Закончить эту книгу я хочу историями двух очень разных извинений. Первое – короткое извинение по поводу украденного велосипеда. Второе – извинение перед близким другом, столь же тяжелое, сколь и необходимое.
Извинение № 1. «Извините, что я украл ваш велосипед!» – краткое извинение перед незнакомым человеком.
У моего друга Рика недавно украли велосипед. Велосипед стоял в его гараже в пригороде Лоуренса. Рик очень расстроился, но у этой истории оказался счастливый конец. Рик написал мне об этом в электронном письме:
«Около четырех часов утра я проснулся от огорчения. Я не мог поверить, что кто-то украл мой велосипед прямо перед отпуском. Я вышел на улицу, надеясь, что велосипед каким-то чудом вернулся в гараж. Но его там не было. А потом я посмотрел на дорожку перед домом и увидел его – во всей его красе! Бог услышал мои молитвы!»
Удивительнее всего была небольшая записка, прикрепленная к рулю. Судя по всему, написал ее человек не очень-то грамотный. В записке говорилось:
«Извиняюсь, что взял ваш велосипед. Я был пьян и не понимал, что делаю. Извините, что мне не хватило смелости сказать вам это лично».
Я была глубоко растрогана таким искренним извинением и глубоким раскаянием. Рик тоже. Тот человек написал: «Я был пьян и не понимал, что делаю», хотя мог бы написать: «Бутылка заставила меня украсть».
Автор этой записки не рассчитывал на восстановление отношений, поскольку никаких отношений и не было. Он не рассчитывал на улыбку или дружеский разговор с хозяином велосипеда. Извинение не принесло ему никаких материальных благ – напротив, возвращаясь на место преступления, чтобы вернуть украденное, он подвергал себя определенному риску.
Не нужно быть профессиональным психологом, чтобы почувствовать, когда извинение идет от сердца, от простого желания поступить правильно. Я была тронута этой запиской. Она напомнила мне, что иногда единственный мотив извинения – это желание восстановить собственную цельность, исправить отношения с собственным «я».
Извинение № 2. Избавление от потребности всегда быть правой.
Моя давняя и близкая подруга Шейла пригласила меня на презентацию своей книги в Нью-Йорк. Время для меня было не самое удачное. Мне было тяжело выбраться из Канзаса, и билеты на самолет стоили дорого. Но мне очень хотелось в тот день оказаться рядом с ней. Я знала, как ценны такие проявления дружбы, а выход первой книги был очень важным событием для Шейлы.
Я приехала и обнаружила, что кроме Шейлы знаю еще одного человека – Бланш была старшим редактором журнала, где я много лет вела свою колонку. В конце концов мы с Бланш проболтали почти два часа, даже не заметив этого. Ни она, ни я не заметили, что гости перебрались в другую комнату и стали произносить тосты. К гостям мы присоединились гораздо позже.
Я вернулась домой. Вечером мне позвонила Шейла. Я думала, что она хочет поблагодарить меня за то, что я приехала, но она сказала, что я вела себя на ее презентации непостижимо (или возмутительно?). Она твердила, как ей больно и обидно. Как я могла почти весь вечер просидеть с одним человеком, даже не пытаясь познакомиться и пообщаться с ее друзьями? Разве я не знала, что многие гости читали мои книги и хотели поговорить со мной? Как я могла быть такой эгоисткой и пропустить добрую половину поздравлений в другой комнате? Я разочаровала ее друзей и поставила саму Шейлу в неловкое положение.
Я опешила. Я даже не догадывалась, что стала источником стольких проблем. Я потратила немало денег на поездку в очень неудобное для себя время, а мне говорят, что я испортила всю презентацию. Слова Шейлы показались мне несправедливым преувеличением, и я тут же включила защитный механизм «Мне жаль, но…».
– Извини, – сказала я, – но почему, черт побери, ты не оттащила меня от Бланш сразу же и не сказала, чего ждешь от меня?
– Я была не обязана, – отрезала Шейла.
– Я и не говорю, что ты была обязана. Я просто хочу сказать, что, конечно же, стала бы общаться с твоими друзьями, если бы ты попросила меня. Достаточно было просто отозвать меня.
– Я не обязана была следить за тобой и диктовать, как ты должна себя вести!
Шейла разозлилась еще больше. Я явно подлила масла в огонь.
Я очень расстроилась. Неужели Шейла не понимает, что мы обе внесли свой вклад в проблему? Ей ничего не стоило сказать мне, что она хочет познакомить меня со своими друзьями. Конечно же, я хотела присутствовать на церемонии с самого начала, но просто не заметила, когда все началось. Вместо того чтобы проявить зрелость, Шейла весь вечер молча злилась, словно была беспомощной жертвой моей чудовищной нечуткости, а потом во всем обвинила меня. Она не оценила, что я прилетела в Нью-Йорк, пойдя на значительные расходы и неудобства. Это мне не понравилось, и я закончила разговор очередным классическим фальшивым извинением:
– Мне очень жаль, что тебя так расстроило мое долгое общение с Бланш.
За два дня мой гнев остыл, и защитный механизм ослабел.
Шейла поступила смело, высказав все, что думает о моем поведении. Она хотела, чтобы я услышала ее критику, и я не должна была критиковать ее в ответ. Она поставила себя в уязвимое положение, поделившись своим гневом и болью. И неважно, считаю я эти чувства обоснованными или нет. Это ее чувства.
Мне часто хочется указать близким друзьям, как можно иначе повести себя в разных ситуациях – связанных или не связанных со мной. Я понимаю, что эта моя проблема – оборотная сторона четкого понимания шаблонов человеческих отношений.
Шейла обладает множеством прекрасных качеств, но она не умеет сознавать своей роли во взаимодействиях, которые причиняют ей боль. Моя реакция во время телефонного разговора заставила ее подумать, что я пытаюсь переложить вину на ее плечи – честно говоря, так оно и было. По крайней мере, я порывалась разделить вину с ней.
Через несколько дней я позвонила Шейле и искренне извинилась. Я расспросила ее о том, что она почувствовала, о разочаровании друзей, которые хотели со мной познакомиться. Я сказала, что мне очень жаль.
Я не хотела ее обидеть – особенно в такой важный день. Я сказала, что долго думала над ее словами и поняла, что мое поведение было непростительно. Я сосредоточилась на своей знакомой, позабыв о подруге. Это была презентация ее книги, важный для нее день, а я все испортила.
Признаюсь, в глубине души я надеялась, что она скажет: «Что ты, Харриет, я сама должна была позвать тебя, так что я тоже виновата в том, что произошло». Но эта надежда умерла. Искреннее извинение должно быть сосредоточено только на чувствах пострадавшей стороны, а не на том, чего нам хочется для себя – прощения или, в моем случае, признания Шейлой своей доли вины.