16

Раненых сарацин разместили в одном из пустующих строений для воинов, где они днями лежали на охапках соломы. Путь в Азни после битвы выдался тяжелым, раненых растрясло; только один из четверых мог передвигаться сам, за остальными требовался уход. Слуги в замке наотрез отказались выносить горшки из-под врагов. Козма пробовал поручить это Гуго и Бруно, но те, хоть и не возразили сходу, но так скривились, что повеление пришлось отменить. Козма сразу понял свою ошибку: после битвы в Масличном ущелье оруженосцы считали себя чуть ли не равными рыцарям; и превращать их в обычных слуг означало смертельно обидеть. В Азни Гуго и Бруно влились в ряды замковой стражи: несли службу на стенах, охраняли пасущиеся в долине табуны; это было то, что они хорошо знали, им это нравилось. Гуго по прибытию в замок стал рьяно ухаживать за Бертой. Та поначалу фыркала, но Гуго как-то показал ей содержимое своего кошелька с добычей, дарованной оруженосцам Козмой. Берта после этого милостиво позволяла Гуго говорить с собой. Не всем стражникам Азни это нравилось: женщин в замке было мало, а Берта, такая же, как и ее хозяйка, юная и красивая, была предметом вожделения многих мужчин. Однако задираться с могучим Гуго желающих не нашлось. История с Рено и Иоакимом повторилась; разве что Гуго был куда дальше от предмета своих мечтаний, чем его удачливый покровитель.

Козма оказался в затруднении и уже подумывал выпустить из подвала одного из пленных сарацин, но воспротивился Рено. Он не желал, чтобы по замку бродил, высматривая и вынюхивая, опасный враг. Ярукташа новоиспеченный рыцарь почему-то не принимал в расчет, видя рвение евнуха в службе новому господину. Это показывало простодушие бывшего оруженосца, но Козма разубеждать Рено не стал: Ярукташ очень быстро стал нужным всем, отправлять его в подвал к другим пленным никому не хотелось. Ярукташ и спас дело. Он добровольно вызвался стать сиделкой.

— Зачем это тебе? — спросил как-то Козма, наблюдая как евнух омывает раненых мокрой тряпкой, раз за разом прополаскивая ее в медном тазу. — Ты ведь был их начальником!

— Аллах велел нам быть милосердным, — ответил Ярукташ, потупясь, но Козма уловил в его голосе лукавство. Понял, что евнух не хочет говорить при раненых.

Когда они вышли во двор, Козма повторил вопрос, и в этот раз евнух ответил обстоятельно.

— Жизнь в Сахеле изменчива, — сказал Ярукташ. — Совсем недавно я был твоим начальником, сейчас я слуга. Завтра все может обернуться. Есть только две вещи, что дают здесь уверенность: деньги и верность господину. Поэтому все так домогаются золота и ведут воинов в бой под знаменем веры. Мамлюки, за которыми я хожу, никогда не забудут милосердия. Они считают, что я спас их, поэтому без раздумий отдадут жизнь за меня, когда это понадобится.

— Думаешь, вновь ими командовать?

— Все в руках Аллаха! — склонился евнух.

— Выносить горшки не противно?

— Евнуху в гареме привычно! — усмехнулся Ярукташ. — Я не брезглив, господин! Это занятие дает ощущение сладости жизни. Тем, кто вырос в довольстве и неге, не знал унижений, трудно радоваться тому, что они имеют. Поэтому знатные господа часто тоскуют. Если же ты поднялся наверх с самого низа, то, возлегая на шелковых подушках и вкушая лучшие яства, наслаждаешься ими в полной мере и не теряешь стремления к удовольствиям.

— Да ты философ! — засмеялся Козма.

Ярукташ в ответ только смиренно поклонился.

Очень скоро добровольное служение евнуха кончилось. Стараниями Козмы двое из троих лежачих раненых встали на ноги и заменили своего бывшего господина. Для исцеления их Козма применял бальзам, позаимствованный у Стеллы. Та бы не одобрила, но Козма не стал посвящать ее в тонкости лечения. Сейчас же, зайдя к раненым, он первым делом направился к единственному лежачему.

Сарацину в бою разрубили наискось живот. Лезвие меча не задело внутренности; Козма зашил рану прямо на поле боя. Поначалу она воспалилась, но бальзам подействовал — ткани вокруг шва стали белыми, края раны срослись и теперь их покрывала толстая коричневая корочка.

— Скоро будешь ходить, Ахмед! — довольно сказал Козма, бинтуя живот раненого. — Затем сядешь на коня.

Ахмет перехватил его руку и приложил к губам.

— Не надо! — рассердился Козма.

— Аллах возблагодарит тебя за доброту! — воскликнул Ахмет, влажно блестя глазами.

— Он уже встает, — заметил один из раненых, с любопытством наблюдавший за Козмой. — Держится за живот и сам идет в нужник.

— Будь осторожен! — с укоризной сказал Ахмету Козма. — Рана может открыться.

— Господин, — сказал тот, пропустив его слова мимо ушей, — могу я спросить?

— Говори!

— Это правда, что нас продадут на галеры?

— Кто тебе сказал?

— Сеиф.

Раненый, наблюдавший за перевязкой, с предостережением глянул на Ахмета, но тот не заметил. Козма удивился. После памятного обеда, когда Рено швырнул нож в Иоакима, Сеиф перестал являться на общие трапезы. Вместе с уцелевшими в бою туркополами он все время уделял уходу за своим табуном. По утрам выгонял лошадей в поле пощипать редкую зимнюю травку (конюхи Азни с недовольством встретили повеление баронессы кормить овсом чужих коней), вечером пригонял табун обратно. Сеиф и обедал в долине, разводя костер, на котором туркополы варили мясо в котле. Козма его почти не видел. То, что Сеиф навестил раненых, выглядело странно: Козма не забыл, как туркопол противился лечению недавних врагов.

«Наверное, Сеиф решил выместить злобу за смерть своих воинов, — решил Козма. — Вот и застращал».

— Вы пленники баронессы, — сказал он вслух. — Но я не слышал, что она собралась продать вас на галеры. Наоборот, речь шла о том, чтобы обменять вас на христиан, томящихся в сарацинском плену. Замку нужны воины.

— Благодарю тебя, господин! — облегченно сказал раненый, откидываясь на солому. — Мы не забудем твоего милосердия.

Оставив сарацин, Козма направился к своему главному больному. После своего чудесного исцеления Роджер встал на ноги и с той поры много времени проводил на стенах. Козма знал, где искать комтура. По узкой каменной лестнице он поднялся в надвратную башню. Роджер оказался здесь. Облокотившись на невысокий зубец, он смотрел в долину, где сейчас мирно паслись табуны. Заслышав шаги, он обернулся и сдержано поприветствовал лекаря.

— Холодно здесь! — заметил Козма, ежась от пронизывающего ветра. — Шел бы ты под крышу, рыцарь! Слаб еще после раны…

Роджер на мгновение задумался, затем кивнул. Вдвоем они перебрались на стену, прошли ею и по каменной лестнице, под которой утром прятался обидчик Иоакима, спустились во дворец. В комнате Роджер сразу подошел к жаровне и протянул над ней озябшие руки.

— Нельзя так долго стоять на холоде, — ворчливо сказал Козма. — Простудишься, лечи потом!

Рыцарь ничего не ответил. Подошел к скамье, снял теплый плащ, затем кафтан и рубаху. Козма размотал повязку из широкой полотняной ленты, несколько раз обернутой вокруг тела Роджера. Удивленно щелкнул языком. Повязка была сухой. Рану закрывала коричневая корочка, уже начавшая осыпаться; вокруг нее виднелась молодая розовая кожа. Козма вновь обернул обнаженный торс рыцаря полотном, хотя в повязке уже не было нужды.

— Завтра двинемся в путь, — сказал Роджер, одеваясь.

— Не рано? — засомневался Козма. — Тебе стоило окрепнуть.

— Как-то я скакал три дня с наконечником от стрелы в голове, — рыцарь тронул пальцем треугольный шрам на щеке. — Вытащить его на месте не смогли — застрял в кости, а до замка ордена, где были лекари, способные помочь, оказалось далеко. Доскакал…

— Ты был моложе.

— Я и сейчас крепок.

— Зачем спешить? Наконечника стрелы в теле нет.

— Я должен завершить, что задумал.

— Оно того стоит?

Роджер удивленно глянул на Козму.

— Ты сам знаешь…

Козма не ответил. С того дня, как он догадался накрыть рыцаря плащаницей и прочесть молитву, они ни разу не говорили о случившемся. Козма, наблюдая, как быстро стал поправляться Роджер, мысленно удивлялся чуду. Но молчал.

Роджер понял его по-своему.

— Прости, что не поблагодарил тебя. Я думал сделать это позже, по приезду в замок. Что хочешь?

— Ничего.

— Ты спас мне жизнь и ничего не хочешь в награду?

— Это не я тебя спас. Плащаница.

— Ты догадался накрыть меня ею. И прочесть молитву…

Козма удивился. Он думал, что Роджер пребывал в беспамятстве во время обряда.

— Почему ты сразу не велел это сделать? — спросил Козма.

— Я не мог… Это кощунство… Укрыться пеленами Господа нашего, означает сравняться с ним! Человек не смеет о таком мечтать, это тщеславие, продиктованное великой гордыней. Такой грех только сам Господь даровать может, обычный священник его не отпустит.

— Значит, согрешил я?

— Ты действовал по зову сердца, из милосердия, в том нет греха.

— Тогда и заслуги нет. Награждать не за что.

— Странный ты человек, — задумчиво сказал Роджер. — Будь ты монахом, давшим обет бедности в надежде обрести свою награду на небесах, я бы понял. Но ты не приносил клятвы Господу. Но он почему-то избрал тебя в помощь мне.

— Ты уверен?

— Как ты можешь сомневаться после того, что произошло?

— О другом думаю, — не сразу ответил Козма. — Ты везешь плащаницу из Иерусалима. Наш путь залит кровью. Сначала мы убили Селима с его воинами. Затем зарезали ночью полсотни сарацин Юсуфа. Наконец, бойня в Масличном ущелье: погибли полторы сотни людей — сарацин и христиан. Я уже молчу о том, что твой племянник Ги стал калекой… И все для того, чтобы переместить кусок ткани с ликом Христа из одного города в другой. Не велика ли цена?

— В Леванте ежедневно льется кровь! — недовольно сказал Роджер. — Гибнут тысячи! За власть, золото, воинскую славу… И не только в Леванте. Тысячи рыцарей в Провансе, Аквитании, Франции, Германии убивают друг друга в междоусобных стычках. Разве можно сравнить это с тем, что исполняем мы?

— Что изменилось, останься плащаница в Иерусалиме?

— Сарацины нашли бы ее и уничтожили. Рано или поздно. Они всегда поступают так христианскими реликвиями.

— Это подорвало бы веру? Сомневаюсь.

— Ты кощунствуешь! — возмутился Роджер. — Христианин о таком не может помыслить! Реликвии зажигают сердца огнем!

— Христос говорил: блаженны не видевшие меня и уверовавшие. Истинному христианину не обязательно узреть плащаницу, чтобы проникнуться духом Писания. Тысячи христиан никогда не были у Гроба Господня, не видели Святой Животворящий Крест, другие великие реликвии. Тем не менее, они верят в Бога. Зачастую куда истовей, чем те, кто имел возможность видеть и осязать.

— Плащаница подвигнет тысячи рыцарей приехать в Левант и вернуть его христианскому миру!

— Опять кровь, тысячи убитых, раненых, искалеченных?

— Ты знаешь другой способ вернуть Левант?

— А зачем возвращать?

Роджер недоуменно смотрел на Козму.

— Обязательно завоевывать Иерусалим, чтобы иметь возможность поклониться Гробу Господнему? Тысячи христиан жили в Святом городе до того, как сюда пришли рыцари из Европы. Никто не мешал им молиться Христу. Думаю, не составило б труда договориться с сарацинами, чтобы они беспрепятственно пропускали паломников в Иерусалим. Умный султан, а у сарацин сейчас такой, только обрадуется: с каждого пилигрима можно взимать плату. Это хороший доход, поэтому сарацинский правитель постарается обеспечить паломникам безопасный путь.

— Хочешь, чтоб сарацины наживались на нас?

— Война стоит дороже. Сколько золота было потрачено на крестовые походы? Сколько людей убиты, умерли от болезней, голода и жажды? Все для того, чтобы не сарацины с нас, а мы с сарацин брали деньги за проезд по этой земле?

— Не понимаю тебя, — сокрушенно сказал Роджер. — Ты храбро сражался со мной плечом к плечу, разя врагов без жалости. Я благодарил Господа, что он послал мне тебя! Вдруг ты заговорил, как монах, давший обет не брать в руки оружия.

— В замке у меня было много времени. Я вспоминал и думал. И пришел в смятение оттого, что совершил. Когда ты спрашивал меня в Иерусалиме, скольких людей я убил, я ответил: двоих. Сейчас говорю: их много! Больше десятка…

— Ты убивал их, защищаясь.

— Это слабое утешение. В Писании сказано: не убий!

— Не убий из прихоти, алчности, во гневе и обуянный гордыней. Такой грех осуждает Христос. Защищая себя, свою семью, друзей и страну, убивать можно. И нужно. Нам не утвердить веру в Господа, если откажемся от войны.

— Ты не прав, комтур!

Роджер вопросительно посмотрел на Козму.

— Ты помнишь, как утвердилось христианство в Римской империи?

— Я рыцарь-монах! — недовольно сказал Роджер. — Мое дело — война. Читать сочинения древних историков недосуг. Знаю, что язычники-императоры преследовали первых христиан, подвергая их жестоким казням. Это были первые мученики за веру, святые, чьим мощам мы поклоняемся и ныне.

— Гонения продолжались три века. Христиан убивали, мучили, продавали в рабство, а они не восставали, не брали в руки оружие. Молились за своих врагов, прося Господа простить их: ибо не ведают, что творят. Сначала над христианами смеялись, устраивали их казни для развлечения толпы. Но скоро толпа стала сочувствовать невинным людям. Христиан стали казнить в темницах. Но они все равно не отрекались. Язычники исходили злобой, затем стали уважать христиан за стойкость. Уважение родило любопытство, а затем желание понять… Через три века христиан в Римской империи стало больше, чем язычников, императоры, хоть и не желали того, вынуждены были принять крест. Ни разу за три века никто из христиан не поднял меч на обидчиков. «Мне отмщение, аз воздам», — сказал Иисус. Так и случилось. Империя, ради создания которой римляне пролили реки крови, распалась. Те, кто гордился своим величием, превратился в прах. А вера рабов, как ее поначалу презрительно называли императоры, овладела миром.

— Смирением не завоюешь страну! — возразил Роджер.

— Если подданные короля или императора откажутся выполнять его приказы, власть правителей кончится и перейдет в руки тех, кого люди признают своими вождями.

— Так не бывает!

— Много лет назад в Индии человек по имени Ганди призвал своих соотечественников не исполнять приказы иноверцев, захвативших земли индийцев, не покупать их товары. Пришлая власть стала заточать ослушников в темницы, избивала и казнила их. Но люди следовали призыву Ганди. Так продолжалось несколько лет. Чужаки были вынуждены уйти — страна не подчинялась им! Ранее индийцы несколько десятилетий боролись против завоевателей с оружием в руках — и безрезультатно!

— Не приходилось слышать, — задумчиво сказал Роджер. — Но не думаю, что в Леванте такое получится. Здесь много веков все воюют со всеми, единого правителя не было, поэтому крестовый поход нам удался, и появилось Иерусалимское королевство. Теперь у сарацин есть султан, объединивший всех в одно государство, а у нас нет королевства. Султан не станет терпеть непослушание христиан, просто сгонит их с земель. Тех, кто откажется уходить, продадут в рабство. Христианам.

— Купят?

— С большой охотой. Мир погряз в алчности и неверии. Саладин отпустил жителей Иерусалима, заплативших выкуп, и велел сопроводить их до границ своих земель. Когда несчастные вошли в христианские княжества, то, прежде чем они добрели к морю, их дважды ограбили свои, убив тех, кто сопротивлялся. Ты говорил красиво, но это пустые мечтания. Реликвии пробуждают в сердцах людей веру и стремление следовать заповедям Господа. Поэтому ими хотят обладать правители, и поэтому так плодятся подделки, вроде того копья, которым римский воин якобы пробил тело Господа и которое пилигрим Петр якобы нашел в Антиохии во время завоевания Леванта. Но даже эта подделка вселила мужество в защитников города, и они разбили сарацин под стенами. Я старый человек, меня трудно обмануть. Эта плащаница подлинная. Ты сам видел чудо, которое она явила.

— Вера твоя спасла тебя!

— Воля Господа! Он велел мне идти в Иерусалим и забрать плащаницу! Он, испытывая нашу веру, назначил испытания, раз от разу все более тяжкие. Поэтому врагов вначале было семеро, потом стало пятьдесят, а затем и целая сотня. Мы могли стать иудами и предать Господа, отдав врагам его плащаницу, дабы те пощадили нас. Но мы вступились за святыню, свидетельство ран Господних. И бог явил мне знамение в подтверждение верности избранного пути.

— Знамение?

— Я видел крест в небе. Дважды. В первый раз это случилось в Масличном ущелье, когда мы схватились с сарацинами. Крест быстро пролетел вдоль склона ущелья, был он красным. Я понял, что прольется много крови. Затем крест появился вновь и проплыл над моей головой. На теле моем в ту пору появилось много ран, и я малодушно думал о смерти. Но крест в этот раз был серебряный — стало ясно, что Господь явит чудо. Так и вышло. Внезапно явился Рено со своими людьми, и мы одержали победу.

Во второй раз я видел крест здесь, в Азни. Я только начал вставать после моего чудесного исцеления и в слабости человеческой помышлял, смогу ли выдержать испытания, что посылает мне Господь. Тут в небе появился крест. В этот раз он был серебристый. Крест несколько раз облетел замок, и я понял, что пока мы в Азни, Господь закроет нас от врага дланью своею. Поэтому я должен непременно исполнить обет.

— Как выглядел крест? — заинтересовался Козма.

— Во второй раз я хорошо его рассмотрел. У него две перекладины: одна посреди, большая и широкая, другая, снизу, маленькая. Богословы спорят, каким следует писать крест, многие настаивают на таком шестиконечном, теперь я знаю, что они правы.

— Крест летел медленно?

— Как стрела. Спереди у него сиял нимб, и слышалось жужжание. Знамения Господа часто сопровождаются непонятными звуками.

— Кто еще видел крест?

— Никто. Я нарочно спрашивал у стражи и слуг, работавших во дворе, — никто не заметил. Господь являет свои знамения избранным, тем, кто исполняет его волю…

Козма смотрел на Роджера со странным выражением лица.

— Ты не веришь мне? — сердито спросил рыцарь.

— Верю! И очень рад, что ты видел этот крест.

— Последуешь за мной?

— Непременно!

— В Иоаким? У него есть причина остаться в Азни.

— Я знаю, что сказать ему, чтоб не остался.

— Пусть будет так!

«Новость приведет Акима в чувство, — весело подумал Козма, уходя от Роджера. — не то офеодалился совсем. Пора вылезать из баронской постели. Нас ищут! Возможно, уже нашли…»

Рено и Иоакимом вернулись к вечеру, но поговорить с другом наедине Козме не пришлось. Едва соскочив с коней, оба соперника по любви дружно побежали к баронессе, что само по себе выглядело удивительно. Козма насторожился и оказался прав. Почти тотчас же за ним и Роджером явился слуга, они вместе отправились в трапезную.

Кроме баронессы, Иоакима и Рено там оказался Сеиф и почему-то Ги. Поскольку раненый оруженосец был благородного происхождения, Козма догадался, что намечается военный совет. Так вышло. Баронесса сидела во главе стола, Роджеру указали кресло по правую руку хозяйки замка, Козма к своему удивлению оказался по левую. Остальные расселись, кто где.

Докладывал Рено. С каждым его словом лицо Роджера становилось мрачнее.

Отряд Азни в первом же селении баронии наткнулся на разъезд сарацин. Их оказалось около десятка. К счастью сарацины увлеклись грабежом, попарно обыскивая дома поселян, поэтому не смогли оказать организованного отпора. Рыцари баронессы приняли сарацин за обычных разбойников, коих в землях Леванта всегда хватало, поэтому расправлялись с грабителями быстро и жестко — большую часть зарубили или закололи, тех, кто попытался ускакать, догнали стрелы. Только потом Рено и Иоаким обратили внимание на отличное вооружение и снаряжение убитых. Начали расспрашивать селян. Большинство их разбежалось при нападении сарацин, те, что не успели, были слишком напуганы. Лишь двое более-менее внятно смогли поведать: незадачливые грабители хвастались, что следом за ними идет большое войско, во главе с самим Саладином.

— Селение лежит на пути к Азни, — заключил Рено. — Саладин направляется сюда.

— Как скоро будет? — спросила баронесса, ломая пальцы.

— Через день, два…

Все, не сговариваясь, посмотрели на Роджера. Хотя Алиенора ничего не сказала на этот счет, всем было понятно, что с этой минуты главным в замке становится комтур. Роджер медлил с ответом, задумчиво глядя перед собой. Его длинные, худые пальцы теребили ремень тяжелой сумки, с которой рыцарь не расставался нигде и никогда. Козма единственный догадывался, какая дума занимает сейчас госпитальера. «В этот раз Господь отмерил испытание полной мерой! — мелькнуло у него. — Сколько у Саладина людей? Это не сотня евнуха!»

Роджер словно услышал его мысли. Или просто в трапезной все подумали об одном. Рыцарь очнулся и спросил Рено о численности сарацинского войска. Тот лишь развел руками.

— Почему не взяли «языка»! — сердито сказал Роджер. — Вы же опытные воины! Зачем убивать всех?

Рено понурился. К удивлению Козмы за него вступился Иоаким.

— Не сдавались они в плен! — хмыкнул Иоаким, кладя кулаки на стол. — Я одного кистенем перетянул — ребра захрустели! Ждал, что саблю бросит. Даже не подумал, сволочь! Переложил в левую руку — и на меня! Пришлось приложить посильнее… Другие бились не хуже. Все какие-то отчаянныее, злые… Их бьешь, а они лезут, бьешь, а они опять… Наглые! Орут по-своему, саблями машут… Нас трое, четверо на одного — все равно не сдаются! Только двое попробовали убежать…

— Следовало догнать! — сверкнул глазами Роджер.

— Кто ж знал, что они мамлюки Саладина, — примирительно ответил Иоаким, — Думали, обыкновенные бандиты…

— В результате неизвестно, сколько их и что замышляют!

— Догадаться нетрудно! — неожиданно вмешался Козма. Все уставились на него. Но Козма, не смутившись, продолжил: — Дорога, по которой движется войско султана, ведет в Азни, поворачивать некуда. Нас ждет осада. Сомневаюсь, что у Саладина меньше тысячи воинов, скорее всего больше. Поскольку сарацины в селении не сдавались, боевой дух их высок, на стены полезут отчаянно. Если, вдобавок, у них есть камнеметы и осадные башни…

— Тебе приходилось сидеть в осаде? — удивился Роджер.

— Два года тому. Отбились. Хотя врагов было десять против одного, а стены города — деревянными.

— Сколько у тебя воинов? — обернулся Роджер к Рено.

— Со мной десять.

— Нас девять. Десять, — поправился рыцарь, бросив взгляд на Ги.

— Можно вооружить слуг, — заторопился Рено. — Они люди привычные. Это еще десяток…

— Надо было привести мужчин из селения! — укоризненно сказал Роджер.

— Разбежались…

— Значит, тридцать, — подытожил рыцарь. — Чтоб отбить первый приступ нужно втрое больше.

— Стены Азни неприступны! — возразил Рено. — Никому и никогда не удавалось взять замок!

— Все когда-нибудь случается впервые… — вздохнул Козма.

— У меня было время осмотреть укрепления, — спокойно сказал Роджер. — Три из четырех стен выходят на отвесные склоны, там даже лестницы не поставить. Но стена со стороны долины доступна для штурма. При достаточно числе защитников их можно собрать на этой стене, тогда замок приступом не взять. Но нас менее трех десятков. Саладину даже осадные башни не надобны. Тридцать лестниц к стенам, прикрытие… Чтобы убить врага, поднимающегося по лестнице, или сбросить его со стены, защитнику надо появиться между зубцами. В это время в него будут стрелять мамлюки прикрытия, спрятавшиеся за деревянными щитами или мешками с песком. Они выбьют нас, прежде, чем мы собьем половину лестниц. Будь нас втрое больше, то одни стреляли бы по лучникам прикрытия, пока другие занимались атакующими. Очень важно отбить первый приступ, во второй раз мамлюк идет к стене неохотно. Он знает, сколько воинов полегло накануне и умирать не хочет. У нас нет сил даже первый приступ.

— Что делать? — спросила Алиенора, с надеждой глядя на Роджера.

— Решать тебе, баронесса. Саладин не охотник топтаться под стенами. Обычно предлагает сдать замок без кровопролития, предлагая взамен жизнь и свободу.

— Вместе с замком я теряю баронию?

— Да.

— Будем сражаться! — твердо сказала Алиенора. — Во главе защитников замка станет Роджер из Маргата. (Рыцарь поклонился.) Помогать ему будет… — Алиенора медленно обвела взглядом сидевших за столом рыцарей и остановила взгляд на Козме. — Иноземный воин Козма.

— Командовать рыцарями могут только рыцари! — возразил, кусая губы, Рено. — Я не слышал, что Козма посвящен по нашим обычаям!

— Это правда, — подтвердил Козма. — У нас нет обряда посвящения, рыцарем воина признают за его заслуги.

— Обряд провести не трудно, — сказал Роджер. — Подвиги, совершенные иноземным рыцарем на моих глазах, его ум, честь и благородство делают Козму достойным рыцарского пояса. Как и Иоакима, — комтур помедлил, — и Ги. (Оруженосец вспыхнул.) Если среди и твоих воинов есть достойные, — обратился рыцарь к Рено, — назови их имена. Посвятим всех. Такое уже было: накануне осады Иерусалима барон д'Ибелин даровал рыцарство всем благородным юношам старше пятнадцати. Они не подвели. Вели священнику отворить храм! — повернулся Роджер к Алиеноре. — Сегодня же проведем обряд.

Рено насупился, а Сеиф, не проронивший ни слова во время всего разговора, бросил на Роджера странный взгляд.

— На стены выставить двойную стражу! — Роджер уже не говорил, а отдавал распоряжения. — Подготовить к обороне донжон — очень вероятно, что нам придется перейти туда со стен. Нужно занести в башню еду, питье, оружие, мешки с соломой для сна и теплую одежду! Проследи за этим, Рено! Донжон много выше стен, поэтому с наступлением темноты выставим на верху часового.

— Можно мне?! — воскликнул Ги и смутился. За столом невольно заулыбались.

— Перед посвящением в рыцари полагается ночь проводить в молитвах, — сказал Роджер, пряча в усы улыбку. — Проведешь ее после обряда. Только за молитвами не забывай поглядывать в долину. Теперь определимся с начальниками. Рено, ты возглавишь своих воинов! Иоаким возьмет под начало вооруженных слуг — ему приходилось командовать необученным ополчением. Сеиф ведет своих туркополов. Сейчас отправимся на стену и определим участки, которые каждый из вас будет оборонять.

Алиенора встала, ее примеру последовали остальные. Роджер первым вышел из трапезной, за ним последовали Рено, Козма, Сеиф и Ги. Иоаким на мгновение задержался.

— Придешь вечером? — тихо спросила баронесса, умоляюще глядя на возлюбленного подозрительно заблестевшими глазами.

Иоаким вместо ответа приник к ее губам, Алиенора обняла его за шею. В трапезной никого не было, кроме их двоих (как считали любовники), поэтому они позволили себе долгий поцелуй. С закрытыми глазами; на мгновение забыв обо всем. Поэтому не заметили, что от порога за ними наблюдает человек с недобрым взглядом прищуренных черных глаз…