18
Наметанным глазом Саладин сразу ухватил огромные камни в основании замка — тараном не пробить! Стены высокие, поэтому лестницы для приступа понадобятся длинные — каждую нести четверым мамлюкам. Одного убьют — троим уже не поднять. Защитникам замка стрелять сверху удобно — зубцы есть даже на стенах обращенных к пропасти, хотя путь там только шайтану — человеку не взобраться. Подступить можно только со стороны долины, но и здесь подход к стене преграждал выдолбленный в скале ров (придется заваливать!). Подкопать не получится — в основании скала. Надо или вышибать ворота, что вряд ли удастся, или ставить лестницы. Осадную башню не подвести, да и строить ее долго…
Саладин мрачно думал, что решение идти на Азни оказалось поспешным. Он застрянет здесь дольше, чем под Тиром. Азни — это второй Керак, проклятое гнездо многобожников, которое воины Аллаха осаждали много раз, и всегда безуспешно. Волк Пустыни знал, где выбрать новое логово!
— Ни одного воина на стенах! — удивленно сказал Аль-Адил. Его застоявшийся арабский скакун нервно перебирал ногами рядом и фыркал, требуя от хозяина пуститься вскачь. — Даже не стреляют! Может, в замке нет никого?
Саладин молча поднял руку. От свиты, замершей неподалеку, отделился всадник и галопом помчался к султану. Подскакав, склонился в поклоне.
— Повтори! — велел Саладин.
— Когда наш разъезд вошел в селение, последнее на пути к замку, на воинов Аллаха напали многобожники. Мы не ждали этого и не смогли дать им отпор.
— Скажи проще: мамлюки занялись грабежом и женщинами! — прервал его Саладин. — Если будешь врать мне, Фархад, велю тебе идти на приступ первым!
— Прости, Несравненный! — побледнел Фархад. — Не хотел порочить мертвых.
— Они были бы живы, исполняй в строгости мое веление! Зачем их послали? Разведать пути! Они же принялись грабить поселян и насиловать женщин. Даже стражу не выставили! Перебить грабителей поодиночке — дело легкое. Не стоит их жалеть! Мне не нужны такие воины! Говори!
— Я уцелел, спрятавшись в сарае с животными, решив, что моя смерть не принесет пользы Несравненному…
— Не надо оправдываться! — вновь прервал гонца Саладин. — Ты поступил бы глупо, ввязавшись в бой с неверными и сложив голову. Это не битва за веру, где каждый павший становится моджахедом. Глаза умного разведчика стоят дороже, чем умение махать саблей.
— После ухода франков я последовал за ними, — продолжил Фархад. — Пешком, потому что моего коня увели. Нашел в долине укромное место и затаился…
— Сколько франков напало на мамлюков?
— С десяток.
— Рыцари? Простые воины?
— Двое выглядели рыцарями. Одного я узнал: он был с Волком Пустыни у башни, где погибли воины Юсуфа.
— Зародьяр в замке… Дальше!
— Вчера к замку прибыл отряд. Воины были одеты сарацинами, но лицами походили на франков. Они стали махать стягом перед воротами, их впустили внутрь.
— Я говорил, что старый пес собирает силы! — повернулся Саладин к брату, жестом руки отпуская Фархада. — Теперь ты убедился, что замок не пуст?
— Ты как всегда мудр, Несравненный! — склонился Аль-Адил. — Но почему многобожники прячутся от нас?
— Не хотят, чтобы сочли их, — пожал плечами Салади. — Многобожников или слишком много или наоборот — мало. Эта старая лиса Зародьяр даже не хочет тратить стрелы, посылая их в нас. Во-первых, слишком далеко, чтобы попасть наверняка. Во-вторых, опытному полководцу, затеявшему осаду, не составит труда составить мнение о меткости замковых стрелков…
Саладин не договорил. Аль-Адил вскрикнул, вытянув руку. Инстинкт, выработанный годами, сработал раньше, чем сознание — султан рывком натянул поводья. Стальные удила впились в края губ чистокровного жеребца, раздирая их в кровь; конь, потрясенный незаслуженной болью, встал на дыбы. Вовремя. Огромная стрела-дротик с хрустом вошла в грудь скакуна, и, пронзив круп, ударила снизу в седло. Металл, покрывавший мягкую кожу луки, выдержал, но удар потряс все тело султана. Саладин ощутил, как в спине что-то щелкнуло, и жгучая боль затопила его до глаз.
Конь, спасший всадника, захрапел, падая на колени. Саладин, превозмогая боль, соскочил, не удержавшись от крика, — удар ногами о землю отозвался в спине.
— Стража! — завопил Аль-Адил, закрывая крупом своего жеребца спешенного брата.
Но стража и без того все видела. Спустя мгновения пестрая толпа всадников, вопя и гигикая, укрыла Саладина от обстрела плотным кольцом. Султану подвели коня, он с трудом взобрался в седло и медленно поехал к своему шатру. Каждый шаг лошади отдавался в теле невыносимой болью. У шатра султан медленно сполз наземь и скрылся за пологом. Аль-Адил, поколебавшись, последовал за братом.
Саладин лежал на ковре, лицо его кривилось.
— Позови лекаря! — велел он шепотом. — Но тихо! Сначала разгони толпу у шатра! Скажи, что султан решил отдохнуть и ему не надо мешать.
Аль-Адил, пятясь, вышел из шатра и жестом велел телохранителям убираться. Те мгновенно послушались. Только затем брат Несравненного мановением пальца подозвал слугу…
Лекарь прибежал быстро. Умелыми сильными пальцами пробежался вдоль хребта, затем втер в спину Саладина пахучую мазь. Дал выпить больному полную чашу горького отвара. Но в этот раз обычное лечение не помогло — боль только слегка притихла, оставшись в теле. Саладин попробовал сесть, и лицо его перекосилось. Лекарь смотрел на него со страхом.
— Почему так больно? — сердито спросил его Саладин.
— От удара сместился позвонок хребта, Несравненный!
— Ты сможешь поставить его на место?
— Если б он вышел наружу, вправить следовало…
— Почему сейчас нельзя?
— Позвонок сдвинулся внутрь, его трудно вернуть обратно.
— А ты попробуй!
Лекарь побледнел:
— Он может сдвинуть дальше, и ты умрешь, султан! Или у тебя отнимутся ноги… Не заставляй меня делать это!
— Боишься? — усмехнулся Саладин.
— Меня казнят…
— Воину, идущему на приступ, тоже грозит смерть. Но он идет…
— Погибшему за веру уготовано место в раю. А что будет со мной? Я не хочу, чтоб в моих детей и внуков плевали, указывая: их отец убил Несравненного, лучшего из правоверных после Магомета! Прошу тебя, повелитель!
Лекарь упал ниц. Саладин некоторое время сердито смотрел на него, затем толкнул ногой. От этого движения боль зажглась так, что султан зашипел.
— Что мне делать теперь? — спросил Саладин, когда приступ прошел.
— Лежать на спине и только на спине, — ответил лекарь, чуть приподняв голову от ковра. — Лучше не вставать и ни в коем случае не сидеть. Со временем позвонок, возможно, вернется на прежнее место, и боль отступит.
— Сколько ждать?
— Месяц. Или два. Бывает, полгода…
— Пошел прочь, пес облезлый! — выругался Саладин.
Лекарь ползком выбрался из шатра, не смея даже встать на четвереньки. Следом заглянул перепуганный Аль-Адил. Саладин молча указал брату место рядом.
— Лекарь выполз из шатра с лицом покойника, — тихо сказал младший брат. — Стрела задела тебя?
— Это спина! — сердито сказал Саладин. — Сын собаки, выдающий себя за лекаря, боится лечить ее, утверждая, что я могу умереть.
— Если так, то пусть он забудет свое ремесло!
— Ты сговорился с ним? — спросил султан, подозрительно глядя на младшего брата.
— Нет.
— Ты хочешь, чтоб я жил, мучаясь от боли? Лежа на ковре, как гнилое бревно?
— Да!
— Почему?
— Потому что мамлюки идут на смерть, даже если ты не выходишь из шатра! Им достаточно знать, что ты здесь, с ними. Если тебя (да не оставит нас Аллах милостями!) не станет, они тут же вернутся в Египет. Они устали от войны и хотят отдыха. Ни я, наместник Египта, никто другой не сможет их удержать. Но пока ты здесь, ни один мамлюк не смеет думать об отступлении.
«Я был несправедлив, считая Аль-Адила недалеким, — подумал Саладин, огромным усилием воли стараясь заставить себя забыть о боли. — Он многому научился. Кровь… Он тоже сын Аюба»…
— Войско на приступ поведешь ты! — тихо произнес султан.
Аль-Адил молча поклонился.
— Скажешь своим мамлюкам, что Саладин решил дать тебе возможность отличиться, они разнесут это по лагерю. Они ведь любят тебя, — несмотря на боль, Саладин усмехнулся уголками губ, — и не упустят возможность похвастаться. Все подумают: я не выхожу из шатра, потому что не хочу мешать брату. Но каждый шаг ты будешь сверять со мной.
— Повинуюсь, Несравненный!
— Ночью засыплете ров перед воротами. Объяви, что каждый мамлюк удостоится великих наслаждений в раю, если бросит в ров пять камней. Но действуй с опаской. Зародьяр хитер: сегодня он едва не снял осаду одним выстрелом. Счастье, что ты заметил стрелу!
— Она летела с донжона. Крепостной арбалет. Иншалла!
— Четыре сотни шагов… В моем войске никто не сможет попасть в одинокого всадника на таком расстоянии! А они вдобавок безошибочно определили, в кого метить. Помни это!
— Я велю мамлюкам держать щит в левой руке, а в правой нести камень.
— Этого недостаточно. Поставь для охраны две сотни лучников и укрой их щитами. Нет ничего страшнее ночных стрел, что летят никем невидимые и разят, как гнев Аллаха! Камни будут сыпаться в ров шумно, вы не услышите ни скрипа тетив на стенах, ни свиста стрел. Поэтому постарайтесь под покровом темноты принести хворост к замку и зажечь костры.
— Франки увидят наших воинов!
— Куда важнее, что будем видеть мы. Страшен неизвестный враг, поражающий тайно; противник, присутствующий явно, не пугает. Со стен будут пускать стрелы, наши лучники станут отвечать. Это обычно для осады. Мы потеряем несколько десятков мамлюков, зато другие не разбегутся в страхе.
— Мне никогда не стать таким, как ты, брат! — вырвалось у Аль-Адила.
Этот наивный возглас порадовал Саладина, несмотря на боль. Сейчас брат не льстил.
— Трудно ожидать, что Зародьяр ночью решится на вылазку, — продолжил султан. — Это не Тир с его тайными ходами; пока в Азни опустят мост и откроют ворота… Но все равно держи наготове три сотни всадников. Будь настороже, особенно к рассвету. К этому времени мамлюки устанут носить камни, у стрелков заноют руки от натягивания тетивы, а глаза перестанут ясно видеть врага. Всадников от долгого ожидания потянет в сон. Это самый лучший миг для вылазки!
— Я буду там! При мне ни один мамлюк не посмеет заснуть!
— Как только закончите со рвом, устанавливай щиты для прикрытия лучников. И готовь лестницы. К вечеру все закончишь. Ночь отведем для отдыха войска, а с рассветом пойдем на приступ.
— Стоит предложить Зародьяру сдаться!
— Если б он думал о сдаче, то не стал бы стрелять в меня.
— Возможно, увидев наши приготовления и множество воинов у стен, он устрашится?
— Его не устрашит сам шайтан! Я трижды осаждал замок Зародьяра. В последний раз франки съели не только лошадей, но всех крыс внутри стен. По утрам они лизали росу с клинков мечей и своих панцирей — другой воды в замке не было. Несколько малодушных франков перебежали к нам, поэтому мы знали это. Я предложил Зародьяру почетную сдачу: он покидает замок со всем вооружением и уносит все, что захочет. Он отказался. Тогда я сказал ему, что через несколько дней замок некому будет защищать — внутри останутся лишь мертвые.
— Что он ответил?
— Улыбнулся: не хочет лишать воинов Аллаха удовольствия таскать из замка трупы врага. Даже умирая, он насмехался над нами… — задумчиво сказал Саладин. — Мы разговаривали в шатре, с глазу на глаз. Я предложил ему воды. Холодной, полной талого снега, доставленного ночью с далеких гор. Губы у Зародьяра были сухи, как пустыня в Аравии, я читал в его глазах невыносимую жажду. Но он отказался пить…
— Почему?
— Я тоже задал этот вопрос. Зародьяр ответил, что он не может себе это позволить в то время, как его воины не могут даже сглотнуть — так сухо в их ртах. Я заметил, что сейчас никто из них не видит нас. Знаешь, что ответил франк?
— Нет.
— Воины его поймут, что он пил. В глазах комтура не будет тоски по влаге. Воины, конечно, промолчат, но своего предводителя уважать перестанут. «Я не смогу тогда вести их на верную смерть!» — сказал франк. И ушел…
— Что сделал ты, Несравненный!
— Снял осаду. В тот же день.
— Тебя восхитило благородство многобожника?
— Я понял, что замок простоит еще несколько дней. А мои мамлюки уже не хотели воевать. Половина их за время осады погибла или умерла от болезней. У нас было плохо с водой и кончалась еда. Если б я не отдал повеление отступить, войско ушло б само. Но я повелел, и мамлюки заревели от радости. Они подняли на руки меня вместе с конем и несли до самого шатра. Если ты не можешь воспрепятствовать чему-то, то постарайся это возглавить, брат!
Аль-Адил склонился и поцеловал руку Саладина.
— Я каждый день благодарю Аллаха за то, что он милосердно позволил мне быть твоим братом!
— Иди! — устало велел султан.
Аль-Адил торопливо выбежал вон. Саладин, почувствовал, что боль слегка поутихла, и смежил веки. Следовало отдохнуть, пока действовало питье робкого лекаря…
* * *
Камни сыпались в ров всю ночь. В сполохах пламени от зажженных костров мамлюки сплошной массой подтекали к стенам и, освободившись от ноши, закрывались щитами и спешили в темноту. Со стен не стреляли. Мамлюки, вначале больше думавшие о том, как не получить стрелу из темноты, чем о будущих райских наслаждениях, и потому выбиравшие камни поменьше, быстро поняли, что защитники замка этой ночью тревожить их не станут. Остаток ночи они таскали камни добросовестно, забросив щиты на спины или вовсе без них — и не прогадали. Зато сарацинские стрелки, охранявшие войско, измучились. До рези в глазах они смотрели вверх, пытаясь различить меж зубцов тень врага, то и дело всполошено пускали вверх стрелы, но ответа не дождались. Удивленный таким поведением франков, Аль-Адил с рассветом пришел в шатер Саладина.
— У Зародьяра мало людей, — твердо сказал султан, — и он решил не расточать их понапрасну, подставляя под наши стрелы. Старый волк умен. Он не мог помешать нам засыпать ров — и не стал делать этого. На всякий случай поставь у стен свежих стрелков, но, думаю, щиты для их защиты мы установим спокойно. Поднесите поближе лестницы.
— Зародьяр проведет вылазку и сломает их.
— Если ты уведешь стрелков и всадников прикрытия от стен, момент он использует. Но попусту рисковать гарнизоном не станет. Сделай! Лестницы тяжелые, если тащить издалека, люди устанут прежде, чем доберутся до замка.
— Стена, выходящая к долине, не позволяет поставить больше шестнадцати лестниц ряд. Я проверил.
— Этого мало. Зародьяр скопил силы для отражения приступа, шестнадцать лестниц сбросит даже полсотни защитников.
— Имад, которого ты помиловал, нашел на скале у западной стены небольшую площадку. Лестницу туда не втащить, но если бросить на стену веревку с кошкой… Сильные воины смогут подняться!
— Им придется снять панцири, кольчуги и даже шлемы, — задумчиво сказал Саладин. — Решиться на такое могут только истинные моджахеды! Они есть?
— Имад и еще четверо.
— Сотник желает искупить вину? — хмыкнул султан. — Скажи ему, что станет повелевать тысячей, если откроет мне ворота Азни.
— Он будет счастлив услышать!
— Пусть не торопится! Поднимает на стену лишь, когда франки увязнут в битве у лестниц. Иначе ему не дадут взобраться.
Аль-Адил поклонился и вышел.
…Султан оказался прав — никто не помешал мамелюкам устанавливать щиты. Более того, с рассветом среди воинов Аллаха появился дервиш. Никто не знал, откуда он взялся, а дервиш, понятное дело, не объяснял. Вместо обычного кружения волчком и распевания молитв он вместе с воинами принялся носить камни и укладывать их под основание щитов. Некоторые он доставал из грязной холщовой сумки и мостил их среди тех, что таскали мамлюки. Дервиш был седой, в мокрой, грязной рубахе до пят и колпаке. От него скверно пахло человеческим и конским калом, но никто из мамлюков не осмелился прогнать непрошеного помощника; наоборот, нежданное появление святого воодушевило всех. Когда щиты были установлены, дервиш принялся приплясывать вокруг сложенных неподалеку лестниц, повторяя: «Меч Аллаха идет на неверных! Поклонитесь, подобные праху, и возопите — пришел ваш конец! Саладин — Честь Веры, поднял свое желтое знамя, и вам не уйти от гнева Всевышнего…»
Мамелюки суеверно кланялись, провожая уходившего дервиша восторженными взглядами. Лишь один из них последовал за ним. Он нагнал святого человека, уходившего только одному ему ведомым путем, у подножия скалы.
— Постой! — задыхаясь, сказал Абдулла (это был именно он), хватая дервиша за плечо.
Святой человек остановился, но посмотрел почему-то не в лицо преследователю, а за его плечо.
— Я видел тебя прежде! — сердито сказал Абдулла.
— Пути Всевышнего неисповедимы, — тихо промолвил дервиш, продолжая смотреть мимо лица преследователя.
— Ты был в Аскалоне! — продолжил гонец Саладина, не отпуская плечо странника. — Ты получил в подарок сапоги, а сейчас бос. Но меня интересует не это. От Аскалона к Азни долго скакать, а у дервишей нет коней. Как ты оказался здесь? Говори!
— Ты не почтителен к вестнику Аллаха, — твердо сказал дервиш, переводя взгляд на лицо гонца. — Всевышний накажет тебя!
— Сначала я отведу тебя к султану!.. — заворчал Абдулла, но не договорил. Дервиш вдруг выбросил вперед кулак — средними косточками пальцев вперед; кадык гонца тихо хрустнул под их ударом. Абдулла мешком свалился на каменную россыпь. Дервиш, оглянувшись по сторонам, оттащил труп к большому валуну, закрывавшему вид с долины на склон, и торопливо присыпал мертвого Абдуллу камнями.
— Привязался, проклятый! — прошипел он, скользя вниз по разъезжающим под ногами камням. — Второй раз по говну ползти, а тут эта гнида лезет…
Дервиш исчез в расщелине, из которой струился по склону зловонный ручеек, и, если б кто из войска Саладина смог проследить за ним, то увидел бы нечто любопытное, Но следить было некому…
* * *
С первым лучом солнца голос муэдзина, взобравшегося на высокий камень, призвал правоверных к молитве. Сотники и тысяцкие, простые мамлюки; кто с верой в глазах, кто по привычке, а кто и нехотя склонились головой в сторону Мекки, прося Всевышнего о милости. Одной. О чем еще может просить воин перед сражением, как не о позволении уцелеть? Веришь ты в райских гурий или нет, но переселение в рай страшит всех. Потому что сопряжено с болью и страданиями. Только истинно праведным Аллах дарует милость перейти в иное бытие мгновенно, не испытав скорби. Если не уцелеть, то хоть бы не мучиться, Милосердный…
Аль-Адил, быстро покончив с молитвой, вскочил в седло. Войско поднималось с колен, выстраиваясь в колонны набега. Повинуясь знаку брата Несравненного, снялась и поскакала к лагерю конница, охранявшая ночью щиты и сложенные в штабеля лестницы. У стен Азни всадники больше не нужны. Места за большими щитами займут лучники, пешие мамлюки подхватят лестницы — по двое с каждой стороны, остальные ринутся вверх по ступеням…
Аль-Адил обернулся к войску, но поднять жезл для команды не успел… Вначале ему почудилось, что над его головой разверзлось небо — так силен был гром, прокатившийся по долине. Но взгляд в сторону замка убедил наместника Египта, что это не гроза… Там, где еще мгновение назад стояли щиты и громоздились лестницы, встало огромное серое облако, полностью закрывшее Азни. Над облаком, медленно кувыркаясь, летели деревянные обломки, и Аль-Адил, как завороженный, наблюдал за ним, застыв не то от изумления, не то от страха…
Мелкий камешек, щелкнувший по панцирю, привел его в себя. Брат султана глянул на изготовившееся к приступу войско. Стройных колонн набега больше не было. По полю метались сотни перепуганных насмерть мамлюков, а над ними, едва не задевая головы несчастных, носился крест многобожников, надрывно гудя и усиливая воцарившийся в долине ужас…
* * *
— Ни один мамлюк не пойдет больше к стенам Азни! — сказал Аль-Адилу султану. — Они уверены, что замок охраняет дэв, который сметет громовым дыханием любого, кто приблизится к стенам.
— Ты тоже так думаешь? — спросил Саладин.
— Нет. Но мне никто не верит. Боюсь, что не поверят и тебе.
— Ты уверен, что в замке нет дэва?
— Имад видел там людей.
— Он сумел взобраться наверх?
— Когда на поле все бегали в ужасе…
— Пусть Имад придет!
Опальный эмир, видимо, ждал неподалеку, потому что явился сразу. Он попытался растянуться ничком перед повелителем, но Саладин властно указал ему на подушку рядом с братом.
— У себя на площадке под стеной я не видел, что творилось в долине, — начал Имад, не ожидая дополнительного приглашения к рассказу. — Раздался грохот, и я решил, что время лезть в замок. Взобрался…
— Кто был наверху?
— Люди, обычные люди, — Имад облизал губы. — Воины. Они прятались за зубцами и смотрели вниз. Одеты по-сарацински…
Саладин удивленно поднял бровь.
— Они видели тебя?
— Те, что стояли неподалеку, оглянулись. Они… — Имад замялся.
— Что?
— Я узнал их. Это мой евнух Ярукташ, попавший франкам в плен в Масличном ущелье и раб-лекарь, отпущенный мной на волю и уехавший из Эль-Кудса вместе с Зародьяром.
— За что ты явил пленнику милость?
— Он спас от смерти мою жену и помог появиться на свет моему сыну. Первенцу. Он хороший лекарь, Ярукташ жалел, что я отпустил его.
— Они узнали тебя?
— Не знаю. Они достали сабли и двинулись ко мне. Я бросил взгляд в долину, чтобы понять, как близко подошли мамлюки, но увидел другое… После чего скользнул меж зубцов и по веревке спустился вниз. Прости, Несравненный!
— Ты поступил правильно. Смерть воина Аллаха должна служить делу Всевышнего. Расточать жизни правоверных понапрасну — грех!
Имад поклонился.
— Этот… Евнух, — спросил Саладин. — Считаешь, предал веру?
— Не знаю, господин. В юности он был многобожником, но потом родители продали его правоверным, которые его обратили. Мой отец купил его уже верующим в Аллаха. Я подозревал, что он не ревностен в истинной вере, но сомневаюсь, чтоб он был привязан к какой-то иной.
— В Масличном ущелье он сражался с Зародьяром насмерть, как истинный правоверный! Потерял почти всех своих воинов и сам попал в плен. Я желал бы, что все мои сотники так стояли за веру. Ты несправедлив к Ярукташу, Имад!
— Прости, Несравненный, но я никогда не видел Ярукташа в битве. Он умный, проницательный, распорядительный и хитрый человек. Замечательный управитель. Мой покойный отец (мир праху его!) ценил его за это и передал мне его по наследству. Евнух управлял хозяйством освобожденного от многобожников Эль-Кудса, и сумел быстро наладить жизнь в городе, вернуть жителей, наладить сбор подати. Эмиром был я, но управлял он. Я воин, Несравненный, и не умею править городами. Я готов отдать жизнь за моего султана, но не смогу быть его визирем.
— Ты не будешь им. Иди к своей сотне! — велел его Саладин. — Сделай так, чтоб сердца воинов пылали такой же отвагой, как твое…
Оставшись вдвоем с братом, султан некоторое время молчал, думая. Затем поднял взор на Аль-Адила.
— Этот гром уничтожил все наши щиты и лестницы?
— Они разлетелись в щепу! То, что подобрали, годится только для костра.
— Сколько погибло мамлюков?
— Ни одного. Тех, кто стоял поближе, покалечило разлетевшимися щепками и камнями, но живы все. Когда войско металось по полю, кони затоптали шестерых.
— Скажи! — медленно произнес Саладин, — если б в замке был ты, а у тебя — гром, способный разметать в щепу огромные деревянные щиты из толстых досок и тяжелые лестницы. Как бы ты поступил?
— Я привел бы его действие, когда мамлюки встали за щитами, а другие подошли к лестницам. Убил бы сразу сотню! Или даже две.
— Я поступил бы также. И Конрад… Но Зародьяр не захотел убивать. Почему?
Аль-Адил развел руками.
— Почему его воины одеты по-сарацински? Это неправильно. Когда бой закипит на стенах, легко спутать своего с чужим. Почему плененный евнух, умный, хитрый и не ревностный в вере, стоит с саблей на стене рядом с многобожником?
— Ты что-то хочешь сказать, Несравненный, но ум мой тщетно пытается проникнуть в глубину твоих дум, — подавленно произнес Аль-Адил. — Прости!
— Нечего прощать. Мой ум затуманен сейчас, как и твой.
— Тогда отдай повеление! Мамлюки в долине уже принялись увязывать палатки и шатры. Когда выступим?
— Когда замок Азни станет нашим!
— Ты же сам говорил, Несравненный, — сказал Аль-Адил, холодея от мысли, что султан спросит, кто велел увязывать палатки, — что если не можешь чему воспрепятствовать, то лучше это возглавить.
— Говорил.
— Мамлюки хотят уйти. Они не пойдут на приступ.
— Я не собираюсь их посылать.
— Тогда зачем мы здесь?
— Потому что, уйди мы сейчас, войско правоверных не возьмет более ни одной крепости в Сахеле! — яростным шепотом сказал Саладин. — Наши мамлюки разнесут весть о том, что у многобожников есть гром, поражающий на расстоянии. Ни один правоверный не захочет после этого идти на приступ. Мы могли уйти вчера, но сегодня — нет! Будем здесь, пока Азни не станет нашим!
— Но как ты возьмешь замок? — изумился Аль-Адил. — У нас нет ни щитов, ни лестниц. Новые привезут через неделю. Но если даже привезут…
— Мы будем просто стоять под стенами.
— Азни нельзя взять измором! В замке собственный источник, а припасов у франков более, чем у нас. Нам все равно придется уйти.
— Иншалла!
Аль-Адил недоуменно смотрел на брата.
— Зародьяр очень хочет, чтоб мы ушли! — сказал Саладин, ощеривая зубы. — Потому и уничтожил щиты с лестницами. Он знает, что в Сахеле дерева, из которого можно построить осадные орудия, мало, а людей много. Он все рассчитал: разнес в щепу лестницы, напугал мамлюков… Он ждет отступления. И очень удивится, узнав, что я остался. Захочет узнать почему…
Аль-Адил смотрел на старшего брата, не понимая.
— Имад сказал, что в замке есть добрый лекарь, а у меня болит спина, — весело сказал султан. — Позови его! Пошли вестника к стенам… Пообещай лекарю награду и милость Несравненного. В Сахеле знают цену слова Саладина. Лекарь вернется в замок живым и здоровым. Тем более, что жизнь его нам без надобности. Понял теперь?
Аль-Адил молча поклонился. До земли.
