Свое вокальное образование Кэтлин начала поздно и дебютировала на сцене лишь к 30-летнему возрасту. Вскоре она прославилась как обладательница выдающегося контральто. Бенджамин Бриттен специально для нее написал партии в двух своих операх. Но больше всего ее ценили как камерную певицу.
В 1951 году у нее обнаружили рак груди, тем не менее она продолжала петь. В последний раз она появилась на сцене в феврале 1953 года, в опере Глюка «Орфей и Эвридика».
8 октября 1953 года она скончалась в лондонской Университетской больнице в возрасте 41 года.
Согласно книге Джералда Мура «Не слишком ли я громок?» (1962), перед смертью она произнесла на смеси английского и немецкого:
– А теперь я возьму небольшую паузу. (Now I’ll have eine kleine Pause.)
Эти слова неразрывно связаны с образом безвременно умершей певицы.
Однако в книге Мориса Леонарда «Кэтлин» (1988) этот эпизод изложен иначе. Готовясь спеть роль Эвридики в Королевской опере, Кэтлин проходила курс лечения в Университетской больнице. Однажды, ложась на процедурный стол, она сказала своему врачу-радиологу: «Приятно взять небольшую паузу» («It’s nice to have eine kleine Pause»).
Фет нередко говорил о смерти, и без всякого ужаса: «Смерти я нимало не боюсь. Милости просим, хоть сейчас, а слепоты ужасаюсь», – писал он Льву Толстому в 1884 году. Увы, в последние годы воспаление век почти не позволяло ему читать и писать. Тут его выручала секретарша – Екатерина Федорова.
Особенно же мучила его одышка – «хронический слон, который своей тяжелою пятою постоянно стоит у тебя на груди» (из письма к Якову Полонскому). В начале октября 1892 года Фет, живший в своем московском доме на Плющихе, простудился и скоро понял, что дни его сочтены. По воспоминаниям жены, Марии Павловны, он говорил: «Я гасну, как лампа».
Его последнее стихотворение продиктовано 23 октября 1892 года:
Когда дыханье множит муки
И было б сладко не дышать…
Двадцатью днями раньше Фет писал Полонскому: «Толстой соболезнует о быстром убивании скотины на бойнях, а я, напротив, соболезную о том, что таким же скорым способом не отправляют болезненных стариков к праотцам, где им было бы гораздо спокойнее в бездонной богадельне».
При Федоровой он не раз говорил, что от самоубийства его удерживает лишь то, что завещание будет признано недействительным. Религиозные возражения не имели для него веса: Фет с молодости был атеистом. Когда врач посоветовал Марии Павловне вызвать священника для причастия, та ответила, что «Афанасий Афанасьевич не признает никаких обрядов».
21 ноября Фет услал жену за покупками и в своем кабинете продиктовал секретарше предсмертную записку. В воспоминаниях Федоровой вместо записки оставлены три пустые строки; текст приводит биограф Фета Борис Садовский:
«Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному».
Секретарша с трудом, порезав ладонь, отняла у него разрезальный нож в виде стилета. Фет побежал в столовую, к шифоньерке, где хранились ножи, но секретарша опять ему помешала. Тут силы его покинули.
Прошептав «черт!», он опустился на стул и несколько минут спустя скончался.
Филд родился в Дублине и в 10 лет уже выступал с концертами. В 20 лет он отправился в заграничное турне, добрался до Петербурга и решил здесь остаться.
Слава Филда как пианиста-виртуоза затмевала его композиторское творчество, хотя именно Филд считается основоположником ноктюрна. Среди его учеников был Михаил Глинка.
В 1822 году Филд переехал в Москву, а в 1832–1835 годах совершил большое турне по Европе. В Италии он тяжело заболел и 9 месяцев пробыл в больнице в Неаполе.
Вернувшись в Москву, он тем не менее продолжал давать уроки и изредка выступал сам. Скончался он 11 (23) января 1837 года в возрасте 54 лет.
Несколько десятилетий спустя в английской и французской печати появился легендарный рассказ о кончине Филда. Явившийся к Филду исповедник, не будучи уверен в том, к какой церкви он принадлежит, спросил:
– Вы папист или кальвинист?
Умирающий музыкант ответил:
– Я пианист.
Филдс создал трагикомический образ пьяницы, циника и мизантропа. Для публики актер слился со своим кинообразом. Это впечатление было неверным, за одним исключением: Филдс действительно много пил.
Последние 22 месяца своей жизни он провел в санатории в Пасадене (Калифорния). Однако ему и туда контрабандой доставляли спиртное.
Филдс был атеистом и утверждал, что ненавидит Рождество с восьми лет. Среди его фраз есть и такая: «Рождество в нашем доме лучше любого другого. Мы начинаем пить спозаранку, и, когда все видят одного Санта-Клауса, мы видим шесть или семь».
Тем не менее в его обширной библиотеке были книги по богословию. Рассказывают, что незадолго до смерти его застали в саду, углубленным в чтение Библии. На вопрос «Почему?» он ответил:
– Я ищу там лазейки.
Умер Филдс как раз в Рождество, 25 декабря 1946 года. По рассказу его многолетней любовницы, актрисы Карлотты Монти, его предсмертные слова были обращены к ней:
– Черт бы побрал этот про́клятый мир и всех вас – кроме тебя, Карлотта!
Эта фраза стала последним штрихом в образе комика-мизантропа.
Правда, внук Филдса в своей биографии деда утверждал, что в тот год Карлотта провела Рождество не в санатории Пасадены, а в Санта-Барбаре со своим новым любовником. Так оно было или не так, судить не нам.