Кук был первым профессором классической археологии в Кембридже. Делом его жизни стал трехтомный труд «Зевс: Исследования по античной религии».
Будучи убежденным протестантом-евангелистом, он регулярно участвовал в богослужениях в кембриджском колледже Куинс, не стесняясь вполголоса подсказывать проповеднику: «Переходи к сути», «Это ты уже говорил» и так далее.
В последние годы жизни он тяжело болел, однако до конца не терял остроты ума.
Во время последнего свидания с Куком его племянница упомянула о том, что сегодня она водила сына в Британский музей. Кук открыл глаза и спросил: «И что вы смотрели?» – «Ну, у нас было целых два часа, так что мы увидели много всего!» Кук отозвался: «Да отпустятся тебе грехи твои!»
А перед самым концом, когда преподобный Генри Чедвик, декан колледжа Куинс, начал читать псалом «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя…», Кук перебил его:
– Это неверный перевод!
Так рассказывал профессор Чарлз Селтман, коллега и друг Кука.
31 мая 1937 года Куприн вместе с женой, Елизаветой Морицовной, прибыл в Москву, вернувшись из 17-летней эмиграции. Их дочь Ксения, киноактриса, осталась в Париже.
Писатель вернулся на родину умирать. У него был рак пищевода и, вероятно, болезнь Альцгеймера. 10 июля 1938 года Куприн был прооперирован в Ленинграде, а 25 августа скончался.
В 1958 году Ксения вернулась на родину. В 1969 году вышла ее книга «Куприн – мой отец». Здесь приведены слова, сказанные писателем незадолго до смерти и (по словам Ксении) записанные в дневнике Елизаветы Морицовны.
Вот одна из этих записей:
– Мамочка, как жизнь хороша! Ведь мы на родине? Скажи, скажи, кругом – русские? Как это хорошо!
И две последние записи:
– У меня теперь какой-то странный ум, я не все понимаю.
– Вот, вот начинается, не уходи от меня, мне страшно.
Достоверность книги Ксении Куприной подвергалась сомнению. О дневнике ее матери, умершей в блокадном Ленинграде в 1942 году, кажется, известно лишь из книги «Куприн – мой отец».
Однако мы знаем, что за 23 дня до смерти мужа Елизавета Морицовна писала дочери в Париж: «…говорить уже не может».
Александр I недолюбливал Кутузова со времени битвы при Аустерлице. Сам же Кутузов поначалу, возможно, сомневался, стоит ли продолжать войну с Наполеоном за пределами России. Это не помешало ему остаться во главе армии, начавшей в 1813 году Заграничный поход.
5 (17) апреля он слег в силезском городке Бунцлау. Его предсмертное письмо жене написано 11 апреля, за пять дней до смерти:
«Я к тебе, мой друг, пишу в первый раз чужою рукою, чему ты удивишься, а может быть и испугаешься, – болезнь такого роду, что в правой руке отнялась чувствительность перстов. (…) Прости, мой друг».
Согласно распространенной легенде, Александр прибыл в Бунцлау проститься с умирающим. За ширмами около его постели находился состоявший при Кутузове чиновник Крупенников. Он якобы подслушал диалог, ставший известным позднее со слов обер-гофмейстера И. М. Толстого:
– Прости меня, Михаил Илларионович!
– Я прощаю, государь, но Россия вам этого никогда не простит.
На самом деле этот разговор не мог состояться: император уехал из Бунцлау в Дрезден 7 (19) апреля и покинул Дрезден день спустя после смерти полководца.
Да и непонятно, чего именно Россия не могла простить своему государю в победном 1813 году.
Кьеркегор был еретиком среди богословов и белой вороной среди философов. Все его основные труды увидели свет за десятилетие 1841–1850 годов. В 1855 году Кьеркегор прервал пятилетнее молчание и начал яростную атаку на официальную церковь. В том же году, 2 октября, он потерял сознание прямо на улице. Его доставили в копенгагенскую больницу Фредерика, где он и умер 11 ноября, на 43-м году жизни.
В больнице Кьеркегор говорил пастору Эмилю Безену: «Моя жизнь была великим страданием, неведомым и непонятным для остальных». Безен уверял друга, что тот успел многое совершить. Кьеркегор ответил: «Вот потому-то я очень счастлив и очень несчастлив – мне не с кем разделить свое счастье». А потом добавил:
– Я молюсь о том, чтобы быть свободным от отчаяния в минуту смерти.
Он пожелал причаститься, но не из рук священника, поскольку был убежден, что духовенство служит не Иисусу, а государству. В конце концов он умер без причащения.
За восемь лет до смерти Кьеркегор записал в дневнике: «Я бы хотел, чтобы на моей могиле было начертано: “Тот Единичный”». Однако на могильной плите выбито восьмистишие, заканчивающееся строками:
…И разговор непрестанный
Вести с Иисусом.
Эти стихи написал в XVIII веке датский пастор Ганс Брорсон, один из любимых поэтов Кьеркегора.
В 32 года англичанка Эдит Кэвелл решилась уехать в Бельгию, чтобы создать в Брюсселе школу сестер милосердия. Семь лет спустя, в 1914 году, началась мировая война. Заняв Брюссель, немцы устроили в помещении школы Кэвелл лазарет Красного Креста.
Эдит стала членом подпольной группы, переправлявшей раненых и пленных солдат союзных армий в нейтральную Голландию. По пути они укрывались в доме Кэвелл. Всего удалось переправить около 200 человек.
3 августа 1915 года Эдит была арестована, а 7 октября предстала перед германским военно-полевым судом. Она даже не пыталась защищаться.
Ее признали одной из главных соучастниц и приговорили к расстрелу. (Заметим, что впоследствии Британский комитет по расследованию нарушения законов ведения войны признал этот приговор законным.)
Казнь была назначена на семь утра 12 октября. Накануне вечером в тюремную камеру был допущен англиканский исповедник Стирлинг Ган. Он записал слова Эдит:
– Все относились ко мне очень хорошо. Но вот что я могла бы сказать, стоя перед лицом Бога и вечности: я понимаю, что патриотизма недостаточно. Я не должна питать ненависть или обиду к кому бы то ни было.
К месту казни Эдит сопровождал лютеранский пастор Поль Лесёр. Эдит попросила, чтобы он передал через преподобного Гана слова, адресованные ее родным:
– Я верю, что моя душа будет спасена, и я рада умереть за свою родину.
На лондонской площади Св. Мартина, неподалеку от Трафальгарской колонны, воздвигнут памятник Эдит Кэвелл. Надпись на памятнике гласит:
ПАТРИОТИЗМА НЕДОСТАТОЧНО.
Я НЕ ДОЛЖНА ПИТАТЬ НЕНАВИСТЬ ИЛИ ОБИДУ
К КОМУ БЫ ТО НИ БЫЛО.