Что означает прощение для вас?

Я опросила более ста человек, чтобы понять, что для них означает термин «прощение». Я спрашивала, как люди понимают, что простили кого-либо, какие сигналы и знаки говорят о полном прощении или о процессе прощения. И я просила привести конкретные примеры. Оказалось, что, когда речь заходит о прощении, мы все говорим по-разному, полагая, что говорим об одном и том же.

Эти разговоры подтвердили то, что я наблюдала в своей клинической практике. Многие называли «прощением» умение отпустить боль и переживания со временем. Они просто перестали постоянно думать о травме, а вспоминая негативное поведение обидчика, более не испытывали сильных эмоций. Когда эти люди говорили о прощении, то упоминали, что мысли о прошлых обидах их более не беспокоят. Иногда гнев выходит на поверхность, но случается это гораздо реже и слабее, и им удается дистанцироваться от этих чувств.

Другие люди приберегают слово «прощение» для ситуаций высокого духовного наполнения. «Прощая, я окружаю обидчика любовью и светом. Я несу в сердце любовь и доброту к этому человеку и желаю ему счастья и благополучия». Я работала с людьми, обладавшими уникальной способностью прощать непростительное. Они учили и применяли в жизни радикальное прощение – любовь и сочувствие, способные преодолеть даже самые чудовищные действия и ситуации. С этой точки зрения прощение – это не просто умение отпустить эмоции ради собственного блага. Это еще и осознание боли обидчика и готовность пожелать ему счастья и блага. Не каждый способен на радикальное прощение, и не каждый к этому стремится. Люди избавляются от мучительного гнева, горечи и боли разными способами, и ни один из этих способов нельзя считать правильным или неправильным.

Что значит прощение для меня

Я редко пользуюсь этим словом – лишь в процессе открытого слушания и самоанализа. При отсутствии искренних извинений (или иной демонстрации глубокого сожаления и готовности никогда больше не повторять подобного) я не понимаю, что значит «простить» тяжелый инцидент. Я знаю, что прощение – это готовность любить обидчика и желать ему добра, но сама не способна на такое.

Для меня слово «прощение» равносильно слову «уважение». Такие чувства не возникают по приказу или требованию, их невозможно вызвать насильно или подарить без причины. В близких отношениях я согласна с психологом Дженис Абрамс Спринг: «Прощая обидчика, который не испытывает раскаяния, мы не обогащаем свою человечность. Это он восстанавливает свою человечность, когда трудится, чтобы заслужить наше прощение».

Не считайте меня человеком, неспособным на прощение. Напротив, я часто испытываю сочувствие к тем, кто обидел меня и не извинился за свои слова и поступки. Я даже могу их понять и никогда не стану указывать на нечуткость и неправильность поведения. Профессиональный и жизненный опыт научил меня воспринимать тех, кто совершил дурной поступок, более полно. Худшие их поступки и проявления нечуткости не заслоняют их личности. Я анализирую проблемы отношений, в том числе и собственные, в самой широкой перспективе. Я учу людей выявлять шаблоны, а не безоговорочно осуждать отдельные поступки.

Я хочу сказать, что не называю прощением сочувствие и принятие, которые могут возникнуть или не возникнуть у меня, когда меня чем-то обижает человек, глухой к моим словам и не понимающий, что сделал нечто такое, за что следовало бы извиниться.

Разговор с Беном

Сложность понятия «прощение» напомнила мне разговор с младшим сыном Беном, когда я работала над книгой «Танец матери». Бен тогда учился в старших классах. Его смутило название одной из глав моей книги: «Какой матери не доводилось ненавидеть своих детей». Бен считал, что я должна вычеркнуть слово «ненавидеть», потому что матери не могут ненавидеть своих детей. Он всегда любил поспорить.

В ходе разговора я поняла, что беспокоит Бена: что ненависть может победить любовь и закрепиться навсегда. Я же считала, что мы можем ненавидеть кого-то тридцать секунд, что в разуме и сердце нет ничего «высеченного в камне» и что любовь и ненависть могут сосуществовать друг с другом.

В какой-то момент разговор принял неожиданный оборот.

– А ты продолжала бы любить меня, если бы я кого-нибудь убил? – очень типичный для моего сына вопрос!

Я промолчала, и он усилил нажим:

– А если бы я убил Мэтта? Или Мэтта и папу? Ты все равно любила бы меня?

Я ответила, что даже представить себе подобного не могу.

– Если бы ты так поступил, то перестал бы быть собой.

Но Бен не отступал.

Буду ли я любить его?

Да. Да, я все равно буду любить его.

Вопросы продолжались.

Да, я буду любить его. Да, я буду навещать его в тюрьме. Да, я буду терзаться чувством вины и злиться. Да, я буду ненавидеть его. Нет, я не солгу ради него. Нет, я не прощу его. Да, я буду любить его. Да, он всегда будет частью меня самой.

Бен был доволен.

Я была рада, что он воспринял эту сложность. Я не могла представить, что прощу его. Но точно так же не представляла, что вычеркну его из своей жизни. Я не перестану любить и ненавидеть его. Когда специалисты по прощению оперируют черно-белой картиной (либо ты прощаешь обидчика, либо становишься пленником своего гнева и ненависти), они сводят сложнейшие человеческие эмоции в упрощенное дихотомическое уравнение. Даже когда мои мальчики были совсем маленькими, их картина мира была сложнее.