Ленау был долго и безнадежно влюблен в Софи Лёвенталь, жену своего друга. Ей он посвятил свое последнее стихотворение «Вглядись в поток реки», написанное 15 сентября 1844 года.
Месяц спустя поэт был помещен в психиатрическую лечебницу. В мае 1847 года драматург Бауэрнфельд посетил его в клинике под Веной. Ленау показали несколько бюстов, украшавших помещение клиники. Перед одним из них он долго стоял и наконец спросил: «Кто это?». Ему ответили: «Это Платон».
– Ну да, Платон! – пробормотал Ленау. – Тот, кто выдумал эту глупую любовь!
(Платон считается создателем учения о возвышенной, духовной любви.)
Ленау умер в клинике три года спустя, 22 августа 1850 года. Незадолго до смерти он долго плакал и повторял:
– Ах, бедный Нимбш очень несчастен.
(Нимбш – одно из имен, данных поэту при рождении.)
Последнее стихотворение Ленау, написанное за 6 лет до смерти, оказалось его прощанием с самим собою. В русскую поэзию оно вошло в переложении Тютчева:
…………………………….
Душа впадает в забытье,
И чувствует она,
Что вот уносит и ее
Всесильная волна.
По свидетельству А. Зиновьева, одного из вождей большевизма, Ленин уже в 1922 году говорил: «Помяните мое слово, кончу параличом».
20 ноября 1922 года он в последний раз выступил публично, а 23 декабря, готовясь к самому худшему, начал диктовать свое политическое завещание в виде серии коротких статей и писем.
5 марта 1923 года Ленин письменно предлагает Троцкому выступить против Сталина в т. н. «грузинском деле» (конфликт Сталина и Орджоникидзе с руководителями Грузии). Продиктованное им тогда же письмо Сталину начиналось словами: «Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее», а заканчивалось угрозой полного разрыва отношений.
6 марта Ленин диктует последние в своей жизни строки, адресованные грузинским коммунистам Мдивани и Махарадзе:
«Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь».
Четыре дня спустя автора этих писем разбил глубокий инсульт. Он еще может произносить невпопад «иди», «вези», «веди», «аля-ля», «гут морген», но осмысленно пользуется только словечком «вот-вот».
И лишь в самые редкие минуты откуда-то вырывается: «Ллойд Джордж»… «конференция»… «невозможность»…
Летом 480 до н. э. в Грецию вторглась огромная армия персов. Силы греков возглавил спартанский царь Леонид. Когда его жена спросила, не пожелает ли он чего-нибудь на прощанье, Леонид обернулся и сказал:
– Желаю тебе хорошего мужа и хороших детей.
(Так рассказывает Плутарх в трактате «О злокозненности Геродота».)
Под началом Леонида было около 6 тысяч воинов, в том числе 300 спартанцев. Путь персов в центральную Грецию вел через ущелье Фермопилы. После двух дней безуспешного штурма обходной отряд противника зашел грекам в тыл. Тогда Леонид приказал основной части войска отходить, а сам со спартанцами, феспийцами и фиванцами (всего около 1100 бойцов) остался, чтобы прикрыть отход.
Своим воинам он сказал:
– Держитесь крепче, спартанцы, – ужинать нам сегодня придется на том свете.
(Так рассказывает Цицерон в «Тускуланских беседах».)
Когда во время боя кто-то воскликнул: «Из-за варварских стрел не видно солнца», – Леонид, согласно Плутарху, ответил:
– И хорошо, будем сражаться в тени.
Спартанцы сдерживали натиск врага, пока не полегли все до единого. Вопрос: кто же тогда рассказал о последних словах Леонида? – можно считать риторическим.
13 июля 1841 года Лермонтов, живший тогда в Пятигорске, был вызван на дуэль своим старым знакомым Николаем Мартыновым, майором в отставке. Очевидцы сходятся в том, что Мартынов был постоянным предметом насмешек и колкостей со стороны поэта, нередко – в присутствии дам. В качестве скрытой причины дуэли чаще всего называют соперничество из-за местных барышень.
Дуэль состоялась в семь вечера у подножия горы Машук. Сообщения очевидцев настолько противоречивы и так менялись со временем, что сколько-нибудь точную картину событий установить невозможно. Неясно даже, сколько было секундантов – двое или четверо, и кто был чьим секундантом.
В тот вечер над Машуком разразилась гроза. Для дуэли оставался лишь промежуток между ливнями, и выработанные секундантами условия, по-видимому, пришлось менять на ходу.
П. Мартьянов, 30 лет спустя собиравший сведения о дуэли, сообщает, что на дуэль Лермонтов «ехал как будто на званый пир какой-нибудь». Он лишь сожалел, что не смог получить увольнения из армии, чтобы писать без помех. «Я выработал уже план двух романов», – говорил он Глебову, одному из секундантов.
Согласно позднему рассказу второго секунданта, князя Васильчикова, когда дуэлянты заняли свои места, Глебов начал медленно считать: «Раз!.. Два!.. Три!..». Лермонтов, не трогаясь с места, вытянул руку с пистолетом вверх – то есть демонстрировал сугубо мирные намерения. (Впрочем, раньше тот же Васильчиков говорил, что Лермонтов заслонился рукой и локтем «по всем правилам опытного дуэлиста».)
Мартынов медлил, и в этот момент раздалась не предусмотренная дуэльными правилами команда кого-то из секундантов: «Стреляйте! Или я разведу вас!» При этих словах Мартынов спустил курок. Поэт был убит выстрелом в грудь навылет. (Заметим, что Мартынов, как лицо, пославшее вызов, не мог стрелять в воздух: для этого требовалось сначала выдержать выстрел противника. В то же время его отказ от выстрела уже после начала дуэли был бы расценен как трусость.)
В некрологе Васильчикова В. Стоюнин привел еще один рассказ князя: «Когда Лермонтову, хорошему стрелку, был сделан со стороны секунданта намек, что он, конечно, не намерен убивать своего противника, то он и здесь отнесся к нему с высокомерным презрением, со словами:
– Стану я стрелять в такого дурака».