Став доктором медицины, Мишель де Нотрдам изменил имя на латинский лад – Нострадамус. Медицина была тогда тесно связана с астрологией, и в 1555 году Мишель публикует свой первый астрологический альманах.
В мае того же года вышла первая книжка его «Прорицаний» в четверостишиях (катренах). Однако «Прорицания» расходились плохо: смысл их был темен, а язык сложен. Настоящая слава пришла к ним лишь после смерти автора.
Нострадамус умер от отека легких 2 июля 1566 года. Согласно юристу Шавиньи Бонуа, который знал Нострадамуса лично, он сам предсказал свою смерть. В книге «Первое лицо Франсуа», опубликованной в 1594 году, Шавиньи вспоминал, что за несколько дней до кончины Нострадамус написал по-латыни на странице астрономического календаря: «Hie prope mors est» («Смерть уже почти здесь»).
А в канун смерти он сказал Шавиньи:
– Вы меня не увидите в живых при восходе солнца.
Утром Шавиньи нашел Нострадамуса мертвым на деревянной скамье возле его кровати.
К тому же последний, 141-й катрен «Прорицаний» заканчивается строкой:
Найден совершенно мертвым близ ложа и скамьи.
Можно ли после этого сомневаться в пророческом даре покойного? Попробуем усомниться.
141-й катрен увидел свет лишь два года спустя после смерти автора. В нем упомянуто «возвращение из посольства» и «дары короля» – чего, как мы знаем, не было. Но главное, что этот катрен пророчествует о событиях ноября 1567 года, а вовсе не июля 1566-го. Последнюю строку издатель, вероятно, подправил задним числом.
Нострадамус страдал от подагры и сердечной недостаточности. 17 июня 1566 года он – судя по всему, на ложе болезни – составил завещание. Оно начиналось обычной в то время формулой: «Поскольку нет ничего более очевидного, чем неизбежность смерти, и ничего более неведомого, чем ее час…».
30 июня автор «Прорицаний», будучи не в силах писать сам, продиктовал приписку к завещанию. Нотариус указал, что завещатель, «осознавая происходящее, слабеет разумом» – иначе говоря, находится при смерти, которая и последовала два дня спустя.
Пророческому дару тут нечего было делать.
В начале 1725 года Ньютон, оправившись от серьезной болезни, переехал из Лондона в близлежащий городок Кенсингтон, где воздух был здоровее.
В марте 1727 года его самочувствие резко ухудшилось. Тем не менее он читал и писал по нескольку часов в день. Еще 18 марта он читал газеты и долго беседовал со своим врачом Ричардом Мидом, но к вечеру впал в беспамятство и два дня спустя умер.
Джозеф Спенс, младший современник ученого, в своих «Анекдотах, наблюдениях и характерах…» привел слова Ньютона, сказанные им незадолго до смерти:
– Не знаю, чем я могу казаться миру, но сам себе я кажусь только мальчиком, который играет на морском берегу и развлекается тем, что время от времени отыскивает особенно гладкий камешек или раковину покрасивее, в то время как перед ним простирается неизведанным огромный океан истины.
На могильной плите Ньютона в Вестминстерском аббатстве выложена латинская надпись:
Здесь покоится то,
что было смертным
в ИСААКЕ НЬЮТОНЕ.
Необычное имя «О. Генри» появилось в печати в 1899 году. Несколько лет спустя О. Генри стал любимцем читающей публики.
В 1907 году писатель уже знал, что у него тяжелая форма диабета и в придачу цирроз печени – следствие регулярного пьянства. В марте 1910 года он вернулся в Нью-Йорк с юга, где полгода воздерживался от спиртного. Поселившись в гостинице «Калифорния», он взялся за старое и месяц спустя уже почти не вставал с постели.
Вечером 3 июня по его звонку в гостиницу приехала журналистка Анна Партлан, с которой они дружили. Писатель лежал на полу с телефонной трубкой в руке. Вызванный врач привел его в чувство и отвез в больницу.
На стойку регистрации он высыпал всю свою наличность – 23 цента, и заметил: «Я слышал о людях, красная цена которым была 30 центов. А я того и гляди умру и стою всего 23».
К утру следующего дня врач решил отлучиться и велел сестре погасить ночник. Пациент отозвался:
– Зажгите свет – я не хочу возвращаться домой в темноте.
О. Генри умер в семь утра 5 июня.
Потом в его номере, под кроватью, обнаружили девять бутылок из-под виски. По странному капризу судьбы, последние слова писателя были чуть измененной строкой из модной тогда песенки о пьянице-муже: каждый раз, являясь домой под утро, он объясняет жене: «Я боюсь возвращаться домой в темноте».
Во время войны Окабэ закончил университет на оккупированном японцами Тайване. В звании младшего лейтенанта он был направлен в авиагруппу в Вонсане (Корея), а оттуда переведен в отряд «Семь жизней» корпуса камикадзе.
Окабэ вел дневник, который после его гибели переслали семье. Последняя запись, помеченная двадцать вторым февраля 1945 года, заканчивается словами:
«…Если каким-то чудом Япония вдруг выиграет эту войну, это будет фатально для нации. Для нашего народа было бы лучше, если он закалится в настоящих испытаниях, которые сделают его сильнее».
Вместо предсмертной записки пилоты-камикадзе нередко писали короткие прощальные стихотворения – дзисэй (этот жанр известен со времени японского Средневековья). Стихи писались на кусочке белого шелка и зачитывались на прощальной церемонии перед боевым вылетом.
Такие стихи написал и Окабэ Хэйити:
Нам бы только упасть
лепестками цветущей вишни,
сияющими чистотой.
Удалось ли ему упасть на американский корабль, неизвестно. Но шансы его были невелики – к концу войны 90 % камикадзе гибли под вражеским огнем, не добравшись до цели.