Я решил, что не стоит соваться в логово дракона ночью, лучше подождать до утра. Пока мои спутники беспокойно ворочались во сне на черных, опаленных огнем камнях, я сидел и размышлял о будущем. Я прекрасно понимал, что шестой урок, названный Уничтожением, мог означать только одно.

Я должен убить дракона.

При мысли об этом сердце сжималось от страха. Как может мальчик, пусть даже вооруженный магическим мечом, совершить такой подвиг, думал я. Это невозможно! Со слов матери я знал, что драконы – существа невероятно сильные, поразительно ловкие и быстрые и что они гораздо хитрее и умнее людей. Я вспомнил ночь в нашей глинобитной хижине, когда я завороженно смотрел на ее лицо, озаренное светом очага, а она описывала мне дракона. Мать рассказывала, как чудовище одним взмахом хвоста прикончило дюжину великанов и огнем дыхания поджарило их на ужин.

И что мне теперь делать, в отчаянии размышлял я. В отличие от мудреца Туаты, я не был знаком с магическими заклинаниями. Я твердо знал лишь три вещи: что дракон, пусть даже спящий, ужасен на вид, что к нему страшно приблизиться и почти невозможно убить.

Когда первые лучи зари коснулись обугленного побережья и разлились по волнам, как жидкое пламя, я с неохотой поднялся. У меня замерзли руки, но я не обращал на это внимания – на сердце лежала невыносимая тяжесть. Я вытащил из кармана яблоко Шима и откусил кусочек. Яблоко было хрустящим и ароматным, но я не чувствовал вкуса. Когда от плода остался огрызок, я безразлично отбросил его прочь.

Риа села на камнях.

– Ты совсем не спал, да?

Я продолжал пристально смотреть на островерхие горы, которые заря окрасила в бледно-розовый цвет.

– Да. Но за всю ночь так и не придумал никакого плана. Если у тебя есть хотя бы крупица разума, оставайся здесь. Может быть, дракон меня не сожрет, и тогда я вернусь за тобой.

Она тряхнула головой так яростно, что два или три листочка, украшавших ее каштановые кудри, упали на землю.

– Кажется, мы это уже обсуждали. Там, на берегу озера Лица.

– Но на этот раз опасность слишком велика. Риа, ты со дня нашей встречи в Темных холмах предупреждаешь меня о том, что я могу потеряться. Так вот: на самом деле, потеряться можно разными способами. И сейчас я чувствую себя именно потерянным. – Я испустил долгий, тяжкий вздох. – Неужели ты не понимаешь? Только волшебник, настоящий волшебник может одолеть дракона! Я правда не знаю, как стать магом, – наверное, мне потребуется могущество, умения, знания, а может, сила духа. Каирпре говорил, что нужно все это и еще многое другое. Я знаю только одно: у меня нет качеств, необходимых для победы над драконом.

Риа нахмурилась.

– Я в это не верю. И твоя мама тоже не верит.

– Несмотря на все свои инстинкты, на этот раз ты ошибаешься. – Я покосился на Бамбелви, скрючившегося под толстым плащом. – Следует ли мне предоставить ему тот же выбор, что и тебе?

Неожиданно тощий шут повернулся к нам.

– Я иду с тобой, если ты это имел в виду. – Он вытянул в стороны свои длинные руки. – Если когда-нибудь тебе и могут пригодиться мое чувство юмора и мудрость, то именно сегодня, в день твоей верной смерти.

Мое лицо стало мрачным, как у шута, и я снова уставился на логово чудовища. Из черной долины между холмами, похожей на клин, поднимался столб темного дыма, пачкавший утреннее небо. Я сделал шаг по направлению к нему. Затем другой. И еще один. При каждом шаге посох стучал о камни – и этот звук напоминал мне стук молотка по крышке гроба.

Так я шагал по выжженной земле; Риа шла рядом со мной, а Бамбелви тащился позади. Понимая, что самое главное – это скрытность, мы старались ступать по камням тихо, словно лисы. Никто не говорил ни слова. Я положил посох на плечо, чтобы не стучать по земле. Шут даже прижал ладони к голове в попытке заглушить звяканье колокольчиков. По мере того как мы приближались к лощине, из которой шел дым, на душе у меня становилось все тяжелее и тяжелее. Я знал, что, возможно, самый черный день Финкайры, день пробуждения дракона, еще не настал, но мой самый черный день определенно пришел.

Низкий рев разносился над почерневшими камнями. Он был глубоким, словно басовые струны титанической арфы. Ритмичным, как дыхание. Я догадался, что это храп спящего дракона. Мы двигались к цели, и храп становился все громче.

Вскоре мы покинули равнину и очутились среди покрытых копотью скал. Здесь было душно, невыносимо душно. Шаг за шагом, стараясь не производить лишнего шума, мы приближались к столбу дыма. Камни здесь были не просто обожжены, но еще и расколоты, искрошены могучими лапами. Валуны превратились в осколки. Овраги и расщелины были расплющены. Все живые существа были сожжены. Уничтожены.

Едва осмеливаясь дышать, мы перебрались через нагромождение мелких камней. Внезапно Бамбелви оступился и упал. Булыжники с грохотом посыпались к подножию кучи. Однако этот звук заглушало невыносимое звяканье его бубенчиков. Металлический звон разнесся среди холмов, подобно раскатам грома.

Я злобно уставился на него и прошипел:

– Сними эту проклятую шапку, придурок косолапый! Ты разбудишь дракона еще до того, как мы проберемся в логово!

Бамбелви надулся и с видимой неохотой стащил с головы шутовской колпак и засунул его под плащ.

Я повел своих спутников в ущелье с отвесными стенами, поминутно вытирая пот со лба. Камни обжигали ступни даже сквозь подошвы башмаков. Воздух был горячим, плотным, словно вода, и мы кожей чувствовали его колебания, порождаемые храпом дракона. Вонь пожарища забивала ноздри. С каждым шагом стены ущелья, казалось, теснее смыкались вокруг меня, готовые придавить, потопить в вязкой, как смола, тьме.

Я остановился. Там, впереди, почти скрытый среди теней, лежал дракон. Он был даже больше, чем я себе представлял, – он был огромным, как гора. Его чудовищное тело, свернувшееся, подобно гигантской змее, покрытое броней из зеленых и оранжевых чешуек, могло бы целиком заполнить собой чашу озера Лица. Голова покоилась на передней левой лапе, из ноздрей шел дым. Чешуйки под носом почернели от копоти и напоминали огромные усы. При каждом вдохе верхняя губа приподнималась, обнажая ряды острых, как бритвы, зубов; при каждом выдохе сокращались мышцы могучих передних лап, содрогались широкие крылья, сложенные за спиной. В лучах утреннего солнца поблескивали когти, не менее острые, чем меч, висевший у меня на поясе, – с той лишь разницей, что каждый такой коготь был в десять раз длиннее клинка. На один из когтей, примерно посередине, словно гигантский перстень, был насажен череп, вполне подошедший бы по размеру Шиму.

Под чешуйчатым брюхом блестели, искрились и переливались всеми цветами радуги драконьи сокровища. Короны и ожерелья, мечи и щиты, рога и флейты – все из золота или серебра, все усыпанные драгоценными камнями. Рубины, аметисты, нефриты, изумруды, сапфиры, жемчужины невиданных размеров были рассыпаны повсюду. Я даже не мог представить себе подобного богатства. Тем не менее у меня не возникло ни малейшего желания прикоснуться к драгоценностям, потому что среди золота и самоцветов виднелись черепа всех форм и размеров. Некоторые были белыми и блестящими, некоторые – черными, опаленными огнем дракона.

Я прокрался глубже в лощину. Риа и Бамбелви не отставали. Мы одновременно съежились, когда услышали размеренное, но оглушительное дыхание дракона совсем рядом. Его гигантские глаза были закрыты, хотя и не полностью, и можно было видеть оранжевые щелочки, похожие на тлеющие угли. Я не мог избавиться от мысли о том, что чудовище лишь дремлет и часть его сознания бодрствует.

В это мгновение челюсти дракона приоткрылись, вырвавшийся изо рта язык пламени опалил черные камни и валявшиеся рядом черепа. Бамбелви отскочил назад и выронил из складок плаща свой колпак. Шапка упала к его ногам с резким металлическим звуком.

Дракон всхрапнул особенно громко, и его чудовищное тело сдвинулось с места. Веки задрожали, приоткрылись еще немного. Бамбелви ахнул от ужаса, и у него подогнулись колени. Заметив, что он вот-вот упадет в обморок, Риа схватила его за локоть.

В следующий миг мы снова обмерли от страха: дракон медленно, неторопливо поднял лапу с когтем, на который был насажен череп великана. Подобно человеку, собирающемуся отведать деликатес, он поднес череп к ноздрям, наслаждаясь его ароматом. Веки дракона задрожали, хотя и не приподнялись, и он изрыгнул мощный поток пламени. Приготовив таким образом пищу, дракон пурпурными губами оторвал череп от когтя. Громкий хруст разнесся по ущелью – чудовищные клыки превращали кость в пыль. Выдохнув огромное облако дыма, дракон снова захрапел.

Нас все еще трясло от ужаса. Бросив мрачный взгляд на Рию, я протянул ей посох и одновременно положил правую руку на серебристый эфес меча. Медленно, очень медленно я вытащил оружие из ножен. Клинок негромко зазвенел, и звук напомнил мне нежную трель музыкального инструмента. Спящий дракон зарычал и выпустил из ноздрей облако плотного дыма. Его остроконечные уши встали торчком, будто он прислушивался к металлическому звону. Кроме того, мне показалось, что ему снится сон. Он зловеще зарычал, обнажил клыки и начал царапать когтями камень, терзая воображаемого врага.

Я замер, словно статуя. Рука, в которой я держал тяжелый меч, занесенный над головой, заболела, но я не осмеливался опустить ее из страха, что клинок снова зазвенит. Прошло несколько минут, и дракон, кажется, немного успокоился. Он перестал рычать и дергать лапами.

Я осторожно двинулся вперед по россыпи камней, делая паузу после каждого шага. Дракон возвышался надо мной, как гора. Каждая его чешуйка была не меньше моего тела. Пот щипал глаза. «У меня будет время лишь для одного удара. Куда целиться?» Броня скрывала грудь дракона, его ноги, спину, хвост и даже оранжевые уши. Возможно, я сумею прикончить чудовище, если меч пронзит глаз и клинок войдет в мозг, размышлял я.

Я на цыпочках крался к дракону. Воздух был насыщен дымом, от которого мне хотелось кашлять, но я из последних сил сдерживался и инстинктивно сжимал рукоять меча.

Неожиданно хвост дракона взлетел в воздух, словно чудовищный кнут. У меня не было времени даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы защищаться или спасаться бегством. Хвост развернулся во всю длину, затем устремился ко мне; в следующий миг один из украшавших его длинных шипов плотно обвился вокруг моей груди, так что я едва мог дышать. Другая колючка обхватила руку, державшую меч, и я больше не мог двигаться.

Я был совершенно беспомощен.

У Рии вырвался приглушенный вопль. Я почувствовал, что дракон снова напрягся, стиснул меня сильнее. Но желтые щелки его глаз по-прежнему оставались такими же узкими – он не открывал глаз. Казалось, он по-прежнему спал или дремал. И, судя по изгибу его рта, он предвкушал реалистичный сон, в котором он пожирал мальчишку с жалким мечом.

Краем своего «второго зрения» я увидел, что Риа в отчаянии упала на колени. Бамбелви неуклюже шлепнулся рядом с ней. Шут опустил голову на свои отвисшие подбородки, а затем произошло нечто невероятное: он запел. Я понял, что это погребальная песнь, и выводил он ее низким голосом, похожим на стенания плакальщиц. Хватка дракона причиняла боль, но, услышав песню шута, я начал извиваться вдвое сильнее.

Прежде чем Бамбелви успел закончить свою ужасную песню, дракон раскрыл пасть. Я в смертельном ужасе уставился на ряды острых зубов, почерневших от сажи. Напрягая все силы, я снова попытался высвободиться, но хвост стиснул меня еще туже. Челюсти, тем временем, распахнулись шире.

Внезапно из глотки дракона донесся какой-то хриплый, кашляющий звук, который мог означать только одно. Смех. Гротескный смех, походивший на отрыжку. Из пасти вылетело облако дыма, и все вокруг заволокло черной пеленой. Огнедышащее чудовище продолжало хохотать, и все его тело сотрясалось. Сначала задрожала голова, потом шея, потом гигантское брюхо и, наконец, хвост. Через пару мгновений дракон уже буквально корчился от хохота, валяясь на груде сокровищ.

Хвост разжался и отпустил меня. Я, задыхаясь, упал на камни. Я не видел ничего вокруг, но был жив! Я быстро выкарабкался из черного облака, волоча за собой меч. Риа подбежала ко мне и помогла подняться на ноги.

Кашляя от дыма, мы неверными шагами выбрались из лощины. Дракон у нас за спиной продолжал хохотать, но смех постепенно стихал. Через несколько секунд он снова захрапел. Оглянувшись, я увидел тонкие желтые полоски его глаз, светившиеся в полумраке. Когда мы, наконец, оказались достаточно далеко от логова чудовища, то совершенно без сил рухнули на какой-то черный камень. Риа порывисто обняла меня за шею. Как сильно отличались ее объятия от хватки дракона!

Я, в свою очередь, сжал ее в объятиях. Затем обернулся к Бамбелви и прохрипел:

– Знаешь, ты это сделал. Ты рассмешил дракона!

Бамбелви повесил голову.

– Знаю. Ужасное, унизительное происшествие. Какой позор! Я опустошен.

– Что ты такое говоришь? – Я тряхнул его за плечи. – Ты спас мне жизнь!

– Ужасно, – повторял унылый шут. – Просто кошмар. Снова я все провалил! Я пел одну из своих самых печальных погребальных песен. Она предназначена для того, чтобы разбивать сердца. – Он прикусил губу. – И что у меня получилось вместо траура? Я позабавил его. Развлек! Когда я пытаюсь развеселить, то погружаю людей в печаль, а когда пою похоронные песни, слушатели смеются! О, я полный неудачник. Жалкий неудачник.

Он мрачно вздохнул.

– Но хуже всего то, что я лишился своего колпака. Своего шутовского колпака! Так что теперь я не просто неумелый шут, я еще и не похож на шута.

Мы с Рией переглянулись, едва сдерживая смех. Затем, не желая откладывать дело в долгий ящик, я снял башмак.

Бамбелви уныло глазел на меня.

– Ногу поранил, да?

– Нет. Мне нужно исполнить обещание.

С этими словами я вонзил зубы в кожаный язык ботинка, с большим трудом оторвал кусок и принялся усиленно жевать. Я был не в состоянии размягчить грубую кожу, зато рот наполнился тошнотворной массой с привкусом земли, травы и пота. Едва не подавившись, я проглотил эту гадость.

У Бамбелви перехватило дыхание. Он выпрямил спину. Отвисшие подбородки тоже, казалось, расправились. Он не улыбался, даже не кривил губ. Но, по крайней мере, на мгновение он перестал хмуриться.

Когда я открыл рот, чтобы откусить еще кусок кожи, шут положил руку мне на плечо.

– Хватит. Одного достаточно. Тебе этот башмак еще пригодится. – Странный, приглушенный звук, почти похожий на сдавленный смешок, вырвался у него изо рта. – Я действительно рассмешил его, правда?

– Правда, рассмешил.

Лоб Бамбелви снова прорезали морщины.

– Однако я сомневаюсь в том, что смогу повторить это. Просто случайно получилось.

Я надел башмак и покачал головой.

– Это была не случайность. Ты сможешь повторить свое представление.

Бамбелви гордо приосанивается.

– Значит, когда ты снова пойдешь туда, в эту вонючую черную печку, чтобы убить чудовище, я отправлюсь с тобой.

– И я тоже, – присоединяется Риа.

Я посмотрел в их лица, выражавшие преданность, вернул меч в ножны.

– Вам не придется этого делать. – Я привалился к высокому камню, опаленному огненным дыханием. – Видите ли, я не собираюсь убивать дракона.

Оба в недоумении уставились на меня. Кивнув на посох, Риа спросила:

– Но ведь тебе придется это сделать, разве нет? Как иначе ты можешь усвоить урок Уничтожения?

Я потянулся к сучковатой палке из дерева тсуги, медленно повертел ее в руках.

– Мне кажется, я уже усвоил его.

– Что?

Я погладил шишковатый набалдашник посоха и оглянулся на логово чудовища, скрытое среди теней.

– Когда дракон рассмеялся, со мной кое-что случилось.

– Точно, – согласился Бамбелви. – Хвост дернулся, и ты освободился.

– Нет, я имею в виду другое. Ты помнишь, как он смеялся? От души, искренне! И мне пришло в голову, ну, словом, что… каким бы хищным и кровожадным ни был дракон, он не является воплощением абсолютного зла. Иначе… он бы не мог так смеяться.

Бамбелви посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

– Бьюсь об заклад, этот дракон хохотал каждый раз после того, как сжигал очередную деревню.

Я кивнул.

– Может, и так. Но было в его смехе нечто такое… этот смех навел меня на мысль… о том, что дракон, в конце концов, не так уж сильно отличается от тебя или меня. И что его жизнь тоже представляет ценность. Даже если мы не в состоянии понять, в чем эта ценность заключается.

Риа улыбнулась уголком рта.

Бамбелви, напротив, надулся еще сильнее.

– Я не понимаю, какое отношение это имеет к Уничтожению.

Подняв правую руку, перепачканную сажей, я прикоснулся к векам незрячих глаз.

– Видишь эти глаза? Они бесполезны. Навеки лишены способности видеть, обожжены, как и мои щеки. И знаешь, почему? Потому что я попытался убить другого мальчишку, сжечь его! Я не знаю, остался он в живых или нет, но я в этом очень сомневаюсь. Я хотел уничтожить его, стереть с лица земли.

Шут наморщил лоб еще сильнее.

– Я все еще не могу понять.

– Смысл вот в чем. Уничтожение иногда необходимо. Но, лишая человека, животное или другое создание жизни, ты должен заплатить за это. Ты можешь получить телесные раны. Или душевные. Так или иначе, ты расплачиваешься. Потому что жизнь любого существа это ценность.

Посох зашипел, охваченный голубыми языками пламени. Там, где только что была гладкая деревянная поверхность, я увидел выжженное изображение драконьего хвоста.

– С шестой Песней покончено! – воскликнула Риа. – Теперь тебе осталась только одна, Песня Видения.

Постукивая по верхушке посоха, я уставился на драконий хвост, изображенный рядом со звездой, обведенной кругом. Затем перевел «взгляд» на безжизненный пляж, черный, как яма, долго служившая очагом. В отчаянии посмотрел на темно-синие воды пролива и далекие пики, окружавшие Варигаль.

– Может быть, нам и осталась всего лишь одна Песня, но и времени осталось немного.

Бамбелви ссутулился сильнее обычного.

– Не больше трех дней, судя по луне, которую мы видели прошлой ночью.

– За это время мы должны проделать путь до Забытого острова и вернуться обратно.

– Это невозможно, – заявил шут. Он тряс головой, чтобы подчеркнуть свои слова, пока не вспомнил, что лишился бубенчиков. – Мерлин, ты совершил невозможное, невероятное, ты прошел почти до конца. Но ты, подобно нам, видел этот остров с берега, на котором жили древолюди. Никто на памяти людей никогда не добирался до Забытого острова! Даже надеяться не стоит дойти до берега, переплыть пролив и вернуться обратно всего за три дня!

Я попытался представить себе преграды, которые мне необходимо было преодолеть, – бурные воды, высокие заснеженные горы, непроходимые леса, магическую пелену, окружавшую загадочный остров. Мне придется снова пересечь всю Финкайру, полную неведомых опасностей. Невыносимое отчаяние захлестнуло меня, и я обернулся к Рии.

– Боюсь, что Бамбелви впервые в жизни прав. На сей раз нам не помогут ни ветер, ни великан.

Риа топнула ногой по черному камню.

– Я не собираюсь бросать наше дело. Мы почти у цели! Ты освоил шесть из семи Песен. А кроме того, я знаю, где находится Лестница в Мир Иной.

Я вскочил на ноги.

– Ты знаешь… что?

– Знаю, где находится эта лестница. Где стоит на страже Балор. – Она провела рукой по волосам, потеребила локоны. – Гври Золотые Волосы сказала мне это – точнее, вложила мне в голову картину, образ, – когда говорила нам, что Лестницу в Мир Иной надо искать неподалеку от логова дракона.

– Но почему ты сразу мне не сказала?

– Она велела мне молчать! Она знала, что у тебя возникнет соблазн пропустить путешествие на Забытый остров.

Я медленно сел на скамью из черного камня. Приблизив лицо к Рии и почти коснувшись носом ее носа, я сказал медленно, но твердо:

– Именно это мы и сделаем.

– Нельзя! – возразила она. – Тебе необходимо найти душу Видения, иначе у тебя не будет шанса выстоять против Балора. Разве ты забыл слова, вырезанные на стенах Арбассы?

– Ты наверняка погибнешь, если попытаешься сразиться с Балором, не изучив всех Песен.

Сердце сжалось от дурного предчувствия, когда я вспомнил предупреждение Туаты. «Хорошенько запомни мои слова. Найти лишь пять или шесть из семи – это все равно что не найти ни одной. Не имея всех семи, ты не только потерпишь неудачу в своем предприятии. Ты погибнешь».

Я откашлялся.

– Но Риа, если я не пропущу седьмую Песню, мама наверняка умрет! Ну как ты не понимаешь? Это наша единственная надежда. Наш единственный шанс.

Она прищурилась.

– Здесь кроется что-то еще, верно? Я это чувствую.

– Нет. Ты ошибаешься.

– Не ошибаюсь. Ты чего-то боишься, да?

– Опять твои инстинкты? – Я сжал руки в кулаки. – Да, я боюсь. Этого урока Видения. Он наводит на меня больше страха, чем все остальные, вместе взятые. Я не знаю почему, Риа.

Покачав головой, она откинулась назад и привалилась спиной к закопченному камню.

– Значит, то, что ожидает тебя на Забытом острове, очень важно. Ты обязан пойти туда, Мерлин. Не только ради Элен, но и ради себя самого! Есть и другая причина.

– Другая?

– Гври поведала мне еще кое-что. Она сказала, что, приплыв на Забытый остров, ты должен найти ветку омелы. И прежде чем ступить на Лестницу, ведущую в Мир Иной, тебе нужно прикрепить ее к одежде. Она поможет тебе благополучно добраться до царства Дагды. Без нее твоя задача станет намного сложнее.

– Моя задача и так уже сложна, сложнее некуда! Оставь это, Риа. Ради какой-то ветки омелы я не собираюсь напрасно тратить драгоценное время – никакая омела мне уже не поможет. Ты должна послушаться меня. Проведи меня к Лестнице.

Она поскребла по почерневшему камню ногой, обутой в сплетенный из коры башмак.

– Послушай… если я это сделаю, и тебе каким-то образом удастся остаться в живых после встречи с огром, ты обещаешь мне кое-что? – На глазах у нее внезапно выступили слезы. – Даже если меня не будет рядом, чтобы проверить, сдержал ли ты свое обещание.

У меня пересохло в горле.

– Конечно, обещаю. А почему ты боишься, что тебя не будет рядом?

– Забудь, не обращай внимания. – Риа смахнула с ресниц слезы. – Поклянись, что если ты вернешься оттуда живым, то когда-нибудь отправишься на Забытый остров и узнаешь то, что должен там узнать.

– Обещаю. И еще обещаю, что возьму тебя с собой.

Она порывистым движением поднялась с камня, взглянула на безжизненные утесы.

– Тогда идем. Нам предстоит подъем на гору.