Часть третья

Риа, не говоря ни слова, повела нас по выжженной земле, усыпанной каменными обломками. Где-то среди этих острых, как зубы дракона, скал лежал вход в мир духов, охраняемый кровожадным огром. Но даже если Балор действительно жил здесь, он жил в полном одиночестве – здесь не было ни единого существа, которое росло, дышало, шевелилось. Темные холмы когда-то казались мне совершенно безжизненными, если не считать изредка попадавшихся высохших деревьев, но эта местность была враждебна к любым проявлениям жизни. Огненное дыхание дракона не оставило здесь ни деревца, ни кустика, ни клочка мха. Лишь пепел. Мне вдруг захотелось, чтобы со мной снова была Цветущая Арфа, захотелось при помощи ее магии вырастить на мертвой земле хотя бы несколько травинок.

Потерянные Земли были полной противоположностью дому Рии, цветущим зеленым полянам Леса Друма. Но девочка двигалась среди нагромождений обожженных огнем скал так же уверенно и ловко, как шла бы сквозь заросли папоротников. Она шла прямиком на восток, не сбиваясь с пути. Если для этого приходилось карабкаться вверх по неприступному склону, с которого осыпались камни, или перепрыгивать через широкую расщелину, она вела нас прямо, не огибая препятствий. И так час за часом.

Но все же, как бы сильно я ни восхищался выносливостью Рии, еще сильнее меня привлекали другие ее качества. Она любила жизнь и все живое благодаря детству, проведенному среди ветвей гигантского дуба. Она обладала спокойной мудростью, не рассудочной, но идущей от самого сердца, и напоминала мне богиню Афину из греческих мифов. Но еще сильнее она напоминала мне Элен.

Я почувствовал, как сердце наполняется благодарностью к Рии за то, что она согласилась связать свою жизнь с моей. Теперь наши судьбы были переплетены так же прочно, как лианы, из которых были сотканы ее одежды. И вдруг я понял, что мне сильнее, чем когда-либо, нравится ее лесной костюм. Плотные, но гибкие рукава. Широкие зеленые листья на плечах. Изящные, кокетливые узоры на воротнике.

Когда мы карабкались по каменистым ущельям и безжизненным скалам, вид ее одежды из лиан и листьев поднимал настроение. Зеленый цвет, несмотря ни на что, давал надежду, и я снова начинал верить в лучшее. Мне казалось, что даже самые бесплодные и иссохшие поля можно вернуть к жизни, что даже самый тяжкий проступок может быть однажды прощен. Риа и сама знала, что ее одежды из лиан и листьев несли нам удивительную истину. Магия самой Природы сильнее любого волшебника, даже самого могущественного. Иначе как может новое молодое деревце вырасти из безжизненной земли, думал я. Неужели и я, как любое живое существо, тоже причастен к этой магии обновления?

Ряды холмов тянулись параллельно друг другу с севера на юг, и поэтому нам нельзя было идти по долинам – мы рисковали сбиться с курса. Приходилось карабкаться вверх по крутым склонам и, взобравшись на гребень, сразу же спускаться вниз. Мы добирались до дна ущелья лишь для того, чтобы начать новый подъем. К вечеру, когда солнце село у нас за спинами, а по выжженной земле протянулись длинные тени от черных холмов, у меня болело все тело, ноги подкашивались от усталости. Даже посох не помогал. Бамбелви то и дело спотыкался, часто наступал на подол своего плаща, и было ясно, что он устал не меньше меня.

Но хуже всего было то, что по дороге нам не попалось даже самого жалкого ручейка. Мой язык одеревенел. Может быть, мне хотелось пить больше, чем остальным, потому что я проглотил кусок башмака, но это было не так уж важно. После долгого пешего перехода по камням, покрытым черной пылью, мы все изнемогали от жажды.

Тем не менее Риа не замедляла шага. Хотя с самого начала пути она не произнесла ни слова, ее мрачная решимость, казалось, стала еще сильнее, чем прежде. Возможно, дело было в том, что наше время подходило к концу. А может быть, она думала о другом – о чем-то известном лишь ей одной. Но, так или иначе, мое настроение было не лучше. Голос Туаты по-прежнему гремел в ушах, и сказанное порождало в душе страх, точно так же, как его дух породил свет в синих камнях, окружавших могилу. Несмотря на безграничную мудрость и могущество, он лишился жизни под смертоносным взглядом Балора. И все почему? Из-за собственного высокомерия. А разве я сам не поддался гордыне и высокомерию, когда осмелился пойти против Балора, изучив лишь шесть из Семи Песен?

И да и нет. Мои самомнение и гордыня послужили причиной несчастий, обрушившихся на меня и мою мать. Но сейчас мной руководило отчаяние. И страх. Потому что Риа была права. Я действительно почувствовал невероятное облегчение, приняв решение не ходить на Забытый остров, где меня ждало нечто, связанное с Песней Видения. Эта Песня преследовала меня как страшный сон, такой же невыносимый, как кошмар, заставивший меня исцарапать собственное лицо в ту одинокую ночь на Ржавых равнинах. Я сомневался в том, что вообще когда-либо смогу постичь Песню Видения со своими бесполезными глазами и несовершенным «вторым зрением». С другой стороны, я был уверен, что для того, чтобы видеть как маг, нужно обладать некими необыкновенными качествами. Которых у меня, разумеется, не было.

И это были еще не самые сильные из терзавших меня страхов. Меня преследовала неотступная мысль: а вдруг окажется ложным предсказание, утверждавшее, что лишь дитя, рожденное от обитателя Земли, сумеет победить Рита Гавра или его слугу Балора? Сам Туата намекнул мне на это. «Пророчество может говорить правду, а может и ошибаться. Но даже если оно верно, истина часто выступает в нескольких обличьях». Получалось, что я не мог твердо рассчитывать на это пророчество, что бы оно там ни значило. Правда была печальной: я не мог рассчитывать даже на самого себя.

Сверху, с обрыва, сорвался булыжник, со стуком покатился вниз и едва не отдавил мне ногу. Подняв голову, я заметил Рию – она как раз скрылась за скальным выступом, который торчал из утеса, словно вырубленный из камня нос. Как странно, подумал я. Нам еще столько карабкаться вверх, почему она решила перелезать через выступ, вместо того чтобы обойти его?

И тут же я увидел ответ на свой вопрос. Скала влажно поблескивала. Вода! Но откуда? Чем выше я взбирался, тем больше мокрых пятен мне попадалось. В щели между двумя камнями приютился лохматый клочок мха – живой, зеленый.

Добравшись до плоской вершины холма, я остановился. Там, меньше чем в десяти шагах от меня, журчал крошечный родник, образовывавший лужицу прозрачной воды. Риа, склонившись над источником, пила воду. Я подбежал к ней, сунул голову в лужу. Когда вода попала в рот, язык лишь слегка защипало. После второго глотка чувствительность вернулась окончательно, и я ощутил прикосновение ледяной воды. Как и Риа, я пил и пил, и мне казалось, что я никогда не утолю жажду после нескольких мучительных дней, проведенных среди мертвых скал. Бамбелви присоединился к нам, рухнул у источника и принялся, тяжело дыша, с хлюпаньем втягивать ледяную воду.

В конце концов я почувствовал, что больше не в силах пить, и обернулся к Рии. Она сидела, прижав колени к груди, и пристально смотрела на полосы облаков, которые заходящее солнце окрашивало в бесчисленные оттенки красного – от розового до пурпурного. Вода капала с волос ей на плечи.

Я вытер с подбородка капли воды и подвинулся к ней ближе.

– Риа, ты думаешь о Балоре?

Она кивнула.

– Я видел его в озере Лица, – сказал я. – Он… я видел, как он убил меня. Заставил меня взглянуть в его глаз.

Она повернула голову. Розовые лучи вечернего солнца ласкали ее кудри, но взгляд был мрачен.

– Я тоже видела Балора в озере Лица. – Она хотела сказать что-то еще, но промолчала.

Я почувствовал, как горло сдавил спазм.

– Мы… нам еще долго осталось?

– Совсем недолго.

– Может, нужно сделать рывок и прийти туда сегодня вечером?

Бамбелви, который устраивал себе среди камней нечто вроде кровати, подскочил на месте.

– Нет!

Риа вздохнула.

– Луна все равно почти не дает света, а нам нужно поспать. Можно заночевать здесь. – Она провела кончиками пальцев по грубым, острым краям камней, потянулась ко мне и подцепила указательным пальцем мой палец. – Мерлин, мне страшно.

– Мне тоже. – Я проследил за ее взглядом, устремленным к горизонту. Небо над зазубренными скалами было алым, как кровь. – Когда я был маленьким, – тихо добавил я, – иногда случалось так, что я не мог заснуть от страха. И всякий раз в такую ночь мама делала все, чтобы успокоить и утешить меня. Она рассказывала мне какую-нибудь историю.

Палец Рии крепче сжал мой палец.

– Правда? Это чудесная мысль, рассказать историю, чтобы прогнать страх. – Она вздохнула. – А все матери так делают?

– Да, – очень тихо ответил я. – По крайней мере, такие, как она.

Риа ниже склонила голову, и ее волосы заблестели в алых лучах заката.

– Как мне хотелось бы тоже… сохранить воспоминания о маме, которая, наверное, когда-то рассказывала мне сказки и истории. Чтобы вспоминать их сейчас.

– Мне очень жаль, что у тебя этого нет, Риа. – Я с трудом сглотнул комок в горле, мешавший мне говорить. – Но есть одна вещь, которая, может быть, не хуже, чем рассказы матери.

– Да?

– Это рассказы и истории, услышанные от друга.

Она слегка улыбнулась.

– Мне бы очень хотелось послушать их.

Я посмотрел на небо: над головой мерцала первая вечерняя звезда. Тогда я откашлялся и начал:

– Однажды, давным-давно, жила на свете мудрая и могущественная богиня по имени Афина.