18

Улица Волонтеров, Пятнадцатый округ Парижа, Франция

Ему позвонила Мари-Элен. Она потребовала, чтобы он срочно поговорил со старшей дочерью. Никаких подробностей она не сообщила. Брюно слегка встревожился. Часы показывали 10:30, а Лора обещала, что приедет к нему к десяти. «Вся в мать. Вечно опаздывает. Только бы с ней ничего не произошло…» Он приготовил дочери горячий шоколад и купил два круассана. «Интересно, что такого важного она хочет мне сообщить». Дверной звонок застал его врасплох. Лора с порога окинула критическим взглядом его крохотную студию. Он хотел ее обнять, но она только слегка чмокнула его в щеку. «Зачем она так коротко остриглась?» Она не давала ему даже хорошенько себя рассмотреть, потому что, ни на секунду не останавливаясь, порхала по комнате. «Тощая, но в ней уже угадывается будущая стройная фигура. Она больше не похожа на мальчишку, зато все больше напоминает Мари-Элен. С ума сойти…» От шоколада она отказалась, сказав, что предпочитает чай.

– Нет, спасибо, никаких круассанов. Ты хоть знаешь, пап, что это такое, эти твои круассаны? Десять граммов жиров и двадцать четыре грамма углеводов, из них четыре грамма – сахар. Слушай, а чего у тебя такая ужасная мебель? Это не квартира, а отстой…

Она не говорила, а тараторила, так что ему приходилось напрягаться, чтобы уследить за бегом ее мысли. В этой девочке-подростке, втиснутой в узкие джинсы, открывавшие верх голой задницы, он с трудом узнавал родную дочь. Ему почудилось, что на правой ягодице у нее набита тату. «Быть того не может. Мари-Элен ни за что не разрешила бы». У Лоры беспрерывно тренькал мобильник – эсэмэски сыпались одна за другой. Она слала ответные, не поднимая головы на отца. «Вроде бы она говорила, что хочет креститься. Может, она пришла посоветоваться насчет этого? Но что я ей скажу? Я вообще не понимаю, в каком тоне с ней разговаривать.

Ладно, главное – не выглядеть перед ней старым занудой…» Наконец она села и посмотрела ему в глаза:

– Я должна тебе кое-что сказать.

– Симпатичный пирсинг, – заметил он. – Я не поклонник, но этот у тебя в ушке выглядит неплохо. Такой скромненький. Тебе идет.

– Да? А я думала, ты на меня наорешь. Хорошо, что тебе понравилось. У меня еще один есть, вот, смотри… – Она высунула язык, и он с ужасом обнаружил на нем металлическую блямбу.

Глаза его маленькой Лоры, тонкие черты ее лица, даже ее детский розовый язычок излучали мощную энергию. Она смерила отца чуть презрительным взглядом. Она отлично понимала, что в борьбе с ним сила на ее стороне.

– Пап, – продолжила она. – Я давно хотела с тобой поговорить, но тебе все некогда. Короче. Дело важное. Понимаешь, я влюбилась. Конечно, я ни перед кем не обязана отчитываться, моя жизнь – это моя жизнь, но я решила, что будет честнее, если я тебе обо всем расскажу. Тем более что и мама так считает.

– Милая, ты правильно сделала. Я за тебя очень рад. Но ты уверена в своем чувстве? Как его зовут, этого счастливца? Он твой одноклассник? Сколько ему лет?

– Папа! Нельзя же быть таким предсказуемым! Ты рассуждаешь как раб стереотипов!

– Да что такого я сказал?

– Папа, я влюбилась в Маргариту! Это моя учительница по НЖЗ.

– Что еще за НЖЗ?

– Науки о жизни и земле. Это теперь мой любимый предмет. Слушай, я хочу познакомить тебя с Маргаритой. Только не у тебя. Сюда приличного человека приглашать нельзя. А она после уроков в школе еще увлекается дизайном…

19

Улица Эспигетт, Пятый округ Парижа, Франция

Мы поселились в идеальном месте: улочка в двух шагах от Пантеона, квартира из трех просторных светлых комнат, второй этаж, высокие окна на шпингалетах, выходящие в мощеный двор. Беломраморная лестница с чугунными перилами вела к двери зеленого цвета.

За три дня до отъезда с Мальты я получил письмо от молодого коллеги, разосланное веерным способом всем корреспондентам. Он уезжал преподавать в китайский университет и хотел сдать свою квартиру в центре Парижа, рядом с Высшей Нормальной школой. Мы созвонились, и я бегом побежал в отделение Western Union в Валлетте и перевел ему арендную плату за год вперед. Я даже взял на себя оплату электричества и коммунальных услуг. Этот коллега, невероятно талантливый парень, по первому образованию китаист, а по второму – археолог, спешил сменить место жительства почти так же, как мы, правда по менее пугающим причинам. Университет Нанкина сделал ему чрезвычайно выгодное предложение, и его контракт вступал в силу уже в конце текущего месяца. Он едва успел собрать вещи и купить билет бизнес-класса на самолет «Китайских авиалиний».

Рим первым делом торопливо обошла квартиру. Меня на миг посетило ощущение дежавю, но я был так заворожен ее манерой по-хозяйски знакомиться с новым жилищем, что не обратил на это внимания. Она сразу сказала, что квартира «похожа на наш дом в Карфагене». Очевидно, из-за обилия книг. Разумеется, от ее слов про «наш дом» я растаял. Плиточный пол устилали кавказские ковры. Я тотчас отметил (профессиональная деформация, не иначе), что у коллеги неплохая, хоть и эклектичная коллекция древностей со всего мира. Их разнообразие и оригинальность заставили меня вспомнить Брюса Четуина. Я замер перед небольшой мозаикой (династия Сефевидов?), изображающей виноградную лозу с листьями и гроздьями ягод, в превосходном состоянии.

В туалете лежали кипы журналов, посвященных теннису.

– Ты знал, что твой приятель играет в теннис? – со смехом спросила Рим.

– Нет, не знал.

Ее взгляд задержался на черно-белой фотографии, с которой смотрел парень с длинными темными кудрями и торжествующей улыбкой победителя турнира Большого шлема.

– Красивый какой! Ты его знаешь?

– Так это же владелец квартиры!

– Да? А я думала, он старше.

– Он был моим студентом. Я тебе уже говорил…

В ее замечании не было ничего обидного. Разумеется, она решила, что этот коллега – мой ровесник. Я подошел поближе к фотографии. И правда, по сравнению со мной он выглядел пухлым курчавым младенцем. Я замолчал, и в бездну моего молчания ухнула память о Валентине. Я только сейчас сообразил, что оставил в Карфагене ее фотографию, которую возил с собой повсюду. Я словно наяву увидел себя в квартире на проспекте Гобеленов, которую мы сняли перед свадьбой, – нашей первой и единственной общей квартире. В ней было две комнаты, как и здесь, очень светлые. Вот откуда мое дежавю. Валентина повернула ключ в замке и не сдержала крика радости. Мы с хохотом обошли свои новые владения, а потом Валентина скинула с себя одежду и сказала, что хочет, чтобы мы занялись любовью. Бывают такие дни, которые впечатываются в память навсегда.

Вечером мы неожиданно оказались в темноте – электричество нам еще не подключили. Мы лежали на полу, тесно прижавшись друг к другу, и разговаривали, пытаясь представить себе наше будущее. Never lost. Я всегда думал, что впоследствии мы стали жертвами судьбы. Девица, с которой я целовался на кухне в девятнадцатый день рождения Валентины, ни капли меня не интересовала; у меня и в мыслях не было изменить своей жене. Что на меня нашло? И почему Валентина появилась на кухне ровно в тот момент?

Подошла Рим и погладила меня по подбородку. Потом взяла лист бумаги, достала из сумки подаренную мной ручку «Монблан» и каллиграфическим почерком написала: «Жизнь прекрасна! Да здравствуешь ты!» Она счастливо рассмеялась, в точности как Валентина, и легко, как бабочка, впорхнула в мои объятия.

Еще в аэропорту я заметил, как изменилась обстановка. Повсюду ходили вооруженные люди в военной форме. На лицах пассажиров застыло странное выражение – они как будто старались держаться подальше друг от друга. Рим ничего этого не видела – ей было не с чем сравнивать. Она впервые попала во Францию, которую считала надежной гаванью. Я позвонил в министерство Дютийо, поблагодарил его за помощь и сказал, что мы оба в Париже. Затем связался с Брюно; мы договорились встретиться завтра. Он проявил большое нетерпение, из чего я вывел, что он значительно продвинулся в своем расследовании. Рим заявила, что хочет увидеться с Хабибой, которая летела с нами в одном самолете. Ее встретили сотрудники миграционной службы и перевезли в образовательный центр куда-то в провинцию. Во время полета девчонки беспрестанно болтали. Рим взяла с меня слово, что мы обязательно навестим Хабибу в ее общежитии.

В свой первый вечер в Париже она захотела увидеть Эйфелеву башню. Она надела красные сапоги на каблуках, и мы отправились ужинать в ресторан на площади Альма, где устроились на террасе. Обратно мы возвращались пешком, держась за руки. Встречные прохожие пялились на нас, а некоторые даже оборачивались нам вслед. Поначалу я думал, что их привлекает красота Рим, которая и в самом деле выглядела сногсшибательно, пока не услышал, как группа парней, ничуть не стесняясь, обсуждает между собой, зачем «такой телке этот старый хрен». Их рассуждения снова вернули меня к мыслям о фотографии теннисиста. Но я себя успокоил: они мне просто завидуют. В чем проблема?

Рим всю дорогу не закрывала рта, комментируя все, мимо чего мы проходили. Фасады домов, Сену, мосты, огни речных трамвайчиков, первые рыжие листья на каштановых деревьях… Она уже планировала, как мы вместе проведем эту зиму в Париже. Возле дома я увидел на стене афишу с расписанием концертов в клубе New Morning.

В действительности – понимание этого пришло ко мне гораздо позже – я тогда поверил, что смогу заново переписать свою жизнь, второй раз ступить в ту же реку, отмотать пленку назад, начать все с нуля. С новой идеальной Валентиной, ее таинственной копией, из-за которой я терял ощущение времени, забывал о смерти и собственных метаморфозах. Впервые шаманский обряд замещения сработал в тот вечер, когда Рим без приглашения явилась ко мне в мой дом в Карфагене. Как выяснилось, в Париже – городе Валентины – он действовал не хуже.

В своей работе я иногда использовал технику гиперспектральных изображений, когда-то предложенную астрофизиками для изучения цвета звезд. Этот метод, основанный на фильтрации тех или иных частей светового спектра, позволяет исследовать объект и «разглядеть» некоторые его особенности, не видимые невооруженным глазом. С Рим я не нуждался ни в каких хитрых технических приемах. Она светила мне светом Валентины. Я смотрел, как она двигается, смеется, разговаривает. Я закрывал глаза и спрашивал себя: «Где я? В Париже? Или в Карфагене? На проспекте Гобеленов или в квартире археолога-китаиста?» Лица Валентины и Рим сливались в одно. Я решил, что надо как можно скорее устроить вечеринку в клубе New Morning.