Каффрия, долина Бекаа
Поздний вечер 30 июня 1992 года
Идти было легко. Для любого профессионала посторонние в группе, люди с более низким уровнем подготовки, чем у него, — это обуза — пусть даже у них есть оружие, пусть они могут тащить снаряжение, пусть они могут прикрыть огнем, все равно это — обуза. Крепость цепи определяется крепостью самого слабого звена — так учили инструкторы в отдельном учебном центре ВДВ под Новгородом; если каждый сделан из стали — то мы непобедимы, если хоть один дрогнет… Инструкторы были из командования специальных операций, в учебных центрах Российской армии так было принято — новобранцам всегда давали инструкторов с более высоким уровнем подготовки, чем это было необходимо. Спецназ учил десантников и морскую пехоту, десантники учили мотострелков, мотострелки учили территориалов и самооборонщиков из Императорского стрелкового общества. Это плюс вековой опыт казаков-пластунов, отработанный веками пограничных стычек, войнами на Кавказе, давал себя знать — капитан ВДВ в отставке Петро Попейвода мог быть кем угодно — но не слабым звеном…
Плохо, что нет своего оружия. При почетной отставке из ВДВ автомат, с которым ты служил, тебе дарили на память о проведенных в армии годах, капитан сохранил его — лежал в доме, в укромном, но быстро достигаемом при необходимости месте. Автоматы были у всех казаков, хотя их и не носили. Лежит дома — и пусть себе лежит. При мысли о том, как все расслабились — видано ли дело, их расстреливали, как кроликов на поле, а они уходили от огня арыками, тащили на себе раненых, — капитан почувствовал стыд. Как бы то ни было — Россия надеялась на него, получается, напрасно. Его застали врасплох.
Но это не поздно исправить.
Непривычный британский автомат коряво лежал в руках — коробчатый магазин сбоку, когда стреляешь — так и хочется повернуть его, чтобы магазин перед глазами не маячил. Дурное оружие. Непривычное, неприкладистое, какое-то дешевое, в отличие от обычных британских винтовок — в общем, не по нему. Но другого нет. Да и это не особо нужно, основное оружие разведчика-пластуна — это нож.
У вала Петро Попейвода пошел тише, прислушиваясь, ища в испуганной тишине ночи звуки, которые предупредили бы о засаде — тихий разговор, металлический стук оружия, шорох земли под ползущим человеком. Эти бесшумно передвигаться все равно не умеют — тем хуже для них.
На какой-то момент капитан вспомнил сына — который сейчас сидел в километре от него, сжимая в руках свое первое добытое в честном бою оружие. Так, как поступил он, поступил бы не каждый. Казак — говорить даже нечего. Растет смена.
С той стороны никого не было.
Капитан упал на землю, по-пластунски пополз через вал. Раньше здесь дежурили посменно, на колючую проволоку вешали пустые консервные банки, чтобы не пропустить противника. Сейчас этого нет, не дежурит никто, выросло целое поколение, которое учит «замирение» по учебникам. Вот их и застали врасплох.
Перед гребнем вала капитан еще раз замер, прислушиваясь, готовясь при малейшем подозрительном звуке скатиться обратно. И снова — ничего.
Решившись, капитан перевалился через вал, у подножия кувыркнулся, пришел на колено, держа наготове оружие. Никто не ждал его, никто не пришел сменить тех, кто должен был дежурить на воротах. Кто-то дрых, кто-то — развлекался. Как мог…
Первого террориста капитан убил около дома — он вышел в темноту, ничего особо не опасаясь, чиркнул спичкой — но закурить не успел. Прилетевший из темноты нож попал точно туда, куда и хотел капитан, перерезав гортань и задев артерию. Захлебываясь кровью, пытаясь враз ослабевшими руками вырвать стальную занозу из шеи, боевик сполз по стене на землю…
Кровь врагов — лучшее удобрение для родной земли. Так было. Так есть. Так будет.
И так должно быть.
Капитан за ноги оттащил его в тень, привалил к стене — жаль, тут нет придомовых садиков, палисадников, просто цветы выращивать некому и некогда. Так в заросшем палисаднике можно десяток человек схоронить. Но и так — не найдут. Капитан наскоро проверил карманы убитого, его снаряжение. Оружие, боеприпасы, средства выживания, личные документы, разведданные — все как учили. Нашел точно такой же британский автомат, забрал три снаряженных обоймы к нему. Пара гранат — не лишнее. Самое ценное — в кармане оказался небольшой, но мощный шестизарядный пистолет скрытого ношения — капитан переправил его в свой карман — на всякий случай.
Сколько еще? Человек тридцать, не меньше. А дальше в станицу идти нельзя — как начнется, могут окружить, прижать огнем, пользуясь подавляющим превосходством в численности. Нужно просто нашуметь — и уйти, побежать как зайцу, вывести на пулемет засады. Вот эти как раз, где окна горят — они-то как раз и пойдут на распыл первыми…
Попейвода-старший достал из карманов обе трофейные гранаты, подержал их в руках, как будто взвешивая. Затем зубами вырвал обе чеки — и резким, почти без замаха движением отправил их в желтый прямоугольник окна — одну за другой…
Все-таки террористов готовят плохо. Они опасны только в нападении, когда захватили заложников и, прикрываясь ими, стреляют. При нападении, тем более внезапном, они бессильны…
Любой боевик, приведя себя в «относительное боеготовое» состояние, первое, что делал, — это высаживал магазин. Чаще всего — куда придется. Куда Аллах укажет, просто чтобы запугать шквалом огня врага и успокоиться самому. Часто, увидев ответные выстрелы, стреляет по вспышкам, даже не задумываясь, кто там — свои, чужие. Ночью бандиты расползлись по станице — грабить, насиловать, убивать — весело проводить время. И теперь они, не понимая, что происходит, — стреляли друг в друга…
Ломко звякнуло стекло, что-то истошно прокричали — но сделать ничего не успели. Курень вспух огнем изнутри, одновременно вылетели все стекла, визгнул шальной, вылетевший в окно осколок. Моментально погас свет — ярко-желтый, весело светящийся в ночи прямоугольник окна превратился в черную, исходящую багровыми всполохами дыру в стене…
Капитан залег у стены, чтобы не отсвечивать — бандиты выскакивали из домов по всей улице, беспорядочная стрельба закладывала уши, кто-то гортанно орал по-арабски, пытаясь перекричать звуки стрельбы. Можно было бы подождать еще — но капитан решился. Определил, откуда кричат, — скорее всего, это командир пытается навести порядок. Потом короткой очередью с близкого расстояния срезал двоих — они выскочили из первого от него куреня и могли отрезать ему отход, и длинной, на все, что оставалось в магазине, успокоил командира. Попал — нет, непонятно, наугад стрелял — но орать как-то разом прекратили. Не дожидаясь ответного огня, рванул из станицы, на ходу перезаряжая автомат.
Срезанные очередью боевики двумя темными кучами лежали у дороги, видно было плохо — просто темные бесформенные кучи на фоне более светлой дорожной пыли. Рядом с одним из них лежало что-то большое, длинное — Петро подхватил и побежал дальше. Спасаясь от жужжащих злыми осами пуль, нырнул за угол дома, на мгновение остановился, чтобы перевести дух, глянул на добычу — пулемет! Ручной пулемет, тоже британский — хорошо вооружились. Что еще в ленте осталось, непонятно, но это уже и неважно.
Позицию он занял дальше — на валу, у самого гребня, в расчете на то, что кто-то все-таки сунется без опаски. И сунулись — из-за куреней выскочили сразу двое — длинной очередью он срезал их, справа ответили из нескольких стволов, брызнула земля. Капитан выстрочил по стрелкам все, что оставалось в ленте, бросил бесполезный пулемет — и перекатился за вал…
Километр. Именно столько — ни больше ни меньше — отделяет смерть от жизни. Километр — сейчас жизнь измеряется в метрах…
Петляя, капитан уже не пытался прицельно стрелять в преследователей — не стреляли и по нему. За спиной раздавалось гиканье, гортанные крики «Аллаху Акбар», выстрелы — но пули не свистели рядом — стреляли в воздух, чтобы напутать. Петро Попейвода петлял как заяц, с каждым шагом приближаясь к деревьям. Мотор машины — сытое, с каждым метром приближающееся урчание, — а вот это уже опасно…
Не оборачиваясь, капитан выстрелил — просто чтобы тормознуть преследователей хоть на пару секунд — на удивление, попал, хотя и не целился. Злобный крик ярости и боли — и снова застучали несколько винтовок, стреляли уже в него, стараясь попасть по ногам. Каменистая земля будто кипела под ногами, мотор машины урчал все ближе, свет фар распарывал ночь.
С машиной надо что-то делать…
Капитан кувыркнулся, разворачиваясь к преследователям спиной, вскидывая автомат, успел удивиться, что машина намного ближе, чем он думал, вскинул автомат, целясь поверх ослепительного света фар — и вдруг провалился, разом провалился в ослепительную тьму…
Сначала была боль… Какая-то тупая, ноющая боль, как будто сильно ударился головой о камень. Боль взрывалась перед глазами звездами — желтые жирные, сияющие точки перед глазами набухали и лопались, взрываясь фейерверком боли. Сашка не раз падал с коня, один раз больше десяти метров кувыркался по каменистому холму — но такого он не припомнит…
Спокойно…
Первым делом Сашка попытался пошевелить пальцами ног — и с восторгом почувствовал, что ноги выполняют команду. Потом руки — оказались целыми и они. А вот голова… пошевелившись, он до крови прикусил губу, чтобы не застонать.
Только сейчас он осознал, что правое ухо как будто горит огнем и весь воротник и плечо рубашки справа промокли. Промокли от крови…
То, что он наклонился за новым магазином, его и спасло. Снайпер не смог взять правильную поправку на такое расстояние, да еще и ночью — и промахнулся. Почти — промахнулся…
Черт…
Пулемет молчал. Александр вдруг понял, что пулемет молчит. И стрелять — некому.
Кроме него.
Подтянувшись, он пополз к пулемету — всего-то два метра, но на них ушло больше минуты. По пути он отпихнул что-то с дороги, стараясь не нашуметь.
Коршуна смерть настигла, когда он менял ленту — захлопнул крышку ствольной коробки и умер — пуля попала прямо в голову. Сейчас он навалился на задравший в небо ствол пулемет, обхватил его руками, будто ища в этом спасения. Рядом лежал еще кто-то.
Суки…
Только сейчас Сашка услышал голоса — говорил один человек, негромко, но внятно. Говорил по-русски…
— Вставай, русский! Не прикидывайся, вставай!
Кто-то сильно пнул в бок, стараясь выместить накопленную злобу, искры боли вспыхнули перед глазами…
— Назад! Назад, сказал!
Капитан понял, что прикидываться кем-то — бессмысленно. Тот, кто говорил по-русски, — он и есть самый опасный из всех. В его голосе — хрипловатом, уверенном — проскальзывала непоколебимая уверенность в себе и привычка командовать. Такой голос обычно вырабатывают военные из комсостава — ротные, комбаты, их замки…
Капитан, морщась от боли — болела голова, в теле была какая-то странная, отстраненная легкость, — начал переворачиваться…
— За оружие не хватайся, казак! Разговор есть!
Капитан перевернулся на спину, оглядел крутом стоящих вокруг него людей. Тот, кто говорил по-русски, позицию выбрал грамотнее всех — со стороны головы.
— Чем это меня?
— Светошоковой гранатой. Здорово, правда…
Мишка…
— Не переживай, пулеметчиков твоих уже в живых нет. Я хорошо стреляю. Правда, и они тоже. — В голосе того, кто говорил по-русски, бесстрастном, академически правильном и четком, проскользнула нотка уважения.
— Ты…
— Я тот, кто предлагает тебе работу и новую жизнь, казак. Русских здесь больше не будет. Но такие люди, как ты, нам нужны.
— Псу шелудивому предложи…
Они стояли — всего метрах в ста, неправильным кругом, окружив что-то или кого-то на земле. Правее от них догорала машина, дул легкий ветерок, все так же блекло светились облака — а эти люди стояли, черные, недвижимые — и Сашке показалось, что они — демоны, свершающие какой-то дьявольский ритуал. Их было много — а он был один, он даже не был казаком, просто пацаном, попавшим волею судьбы в мясорубку, потерявшим дом и друзей.
Вот-вот он потеряет и отца…
Нет — он не один. Не один!!! С ним есть еще кое-что — пулемет с заправленной в него свежей лентой.
Голова кружилась, клонило в сон — сказывалась потеря крови…
Народ жив до тех пор, пока есть хоть один человек, готовый отдать жизнь за жизнь и процветание своего народа…
Сашка встал на колени, держась рукой за станок пулемета. Неизвестно откуда взялись силы — но он резким движением столкнул тело Коршуна с пулемета, занял его место, встав коленями на сиденье пулеметчика на станке. Намертво схватился за скользкие от крови рукоятки, наводя ствол пулемета в цель. Большой палец лег на гашетку…
