Писателем Говард стал в двадцать один год и за девять лет создал множество повестей и рассказов самого разного рода. Особенно плодотворно он потрудился на ниве «героического фэнтэзи» и мистических ужасов.
С 1927 года Говард жил с родителями в техасском городке Кросс-Плейнс. В 1935 году его мать после операции впала в состояние комы. Говард, для которого мать была самым близким человеком в жизни, постоянно дежурил в больнице, мало спал и становился все более подавленным.
В начале июня 1936 года 30-летний Говард составил свое завещание. Утром 11 июня, узнав, что мать уже не выйдет из комы, Говард сел в автомобиль и выстрелил себе в голову из кольта. Его мать умерла на следующий день.
В пишущей машинке покойного остался листок со строками:
Все минуло – все свершено. Я на костер всхожу;
Пир отшумел, и лампы угасают.
Говард написал сотни стихов, но эти строки, в сущности, ему не принадлежат. Они составлены из двух фрагментов стихотворения англичанки Виолы Гарвин «Дом Цезаря», опубликованного за 10 лет до ухода Говарда из жизни.
26 января 1852 года умерла Екатерина Хомякова – сестра поэта Николая Языкова и жена поэта Алексея Хомякова. Все трое входили в узкий круг друзей Гоголя.
На третий день после похорон Гоголь отслужил панихиду по умершей. Затем он пришел к Аксаковым и в разговоре с ними сказал: «Страшна минута смерти». Семейство Аксаковых славилось своим благочестием; кто-то из них возразил, что мысль о смерти не страшна, а даже отрадна тому, кто уверен в милости Божией. «Ну, об этом надобно спросить тех, кто перешел через эту минуту», – отвечал Гоголь.
11 февраля, за десять дней до смерти, Гоголь сжег рукопись второго тома «Мертвых душ». Заключительная глава осталась оборванной на словах:
«Я приглашаю рассмотреть ближе свой долг и обязанность земной своей должности, потому что это уже нам всем темно представляется, и мы едва…»
Потом он лег на кровать и более не вставал. В ночь на 12 февраля он причастился, а на другой день сказал Хомякову: «Надобно уж умирать, я уже готов, и умру…»
За несколько дней до смерти он записывал отрывочные мысли на клочках бумаги, и среди них – предсмертную молитву:
«Помилуй меня, грешного, прости, Господи! Свяжи вновь сатану таинственною силою неисповедимого Креста!»
Обычная молитвенная формула закончена необычно, ведь вышедший на волю сатана – знак близкого конца света.
По рассказу доктора Тарасенкова, вечером 20 февраля Гоголь стал забываться, временами бормотал что-то невнятно, как бы во сне, или повторял несколько раз: «Давай, давай! Ну, что же!» Часу в одиннадцатом он закричал, словно бы порываясь встать:
– Лестницу, поскорее, давай лестницу!..
В восемь утра он умер.
На гробнице Гоголя помещена эпитафия, выбранная Хомяковым:
ГОРЬКИМ СЛОВОМ МОИМ ПОСМЕЮСЯ.
Она взята из церковнославянского перевода Книги пророка Иеремии. Но в этом месте церковнославянский перевод неверен; в синодальном переводе смысл совершенно другой: «Я каждый день в посмеянии».
Гораздо чаще эпитафия цитируется иначе: «Горьким смехом моим посмеюся». Это уж и вовсе не Библия, а скорее «Мертвые души» – «видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы».
В 1789 году герцог Гонто-Бирон, давно растративший родовое имущество, выступил на стороне революции. Три года спустя он уже командовал Рейнской армией. В мае 1793 года его перевели в Вандею, охваченную восстанием под белыми знаменами монархии; здесь он одержал ряд побед.
Но в июне к власти пришли якобинцы, и положение герцога пошатнулось. Его обвиняли в «отсутствии гражданских добродетелей» (что у якобинцев означало измену), а также в снисхождении к повстанцам. В июле Бирон был арестован, а 30 декабря приговорен к смертной казни, назначенной на следующий день.
О последнем дне герцога рассказано в его биографии, опубликованной в 1858 году. Источники здесь не указаны, остается верить биографу на слово.
В ночь перед казнью герцог спал хорошо. Палач, пришедший, чтобы отвезти его на казнь, застал Бирона за завтраком, состоявшим из дюжины устриц и бутылки вина.
– Гражданин, позволь мне закончить, – попросил заключенный.
Закончив завтрак, он сказал палачу:
– Выпей вина – тебе нужна отвага, чтобы исполнять свое ремесло.
В 73 года Гончаров ослеп на один глаз. Отныне он писал под диктовку и последние годы жизни провел почти в одиночестве.
В 79-й день своего рождения, 6 июня 1891 года, он пишет: «24 июня (…) мои именины, до которых, впрочем, я не надеюсь дожить». О своей близкой смерти он говорил уже не первый год, но на этот раз почти не ошибся.
20 августа Гончаров закончил свой последний рассказ «Превратность судьбы», а вскоре затем простудился и заболел воспалением легких. Он спрашивал Анатолия Федоровича Кони, юриста и литератора, бывавшего у него каждый день:
– Что такое смерть? Как ее объяснить? Мне вот казалось ночью, что ко мне подходили две большие собаки и больно меня кусали, – ужели это смерть?
13 сентября Гончаров причастился. В тот же день он сказал Кони:
– Я знаю, что умру, ну что ж, пожалуй, я ведь спокоен. Я видел сегодня во сне Христа – и Он меня простил.
(В таком виде приведены эти слова в письме Кони к С. В. Максимову.)
Писатель скончался два дня спустя, 15 сентября.