10

первое правило

Я иногда думаю: что бы делал Штирлиц, если бы победили фашисты? Застрелил бы Гиммлера на совещании? Стал бы в свободное от работы время пускать под откос поезда? Сделал бы вид, что он в самом деле Макс Отто фон Штирлиц и продолжил бы карьеру в Рейхсканцелярии? Или свихнулся и слал депеши в несуществующий центр?

Мне почему-то кажется, что он всё так же ходил бы на работу, давал ценные советы Шелленбергу и получал усиленный офицерский паек. Это такая кожа, которую не сбросишь, как ни извивайся. И дело даже не в том, что это самый выгодный сценарий, и что-то внутри тебе постоянно подсказывает: здесь дальше не надо, остановись; не возражай этому идиоту, это ничего не изменит; спокойнее, время еще не пришло.

Просто вот он – Дитрих, мы вместе играем в теннис по субботам. А это – Штефан, у него жена и двое мальчишек. Он вырезает им деревянные шахматы – вчера пешка под стол закатилась, всем отделом искали. А мудак Кальтербруннер – печеночник, как и я, носит с собой паровые тефтельки в такой маленькой коробочке. Мы с ним постоянно встречаемся в столовой – у специального окошка, где дают отварное.

По отдельности – нормальные парни. Поддерживают только всякую дрянь. Так и я такой же. Я же тоже за расстрел этих голосовал…

Ты должен сделать добро из зла, потому что больше его не из чего сделать. А если и зла нет? Потому что ну какое они – зло? Просто люди, зажатые в тисках обстоятельств. Компромиссочники. Все мы компромиссочники, и эти тоже.

И теперь, когда они победили далеких и уже почти растаявших в памяти «наших», зачем еще и их-то? Может, наконец, надо уже зажить по-человечески? И кому станет лучше от того, что меня тоже подверстают к спискам врагов и предателей?

Нет, хватит. Привет, Мюллер, мы с тобой одной крови, ты и я.

Вот Ас. Он не может не вызывать восхищения. Я его почти боготворю. Правда. Он умный, проницательный, лишенный этого скотского барства наших «старших». Он выбрит и отглажен. Сидит ли он в своем кабинете, сидит ли он на внешнем совещании, сидит ли он за рулем своего «Porsche», – на самом деле он на мягких лапах крадется к самой лучшей добыче: к той, которую еще никто даже не почуял. Он всё взвесил, всё просчитал. Он не промахнется. Пока дяденьки из вертикали убеждали себя, что всем тут руководят, Александр Сергеевич и ко поменяли окружающий пейзаж на бонусы.

Эти опасные идиоты из АП, мэрии и прочей думы уже давно бы сломали шею, катаясь на американских горках, которые их скудоумие сооружает каждую неделю.

Помню, как прошлой зимой глава Госгвардии предлагал разгонять митинг оппозиции, поливая людей из пожарных машин. В минус 20. Если бы этот блестящий план воплотился, высокий конгресс мыслителей толпа разметала бы за несколько часов. Разобрала бы на детальки.

Черт, с каким удовольствием я бы на это посмотрел! Но на их счастье, у них за спиной стоит умный, тонкий, европейски образованный Ас в белоснежной сорочке с вензелем.

– Алексей Вадимович, – говорит он, – для лучшего освещения я бы чуть скорректировал…

Он начинает наигрывать волшебную мелодию и уводит их от края пропасти. А если не он, то какой-нибудь другой его брат-ландскнехт. Такой же любитель спортивных «BMW» с откидным верхом и квартир на Никитском бульваре, сокрушающийся на досуге о том, «куда всё это идет».

Вечером зашел Сашка Овечкин, который сейчас в стадии нищего. Всегда так – после зарплаты он две недели кутит: ходит в дорогие кабаки, приносит какое-то несусветное вино, дарит девицам из информ-центра цветы, бывает, что даже раздает долги. А потом две недели стреляет сигареты, просит заплатить за обед, занимает денег. Ну вот и сейчас.

– Как там твоя Алена? – спрашиваю его. Скривился, отмахивается.

Интересно, кстати. С девицами у него проблем нет, постоянно кто-нибудь находится. Но появившись на месяц – полтора, они исчезнут, как и Сашины деньги. И каждый раз у него от этого драма, а то и трагедия.

Он что-то такое и сейчас полвечера рассказывал, но я уже разучился к этим сюжетам относиться серьезно. Вот он ходит передо мной по комнате: худой, возбужденный, машущий руками. Восклицает, спрашивает (сам себя, только сам себя): может, мне надо бросить всё и лететь к ней?! Я киваю, вставляю сочувственные междометия, но думаю о другом.

Спрашивал ли я Сашку про полет к Насте? А те два раза, когда бегал по Красноярску в поисках Ольки?

А если спрашивал, то что он отвечал?

Мы с ним давние приятели, еще с универа. Учился на год младше, потом вместе со мной в «коммерсе» фотографом. Две серьги в ухе, подстрижен под Брайана Молко, очки несусветные. Саша и сумрачные флэты (или они говорили «флэта»?), Саша и подпольные музыканты, Саша и девчонки в париках из елочного дождика. Потом он отъехал в Индию, черт знает, почему и зачем.

Лет через пять встретились в Москве: я на службе у Конюшни, Сашка щеголяет дырой в кармане оранжевых штанов. Давай, говорю, к нам что ли. Ну и пошло-поехало…

Сам не заметил, как начали о Сноудене. Сашка его любит, портрет на аватарку в Инстаграм поставил. Говорит: вот человек дал системе с ноги, а не только сопли жевал.

Мы-то, по Сашке, жуем. Особенно я.

– А ничего, что он своих заложил? – говорю.

– Ну, – кривится Сашка, – это не свои.

– А какие же? Руку жали, поди, друг другу. Выпить-закусить, гости-дети. Звони в любое время. В этом доме ты всегда желанный гость. Вот это всё как?

– Важно, ради чего он это сделал, и что у него вышло.

– Да ладно. А если бы не вышло? Взяли бы на выходе из АНБ, в аэропорту перехватили? Парень всё сделал, но ему не повезло. От этого что-то меняется?

Сашка снисходительно улыбается.

– Ты всё, – говорит, – готов этим «не повезло» оправдать. Первое правило лузера.

Ну да, может, он и прав. Когда я думаю, что мне не повезло, Насте не повезло, этой стране не повезло, – я просто исполняю арию проигравшего. Внутреннего проигранта. Такого слова нет, но, конечно, по-честному должно быть. У нас так много от него запчастей, что давно следует их состыковать. Они подходят к истории моих ужимок и прыжков. Они подходят к картинкам зимы 2011-2012 года. Мы проиграли на Болотной и проиграем еще.

Ну хорошо: допустим, первое правило. А второе тогда, Саша, какое?..

Про Хиропрактика Сашка говорит: мазня. Только отвлекает и дискредитирует идею. Надо не для московских хипстеров рисовать (говорит человек в очках с синими стеклами), а для нормальных людей. Или тогда не самому быть клоуном, а всё, что власть делает, превращать в шапито. В карнавал.

Не знаю, Саша, не знаю. Не много ли у нас уже шапито, чтобы плясать еще и самим?

– Зачем, – говорю, – ты ходишь по пабликам оппозиции и стремаешь их организаторов? Общие знакомые жалуются.

– Общие знакомые – это Вася что ли? Я его забанил.

– Да ты всех уже забанил. Или они тебя. Зачем только?

Они, говорит, тоже дискредитируют идею. А мы, отвечаю, Саша, мы не дискредитируем? С 9 до 6 за советскую власть, а с 6 до 9 ты предлагаешь пускать под откос поезда. Шизофрения.

– А я, – заявляет Сашка, – и с 9 до 6 пускаю поезда.

– Это как?

– А я из подведомственных газет вымарываю имя мэра. Вместо него ставлю что угодно другое. И никто пока не заметил!

Я ему говорю: знаешь, имя мэра – это хуета какая-то плюшевая. У них нельзя выиграть по баллам, можно только вчистую.

– Ну да, – кривится Сашка.

– Ну да, – подтверждаю я. – Можно. Просто не сейчас. Вот ты помнишь, кто такой Михаил Суслов? Кто-то из ЦК? А делал что? А давай спросим кого помладше, сестру твою? Не знает. А он ведь был не наше вегетарианское АП – архистратиг и инквизитор позднего совка. Жег своих Хиропрактиков. Солженицына высылал, Сахарова гнобил. И что? От кого осталось пустое место, а от кого память? По чьим работам будут вспоминать это время? Вот и выходит, что Солженицын и Сахаров есть, а Суслова нет. А значит, всё равно, что и не было.

Солженицын выиграл, и Хиропрактик выиграет. Всё это скрепное производство не оставит о себе даже запаха, громко чпокнет и рассосется. Мы уже победили, просто это еще не так заметно… Нет, не мое. Это песня такая у БГ.

Овечкин злится. Овечкин ходит вокруг меня и язвит.

Он у меня на свадьбе фотографом был. Он отличный фотограф. Жалко, фотки потерялись. Там Настя в зеленом платье. Все отговаривали, а она хотела зеленое, такое – с рельефом, я его звал – хвойное. У нее глаза черные, поэтому очень красиво вышло. Я, правда, в каком-то дурацком коричневом костюме и волосы длинные. Но смешной.

Сашка заночевал на диване, а я ушел в спальню. Настя смотрела на меня иронично. Права: это низкий класс – воспитывать Овечкина. Вообще – воспитывать людей нашего положения. Я больше не буду, Настя. Честно. Я лучше про чудеса. Про чудеса же ты одобряла?

– Знаешь, Настя, – сказал я ей шепотом, чтобы не будить Сашку, – я очень на тебя надеюсь. Надеюсь, что твой мир окажется потом правдой, и ты надо мной посмеешься. А я только глупо улыбнусь и разведу руками. Вот бы так в самом деле! Если бы знать, Настя… Я бы тогда смог терпеть всё это еще лет сто.

Утром, как только постучали в ворота (лень было идти через проходную), сразу стало ясно – что-то случилось. Охранников трое, хотя обычно дежурит один. И суетятся. И глазами друг другу.

– Телефончик, – говорят, – надо сдать.

Телефончик. Заблокировал и положил его в гробик – Денисову шпионскую коробку с экранированием. Все уверены, что там в стенке или под вторым дном считывающее устройство. Не знаю. У меня-то телефоны-«неделька». Тот, который в гробике, – повседневный: звонки в Минобраз, смски от какого-нибудь «М. видео», пара фейковых аккаунтов в соцсетях. Во втором – для ближнего круга – родственники, еще пара аккаунтов и набор скидочных карт. Одноразовая трубка для экстренной связи и еще две – «на-случай-если». Эти, понятное дело, не с собой.

– Сейчас не надо ни с кем общаться, – предупреждает охранник, – пройдите на свое рабочее место.

Ладно.

Заглянул в кабинет – там наш здоровый и бородатый сисадмин Вовка деловито копается в моем компе. Копирует себе что-то на внешний винт, напевает. Увидел меня – заулыбался.

– Погуляй, – говорит, – пока.

Я взял распечатанную аналитичку и ушел к Катьке – через коридор. Самой Катьки до обеда нет. Ребенок там, свекровь вроде бы лежачая. Опять пропустит наши упражнения.

А интересно всё же, что сейчас сработало? И кого на кого ловят? И что будут делать, если найдут?

Мне про бывшего здешнего Мишу пару раз намекали, но я в его времена еще в Конюшне не работал. Да и Ас был тогда в другой славе.

На третьей странице аналитички косо через текст было выведено – нечетко, я даже наклонился: «Это к тебе».

Так.

Буквы печатные, почерк не разберешь. Георгий что ли предупреждает? Зачем ему?

Не о том думаешь, не о том. Если правда за мной – то, значит, Булат? Наверняка.

Заколотилась мысль: бежать. Сейчас же выйду в окно – там невысоко, второй урезанный этаж. Если удастся мимо охраны, то через ворота должен перелезть.

Нет. Никак не успею. И вообще: стоп паника. Что за говно?! Куда я денусь?! Тихо-тихо.

Я сел и стал рисовать на чистой стороне листов длинные кривые линии.

Итак. Если Булат, значит, через телефон. Могли его писать уже в момент звонка? Могли, но вряд ли. А меня? С того номера – нет. Если бы вдруг – уже бы взяли. Окей. Значит, только косвенные. Мой ученик, а я отпирался. Удалил из общей картотеки. Нет, здесь тоже меня не взять.

Если не Булат. «Культурное сопротивление»? Тогда нет смысла шмонать всех. Да и в чем можно меня обвинить? Эскизы? Так они и есть эскизы. Ничего авторского в них нет.

Настино наследство? Да ну, это уж совсем паранойя. Откуда бы.

А может, это специально? Провокация?

Интересно, вдруг думаю, а Овечкина-то куда дели? На второй он не поднялся, на первом можно разместиться только если в АХО. Или его забрали сразу на прием в «первый корпус», где сидит Ас?

Сашка, кстати, тоже с «сопротивленцами» в контакте. Но это давно известно, он сам еще этим и щеголяет. Что, концепция поменялась? Тогда нас всем отрядом можно провести по какой-нибудь расходной статье.

Не успел додумать эту мысль, как в дверях нарисовался Денис. Поразительное у нашего спецагента умение – растворяться, когда он нужен, и, наоборот, выскакивать из-за угла, когда меньше всего хочется общения с человекодобным лосем.

– Ну что, – спрашивает он, состроив скучающее лицо, – доигрались, милочки мои? Я вас предупреждал, что не надо испытывать нашу доброту.

– Слушай, – говорю, – ментов своих разводи. Вы надолго затеяли эти ваши учения?

– Ну, – отвечает, – это как быстро вы начнете говорить правду. Но мы, – уверяет, – никуда особо не торопимся, так что можешь не переживать. Сашку провернем сейчас, а ты пойдешь четвертым.

Четвертым? Кого, интересно, уже прокрутили до нас?

– Кстати, – говорит Денис, – давай-ка я тебя пощупаю – чтобы ты к шефу не принес чего-нибудь ненужного.

– Себя, – говорю, – пощупай.

А он ухмыляется. Ох, хреново, когда он так ухмыляется.

информация к размышлению

Денис сваливает всё в одну кучу. У него все враги, всех надо отправить «на подвал» – беседовать в более привычной для него обстановке. Отец говорил, у Дюни был позывной «Хищник». Какие-то дикие истории с поеданием. Может, и правда, кстати. С отцовских коммандос станется, папенька и сам всю жизнь норовил кого-нибудь загрызть.

Ас этого приставленного к нему Дениса всегда терпеть не мог. Даже думал нанять кого-нибудь, чтобы эту толстую рожу оприходовал. Но вот смотри-ка: все за двадцать лет разбежались, уползли, предали. А этот мутант, который только и умеет, что бить в морду и копаться в своих гаджетах, – вот он.

А ведь ему предлагали меня продать, подумал Ас, точно предлагали. Отказывается. Всё же батя сделал раз в жизни доброе дело. Не ошибся.

Как и ожидалось, после Денисова доклада понятнее не стало. Пришлось потратить время, чтобы отсеять откровенную чушь, а главных героев разнести по отдельным файлам. Если сделать вид, что в Конюшне завелась крыса, то это, конечно, кто-то из пятерых. Из домашних.

Ас несколько раз перечитал личные дела-«субъективки», как любил их называть Надир, но так и не пришел к какому-то определенному выводу.

– Всех расстрелять, – сказал он весело.

У каждого из его «офицеров» были свои веселые картинки в биографии, свои ягодки-цветочки. Каждого можно было при желании вытащить под качающуюся на длинном шнуре лампочку и поспрашивать. И в то же время это были такие ягодки, которых у любого – туесок. Люди как люди, короче, ничего особенного. В мирное время – это даже хорошо. Но сейчас-то разве мирное? Хозяйка, пули свистят над головой…

– Полный контакт, – сказал Ас, стряхивая с себя задумчивость, – только полный контакт.

Катерина Силуанова

32 года, Краснодар, филфак МГУ, потом банк. Ее привел бойфренд, работавший в Доме еще при Надире. Ас возражал. Первое правило клуба – никакого клуба. Никаких жен, братьев и двоюродных племянников. Сейчас бы исключения не сделали, а тогда Надир был за старшего. Бойфренд скоро удалился в сторону АП и теперь возглавляет один из приближенных фондов. Это хорошо, подумал Ас. Если что – не мои проблемы, не я недосмотрел. То есть и я тоже, но первая рука – чужая.

Винзавод. У Катеньки с ними любовь с интересом. Устраивала туда подругу в секретари. Совместные проекты, может, даже что-то личное. Хотя владелец у них вроде гей. Однако кто их, пидарасов, разберет.

Деньги от них получала? Вот и связь.

– Ну и что, Катя, зачем это всё? – спросил Ас с грустью в голосе.

– Да, – отозвалась Катька, теребя косу, – зачем это всё, Саша? Зачем меня чуть ли не силой притащили с утра пораньше? Зачем отобрали телефон? Куда вы еще полезете?! Если ты тут всех подозреваешь, зачем этот цирк с конями? Сказал бы сразу, мы бы уже принесли тебе заявление. Я – так точно, ты меня знаешь.

– Знаю-знаю. Но подозреваю-то я не всех.

– Ах, не всех?! – взвилась Катька. – То есть ты меня будешь тут прилюдно макать после семи лет работы?! Это я на такое у тебя наработала?! Спасибо, Сашечка.

Александр Сергеевич заулыбался. Заявление, девочка. Тебе кажется, что это всё погремушки. Давай-давай, Катя.

– Какие между нами подозрения, Катерина?

– Вот и я думаю.

– А я думаю, что тебе надо здесь посидеть, чтобы крыса чего не заподозрила раньше времени. Понимаешь?

– Да? – мгновенно переменилась Катька. – И кто крыса?

Ас вместо ответа продемонстрировал улыбку из стоматологической рекламы.

– Что тебе, кстати, сказал про последнюю картину твой друг арт-дилер?

– Все-таки подозреваешь, – отметила Катька, но уже без яростного дребезга в голосе. – Сказал, что опасается за мэра. Ну ты же вот тоже опасаешься.

– И просил сливать ему нашу аналитику, правда?

– Зачем еще?

– Это ты мне скажи.

– Ничего я тебе, Сашечка, говорить не буду, – фыркнула Катька. – Или ты меня взял как карманницу, и тогда зови своих орков, или ты мой шеф, и я считаю, что этого разговора не было.

Ас удовлетворенно хмыкнул.

– Иди, подчиненная.

Катька встала со стула и протянула руку:

– Телефон.

– Телефоны пока побудут у Дениса. Если ты – честный человек, тебе ведь и опасаться нечего, верно?

– Саша, – в Катином взгляде вновь блеснула истерика, – отдай мой телефон! Немедленно!

Она совсем не понимает ситуации, подумал Ас. Думает, я покричу на нее, она – на меня, и все разойдутся при своих. И это в худшем случае. Мысль, что ее возьмут прямо здесь, и всё на этом закончится, ей в голову не попадает.

– Вова, – сказал Ас в рабочий телефон, – отдай Кате телефон. Только уведоми сначала Дениса.

Вячеслав Бурмакин

41. Потомственная номенклатура. Папа – второй секретарь посольства в Голландии, мама из торгпредства. МГУ, истфак, здесь и попался на глаза. Аналитический отдел, избирательная кампания, квартира, еще квартира, дача на Новой Риге, «Infiniti», «Infiniti» побольше. Что же тебе всё мало, Славик?

Этот вряд ли, решил Ас. Бывает, что такие тоже бесятся с жиру, но легенда заметно хуже. Крысит, конечно, – из РБК и «Лайфа» давали такое эхо – но по мелочи. Хуже, что несет всё без разбора, тащит в гнездо любую блестяшку. Надергает, а потом отрыгивает своим френдам из АП. На всякий можно попробовать – на будущее.

– Доигрался, Славушка? – зло спросил Ас, не успел Слава еще закрыть дверь.

Тот чуть было не подпрыгнул на месте – нервный какой – и удивленно уставился на шефа.

– С чем это я доигрался?

– С чем обычно, Славик, – с деньгами.

– Не понимаю, – сказал Слава, нахохлившись. Он прошел к своему обычному креслу, но остался стоять. – Какие деньги?

– Это я жду от тебя рассказа, какие деньги.

Слава топтался на месте.

– Не понимаю, – повторил он.

Ас смерил его скептическим взглядом и уставился в айпад.

– Хорошо подумай, – предупредил он.

Слава плывет в критических ситуациях, впадает в бесконечный лицевой танец. Денис таких щупает за пятнадцать минут, только здесь даже это не нужно. Что ты можешь знать, Славик? Что у тебя для меня есть, дорогой? Ты ведь сейчас лихорадочно соображаешь, какой конверт сыграл. А вот сейчас – мечешься по закоулкам ума в поисках ответа, сразу ли падать мне в ноги или после скорбного лица. После лица ведь, Славик? Ладно, танцуй-танцуй.

Слава продолжал стоять, теребя бороду и неопределенно-обиженно глядя на Аса. Он еще не решил. Он выбирает.

– Слу-ушайте, – протянул он, – кто-то на меня стучит, да?

– Ты сам на себя стучишь, Слава.

Это, кстати, правда. Придумал себе особое положение и ленится даже элементарно шифроваться.

– Ладно, Слава, мне надоело, – сказал Ас, не отрываясь от айпада. – Говори или пошел вон из кабинета.

Слава непроизвольно косит глазом на дверь. Играет бровями, взволнованно дергает уголком рта. Дает горе по сдохшей собачке.

– Слушайте, ну это же не из наших денег. Он говорит – у меня, мол, не принято, чтобы не платить за работу.

– Кто из них?

– Ну, Волгин со второй кнопки.

– Та-ак.

– Я отказывался сначала, а потом думаю: ну, неудобно…

– Стыдоба, Славик.

– Слушайте, ну я верну.

– Нужны мне твои крохи. Когда он уговорил тебя размещать картинки в наших СМИ?

Слава потерял весь лицевой настрой.

– Какие карти-и-инки? – ошарашенно протянул он.

Да, подумал Ас, не пойдет. Совсем неубедительно будет смотреться.

– А какие у тебя есть картинки? Те самые!

– Да вы что, – пробормотал Слава, – вы что…

Александр Овечкин

33, Сибирь, журфак, «Коммерсант». Потом какая-то чехарда: Индия, Бангладеш, Тай. Вернулся, «Известия», «Молодая гвардия». Семьи нет. Левая тусовка, лимоновцы, художники.

Этот, кстати, может. Перевербованный однажды перевербован навсегда. А кто вербовал? Аверин, когда курировал молодежку. Отличный сюжет, кстати.

– Слушай, Саша, – сказал Ас, когда Овечкин настороженно ступил на порог кабинета, – у меня к тебе короткий вопрос и убегать уже надо. Когда вы в последний раз ходили в баню с этой твоей художественной шушерой, что говорили про новые картины? Только точно вспомни, это важно.

– Последний? – переспросил Овечкин. – Так я же вам давал записку.

– Да знаю-знаю, – закивал Ас, – но ты почему-то пропустил пару поворотов.

– Да? – удивился Овечкин. – Ну не знаю… про двенадцатую говорили. Все ждут… ну вы слышали… что всё навернется. Ну… Корень говорит, это должна быть «Гибель богов». Спорили – до инаугурации или после…

– Тебе с ними не противно? – перебил Ас.

Овечкин неопределенно покрутил рукой.

– Да они же дурачки, – пояснил он, – я их учу понемногу, приглядываю. А то они будут на людей кидаться. Зачем? Это же так, мамкины блогеры.

– А Черный тоже считает, что будет «Гибель богов»?

– Кто? – переспросил Овечкин.

– Черный. Приятель твоего Корня.

Овечкин наморщил лоб и пожевал губами.

– Черный?

– Точно.

– Там был какой-то паренек из Воронежа, кажется. Корень еще сказал, что пришло сообщение, и надо его переправлять из Москвы. Не знаю, как зовут. И что рисовал, не знаю. Но он такой тихий вообще… такой шкет.

– Ладно, – махнул рукой Ас, – тогда брось в вотсапп, если вспомнишь про Черного.

– Ага, – кивнул Овечкин. Он явно расслабился от мирного течения разговора. – Я сейчас еще прокручу в голове.

Когда он уже был на выходе, Ас его окликнул.

– Саша.

– Да?

– Про то, откуда он тебя знает, тоже вспомни, пожалуйста.

Дмитрий Борисов

35. Опять Сибирь, опять «Коммерсант». Отец – какой-то конструктор из НИИ. Жена сбежала. Вольтерьянец, со всей этой рукопожатной тусовкой на «ты». Вечный кухонный оппозиционер. Амбиции, но на поступок, скорее, не способен.

– Послушай, Дима, – сказал Ас, с грустью глядя на своего культурного аналитика. – У тебя есть ко мне какие-нибудь претензии? Вопросы, может?

– Да ну, – сказал тот, вежливо улыбаясь, – какие вопросы, Александр Сергеевич?

– Хорошо, – кивнул Ас. – А как ты думаешь, у меня к тебе есть?

– Наверное. Иначе бы что я тут делал?

– То есть тебя не удивляет, что мне приходится всех поставить на уши, чтобы с тобой поговорить?

– Всех из-за меня?

Ас сделал вид, что не заметил этого вопроса.

– Дима, скажи, когда я принимал тебя на работу, мы же договорились? – продолжал он. – Твои друзья, твои связи – мы их не учитываем, если это не мешает делу. Я сказал: работай честно, не крысятничай, и ты заслужишь уважение серьезных людей. Может, я тебя чем-то обидел? Может, это не ты дважды приходил ко мне и говорил: я не буду этого делать, потому что это против моих убеждений? И что, я тебя заставил?

– Нет, ничего такого, Александр Сергеевич.

– Тогда зачем, Дима?

– Что зачем? – нахмурился Борисов.

– Ну не прикидывайся, я же давно про тебя и твоих друзей с той стороны знаю.

– Да что знаете-то, Александр Сергеевич?

– Чего тебе не хватало, Дима? – гнул свою линию Ас. – Скажи? Ты соображаешь вообще, какую карьеру можешь загубить?

– Ох, – сказал Борисов, – ничего не понятно. А какую карьеру?

– Булат этот твой…

– Почему мой-то, Александр Сергеевич?

– Ну а чей же, Дима?

Нет, подумал Ас, пока не выходит. Даже если темнит, не сознается. С наскока не получилось, а в затяжную играть некогда.

– Почему Саша, которого ты привел, – сказал Ас с усталостью в голосе, – может честно разговаривать, а ты нет?

Борисов пожал плечами.

– Мать ее уже и била, и к кровати привязывала, а она всё равно – приходит и рассказывает, рассказывает… Может, у нас случай из анекдота?

Ас усмехнулся.

– Ты шутишь, но дело серьезное. Послушай, Дима, я желаю тебе зла?

– Думаю, нет.

– Так и есть. Но ты продолжаешь молчать, а значит, мне всё сложнее тебя выгораживать. Чтобы ничего не случилось – помимо моей воли, – нужно, чтобы ты выполнил одну мою просьбу. Съездишь со мной в одно место и всё мне про его обитателей расскажешь. Идет?

Георгий Смирнов

37 лет. Внук академика, МГУ, кооператив, Павловский, «Транспорт Москвы», IBM, далее – везде. Нормальная семья, дочь, перспективы. Это он придумал схему с сайтами районок, которая дрючит алгоритм «Яндекса» и посылает нужные новости в топ.

Георгия трудно представить крысой, разве только в версии с нефтяниками. И если только за очень большие деньги. А что для него, кстати, большие деньги?

Георгию Ас предложил сесть на диван, с трех сторон обступающий маленькую трехногую банкетку. На банкетке стоял поднос с фруктами и орехами. Сейчас – только грецкими, миндаль опять кончился. Ас подумал: отчего Соня не насыпает одного только миндаля, хотя знает, что начальник берет только его? Ей кажется, что один вид орехов – это некрасиво? простовато?

– Ну что, Георгий? – спросил Ас, подсаживаясь рядом и дружески похлопав интернет-ниндзя по плечу.

Георгий удивленно уставился на шефа.

Александр Сергеевич молчал. Только улыбался со всем добродушием, на какое был способен. И да, это произвело ожидаемое пугающее впечатление.

– Вы меня тоже включили в список? – не выдержал Георгий.

Ас продолжал молчать, превратившись в одну чеширскую улыбку.

– Слушайте, ну это же бред. Если бы это был я, я бы в первую очередь в сети развернул работу. А вы же видите, здесь кустарщина какая-то.

Где это здесь, подумал Ас. Ох, Жора, сейчас и ты договоришься. Он встал и задумчиво прошелся по кабинету, не глядя на Георгия.

– Александр Сергеевич!

– Я тебя слушаю.

Ас взял со стола бумагу, несколько секунд задумчиво ее поразглядывал, выдерживая паузу. Отложил.

– Вообще-то, – сказал он, – я хотел тебя поздравить с отлично проведенными слушаниями. Мне уже из нескольких мест звонили с благодарностями.

Ас склонил голову, как бы говоря: «Вот видишь, я умею ценить хорошую работу». Георгий кивнул в ответ – хотел показать, что умеет ценить, когда его ценят.

– Это прекрасная история, Жора, – признал Ас, – но, прости, давай обсудим ее через пару дней – у нас пока проблема нарисовалась. «Старшие» дали эхо, что один из наших – крыса. И мне бы очень хотелось услышать твое мнение специалиста, как организовать поиски.

Кстати, подумал Ас, мне в самом деле небезынтересно, какие у него на сей счет мысли. Он единственный в нашей конторе, у кого мозги вывернуты в другую сторону.

– Мониторить телефон и почту можно ведь не предлагать, – спросил Георгий, – давно ведь сделано?

– Давно.

– Отслеживание звонков?

– И это тоже.

– Может, тогда позвать людей с полиграфом?

– Ну ты что, выносить наши проблемы на публику? Нет, друг мой, свою крысу мы должны ловить сами. Иначе возникает вопрос, зачем мы вообще нужны.

– Тогда только провокация, – сказал Георгий, – поймать с поличным. Но это время.

– Вот видишь, Жора, мы с тобой одинаково мыслим, – с удовлетворением отметил Ас. – А ты бы какой сюжет предложил? Потому что у меня есть одна идея…

Когда Денис зашел к нему в кабинет, был уже десятый час. Ас давно всех отпустил, несколько раз прокрутил записи разговоров, а потом отвлекся на просмотр контрактов следующего года – стал искать основания отмены. Надо ведь и к плохой конфигурации новой власти приготовиться.

– Ну что? – спросил он Дениса, аккуратно прикрывающего дверь.

– По интересным нам линиям два звонка. Оба от Катерины. Спонсор и культнаследие.

Ас усмехнулся.

– Дурочка, – сказал он с нежностью, – совершенно не соображает.

– Да, – откликнулся Денис, – не соображает.

– А если мы ее выдадим, что она будет говорить?

Денис помолчал, водя глазами по потолку. Прикидывал.

– Ничего не будет, – сказал он, – станет перепрыгивать из истерики в слёзы и обратно. Она же нестабильная.

«Нестабильная». Денис, как обычно, не знает значения собственных слов. Но, самое смешное, что тут он, пожалуй, попал. Асу вспомнилось, как Надир перестал брать Катю с собой в АП после того, как та устроила скандал с тамошним куратором. Она и тогда не понимала субординации, и сейчас не научилась, как с кем разговаривать, подумал он. Вот даже во время этой беседы…

– Это интересный вариант, – сказал Ас, – но у тебя, похоже, было другое предложение?

Денис поцокал языком.

– Я предлагаю Борисова.

Вот уж внезапно.

– Чего это вдруг, – удивился Ас.

– Врет он потому что.

– Да они все врут, эка невидаль.

– По-разному, – не согласился Денис. – Остальные для себя врут. Боятся, там, темнят. А этот – он так… с вызовом.

– С вызовом… – повторил Ас. – Ну, он всегда был таким. Катька – хамит, Слава – тащит, этот – герой сопротивления.

– Не люблю такое.

О, да, подумал Ас, ты бы всех расстрелял. Ну, подожди, кто еще знает…

– Твои проблемы, Денис, – сказал он. – В общем, давай так. Готовь мне на завтра все мероприятия по Катерине. Кем ее здесь заменить, я найду. С Борисовым, кстати, это гораздо сложнее.

– Какая версия? – спросил Денис.

– А никакой. Все сделают вид, что ее и не было. Вот увидишь.

демон. вид сверху

– А что, – допытывался у меня Овечкин, – было бы лучше, чтобы и нас взяли?

Куда уж лучше, Саша.

На утреннем совещании, которое собрал Ас по новой повестке, Катьки не оказалось. Я спросил, где это Катерина Геннадьевна, но Ас будто бы не услышал и продолжил рассказывать о программе «Омела».

Тогда я перебил Аса и спросил снова. Он пожал плечами и продолжил говорить. На этом мы и сдулись.

– В конце концов, – увещевал меня Овечкин, – отсюда мы можем ей помогать, а если бы нас повязали, какая была бы польза?..

Он и дальше продолжал нести эту оправдательную белиберду, которая становилась всё более жалкой. Я не слушал. Я раздумывал, можно ли попробовать шантажировать Аса – пока еще не поздно. И параллельно – почему мне это вообще важно. Как говорил тренер по личностному росту (у меня был тренер по личностному росту!), как это влияет лично на вас? С Катькой мы не то что бы друзья. Не любовники, не какие-нибудь партнеры по откату, как Георгий и Слава.

Дело в том, что я такой же, как она? Так мы все такие же, как она, – Асу ли не знать. Нельзя есть людей? Это двойные стандарты, скажет нам вечерний телевизор, и будет прав. Конюшня только тем и занимается, что ест людей. И не Конюшня тоже. Вот Хиропрактик, например.

Так почему важно-то? Не почему? Не знаю? Потому что нравственный закон внутри нас, как опухоль, порабощает мои клетки и тянется метастазами дальше?

Потерпи, Катя. Мы еще с ними поквитаемся.

Так не бывает, но сегодня вечером Смоленская набережная опять пустая. Не знаю, может, Ас нажимает кнопку, и все мешающие ему машины по спецтрубам ссыпаются прямо в ад. Это бы многое объясняло.

Мне, конечно, нравится пустая набережная. И жужжание «Porsche», взявшего 170. И это толстое стекло, через которое вечерняя осенняя Москва кажется просто выцветшей переводной картинкой. Сейчас включатся дворники, и серо-переливчатая муть истает, пропадет и уже не вернется. И можно будет, наконец, облегченно выдохнуть. Сон. Тягучий температурный сон про город, утонувший в несвежем ватном.

Думаю, из такого выдоха и вырастает сопричастность. Ощущение, будто ты не еще один заложник, а полноправный второй пилот, идущий тем же курсом, что и товарищ командир корабля.

Но мы ведь не из одной обоймы, правда, Александр Сергеевич?

Неуютно мне сегодня, зябко. Хотя ничего ведь не предвещает, наоборот. Сейчас двухчасовое бла-бла за чашкой чая, потом снова по наверняка пустой (и неважно, как он это делает) набережной. Потом уже можно до дома, и вынуть это всё из головы.

И все-таки что-то есть. Настя называла это «заказным с уведомлением». Когда такое предчувствие, что сразу понятно – оно про то, что и в обычные дни тебя подъедает. Только это взрослое, на уровне сложности nightmare. Ты от него зашториваешься, но оно всё равно норовит тебя цапнуть мягкой не видимой лапой. Сграбастать в охапку.

А я ведь далеко не мистик. Не умею в такое верить, хотя всегда завидовал тем, кто находит силы на маленькие стыдные самообманы: черные кошки, предсказания, вещие сны. Суеверие – это ведь обещание чуда, справка о том свете. Мы потому за них так и цепляемся: хотим через старые ритуалы, через заклание здравого смысла протиснуться в мир, который больше того, что за окном. Где нет этих законов: физики, химии, российской федерации.

Почему у меня так никогда не выходило? Ну, почти никогда. Тогда, в твой приезд разве – и то будто сквозь мерцание. Но вот сейчас – вовсе же ерунда. Всё это осень и склонность к депрессии. Мы все в этом городе к ней склонны. А она к нам. «Она оказывает предпочтение мне…»

Я иной раз думаю: хорошо бы. Хорошо бы чтобы это – да что угодно вообще – оказалось правдой. Хоть рептилоиды с лемурийцами. Всё равно это как будто тебе огоньком мигнули: да, брат, чудеса случаются. И кроме твоей каждодневной карусели глупости есть что-то еще, мир шире и интереснее. И даже черт с ним с миром, пусть будет нарисован на холсте. Но можно приподнять его край… пусть не тебе… пусть не сейчас. Но если бы только можно было поверить…

– Слушайте, – спросил я Аса, – а мы точно нужны? В смысле, если завтра нас всех скосит какая-нибудь африканская чума свиней, никто ведь даже не заметит. Сидят же в информ-центре девочки, которые умеют только открывать и закрывать рот. Может, и на наше место посадить таких же? А то и вообще оставить от департамента одно штатное расписание.

– Знаешь, Дима, – заметил Ас, поправляя перчатку на правой – да, он водит в перчатках, – это может казаться разумным. Но только на короткой дистанции. Конторе нельзя без сотрудников, в том числе офицерского звена. Иначе что это за контора такая? Кто будет вести с тобой дела, если у тебя нет пары ухватистых замов?

– То есть мы такие титановые «Омега», без которых не примут за своего?

– Ну, – хмыкнул Ас, непроизвольно глянув на часы, – может, и не «Омега»… И потом, иногда вы бываете полезны.

– Обнадежили.

– Обращайся.

Когда «Porsche» в очередной раз сорвался с места, мне остро захотелось дернуть Аса за рукав. Бросьте их, Александр Сергеевич! Давайте лучше обратно на Кутузовский, где горящие вывески хоть чуть-чуть рассеивают этот холодный сквозняк в груди. Что вам молодежные организации? Это вообще набор слов, придуманный специально для упырей из внутренней политики, рыщущих в поисках лычки. А нам-то, нам ведь и так положенное отломится. Не надо на эту Академическую. Знаю я этот их желтый дом, даже не думайте!

Я уже в самом деле чуть было не заговорил с Асом, но тут он повернул ко мне хитрые зеленые глаза.

– Ты доллары любишь?

Доллары? Какие доллары? От неожиданности я даже засмеялся, и сразу отпустило. Иногда я забываю, кто он такой.

Ас действительно завел про доллары. Кто-то с ним, надо думать, расплатился сотнями, и вот теперь он говорит: готов уступить по хорошему курсу.

Обсудили предстоящий разговор: я молчу, пока Ас не махнет подключаться. Всё, что увижу, перерисовываю, переписываю, складываю в файл. Файл общий только с ним. Ну ок.

Место незнакомое. Большой офисный «Титаник», похожий на кусок дорогого сыра с дырами, в разноцветных заплатках оригинальных фасадных идей. Шлагбаум, маленький сад с пирамидками карликовых елей, мутный зеленоватый пруд под тонким слоем льда.

– А давно наши «старшие» вильнули из центра в сторону Академической? – спросил я.

Ас, перед которым уже разъехались двери, затормозил, будто споткнулся о невидимую преграду, сфокусировал на мне несколько удивленный взгляд, потом поднял его на здание – будто бы впервые его заметив.

– Это не наши, – сказал он, снова погружаясь в себя. Достал удостоверение – я не успел разглядеть, какое из трех, – и нырнул внутрь.

Ресепшн, турникет, лифт в брызгах конфетти на полу, будто кого-то тошнило резаной цветной бумагой. На нужном этаже торжество разнузданного промышленного дизайна: из стен выглядывают сопла турбин, куски гироскопов, подсвеченные приборные панели.

– Похоже на подвал, в каких устраивают квесты, – сказал я.

Ас глянул на меня с интересом:

– Тебе на работе квестов не хватает?..

Нас встретили двое в кэжуале и белых рубашках. Одному – с оттопыренными ушами – лет 25, сам маленький, с головой, прилепленной к телу как у снеговика, без излишеств шеи. Другой – постарше и повыше, кудрявый, с длинными пальцами профессионального скрипача. По виду – каникулярные балбесы, но вовсе не из того помета, которому постелены нижние ярусы госорганов и федеральных ведомств.

– Привет, Саша! – выкрикнул младший, криво улыбаясь и разводя в стороны руки.

От этой небывалой сцены я полностью утерял суровый образ для первого впечатления. Добивающим ударом было то, что Ас в ответ не собрал на лице нейтральную улыбку присутственных мест, не состроил высокомерную мину презрения, а напротив, рванул вперед и обнялся с пацаном – будто с давно потерянным сыном.

– Вадик! – говорил он с довольным видом. – Давненько, а?!

Принесли чай и пирожные на затейливом салатово-золотом фарфоре. Некоторое время говорили о новой постановке Дмитрия Крымова. Вадик утверждал, что еще лучше «Демона», Ас добродушно оппонировал – он, оказывается, тоже ходил.

– Ну вот это вот, – говорил Вадик, – когда Каренина бормочет в зал «Вопросы» Рубинштейна, ну это же вообще космос! «Кто помнит, куда шел тот поезд в романе? А другой поезд? А кто переписывался первыми буквами слов? Что там такое было с сенокосом? А с охотой? И зачем всё это было, в конце концов?» Нет, слушай, я два раза уже был и еще пойду.

– Знаешь, – отвечал Ас, пощипывая мочку уха, – слишком много причуд; этот, скажем, платок в конце. Красивый жест, но уж слишком прямолинейный. Раньше Крымов предпочитал не стрелять в упор.

Потом было о семейном. Ас интересовался «Яриком и Славиком», Вадик передавал привет младшей сестре Аса.

– Кальян? – спросил кудрявый, которого звали Володей.

Но нет, кальян не стали.

– Слушайте, – сказал Ас, кивая в мою сторону, – вот Дима у нас специалист в вашем вопросе, я бы даже сказал – эксперт. Давно хотел вас познакомить.

Хозяева заинтересованно заулыбались.

– Нам нужна помощь ваших подопечных, – продолжал Ас. – Ситуация – вы сами знаете, и нам всё время пеняют… во многом справедливо пеняют, что мы идем за повесткой, а не формируем ее.

Кудрявый поднял вверх палец «а я давно говорил».

– Родилось предложение. Скажем так, демонстрация возможностей – для наших заклятых друзей.

– «Интернефти»? – уточнил догадливый Вадик.

– Ну да. Массовая силовая акция. Но, замечу, – гражданская.

– Мы давно предлагали, – вроде бы даже с легкой обидой заметил Вадик, – твои же «старшие» говорят: не надо, не тот сигнал…

– Знаю-знаю. Ну так, может, звездный час? Вместе с Димой поработаете, сообразите, кого куда. А «старших» я подожму. Они и так почти шелковые.

– До инаугурации две недели, – покачал головой кудрявый Володя. – То есть уже через неделю надо. Не соберем.

– Всё бы вам сразу сдаваться, – усмехнулся Ас. – Дима подгонит хиро-тусовку. Подсветку пустим внезапной волной через либеральных активистов. Значок какой-нибудь сообразим – вырежи и приколи на грудь. Ну, придумаете.

– А-а, – повернулся ко мне Вадик, – так это ты «культистов» пасешь?

– Он-он, – подтвердил Ас. – Этого, Булатова, с партизанским деревом помните? Только благодаря Диме взяли.

Я хлопал глазами. Вот ведь история. Сидишь, когда вокруг творится что-то невообразимое. Не знаю, люди едят людей. Сношаются с бегемотом. Расправляют сложенные за спиной стрекозиные крылья. А ты думаешь: не-не, корпоративная этика, потом обсудим в узком кругу. Не при чужих же.

И только улыбаешься воровато.

Так и тут. Александр Сергеевич шуршит с этими ублюдками – а я ведь уже догадался, что это у них за «молодежная политика», – а мне неудобно задать вопрос. Хотя какой вопрос, Настя? Здесь надо того, до которого одна вытянутая рука, – в глаз, второго – в рывке пепельницей. И два раза еще в висок для верности – чтобы эти упыри точно не взялись за живых.

Но нет. Я пью чай. У них так себе чай, Настя.

– Митинг в центре? – креативит Вадик.

– Скорее даже шествие, – отзывается Ас.

– Ну, – сомневается Володя, – весь центр закрыт.

– Так мы его откроем, – обещает Ас. – Предварительное согласие есть…

– Чьи они? – спросил я на выходе.

– Не знаю, – задумавшись о своем, ответил Ас, – наверное, роснововские. А тебе какая разница?

Прошли по парковке метров сто, в конце чуть не врезавшись в черный «Land Rover Discovery», который заслонил Асовский «Porsche». В этой вечерней московской тьме предметы учатся растворять очертания, отращивать псевдоподии, перетекать из формы в форму, – готовые то ли сбежать от тебя, то ли, еще хуже, внезапно выпрыгнуть навстречу. Есть ли вообще что-то более противоестественное, чем неосвященные ноябрьские парковки в восемь вечера?

Ас кликнул на брелок, и в коробе «Porsche» зажегся свет. Такой гнилушечно-тусклый, что я в него даже не поверил.

Это ненастоящий день. Ненастоящий разговор. И ненастоящий свет. Сейчас я проснусь. Смотрите. Вот сейчас. Понять, что ты во сне, – это же первый шаг к пробуждению. Сейчас.

– Садись, – сказал Ас.

Свет в открытой двери горел теперь ярче, и было непонятно: это я проснулся, или, наоборот, пробуждение отложено до лучших времен.

– Что это было? – спросил я, когда мы тронулись с места.

– Цензорский комитет, – сказал Ас, – кураторы молодежной политики.

– Я догадался, кто они такие. И про остальное.

– Ну, – вздохнул Ас, – ты же умный. Конечно, догадался.

Он определенно издевался.

– Если вы думаете, что я потащу людей к цензорам, то это смешно, – сказал я. – Не говоря о том, с чего бы они меня послушали.

– Знаешь, а ты это опиши себе иначе: вы вместе с лучшими людьми города выйдите против прогнившего оккупационного режима и дадите ему смертельный бой. Пора уже показать, кто здесь власть! Титушки нас не остановят!

– Вы издеваетесь?

– Разве? – удивился Ас. – А мне казалось, я уловил стиль ваших рукопожатных разговоров. Ну, если нет, извини. Вы же каждый раз именно так врете перед тем, как друг друга сдать?

Я внимательно на него посмотрел, силясь понять, что происходит. Ас ответил мне лучезарной улыбкой.

– Слушай, милый мой, – сообщил он, не теряя интонации доброго сказочника, – если ты думаешь, что ты гений поколения и обвел меня вокруг пальца, то разочарую. Что бы ты ни плел во время проверки, это никому не показалось убедительным. Ни на секунду. Была идея сдать тебя с Катериной, но я – в память былых заслуг – оставил тебе выбор. Очень просто: прекращаешь крысятничать и делаешь, что говорят. А говорят – митинг и шествие. Или не делаешь. Тогда митинг всё равно состоится – не считай себя уникальным журналистским коллективом, – но после ты пойдешь организатором массовых беспорядков. Подумай. До завтрашнего утра времени полно. Кофе, кстати, не хочешь?