В деревушке Гартли был только один роскошный особняк – старинный дом в викторианском стиле, известный как Пирамида. Отчим Люси, Джулиан Браддок, дал дому столь эксцентричное название лет десять назад, когда окончательно в нем обосновался. После того как старый хозяин умер, его дети рассеялись по всему свету, и долгое время здесь никто не жил. Поскольку деревня находилась на отшибе, да к тому же в нездоровой болотистой местности, казалось, что продать огромный старинный особняк будет невозможно. И вот тогда профессор Браддок – нищий ученый, как он сам себя называл, – снял его за смехотворно низкую плату, к своему полному удовлетворению.

Многие жители хорошо заплатили бы, только чтобы покинуть эту глушь, но профессору нравились одиночество и отсутствие назойливых соседей. Вдобавок ему требовалось много места для египетской коллекции, необходимой для расшифровки иероглифов и изучения давным-давно исчезнувших династий долины Нила. Реальный же мир современной Англии мистера Джулиана нисколько не интересовал. Он постоянно витал мыслями в далеком прошлом и занимался лишь мумиями, мистическими жуками-скарабеями, утварью из гробниц, папирусами, звероголовыми божествами и другими подобными предметами. Профессор редко выезжал за границу и неизменно опаздывал на обед и ужин. Рассеянный в беседе, неопрятный в платье, непрактичный в делах и вечно погруженный в себя, он жил исключительно археологией. Как вышло, что такой человек в свое время женился, оставалось тайной.

И все же он женился на женщине младше его лет на пятнадцать, вдове с небольшим доходом и ребенком. Желание обеспечить себе стабильный доход заманило Браддока в супружескую ловушку госпожи Кендал. Ученый женился на приятной вдовушке ради денег, хотя вряд ли его можно было причислить к охотникам за чужим благосостоянием. Подобно Юджину Эррему, он хотел, чтобы деньги помогли ему осуществить мечту, но если герой романа, дабы разбогатеть, совершил убийство, то профессор женился для того, чтобы позволить себе дальнейшие научные изыскания. Должен же был кто-то заботиться о хлебе насущном, пока Браддок предавался занятиям, приносившим наслаждение, а не прибыль! Миссис Кендал, спокойная флегматичная дама, любила мужа больше, чем он ее. Она жаждала иметь в доме мужчину, а он желал свободы от денежного бремени. Так и вышло, что госпожа Кендал стала женой профессора, но он относился к ней скорее как к товарищу. Она дала ему дом, а ее дочь обрела отца, потому что как родитель Джулиан оказался не так уж плох.

Однако подобное разумное товарищество продолжалось всего лет пять. Миссис Браддок умерла от расстройства печени, оставив профессору доход пятьсот фунтов в год и маленькую девочку десяти лет. Именно в этот критический момент в первый и последний раз в своей жизни ученый, грезивший о давным-давно канувших в Лету цивилизациях, вдруг повел себя практично. С искренним сожалением он похоронил жену и отправил Люси в школу-интернат в Хэмпстеде. После этого, переговорив с адвокатом и убедившись, что его рента в полной безопасности, Браддок занялся поисками дома в сельской местности и вскоре обнаружил в Гартли особняк, который никто не хотел снимать из-за отдаленного расположения. Уже через три месяца после похорон супруги вдовец удалился в добровольное изгнание в Гартли и переименовал дом в Пирамиду. Десять лет он наслаждался жизнью на свой аскетичный манер, а потом, окончив школу, в Пирамиду приехала Люси Кендал. Появление девушки брачного возраста ничуть не изменило привычек ее отчима, и он сразу передал управление домом в руки падчерицы. Однако Браддок был эгоистичен в своих взглядах, а навязчивая идея археологических исследований превратила его в законченного самодура.

Особняк, в котором обосновался профессор, был трехэтажным, с плоской крышей, на вид довольно уродливым, но на удивление удобным. Выстроенный из темно-красного кирпича, с потемневшими белыми колоннами, он стоял в нескольких ярдах от дороги, которая тянулась от форта Гартли к деревне. В том месте, где находилась Пирамида, дорога поворачивала в лес и заканчивалась в миле от особняка в Джессаме – станции железнодорожной линии Темзы.

Каменную насыпь железной дороги отделяло от двери дома пять шагов – узкий газон, засаженный тисами и аккуратно подстриженными кустами. Эти тисы были своего рода колдовским символом, значение которого профессор Браддок без стеснения объяснял случайным посетителям, заинтересовавшимся странной посадкой. Среди прочего египтолог верил в магию и пытался раскрыть тайны Кхема, считая, что в них было больше правды, чем суеверий.

Ученый использовал все большие комнаты первого этажа под «музей» – хранил в них свою коллекцию древностей, которую собирал многие годы. Да и сам он буквально жил среди этих экспонатов – его спальня примыкала к кабинету, он часто обедал и ужинал среди саркофагов и полуразложившихся мумий. Забальзамированные мертвецы составляли основной круг его общения, и только время от времени по настоянию Люси профессор поднимался на второй этаж, где обитала его падчерица. Там были гостиная, столовая и будуар, а также другие обставленные и пустующие комнаты. В одной из этих спален ночевала молодая хозяйка, а остальные стояли свободными на случай, если приедут гости – как правило, тоже из научного мира. На третьем этаже жили садовник с женой – кухаркой, которая одновременно служила горничной, с утра до поздней ночи следившей за чистотой в огромном доме. Целый день слуги хлопотали в усадьбе. На заднем дворе особняка имелся небольшой огород, за которым ухаживал садовник. Больше никаких прилегающих земель профессор не арендовал.

Жизнь в Пирамиде шла размеренно, потому что Люси была деловитой девушкой и не теряла времени зря. Браддок даже не подозревал, что своим комфортным существованием он обязан ее усилиям, потому что до того, как она вернулась, окончив школу, и взяла дом в свои руки, ученый и вовсе им не занимался. Когда его падчерица приехала, профессор просто передал ей ключи и определенную сумму денег на хозяйство. После этого он строго проинструктировал девушку не беспокоить его ни при каких обстоятельствах. Мисс Кендал старалась соблюдать его распоряжение. К тому же ей нравилось чувствовать себя хозяйкой, и она знала, что, пока у отчима есть пища, кровать, ванна и одежда, он не захочет видеть никого, разве что свои любимые мумии. Люси не смела вторгаться в его «музей», а если что-то вынуждало ее нарушать это правило, профессор приходил в неописуемую ярость и не стеснялся в выражениях.

Вернувшись с прогулки, девушка уговорила Браддока переодеться в потертый костюм, который тот носил уже много лет, и заставила пообещать, что он отужинает вместе со всеми. Тем более что к ним собиралась зайти вдова Селина Джашер, а профессору эта женщина нравилась, ибо она почитала его за одного из мудрейших людей на свете. Даже ученые восприимчивы к лести, а госпожа Джашер никогда не лезла за словом в карман и всегда подбирала нужные эпитеты, чтобы выразить свое восхищение египтологом. По деревне ходили сплетни о том, что она собирается стать второй миссис Браддок. Но если в этом и заключалась доля истины, то у вдовы было очень мало шансов. Профессор уже однажды пожертвовал своей свободой, чтобы приобрести доход в пятьсот фунтов в год, и не склонялся к повторному браку. Даже если бы Селина имела состояние в несколько миллионов, египтолог и то сильно подумал бы, прежде чем вновь надеть на палец обручальное кольцо. И, конечно, сама миссис Джашер ничего не извлекла бы из такого брака. Ей пришлось бы в одиночку заниматься хозяйством, следить за слугами и жить в унылом доме в сельской местности, напоминавшей средневековую Саксонию.

Арчи Хоуп распрощался с невестой у дверей Пирамиды и отправился к себе домой, чтобы переодеться к ужину в вечерний костюм. А Люси, как хозяйке, пришлось помочь усталой горничной украсить стол для гостей. Поэтому когда госпожа Джашер явилась в особняк, ее никто не встретил, но так как эта дама считалась другом дома, она не обиделась, а сразу направилась на поиски профессора в его «логово». В результате, когда Браддок оторвал взгляд от недавно купленного скарабея, он увидел невысокую полную женщину, которая стояла в дверях и с улыбкой наблюдала за ученым. Он, казалось, рассердился, что гостья прервала его медитацию, но миссис Джашер это, похоже, ничуть не смущало. Она по природе своей любила рисковать. Кроме того, она понимала, что Браддок, как обычно, витает в облаках.

– Уф! Какой ужасный запах! – воскликнула вдова, поднося к лицу надушенный носовой платок. – Воняет камфарой, словно в морге. Как вы тут не задохнулись? Фу! Бр-р-р!

Профессор смерил женщину холодным равнодушным взглядом:

– Что вы говорите?

– Именно то, что слышите. И вы даже не предложите мне присесть? Если бы я была одной из ваших чудовищных мумий, вы обращали бы на меня куда больше внимания. Разве вам не сообщили, что я зайду на ужин? – кокетливо посмотрела она на египтолога.

– Я обедал, – фыркнул Браддок, не скрывая своего эгоизма под маской вежливости.

– Нет, вы не обедали, – спокойно возразила госпожа Джашер и указала на маленький поднос на краю стола, где лежала нетронутой утренняя еда. – Вы и не завтракали. Наверное, питаетесь воздухом. Или любовью? – игриво закончила дама, но с тем же успехом она могла бы говорить с гранитным изваянием бога Гора.

Профессор просто потер подбородок и уставился на нее.

– Вот это да! Ну и ну! – произнес он с наивным видом. – Я и вправду забыл поесть. А всему виной это искусственное освещение! – огляделся он по сторонам. – Вот именно, лампы-то зажечь я не забыл. Но как быстро летит время! Я действительно проголодался. – Он выдержал паузу, потом повторил: – Да, госпожа Джашер, я голоден. – И тут он взглянул на даму так, словно она только что вошла: – Конечно, мэм. А вы ко мне по какому делу?

Селина нахмурилась, в очередной раз натолкнувшись на его невнимание и бестактность, однако сердиться на этого мечтателя было бесполезно.

– Я пришла поужинать с вами, профессор, – с расстановкой отчеканила она. – Попробуйте проснуться. Вы будто спите на ходу и, судя по всему, зверски голодны.

– Да-да, вы правы, я на редкость проголодался, – неуверенно промямлил Джулиан.

– Чему тут удивляться, если вы ничего не ели со вчерашнего дня? Вы невероятный человек. Иногда мне начинает казаться, что вы сами – мумия.

Но вместо того, чтобы отправиться в столовую или продолжить разговор с гостьей, Браддок вновь принялся изучать скарабея, рассматривая его через огромную лупу.

– Без сомнения, это артефакт ХХ династии, – пробормотал он себе под нос.

Миссис Джашер не сводила с него глаз и неожиданно для себя решила, что в теле этого человека в данный момент нет души, и, пока та не вернется, он и дальше будет игнорировать все живое вокруг. Исполненная раздражения, как женщина, которая не получила того, чего желала, она устроилась на одном из стульев профессора и продолжила сверлить его взглядом. Вероятно, ходившие о ней сплетни были правдивы, и она и впрямь пробовала вообразить, какой муж выйдет из Браддока. Во всяком случае, теперь Селина смотрела на египтолога с таким же неподдельным интересом, с каким он – на скарабея.

Внешне профессор ничуть не походил на выдающегося ученого, которым, судя по всему, был. Невысокого роста, пухленький, розовощекий, словно купидон, он не выглядел на свои пятьдесят лет. С гладким, чисто выбритым лицом и светлыми реденькими, как пушок, волосами, он казался намного моложе. Мечтательному взгляду его маленьких синих глаз совершенно противоречили твердо очерченный рот с тонкими губами и выпяченный подбородок. Глубоко посаженные глаза и куполообразный лоб указывали на развитый ум, однако в целом этот человечек выглядел скорее как капризный упрямец, чем как утонченный интеллектуал. Его полнота нисколько не соответствовала воинственному взгляду. Однако агрессивность египтолога немедленно давала о себе знать, едва он вступал с кем-нибудь из своих коллег в спор, например, о гробнице, найденной в Фивах. В такие минуты в мягком искусственном свете своего «музея» профессор Браддок больше всего напоминал распалившегося херувима, и порой становилось жаль, что за спиной у него нет пары крылышек, пробившихся через потертый сюртук.

«Выглядит как истинный горец – мудрый и обремененный заботами, – подумала госпожа Джашер, которая в глубине души считала себя шотландкой, хотя и утверждала, что придерживается космополитизма. – Он так хорош, когда возится со своими мумиями, но, похоже, в жизни с ним будет трудно справиться. И весь этот антураж… – Она еще раз осмотрела полутемную комнату со всеми экспонатами, извлеченными из гробниц. – Да, выйти за него замуж – все равно что за Британский музей. Слишком много тяжелой работы, а я уже немолода».

Однако зеркало – полированное серебро, тысячу лет назад принадлежавшее какой-нибудь кокетке из Мемфиса, – напрочь отрицало эту нелепую мысль, потому как гостье профессора было сорок пять, но выглядела она лет на тридцать. При искусственном освещении эта дама казалась еще моложе, хотя, конечно, она была несколько полновата и не так высока, как хотела бы. Очертания ее пухлой фигурки были весьма выразительны, а аккуратно подогнанное платье выгодно облегало формы, так что небольшой рост в пять футов не бросался в глаза. Взгляд ее лучистых синих глаз настолько завораживал, что те, на кого она смотрела, полностью забывали о прочих недостатках ее внешности. Каштановые волосы госпожа Джашер искусно укладывала в модную прическу. У леди был аккуратный носик, приятный овал лица, а цвет кожи настолько свежий, что даже если она прибегала к косметике – а именно об этом сплетничали ревнивые соседки, – то, видимо, являлась настоящей художницей, виртуозно обращаясь как с беличьей кисточкой, так и с румянами и пудрой.

Селина невероятно старалась одеваться как аристократка. Сейчас на ней было легкое шафраново-желтое платье с короткими рукавами, открывающими красивые руки; довольно низкий вырез подчеркивал красивый бюст, при этом выглядела женщина почти скромно. Платье, отделанное широкой черной лентой, явно не принадлежало к разряду дешевых, как и драгоценности в волосах, на корсаже и на запястьях дамы. Разве что кольца на ее пальцах казались немного вычурными. В целом же госпожа Джашер при каждом движении искрилась, подобно Млечному Пути, и блеск золота и бриллиантов лишь усиливал ее привлекательность. Кроме того, стоило этой женщине шевельнуться, как вокруг распространялся тонкий аромат китайских духов, которые, как она всех уверяла, ей подарил друг покойного мужа, служившего в британском посольстве в Пекине. Больше ни у кого в окрестностях таких духов не было, и Селину легко было узнать, даже встретившись с ней вечером в сумерках. А если учесть ее ослепительно-белую улыбку, то можно сказать, что симпатичная вдова буквально пылала, словно экзотическая тропическая птица.

В какой-то момент профессор поднял мечтательный взгляд, отложил скарабея в сторону и замер, разглядывая это очаровательное видение. Очевидно, гостья показалась ему прекраснее, чем его любимый скарабей, и египтолог даже встал из-за стола, чтобы поприветствовать ее, словно она только что вошла в комнату. Миссис Джашер, хорошо знавшая Браддока, тоже поднялась, чтобы протянуть ему руку, и теперь они походили на двух маленьких тучных ангелочков, лишь мгновение назад спорхнувших с новогодней елки.

– Дорогая, я так рад вас видеть! Вы… Вы… – замялся Джулиан, а потом вдруг, словно разом отрезвев, договорил: – Вы, если я не ошибаюсь, пришли отужинать с нами?

– Люси пригласила меня еще неделю назад, – едко ответила гостья, поскольку ни одной женщине не понравится, если мужчина станет пренебрегать ею ради какого-то жука, пусть даже самого древнего.

– Тогда я уверен, что нынешний ужин будет просто замечательным, – взмахнул Браддок пухлыми белыми ручками. – Люси – превосходная хозяйка. Она никогда не допускает просчетов, не делает ошибок. Но она упрямая, как и ее покойная мать. Видите ли, дорогая моя, в свитке папируса, который я недавно приобрел, я нашел рецепт одного древнеегипетского блюда; им лакомился Аменемхет I – ну, вы знаете, первый фараон ХII династии. Как я хотел бы, чтоб это кушанье подали сегодня на ужин! Но Люси отказалась. А всего-то надо было взять жареную газель, немного масла, семя кориандра и, если память мне не изменяет, асафетиду, или ферулу вонючую.

– Фу! – Госпожа Джашер не знала, что такое ферула вонючая, но название ей определенно не понравилось. – Ни слова больше, профессор. Звучит не слишком приятно и портит аппетит. К тому же наверняка во времена ваших мумий не ели ничего достойного стола современных, цивилизованных людей.

– Что вы, что вы! В те времена люди были ничуть не менее цивилизованны, чем сейчас. К примеру, из вас вышла бы чудесная мумия, – произнес Браддок, вероятно, желая сделать даме комплимент. – И, конечно, если с вами, не дай бог, что-то случится и вы предпочтете бальзамирование кремации, я с готовностью помогу вам…

– Вы ужасный человек! – обиженно воскликнула вдова, не дав египтологу закончить. – Уверена, вы с куда бóльшим восторгом относились бы ко мне, будь я упакована в один из этих древних гробов.

– Так нельзя! – поморщился профессор. – Нельзя называть гробами эти саркофаги – истинные творения искусства. Вы только взгляните на краски, на аккуратно выписанные иероглифы. Вот здесь, в ряде картинок, доходчиво изложена вся жизнь человека, некогда покоившегося в этом саркофаге. – Браддок поправил пенсне на носу и прочел: – Осириан Сцемиофис. Это женское имя, госпожа Джашер. Получается, в данном саркофаге лежала женщина, которая…

– Не желаю, чтобы кто-то описывал мою жизнь на моем гробу! – едва не срываясь на крик, прервала его Селина, ибо этот зловещий разговор не на шутку растревожил ее. – И вообще, для моего жизнеописания потребуется намного больше места, чем для этой несчастной мумии. Моя жизнь полна событий, должна вам признаться. Между прочим, что нового слышно об американской мумии инков? – быстро спросила она, заметив, что профессор опять собирается заняться разглядыванием саркофага. – Ее привезли?

Профессор моментально клюнул на заброшенную удочку.

– Еще нет, – ответил он, потирая гладкие ладошки. – Но я ожидаю, что дня через три «Ныряльщик» прибудет в Пирсайд и Сидней доставит мумию прямо сюда, ко мне. Я распакую ее и сразу начну изучать. Мне крайне важно установить, чем отличалось бальзамирование древних перуанцев от древних египтян. Несомненно, американцы переняли искусство бальзамирования от…

– …египтян, – наобум ляпнула Селина.

Браддок вспыхнул от возмущения.

– Ничего подобного! – сердито фыркнул он. – Это смешно и абсурдно! Я склонен предполагать, что Египет был всего лишь колонией того самого великого острова Атлантиды, о котором упоминает Платон. Если моя теория верна, то первой была цивилизация Атлантиды. Ее цари, память о которых, вне всякого сомнения, увековечена в мифах о богах, в те далекие времена правили всем миром, включая ту его часть, какую ныне мы называем Южной Америкой.

– Вы хотите сказать, что в те древние времена уже существовали янки? – наивно поинтересовалась госпожа Джашер.

Профессор заложил руки за спину и принялся метаться взад-вперед по комнате, пытаясь погасить гнев, вызванный подобным невежеством.

– Боже мой, госпожа моя, да в каком мире вы живете?! – наконец взорвался он. – Неужели вы и в самом деле так глупы или вы просто мало осведомлены в исторических вопросах? Мы ведь с вами рассуждаем о доисторических временах, о том, что происходило три тысячи лет назад, а вы спрашиваете про каких-то янки!

– Почему вы так грубо отзываетесь обо мне?! – в свою очередь возмутилась его собеседница, собираясь высказать профессору еще что-то неприятное, но тут двери кабинета распахнулись.

– Как дела, госпожа Джашер? – любезно спросила Люси, заходя в комнату. – Мы с Арчи ждем вас. Ужин готов, и вы…

– Я очень голодна, – обрадовалась Селина удачному выходу из неловкой ситуации. – А то мистер Браддок, судя по всему, сейчас спустит на меня свору собак. – И она со смешком подхватила Хоупа под локоть.

Мисс Кендал не нравилась привычка вдовы Джашер «присваивать» себе любого мужчину, оказавшегося рядом, но как гостеприимная хозяйка Люси не подала виду.