Демонакт был родом с Кипра; все, что мы о нем знаем, мы знаем из его биографии, написанной Лукианом.
Когда на его ногах появились явные признаки старости, Демонакт с улыбкой заметил: «Это следы от зубов Харона». (Харон, как считали древние греки, перевозил души мертвых к вратам загробного царства через реку Стикс.)
На вопрос, бессмертна душа или нет, философ ответил: «Бессмертна, но не более, чем все остальное».
Когда его спросили, что из себя представляет загробное царство, он сказал:
– Подожди немного, и я тебе напишу оттуда.
А когда Демонакт уже был не в силах обходиться без посторонней помощи, он обратился к друзьям со стихами, которые выкликают глашатаи при окончании состязаний:
Ну вот и окончены игры! Венки
Почетные розданы. Зову внемли:
Исполнился срок.
И, отказавшись от всякой пищи, ушел из жизни.
В первые дни революции 1789 года Демулен оказался в самом центре событий, призывая народ к оружию. Вскоре он прославился как публицист. В 1790 году он женился на 20-летней Люсиль Дюплесси, причем одним из свидетелей был Робеспьер.
В рядах якобинцев Демулен занял не самое видное место. В декабре 1793 года, когда якобинский террор шел по нарастающей, он начал выпускать газету «Старый кордельер», где говорилось о необходимости милосердия, а Робеспьер иносказательно осуждался.
7 января 1794 года на заседании Клуба якобинцев Робеспьер предложил сжечь последние номера «Старого кордельера». Демулен возразил: «Сжечь – не значит ответить», но больше газета не выходила.
31 марта Демулен был арестован вместе со сторонниками Дантона и 2 апреля предстал перед Революционным трибуналом. На вопрос судей о своем возрасте он ответил:
– Мне 33 года – возраст хорошего санкюлота Иисуса в год его смерти.
Ради этой фразы он пренебрег точностью: за месяц до начала процесса ему исполнилось 34 года.
4 апреля, узнав, что его жена арестована, Демулен воскликнул:
– Им мало убить меня, они хотят убить и мою жену!
Действительно, Люсиль была обезглавлена неделю спустя после казни мужа.
5 апреля дантонистов повезли на эшафот. По дороге Демулен разговаривал с товарищами по несчастью и смеялся конвульсивным смехом. О его словах перед смертью очевидцы не сообщают.
Этот пробел с избытком восполнили авторы исторических повествований, драматурги, но особенно – сочинители поддельных мемуаров палача Сансона, «полная» версия которых вышла в 1863 году. Результатом этого коллективного творчества стали слова Демулена, которые можно прочесть в описаниях его казни. (Ниже приведены далеко не все из них.)
По дороге на эшафот Демулен обращается к враждебно настроенной толпе:
– Народ, тебя обманывают, твоих друзей убивают!
Проезжая мимо дома, в котором жил Робеспьер, он кричит:
– Чудовище, будешь ли ты снова жаждать крови, напившись моей?
На эшафоте горестно замечает:
– Так уходит из жизни первый апостол свободы!
Взглянув на окровавленный нож гильотины, растерянно твердит:
– Моя награда, моя награда…
И уже с головой на плахе произносит последнее слово:
– Люсиль!
В 1796 году на обороте письма Державин набросал эпитафию себе самому: «Здесь лежит Державин, который поддерживал правосудие, но, подавленный неправдою, пал, защищая законы». В 1803 году он вышел в отставку и поселился в имении Званка в Новгородской губернии. О его последних днях известно из записок его племянницы Прасковьи Львовой.
В кабинете Державина висела карта-таблица «Река времен», где мировые цивилизации были изображены в виде речных потоков. 6 июля уже тяжело больной поэт начал писать оду – грифелем на аспидной доске:
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей…
8 июля на ужин он съел две тарелки ухи и после долго стонал: «Ох, тяжело, ох, тошно, Господи, помоги мне, Господи, помоги мне, грешному…» Перед близкими извинялся: «…Без меня давно бы все спали». Жена – не в первый раз – умоляла его ехать в Петербург к лучшим врачам. Он согласился: «Завтра поедем».
Потом он снова стонал и бредил. Очнувшись, сказал племяннице:
– Боюсь я, сударыня.
Вопрос: «Чего вы боитесь?» – остался без ответа. Перед самой смертью он спросил: «Который час?», и услышал: «Второго половина».
На аспидной доске в его кабинете нашли восемь строк недописанной оды. В русской поэзии они останутся навсегда.
Генри Джеймс, уроженец США, большую часть жизни провел в Европе. В 1876 году он окончательно обосновался в Лондоне. В 1910-е годы Джеймс трижды выдвигался кандидатом на Нобелевскую премию.
2 декабря 1915 года его разбил инсульт. Своему другу Говарду Стёрджису он рассказывал, что первое, о чем он подумал, было: «Во всяком случае, это нечто весьма необычное». На другой день он принялся искать в словаре слово, которое описывало бы его состояние, – слово «паралитик» ему не нравилось. Он продолжал диктовать записи для своего дневника, хотя в некоторых из них уже заметна неадекватность сознания.
1 января 1916 года король Георг V наградил Джеймса орденом Заслуг, учрежденным для поощрения наук и искусств. Писатель Эдмунд Госс, пришедший к нему с этой новостью, не был уверен, дошла ли она до сознания больного, лежавшего с закрытыми глазами. Но когда Госс ушел, Джеймс открыл глаза и сказал сиделке:
– Сестра, уберите свечу и краску смущения с моего лица.
Из Америки приехала Эйлис, вдова брата Генри – знаменитого психолога Уильяма Джеймса. В бреду Генри нередко принимал ее за свою покойную мать и мог воскликнуть: «Прижми своего бедного мальчика к сердцу!».
23 февраля Генри просил передать брату (умершему шесть лет назад), что через два дня его не станет.
25-го он умолял:
– Не оставляй меня, Эйлис, не оставляй.
В один из последних проблесков сознания он вспомнил о детях Уильяма и Эйлис:
– Скажи им, чтобы они были верными – чтобы они принимали меня всерьез.
Время от времени он просил очки и бумагу и представлял себя пишущим. А иногда двигал рукой под покрывалом, словно бы что-то писал.
Он умер 28-го в шесть вечера, не приходя в сознание.