Высшей аттестационной комиссии при Совмине превратился в департамент Минобрнауки и его возглавлял не известный ученый, а аферист?

Почему власти закрывают глаза на то, что в переходах метро, в рекламных газетах и в Интернете свободно предлагаются дипломы об окончании любых вузов, дипломы кандидатов и докторов любых наук, а законом установлен лишь трехлетний срок признания таких дипломов недействительными?

Почему в нашем Институте заработная плата высококвалифицированных специалистов – кандидатов и докторов наук – меньше зарплаты дворника или вахтёра в любой конторе? И почему входящую в эту нищенскую зарплату надбавку за учёную степень собираются отменить?

Почему Министерство образования и науки собирается отменить институт соискательства и допускать к защите диссертации лишь после обучения в аспирантуре?

Увы, список таких недоумённых вопросов продолжает расти…

Пройдена ли точка невозврата?

Лекция по истории российской науки

Среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные.

Иван Бездомный

 

Ф. М. Достоевский это слово придумал —

Обидеть друзей он, наверно, не думал.

В те времена слишком мало их было,

Царская власть их не очень любила.

Вождь революции всё же был прав,

Интеллигентов прослойкой назвав.

Крепкое слово по-русски прибавил

И пароходом к соседям отправил.

Друг всех учёных, отец всех наук,

Очень ценил интеллекты и знание.

ГУЛАГом лечил от творческих мук.

Шарашка была высочайшим признанием.

Лысый мечтатель – знаток кукурузы,

Тот понимал – интеллект – не обуза.

Науку поддерживал высшего класса

И непечатно клеймил пидарасов.

Холил науку пятизвёздный герой,

Но недолюбливал интеллигентов.

С глаз хорошо бы убрать их долой!

И для начала сослал диссидентов.

Но не успел извести всю прослойку —

Меченый начал свою перестройку.

Рухнули стены, границы открыли,

Тут же на Запад мозги все уплыли.

Двадцать лет минуло, но до науки

Всё не доходят властителей руки.

Полностью вывелись интеллигенты,

Если остались, то меньше процента.

Нет их почти, но не видно прогресса.

Причину открыла нам жёлтая пресса:

Самые умные всё же остались.

Вам они, случаем, не попадались?

 

Юбилей МАИР

В мае 2015 года МАИР праздновал свое 50-летие, на которое были приглашены как работавшие в нём в разные годы, так и активно сотрудничавшие с ним учёные. Пришло такое приглашение и мне. На торжественном мероприятии, посвященном славному юбилею, с докладом об истории и будущем МАИР выступил его директор К. Вайлд. Неожиданными были последующие выступления принцесс Марокко и Иордании, состязавшихся в красоте, нарядах и красноречии. Впрочем, оба доклада были вполне научными и прочитаны на хорошем английском языке. Завершил научную часть церемонии доклад президента Национального института рака Франции А. Бузин о перспективах профилактики рака. Затем с приветствиями выступили председатель Руководящего совета МАИР М. Пальмер и помощник Генерального директора ВОЗ Олег Честнов, сменивший на этом посту Н. П. Напалкова. Во время фуршета, последовавшего за официальной церемонией, мы познакомились. Он очень тепло отозвался о деятельности Николая Павловича в ВОЗ. От него я узнал, что Россия возобновила взносы в МАИР и Минздрав планирует расширять сотрудничество с этим замечательным учреждением. Дай-то Бог! Заметив, что я беседовал с Честновым, ко мне подошли две дамы, представившиеся сотрудниками Министерства здравоохранения РФ. Они поинтересовались, каким образом я попал на это мероприятие без ведома Минздрава, и были удивлены мои ответом. Видимо, они лишь в общих чертах знали, что наша страна сотрудничает с МАИР, а история, характер и детали этого сотрудничества были им неведомы. Было трогательно пообщаться со старыми друзьями – Хельмутом Барчем, Руджеро Монтесано, Джерри Райсом, Т. Куроки. Тепло прошла беседа с Кристофером Вайлдом, с которым мы знакомы со времени моего первого визита в МАИР в 1982 году, когда Крис работал вместе с А. Лихачевым в лаборатории Р. Монтесано. Кстати, к юбилею был приурочен выход весьма объемистой и прекрасно иллюстрированной книги «Международное агентство по изучению рака: Первые 50 лет», которую дарили на выходе из мэрии каждому участнику этой встречи. Я выпросил еще один экземпляр книги для библиотеки родного института, пожелаем успехов Агентству в его последующие 50 лет и доброго сотрудничества с ним российских онкологов.

О научной корректности

Н. П. Напалков всегда требовал от нас, своих учеников, прежде чем начинать новый длительный эксперимент, тщательного изучения всех работ предшественников, причем не по рефератам, а по оригиналам: «Раньше не глупее нас люди были, и хорошо выполненные работы актуальности не теряют». Увы, в последние лет десять-пятнадцать стало обычным модусом, когда в статье цитируются лишь работы последних пяти лет. Некоторые российские журналы прямо указывают это в правилах для авторов. С упорным замалчиванием, нецитированием некоторых наших работ, даже опубликованных в высокорейтинговых международных журналах, мне приходилось и приходится сталкиваться постоянно. Я обсуждал этот феномен с коллегами из разных стран. Клаудио Франчески как-то жаловался на такое же отношение к его блестящим и приоритетным работам. С игнорированием американцами неамериканских работ он и его коллеги также сталкиваются постоянно. Видимо, обострившаяся борьба за получение грантов является одной из причин этого, не вполне корректного с точки зрения научной этики, явления. Другая причина – клановость, то есть члены одной «команды» цитируют исключительно «своих» и полностью замалчивают «чужаков». Третья причина – замалчивание конкурентов, получивших приоритетные результаты. В качестве иллюстрации могу привести несколько примеров, касающихся работ, выполненных в нашем Институте и в нашей лаборатории.

Пример первый. Мировой лидер исследований по мелатонину, Рассел Рейтер, в лаборатории которого в Сан-Антонио в 1989 году я работал три недели и с которым мы много раз встречались на конференциях от Аделаиды до Обнинска и Москвы, практически никогда не цитирует наши работы по мелатонину, даже опубликованные на английском языке. При встречах он всегда высказывает свое дружеское расположение ко мне и хвалит наши работы. Но даже в многочисленных обзорах по геропротекторному или антиканцерогенному действию мелатонина, которые он публикует практически ежегодно со своими учениками из разных стран, нет ни одной ссылки на наши работы, в которых его эффективность была впервые показана на ряде моделей канцерогенеза. Лишь однажды в обзоре 2009 года все же появилась одна ссылка на нашу работу в «Carcinogenesis» (1997).

В 2006 году в журнале «Cancer Research» вышел обзор, написанный двумя американцами, посвященный антиканцерогенному действию мелатонина на индуцированный канцерогенез. Ни одной ссылки на наши работы там не было. Я послал авторам запрос на их статью и выразил удивление, что в их обзоре не упоминается угнетающий эффект мелатонина на опухоли по крайней мере еще четырех локализаций, которые выполнены в нашей лаборатории, и получил ответ, что они хорошо знают наши работы, но, к сожалению, им не хватило места для их описания. В заключение эти авторы сообщили, что готовят вторую часть обзора, которая скоро будет послана в печать. Видимо, еще пишут, так как второй статьи так и нет.

И здесь же антипримеры: в 2003 году в «The Journal of The National Cancer Institute» Ева Шернхаммер (постдок из Австрии) опубликовала работу, доказывающую увеличение риска развития рака толстой кишки у женщин, длительно имевших сменный характер работы. В статье было прямо написано, что основанием к выполнению этого исследования послужили данные об ингибирующем действии мелатонина на канцерогенез кишечника, индуцированный 1,2-диметилгидразином у крыс, и приведены ссылки на три наших работы. На конференции в Вашингтоне в 2003 году я бродил по колоссальному залу с постерами, разыскивая по номерам и секциям те из них, которые я наметил себе посмотреть. В частности, я подошел к постеру, у которого стоял живой классик химического канцерогенеза Джон Вейсбургер, представлявший работу об ингибирующем влиянии мелатонина на канцерогенез толстой кишки и легких, индуцированный, соответственно, азоксиметанолом и уретаном. В постере была ссылка на нашу работу 1997 года в «Carcinogenesis», и почтенный мэтр, которому, наверное, было уже за 80 лет, сказал мне, что хорошо знает и ценит наши работы. В январе 2009 года японскими исследователями была опубликована работа об ингибирующем влиянии мелатонина на канцерогенез кишечника, индуцированный азоксиметанолом. Мало того, что результаты полностью подтвердили наши выводы, полученные на другой модели, авторы процитировали в своей статье сразу восемь наших работ.

Пример второй. В 2000 году в журнале «Free Radical Biology & Medicine» в рубрике «Гипотезы» опубликована статья, в которой постулируется, что гиперинсулинемия может способствовать окислительному стрессу и тем самым независимо от гипергликемии ускорять старение и формирование ассоциированных с возрастом заболеваний, таких как сахарный диабет, атеросклероз, гипертоническая болезнь и рак. Гиперинсулинемия развивается вторично в связи с нарушенной способностью инсулина стимулировать метаболизм глюкозы в скелетных мышцах (резистентность к инсулину). Другой способствующий старению эффект инсулина состоит в стимуляции полиненасыщенных жирных кислот и угнетении протеосома. Авторы полагают, что данные о существенном увеличении продолжительности жизни C. elegans с мутациями, тормозящими передачу сигнала инсулина, или увеличении продолжительности жизни при ограничении калорийности питания, снижающем уровень глюкозы и инсулина в крови и окислительный стресс, могут служить подтверждением их гипотезы. Аналогичным образом А. Мацумото и соавторы статьи связывают гипоталамические нарушения и гиперинсулинемию с ускоренным старением и нарушением регуляции репродуктивной функции, энергии и веса тела. Но не приводится ни одной ссылки на многочисленные работы В. М. Дильмана, который писал обо всем этом начиная с 1971 года, когда вышла его знаменитая статья в журнале «Ланцет» («Lancet»). Ну ладно, американцы, да и многие ученые других стран, не читают и/или не цитируют работы старше пяти лет.

В 2003 году я получил персональное приглашение от руководителя Американской ассоциации исследователей рака Маргарет Фоти принять участие в очередной Ежегодной конференции этой ассоциации, прочитать лекцию и быть председателем симпозиума «Старение и рак». Нужно сказать, что эти конференции собирают до 12–15 тысяч участников и по уровню обычно превосходят Всемирные онкологические конгрессы. Я нашел в программе конференции «санрайз»-сессию, посвященную инсулинподобному фактору роста-1 (IGF-1) – теме, очень меня интересовавшей в то время. Сессия начиналась, кажется, в 7.30 или 8.00 утра, тем не менее аудитория была полной. На заседание отводился один час, 45 минут из которого занимала лекция хорошо известного мне по работам Майкла Поллака из Канады, а 15 минут отводилось на дискуссию. Лекция была замечательная. Поллак рассказал, как он пришел к выводу о важной роли гиперинсулинемии и IGF-1 в возникновении рака и о развиваемом им новом подходе к предупреждению развития новообразований, заключающемся в создании и введении антител к IGF-1. В дискуссии я задал вопрос лектору – как он относится к применению антидиабетических бигуанидов для той же цели, поскольку, как мне известно, в 70–80-х годах прошлого века Дильман и его сотрудники успешно применяли «Фенформин», тормозящий развитие опухолей не только на разных моделях спонтанного и индуцированного канцерогенеза, но и наблюдали значительное улучшение пяти- и десятилетней выживаемости онкологических больных при его применении в системе мер метаболической реабилитации. Поллак сухо ответил, что это интересно, но никаких комментариев не последовало. Тогда я развил свой вопрос и под явное одобрение аудитории в течение трёх минут изложил основные результаты исследований, выполненных в лаборатории Дильмана. Комментария не последовало…

Когда, вернувшись в Петербург, я рассказал эту историю Льву Берштейну, он ничуть не удивился и поведал мне о том, что Майкл Поллак приезжал много лет тому назад к ним в лабораторию и В. М. Дильман увлеченно рассказывал заморскому гостю о выполнявшихся в лаборатории работах по роли инсулина и соматомедина (IGF-1) в развитии рака и исследованиях по «Фенформину». Все стало ясно – если двадцать лет назад вопрос был изучен, то в чем тогда новизна работы Поллака? Проще не цитировать, поскольку старых работ вроде бы и не было. Тогда я написал две статьи, в одной из которых дал обзор работ лаборатории Дильмана и своих по этому направлению. В другой были приведены результаты современного математического анализа своих старых работ по изучению влияния антидиабетических бигуанидов на развитие спонтанных и индуцированных опухолей и продолжительность жизни у мышей и крыс, выполненного Анной Семенченко и Анатолием Яшиным во время моей очередной поездки в Росток. Эти статьи были опубликованы в «Experimental Gerontology» и «Biogerontology» в 2003 году,.

Весной 2005 года в журнале «Experimental Gerontology» вышла наша статья об угнетающем эффекте «Метформина» на развитие опухолей у трансгенных мышей, несущих ген рака молочной железы HER-2/neu. В том же 2005 году группа из Великобритании и в 2006 году американская группа опубликовали данные о снижении риска развития рака у больных диабетом 2-го типа, длительно получавших «Метформин» – другой представитель той же группы, что и «Фенформин»,. Авторы утверждали, что получили приоритетные данные и развивают новую гипотезу, – да-да, о роли гиперинсулинемии и IGF-1 в развитии рака! Я послал авторам «новой гипотезы» письмо с просьбой прислать оттиски их работ и в свою очередь послал две свои выше упомянутые статьи, которые не могли быть незамеченными, поскольку «висели» в PubMed (сайт Национальной медицинской библиотеки США) ещё до направления в печать работ по метформину английской и американской групп. Как и следовало ожидать, ответа на мое послание не последовало. Лев Берштейн сказал мне, что также посылал им письмо и оттиски, но получил в ответ только отписку, что авторы благодарят его за интерес к их работе.

В 2006 году М. Поллак публикует статью, в которой представлены данные о способности «Метформина» тормозить развитие рака молочной железы in vitro. Во введении к статье читаем: «…ранее были опубликованы работы по антиканцерогенному действию бигуанидов в эксперименте, не представляющие интереса» (?!), и нет ни одной ссылки на эти работы! В августе 2010 года в журнале «Cancer Prevention Research» вышла статья о том, что «Метформин» тормозит индукцию опухолей легких у мышей канцерогенным производным никотина. В комментарии к ней, написанном Поллаком, эта работа оценивается уже как крайне интересная и важная…

Интересно, что в 2005 году, когда я прилетел в Балтимор по приглашению М. Фоти на конференцию Американской ассоциации исследователей рака, посвященную достижениям в профилактике рака, где также делал доклад и председательствовал на симпозиуме «Рак и старение», ко мне подошел один симпатичный американский ученый. Представившись, он сказал, что знаком с нашими работами по антиканцерогенному действию бигуанидов, и попросил порекомендовать ему дозы, в которых лучше применять «Метформин». Через пару лет начали выходить работы этого джентльмена, в статьях которого ни одной ссылки на наши работы не было.

В марте 2010 года в издающемся в США журнале «Cell Cycle» вышла большая обзорная статья испанских исследователей, в которой безоговорочно признается приоритет В. М. Дильмана, в ранние 1970-е годы выдвинувшего идею, что антидиабетические бигуаниды могут быть геропротекторами и антиканцерогенами, и наших с ним работ, в которых впервые была выявлена способность антидиабетических бигуанидов увеличивать продолжительность жизни животных и тормозить развитие новообразований. Было также подчеркнуто, что наши работы дали толчок к развитию целого направления в современных геронтологии и онкологии – изучению роли системы «инсулин – инсулиноподобный фактор роста-1 – глюкоза» в механизмах старения и канцерогенеза и поиску миметиков ограниченной по калорийности диеты. В этой статье цитируется десять работ, выполненных в НИИ онкологии им. Н. Н. Петрова! В мае 2010 года в американском «Journal of Gerontology: Biological Sciences» публикуется статья Даниэля Смита с соавторами о влиянии «Метформина» на продолжительность жизни крыс, в которой цитируется уже одиннадцать наших работ по проблеме. И, несмотря на это, 6 января 2012 года в журнале «Science» был опубликован большой комментарий, посвященный «Метформину». В нём подчеркивается, что препарат снижает на 25–40 % риск развития злокачественных новообразований у пациентов с сахарным диабетом 2-го типа по сравнению с получавшими инсулин или препараты сульфонилмочевины. Утверждается также, что «Метформин» уже спас от смерти больше больных раком, чем любое лекарство в истории медицины, поскольку ежегодно выписывается более 120 миллионов рецептов. Увы, в статье приоритет приписывался исключительно американским авторам. С одной из фотографий «первооткрывателей», украшавших статью, мне улыбался тот самый любознательный доктор, который в уже далёком 2005 году так детально расспрашивал меня о действии «Метформина»…

Пример третий. Он касается темы, которой я занимаюсь, можно сказать, всю свою научную жизнь, – это канцерогенез и старение. В течение последнего десятилетия, примерно с 1998 года, очень активно по этой проблеме публикуется Джудит Кампизи, работающая в Национальной лаборатории им. Л. Беркли, расположенной в городке Беркли (штат Калифорния). Каждый год выходят ее статьи и обзоры в «Nature», «Cell» и других топ-журналах, в которых на основании полученных в работах in vitro она выдвигает смелые гипотезы, раскрывающие, по ее мнению, механизмы возрастного увеличения частоты рака. Мы с ней лично знакомы, наверное, около двадцати лет, регулярно встречаемся на конференциях по старению и канцерогенезу. На упоминавшейся выше конференции в Вашингтоне в 2003 году мы с ней даже были сопредседателями на заседании, посвященном «нашей» теме. В фундаментальном американском руководстве «Comprehensive Geriatric Oncology», изданном в 2004 году, главы, написанные Джуди и мной, соседствуют,. Так вот, ни одной (!!!) ссылки на мои работы в ее многочисленных статьях обнаружить не удастся. И это при том, что я всегда цитирую ее статьи. Может быть, мы занимаемся разными аспектами проблемы? Ничуть. В обзор «Канцерогенез и старение двадцать лет спустя: ускользающий горизонт», опубликованный в январе 2009 года в журнале «Mechanisms of Ageing and Development», я включил таблицу 11, которая построена следующим образом. В левой колонке приведены основные положения, характеризующие состояние проблемы, взятые из моей книги «Канцерогенез и старение», опубликованной в 1987 году в США, а в правой колонке – те же положения в формулировках, которые прямо процитированы из работ Кампизи и еще двух групп исследователей, активно работающих в последние годы по проблеме. Непредвзятый читатель, сравнивая обе колонки, вероятно, удивится их поразительному сходству. Свою статью я завершаю цитатой из Э. Бауэра, который в 1936 году написал, что проблемы старения и рака по сути своей совпадают, и цель науки состоит в том, чтобы замедлить скорость старения, что приведет к торможению развития рака, и затем – сентенцией из Экклезиаста «нет ничего нового под луной». Я не берусь судить, по какой причине Джуди, работы которой очень уважаю и, повторюсь, всегда широко цитирую, упорно не замечает моих работ. Мне это не понятно и, признаюсь, в последнее время оставляет какой-то осадок. Тем более что Людовико Балдучи и Билл Эршлер, безусловные лидеры в области гериатрической онкологии, в своих проблемных статьях и обзорах практически всегда цитируют наши работы.