Танцовщица в красном

Эта история столь невероятна, что немногие поверят в нее. Однако все было так, как я описываю, и случилось лет десять назад. Естественно, я изменил названия мест и имена персонажей. Публикую свой рассказ под псевдонимом, но ручаюсь за точность изложения, ибо сам стал свидетелем нескольких эпизодов, а все прочее узнал от главного действующего лица этой драмы, или, скорее, мелодрамы, местами переходящей в трагедию, и, право, я ничуть не сгустил краски. Мой рассказ правдив, и от этого еще страшнее.

Как у любого врача, у меня всегда полно работы, и я радуюсь, если удается выкроить день, чтобы отдохнуть и душой, и телом. Я – бакалавр медицины, имею практику и не бедствую, поэтому при удобном случае не отказываю себе в удовольствии отправиться куда-нибудь развеяться и развлечься…

Как-то в июне я листал у себя в кабинете континентальный «Брадшо» и прикидывал, где провести ближайшие выходные, когда ко мне вошел Хью Тэнкред, мой двоюродный брат. Мы вместе учились в школе и колледже, и двери моего дома всегда для него открыты. Я удивился: два месяца назад он уехал в Испанию, и я не слышал о его возвращении.

– Дорогой, какими судьбами?! – раскрыл я объятия. – Рад, искренне рад! Все в порядке?

Я задал отнюдь не праздный вопрос, так как мой гость выглядел встревоженным и напуганным. Прежде крепкий розовощекий юноша, которого я знал как заправского весельчака, сделался бледным, словно призрак, и сильно похудел. В глазах его застыла печаль, а одежда висела на нем, как на вешалке. Отправляясь в Испанию, Хью сиял здоровьем, теперь же походил если не на привидение, то на пациента больницы, где я служил. На его лице читался страх, дыхание прерывалось; войдя в комнату, он моментально запер за собой дверь, после чего бросился мне на грудь и начал трясти меня, словно умоляя защитить его.

– Дик, – прошептал он, с опаской поглядывая на закрытую дверь. – Ради бога спаси меня!

– От кого?

– Я попал в настоящий ад, – невнятно пробормотал он. – Ты слышишь звон гитары? Напряги слух!

– Не улавливаю никаких звуков, – сказал я, вслушиваясь в тишину.

– Господи, неужели они меня потеряли? – чуть не зарыдав от облегчения, опустился он на ближайший стул. – Слава богу!

Я в замешательстве уставился на жалкую фигуру. Неожиданное появление Тэнкреда, его странное поведение и болезненный вид чрезвычайно поразили меня, но я быстро взял себя в руки – профессиональная привычка, знаете ли. В первую очередь я попытался успокоить Хью, для чего открыл аптечку, накапал немалую дозу валерьянки и брома и протянул ему.

– Прими-ка, дорогой. Вот так. Да осторожнее, не расплескай! – увещевал я, потому что его руки так тряслись от нервного возбуждения, что мне самому пришлось поднести стакан к его губам.

Наконец он выпил лекарство, и я пощупал его пульс, убедившись, что тот скачет самым опасным образом. В довершение всего Хью, несмотря на летнюю жару, била лихорадка, и зубы его клацали. Я всмотрелся в его лицо: нет, мой гость не производил впечатления пьяного, хотя, судя по внешнему виду и поведению, он долго находился в запое.

– Ты позаботишься обо мне, Дик? – спросил он, продолжая озираться на дверь.

– Да-да, тут тебя никто не обидит. Полежи немного и успокойся.

Опершись на мою руку и пошатываясь, он побрел к кушетке, после чего, как я и ожидал, у него открылся сильнейший нервный приступ. Хью кричал, задыхался и бился в истерике, сотрясаясь всем телом. Голова его моталась из стороны в сторону, а зубы стучали, словно кастаньеты, – неприятное зрелище даже для такого опытного доктора, как я. Вообще-то эмоциональный Хью всегда отличался возбудимостью, но это не имело ничего общего с болезнью, и в таком состоянии я прежде его не видел.

Лекарство помогло ему, и постепенно он успокоился настолько, чтобы объяснить, что с ним произошло. Он изложил свою историю сдавленным шепотом, крепко сжимая мне руку, и его рассказ так поразил меня, что я подумал о галлюцинациях, но вслух не стал произносить это слово, опасаясь еще больше напугать своего бедного друга.

– Шесть недель назад я посетил Севилью, – начал он. – Путешествовал один, потому что не желал, чтобы какая-нибудь шумная компания болванов испортила мне удовольствие. Я остановился в хорошей гостинице и нанял гида, чтобы тот показал мне достопримечательности. Я осмотрел собор, фабрику табака, Гиральду и Торре-дель-Оро. Потом мне захотелось попасть в цыганский квартал и полюбоваться на местных красавиц. Гид согласился проводить меня туда, но предупредил, чтобы я не оказывал знаки внимания ни одной девушке, ибо цыгане ужасно ревнивы и враждебны к чужакам. Я ответил, что не так глуп, чтобы искать на свою голову приключения, и пообещал вести себя осторожно. Но ты ведь знаешь, Дик, как я распаляюсь, когда доходит до хорошеньких женщин.

– Да уж, – кивнул я. – Так вот откуда твои проблемы?

– Все намного хуже, – поежился мой пациент. – То, что со мной стряслось, – не просто проблема. Этот клубок не распутать, – прижал он палец к губам. – Они собираются уничтожить меня!

– Цыгане? Ерунда какая-то!

– Все верно. Закон Моисея: око за око и зуб за зуб. – После паузы Хью добавил: – Я убил человека.

– Ты?! – отпрянул я в испуге.

– Так вышло, Дик, – продолжал он. – В цыганском квартале я заглянул в летний театр. Танцевала девушка – прелестная цыганка, стройная, черноволосая, большеглазая. Она была в платье – красном, как кровь. Меня предупреждали о значении этого цвета, – вытер Хью пот со лба и начал задыхаться, – но я пропустил мимо ушей. Она улыбнулась мне, и я… потерял голову. Еще ни разу в жизни я не встречал такую красавицу. Это было сродни дурману. Когда она одарила меня обворожительной улыбкой, я, как в тумане, вытащил из петлицы сюртука цветок и бросил к ее ногам. Мой гид тотчас схватил меня за руку и попытался увести. Но я прогнал его, так как вознамерился перемолвиться с Лолой парой фраз, прежде чем уйти.

– С Лолой?

– Да, с Лолой Фаджардо. Зрители называли ее так, когда она танцевала. Я тоже обратился к ней по имени.

– Не иначе, ты свихнулся, Хью, или напился.

– Скорее, последнее. Все происходило после обеда, а я не привык к крепким испанским винам. Если я себя не контролирую, то могу изрядно набраться. Я был жутко взвинчен, красота и обольстительные взоры Лолы пьянили меня больше, чем спиртное. Какое-то время я не видел вокруг себя ничего и никого, кроме нее. Она кружила передо мной в гипнотическом танце, словно Саломея перед Иродом.

– Чепуха! Сейчас важнее проза, чем поэзия.

– Я излагаю лишь факты! – закричал Тэнкред. – Она танцевала с человеческой головой в руках. Это и есть танец Саломеи – дочери Ирода. Она играла этой головой, раскачиваясь и двигаясь в такт музыке. Ах! – закатил он глаза. – Какая мелодия! Она до сих пор преследует меня. Но были также слова…. Ужасные слова. Я попросил гида перевести мне их, а потом сложил в песню. Послушай!

Хью вскочил и, схватив подушку, закружился по комнате, распевая какой-то фантастический мотив, а от слов, хоть он исполнил всего один куплет, у меня по коже побежали мурашки.

Вглядись в движенья танца

И красные одежды.

Я – дочь Боэта Ирода,

Играю я порой

Крестителя главой.

– Хью! Прекрати! – прервал я кошмарный танец и толкнул брата обратно на кушетку. – Успокойся! – приказал я ему. – Что на тебя нашло? Так тебе станет еще хуже. Лучше растолкуй, в чем все-таки дело.

– В Лоле, – объявил он. – Она закончила пляску и пошла по кругу, собирая деньги. Протянув мне свой тамбурин, она одарила меня ослепительной улыбкой. Я бросил в него золотую монету, а потом в порыве безумия поцеловал руку девушки.

– Публично? Да ты чокнулся!

– Она отошла рассерженная, и вперед выступил, размахивая навахой, какой-то юноша, наверное, ее жених. Лола заголосила, в толпе раздались вопли. И я убил его…

– Боже! Каким образом?

– Ножом в сердце, Дик. Помню, я закричал, как во сне, толпа расступилась и отхлынула, я увидел желтые огни, лежащего на земле человека и кровь, которая фонтаном била из его груди. Лола бросилась на бездыханное тело, а гид, схватив меня за рукав, утащил прочь. В тот момент все огни погасли и нам удалось скрыться. Вскоре явилась полиция, началось разбирательство, но я уже спрятался в безопасном месте.

– Гид не выдал тебя властям?

– Я заплатил ему сто фунтов, и он меня не бросил, но вынудил немедленно покинуть Севилью и отвез к Гибралтару. Однако цыгане выследили меня.

– Ты их видел?

– Нет, но я услышал музыку того танца, и с тех пор она преследует меня. Я сел на пароход до Мальты, и на борту до меня донесся звон той адской гитары. Он повторился и на Мальте. Оттуда я направился в Сицилию, затем в Италию, Германию, Швейцарию и Францию, но, где бы я ни был, проклятая мелодия изнуряла меня. Сегодня вечером, получая багаж на вокзале Виктория, я опять уловил ту песню. Я никого не заметил в толпе, но музыку различил ясно. Наконец я пришел сюда к тебе – и гитара зазвучала снова!

Его голос дрогнул и стал каким-то тонким, Хью уткнулся мне в плечо, и я, человек практический и не наделенный экстрасенсорными способностями, внезапно услышал гитару. Мелодия доносилась с улицы и очень походила на ту, что напел мой брат, – дикую, странную, захватывающую. Я инстинктивно повернулся к окну, но Тэнкред до боли сжал мне руку потными пальцами и пробормотал, как в горячке:

– Нет! Не открывай, не делай этого…

Голос замер у него в горле, Хью словно обмяк и, лишившись чувств, повалился на пол. Нельзя было терять ни минуты. Я распахнул окно – гитара смолкла. Я внимательно осмотрел залитую лунным светом улицу: ни души. Озадаченный, я вернулся к своему гостю, который по-прежнему лежал без сознания.

Недели три Тэнкред метался в бреду на волосок от смерти. Тяжкое бремя убийства, страх перед местью и горячечные мысли о преследующей его гитаре, похоже, спровоцировали у Хью воспаление мозга. Я позвонил своему коллеге, и мы вдвоем прикладывали все усилия, чтобы спасти пациента. В итоге мы преуспели, однако, должен признаться, мы вытащили молодого человека буквально с того света. Попадись ему менее добросовестные врачи, он бы умер. Мы делали все возможное и невозможное, дабы отвратить фатальный исход. Однажды, приготавливая Хью лекарство, мы отчетливо различили звон гитары.

Музыка была настоящей – никаких галлюцинаций, тем более что мой коллега тоже слышал ее, а одновременно, как известно, с ума не сходят. Хорошо, что Хью лежал в дальней комнате, и нам удалось уберечь его от этой мелодии, иначе она, наверное, убила бы его, ибо он и так болтался между жизнью и смертью.

Я решил разыскать гитариста, но в полицию по понятным причинам обратиться не мог, ведь Хью убил в Севилье цыгана. Нельзя будить лихо, пока оно тихо. Тэнкреду чудом удалось бежать, и я не желал, чтобы его выдали властям Испании и судили как преступника. Отныне я, как никто другой, был ответственен за него, ведь это немыслимо: сначала спасти человека, а потом обречь его на погибель.

Музыканта я не видел, но время от времени, ночью и днем, до меня доносились бренчание струн и та самая адская песня, которую я уже выучил наизусть. Однажды я поймал себя на том, что насвистываю ее, и всякий раз, слыша злополучный мотив, я выходил на улицу в надежде повстречать исполнителя, но напрасно. Я спросил у местного констебля, кто играет на гитаре, и он ответил: какой-то горбун, которого сопровождает красивая девушка. Я мигом сообразил, что это Лола идет по следу своего врага, который зарезал ее возлюбленного. Я был уверен, что Лола – рядом, что она вынашивает план мести, но еще не сознавал всю его чудовищность.

Через положенное время Хью поправился, и вместе со здоровьем к нему вернулись тревожные мысли об убийстве цыгана. Он утомлял меня вопросами, не звучит ли поблизости гитара, и я, да простит меня Бог, поклялся, что ни разу с той ночи, когда он заболел, не случалось ничего подобного. Разумеется, я опасался, что если кузен останется в моем лондонском доме, то вскоре услышит адскую мелодию и опять заболеет. Ситуация требовала кардинальных мер, поэтому я купил два билета до мыса Доброй Надежды и, договорившись о долгосрочном отпуске, взялся сопровождать туда Хью. Чтобы он сохранял невосприимчивость к звукам, я давал ему сильное успокоительное средство вплоть до того момента, как мы взошли на борт. Я привез его на пароход в полубесчувственном состоянии, и моя предусмотрительность оказалась не лишней: едва мы повернули за угол Харли-стрит, зловещий музыкант заиграл снова…

– Теперь ты в безопасности, мой дорогой, – объявил я, когда мы качались на волнах Ла-Манша. – Сюда цыгане уж точно не доберутся.

– Надеюсь, – печально усмехнулся он. – Молю Бога, чтоб они отказались от мести и вернулись в Испанию. Почему Лола так настойчиво преследует меня? Да, я убил ее возлюбленного. Но ведь парень первым кинулся на меня с ножом, а я защищался.

– Старик, – попытался я его ободрить, – давай забудем про этот инцидент. Выброси его из головы, настоятельно рекомендую.

Я видел, что Тэнкред изо всех сил старается стереть цыганку из памяти, но тщетно. Да и меня не покидала мысль о нависшей над нами угрозе. Но Хью избегал запретной темы, и мы благополучно достигли Южной Африки, окунувшись в экзотический мир, полный всевозможных удовольствий и развлечений. Болезнь отступила, щеки моего друга снова зарумянели, на губах заиграла улыбка; он почти поправился, часто смеялся и наслаждался путешествием. Правда, изредка я замечал, что на него словно накатывает волна грусти, а на лицо ложится мрачная тень, однако по истечении шести месяцев Хью, казалось, полностью выздоровел и вернулся к прежнему образу жизни.

– Что ж, дорогой, – сказал я ему однажды, – мне пора к пациентам, я и так надолго оставлял практику. Тебе же я советую задержаться здесь.

– Нет, – заупрямился он. – Я победил приступы страха. Тот цыган погиб в результате несчастного случая, я не хотел его убивать, это самооборона. И даже если танцовщица вновь явится ко мне с дьявольской музыкой, я лишь рассмеюсь, потому что я теперь в своем уме. Но вряд ли Лола будет за мной охотиться: она наверняка уже давно в Испании и вышла замуж.

Поразмыслив, я согласился с ним, но посоветовал по возвращении на родину не жить в Лондоне. Я объяснил брату, что перенесенная болезнь изрядно расстроила его нервную систему и самое лучшее для него – поселиться где-нибудь в сельской местности.

– Ладно, Дик, – пообещал он. – Поеду в «Клеть», свое имение, и обоснуюсь в родовом особняке у болот Эссекса. Там, конечно, пустынно и тоскливо, но моим предкам нравилось, и море недалеко. Тихое местечко вдали от цивилизации. Да и черт с ней! Главное – безопасность. Вот туда-то, в такую глушь, Лола, даже если она до сих пор в Англии, в чем я сильно сомневаюсь, наверняка не сунется. А мне в самый раз. Денег на безбедное существование в «Клети» мне хватит.

Я одобрил план своего кузена, который рассуждал вполне здраво, чувствовал себя отлично и не боялся цыганки. Мы вернулись домой, и Хью еще с неделю пожил у меня, после чего отправился в свою вотчину. Я, признаться, волновался за него, но, несмотря на мои опасения, он больше не слышал ужасной гитары. Похоже, Тэнкред был прав: танцовщица отказалась от мести.

Спокойствие мое продлилось недолго. Не прошло и месяца, как я получил от Хью тревожное письмо. Из небрежных корявых строчек следовало, что адская мелодия вновь зазвучала у него под окнами. «И не только она, – гласило послание. – Я видел Лолу с человеческой головой в руках. Это голова того парня, которого я убил. Приезжай, ради бога, поскорее. Я схожу с ума».

Я не стал утруждаться ответом по почте, а спешно упаковал саквояж, сунул во внутренний карман револьвер и вскочил в первый поезд. Джабез Крейн, лакей Тэнкреда, встретил меня на платформе; мы уселись в двухместный экипаж и покатили в «Клеть», которую отделяло от станции миль двенадцать.

Я знал, что Крейн, присматривая за имением Хью в роли дворецкого, постоянно проживал в «Клети» со своей женой – угрюмой неприветливой женщиной, которую в округе считали ведьмой. Супруги слыли среди соседей отшельниками, мизантропами и дикарями и напоминали те зверские типажи, что описаны в романе Эмили Бронте «Грозовой Перевал». В них и вправду было мало человеческого, вдобавок оба ненавидели моего брата из-за каких-то давних распрей, которые вели еще с его отцом. Я не раз советовал Хью рассчитать и отпустить эту парочку на все четыре стороны, но он уверял меня, что я преувеличиваю, а по сути все не так плохо. Думаю, он просто ленился наводить порядок в своих делах – к несказанному удовольствию Крейнов, которые вот уже лет двадцать или больше хозяйничали в особняке, и всю дорогу до поместья я ругал себя, зачем не отговорил Хью поселиться в одной клетке с этими вампирами.

– Как мистер Тэнкред? Болеет? – спросил я Джабеза, когда мы отъехали от станции.

– Да, прихварывает, – проворчал тот.

– Вы видели цыган неподалеку от «Клети»?

– Боже упаси. Кого именно?

– Горбатого мужчину и красивую женщину, например.

– Ничего такого.

– А музыку слышали?

– Да…

– От кого же она исходит?

– Ума не приложу, – насупился Крейн и молчал всю дорогу.

Я понял, что ничего не добьюсь от этого субъекта, хотя мне показалось, будто он знает куда больше, чем говорит. Если враги Тэнкреда беспрепятственно разгуливали по Лондону, то почему бы им не чувствовать себя вольготно в глухомани Эссекса? Я внимательно оглядел своего мрачного спутника, вспомнил об отдаленном расположении «Клети» и незримом присутствии цыган и мысленно похвалил себя за то, что взял револьвер. В конце концов, я пущу его в ход, и злодеям дорого обойдется нападение.

Едва увидев Тэнкреда, я понял, что он опять погрузился в трясину полубезумного страха. Бледное изможденное лицо, лихорадочно блестевшие глаза и другие пагубные перемены свидетельствовали о том, что его разум вот-вот пошатнется. А когда после обеда мы уселись у камина, он сказал, что эти дьяволы объявились в здешних местах.

– Они добиваются моего сумасшествия, – твердил Хью, дрожа, как лист на ветру. – Лола считает, что обычная смерть – слишком легкое наказание за мое преступление. Она хочет не просто убить мое тело, а уничтожить мою душу. Ох, эта музыка! – И он запел:

Вглядись в движенья танца

И красные одежды…

– Перестань, пожалуйста, – прервал я его. – Ты что, действительно видел цыганку?

– Еще бы! На прошлой неделе в полночь я пробудился от звуков, встал, вышел из спальни, поднялся на галерею и в лунном свете заметил Лолу с человеческой головой в руках. Я вгляделся и понял: это голова того юноши, которого я убил.

– Как ты узнал ее в потемках?

– Лола бросила голову в мою сторону. Та закрутилась, как шар, и, вращаясь, покатилась к моим ногам. Луна осветила черты мертвеца. Я упал в обморок, а когда очнулся, цыганка исчезла. И не было больше ни головы, ни музыки.

– Хью, утром уноси отсюда ноги, заклинаю тебя.

– Нет, я не поеду. С меня достаточно этой пытки. Бессмысленно бегать от судьбы: лучше мужественно дожидаться смерти. Я обречен, и эти бесы рано или поздно настигнут меня.

– Хватит плакать! Давай бороться! – закричал я, встряхивая его за плечо.

– Я не в состоянии, – захныкал Тэнкред, – потому что едва держусь на ногах. Конец близок, и я встречу его здесь.

Как я ни старался, у меня не получалось разубедить его. Изнуренный больной человек не желал покидать свое последнее пристанище. Увезти его силой было не в моей власти, а Крейн с женой делали вид, что все происходящее их не касается. Бросить брата на произвол судьбы я считал недопустимым: это лишь ускорило бы его смерть, которая и так маячила на пороге.

Между тем, адская мелодия не прекращалась и пронизывала весь дом. Она доносилась из каждого угла, и, несмотря на все мои попытки выследить цыган, они всякий раз ускользали. Ситуация осложнялась тем, что в «Клети» было множество запутанных коридоров, потайных лестниц и секретных входов. Крейн, похоже, неплохо ориентировался в этом лабиринте, и, поскольку злодеи по-прежнему оставались неуловимыми, я заподозрил дворецкого в сговоре с ними. Но едва я попытался обвинить Джабеза, он принялся с пеной у рта отрицать все мои доводы, а фактами, чтобы прижать его, я, увы, не располагал. Таким образом, я очутился в западне в огромном доме, и мне предстояло в одиночку сражаться с невидимым противником. Мой невменяемый родственник только охал, стонал и жаловался на свои страдания, а чета Крейнов скорее поддержала бы дьявольский заговор, чем помогла мне разбить его. Положение казалось настолько диким, что даже мои крепкие нервы дрогнули.

Однако я взял себя в руки и первым делом позаботился о Хью: накачал его успокоительным, заставил нормально питаться и вывел на прогулку. Бродя вместе с ним по окрестностям, я надеялся наткнуться на Лолу и ее горбатого сообщника, однако тоскливые болота и обширные дюны были совершенно пустынны. Заметив на песчаном берегу залива человеческие следы и отпечатки киля лодки, я предположил, что цыгане добираются до «Клети» морем. Но где в таком случае они прячутся? Днем я их ни разу не видел, а обсуждать этот вопрос с Джабезом было бесполезно: он молчал как рыба. Я пробовал заговорить с его женой, но та лишь в ужасе отшатнулась, чем окончательно убедила меня в том, что они с Крейном подкуплены цыганами и не станут мешать расправе с моим братом.

После недели бесплодных поисков источника адской музыки я решил под любым предлогом заманить Хью на железнодорожную станцию, где, не дав ему опомниться, усадить в поезд и вывезти в Лондон – если понадобится, даже силой. Во время ужина я осторожно намекнул, что мне пора домой. Как я и ожидал, Тэнкред взмолился:

– Бога ради, не бросай меня, Дик!

– Хью, дорогой, я не могу оставаться тут до бесконечности. У меня дела в Лондоне, меня ждут пациенты. Обещаю, что вскоре снова навещу тебя.

– Я умру до этого времени!

Мне вдруг почудилось, что старая ведьма Крейн, которая подавала на стол, хихикнула при этих словах, но когда я резко обернулся, ее лицо было каменным, как скала. Я подумал, что ошибся, и возобновил беседу:

– Если ты боишься смерти, Хью, тем более поехали со мной.

– Нет и еще раз нет. Я останусь здесь.

– Но ты хоть проводишь меня на станцию?

Тэнкред вздрогнул, словно его ударили, и сквозь слезы спросил:

– Почему ты так со мной поступаешь?

– Боже мой, я сделал все, что мог! Что же мне, лишаться практики?

– Я понимаю, – всхлипнул он. – Ты вернешься?

– Да, дней через десять.

– Тогда ладно, пока поживу без тебя.

– Ты проводишь меня завтра, Хью? – повторил я вопрос.

– Конечно. Почему бы нет?

«Слава богу, вопрос улажен, – втайне возликовал я. – Как только Хью окажется на перроне, я пойду на все, чтоб убедить несчастного покинуть Эссекс. В крайнем случае запихну его в вагон, но не брошу в этой дыре».

В ночь перед отъездом с моря накатил шторм. Ветер ревел и стонал за стенами дома, дождь хлестал в окна, луну затянули рваные облака. Наши с Хью комнаты располагались рядом, и перед сном я зашел его проведать. Обессиленный нервным истощением страдалец мирно похрапывал, и я обрадовался, что природа наконец-то смилостивилась над ним. Минуту-другую я постоял у его изголовья и отправился к себе в постель. Буря только что стихла, и в воцарившейся тишине я отчетливо услышал в темном коридоре звон гитары.

Сердце мое сжалось. Я быстро шагнул к себе в комнату, впопыхах оделся, вынул револьвер и, схватив со столика ночник, побежал обследовать особняк. Наверху снова засвистел ветер, после чего до меня донеслось шлепанье босых ног. Как Фердинанд в шекспировской «Буре», я почти вслепую пошел на звук, который, дразня меня, вибрировал где-то впереди.

Гитарист явно знал дом лучше, чем я, поскольку чудесным образом оставался для меня невидимкой. Время от времени мелодия замирала, а потом раздавалась так близко, что, казалось, стоило мне сделать один прыжок, и я наткнулся бы на музыканта. Я упорно следовал за звуком по всему дому: вниз, в холл, повыше – в пустую гостиную, еще выше – на чердак, – однако ни разу не подобрался вплотную к инструменту. Струны по-прежнему наигрывали дьявольскую песню, от которой ныл каждый нерв моего тела. Стиснув зубы, я крался дальше и заглядывал во все углы, надеясь схватить злоумышленника, но тот, похоже, и в самом деле был призраком. Я слышал звуки, но не видел того, кто их извлекает.

Неожиданно с протяжным стоном лопнула струна, мелодия оборвалась, и повисла тишина. Ветер уже не ревел, а скулил, как от боли. Влекомый неведомой силой, я примчался к комнате Крейнов и забарабанил в дверь. Джабез и его жена показались на пороге в ночных рубашках, словно только что вылезли из постели. «Неужели они не виноваты?» – кольнуло у меня в груди.

– Вы слышали музыку?

– Вроде бы, – замялся Крейн. – До нас долетели какие-то странные звуки.

– Так давайте поскорее схватим этих цыган!

– Каких цыган? – опешил Джабез. – Разве в доме прячутся цыгане? Вот дьяволы! А вы ничего не путаете?

– Нет, черт возьми! – рассердился я. – Вы обязаны помочь мне обезвредить их.

Дворецкий недовольно заворчал, но мой безапелляционный тон не оставил ему выбора: он кое-как натянул брюки, и мы двинулись по темному коридору. Несколько минут в доме царила гробовая тишина, после чего гитара зазвенела где-то наверху.

– Играют на галерее, – прошипел Крейн и крепко стиснул палку, которую прихватил с собой.

Вместо ответа я взбежал по лестнице, Джабез – за мной. Мы ворвались в галерею, и нам открылась фантастическая картина. Луна, очистившись от облаков, заливала мир таким ярким серебристым светом, что было светло, как днем. В дальнем конце кружилась, выделывая пируэты, тонкая фигура в красной одежде. Танцовщица, показавшаяся мне писаной красавицей, держала в руке человеческую голову и, ухватив ее за волосы, подбрасывала, как мяч.

От жуткого зрелища у меня защемило сердце и подкосились ноги. Словно чтобы усугубить кошмар, девушка запела низким сладострастным голосом. Не в силах выносить эту вакханалию, я бросился вперед, на бегу выхватывая револьвер. Мгновение – и выпущенная мною пуля угодила в окно, фонтаном брызнули осколки, а танцовщица в красном исчезла.

– Господин! – завопил Крейн, хватая меня за руку. – Это эльф! Пойдемте отсюда!

– Отпусти меня, придурок!

Но он не отпускал. С серым от ужаса лицом он тянул меня назад, вынуждая уйти. Я оттолкнул его и помчался в конец галереи, где зияла настежь распахнутая дверь. Нырнув в нее, я чуть не кубарем скатился по каменной лестнице и очутился в саду, боковым зрением заметив две фигуры, которые прыжками неслись к берегу. Я пытался преследовать их, но щебень и колючки дерна до крови изранили мне ноги; в довершение всего я споткнулся о камень и упал, а когда поднялся, беглецы уже пересекли полосу дюн и оказались вне досягаемости. Я сожалел, что не догнал их, но теперь воочию убедился: именно Лола и ее спутник-горбун мучили Тэнкреда, чтобы погубить его своей дьявольской музыкой.

Вспомнив о брате, я забеспокоился и стремглав побежал в дом. Джабез, дрожа от страха и высоко держа лампу, ждал меня в дверях. Я боялся, что ночной переполох пагубно отразится на состоянии больного, поэтому, выхватив у Крейна светильник, буквально взлетел вверх по ступенькам и рванул дверь спальни:

– Хью, Хью, ты там?

Тот, кто лежал на кровати, не ответил и не пошевелился. Подумав, что бедняга в обмороке, я решил поднести ночник к его лицу. Только никакого лица не было. И головы тоже. Человек в постели был обезглавлен.

Через три года после смерти Тэнкреда я во второй раз приехал в Испанию. Впервые я появился там, чтобы разыскать Лолу Фаджардо и привлечь ее к ответственности за убийство своего кузена. Я пригласил с собой опытного английского детектива, испанская полиция пообещала нам всяческую помощь, однако меня ждало разочарование: выяснилось, что цыганка отправилась к своим соплеменникам то ли в Венгрию, то ли в Россию. След ее затерялся где-то на Балканах, и никакого наказания за преступление она не понесла.

Крейны тоже не сели в тюрьму, хотя я не сомневался, что Лола подкупила Джабеза, и он показал ей все секретные входы и коридоры «Клети». На следствии и суде муж с женой поклялись, что не имели с цыганкой никаких контактов, и присяжные сочли их невиновными. Меня расстроил оправдательный приговор, ибо я знал, что Джабез ненавидел Хью точно так же, как и его отца, и всегда мечтал, чтобы хозяин имения находился подальше от своих владений, – в итоге это и сыграло на руку убийцам. Разумеется, старая ведьма и ее муженек носили траур и изображали перед соседями, как сильно они горюют о своем господине, – лицемерия мерзкой парочке было не занимать. Тем не менее супруги побаивались, как бы в деле не открылись новые обстоятельства и их опять не начали допрашивать, поэтому держали язык за зубами и вскоре попросили расчета. Они поступили правильно: после смерти Хью «Клеть» унаследовал я и в любом случае не разрешил бы Крейнам оставаться в особняке, считая их замешанными в убийстве своего брата. В итоге однажды вечером они просто-напросто растворились во тьме, и больше я их никогда не видел. Ходили слухи, что они уплыли в Америку, но за достоверность данной информации не ручаюсь.

Лола и ее сообщник-горбун, как выяснили детективы, прятались примерно в одной миле от «Клети», в маленькой рыбацкой деревушке. Оттуда они добирались до усадьбы Тэнкреда на лодке – я уже говорил, что обнаружил на песке их следы. Я долго пребывал в неведении, как злодеям удалось так лихо осуществить свой ужасный план, – правда открылась лишь во время моего второго посещения Испании.

Все эти годы меня не покидало ощущение, что рано или поздно Лола вернется в Севилью, – вот я и отправился в Испанию во второй раз. Я не питал иллюзий насчет профессионализма испанских полицейских, многократно слышал, что цыгане не признают никаких законов, да и Лола вполне могла затеряться среди сородичей. И все-таки я желал найти ее, добиться ее ареста и забрать голову Тэнкреда, которую цыганка той страшной ночью унесла с собой и, вероятно, использовала для своих дьявольских танцев. Даже спустя несколько лет мне становилось не по себе, едва я вспоминал, что в галерее «Клети» цыганка выплясывала с головой Хью; тогда я и не догадывался об этом, а когда спохватился, было слишком поздно.

Поселившись в лучшей гостинице, я тотчас послал за гидом, который сопровождал Хью в день смерти жениха Лолы. Гид не заставил себя долго ждать, но выглядел встревоженным, – он явно не ожидал снова встретить меня в Испании. Однако интуиция не подвела меня: Лола и впрямь возвратилась в Севилью и жила в цыганском квартале, а ее горбатый сообщник умер в Венгрии. Дерзкая гордячка нисколько не обуздала свой бешеный нрав и не изменила ни имени, ни занятия – по-прежнему плясала в летнем театре. Ее никто не арестовал и не обвинил в убийстве. Вероятно, полицию подкупили, но доказать это я, конечно, не мог. Одним словом, все прошлое кануло в Лету, цыганка наслаждалась свободой и безнаказанностью, а по ночам танцевала с «Крестителя главой». Чья это на самом деле была голова, я боялся и подумать.

Мануэль, гид, упрашивал меня не связываться с Лолой: по его словам, она обладала достаточным влиянием в цыганском квартале, и я рисковал нарваться на огромные неприятности. Я успокоил его, сказав, что прикинусь обычным туристом и не стану поднимать шума. Однако увидеть эту женщину мне было необходимо, чтобы удостовериться, что она – та самая Лола. Дальше я планировал вызвать полицейских, чтобы те арестовали убийцу. Мануэль заявил, что не желает иметь ничего общего с правоохранительными органами, и я пообещал ему, что займусь этим сам, без его участия.

Мануэлю я хорошо заплатил, и ночью он сопроводил меня в цыганский квартал. Я увидел нечто вроде древнеримского амфитеатра: вокруг сцены, освещенной масляными лампами, возвышающимися уступами располагались места для зрителей. Я сел в переднем ряду, ничего не боясь, ведь даже если Лола и видела меня тогда в галерее «Клети», то мельком, и в спешке рассмотреть не могла.

Театр постепенно заполонили шумные цыгане в живописных нарядах: желтых, красных, фиолетовых. Вели себя зрители разнузданно: громко пели, что-то выкрикивали, курили и безудержно хохотали. Я не стал интересоваться этим пестрым окружением, ибо четко осознавал главную цель – проследить за убийцей своего кузена.

Первыми на сцену вышли исполнители баллад о любви, затем начались зажигательные танцы с кастаньетами. Скрипач из Будапешта, гастролировавший в Севилье, играл весьма недурно, но внешне напоминал Люцифера, и музыка была ему под стать. Около девяти часов вечера я услышал звон гитары и с трудом подавил свои эмоции, ибо зазвучала та самая мелодия, которая все эти годы неотступно билась в моем мозгу, – проклятая песня о танцовщице с головой Крестителя.

Под шумные аплодисменты на сцену выскользнула Лола Фаджардо, высокая черноглазая красавица с бронзовой кожей. Ее стройное, легкое и гибкое тело, созданное природой для танцев, извивалось в змеиных движениях. Она была в красном с головы до пят. Мне бросились в глаза шаль из ярко-алого шелка и звенящие золотые цехины, которые сверкали на шее, груди, талии, запястьях и в волосах плясуньи. При каждом пируэте Лола искрилась, как водопад в солнечный день. Я ни разу в жизни не видел такую прекрасную и опасную женщину и больше не задавался вопросом, почему сердце бедного Хью вдребезги разбилось той роковой ночью, когда он поцеловал руку обольстительной цыганки.

Вначале танцовщица в красном просто раскачивалась в такт мелодии, не отрывая ног от пола, что напоминало индийские эротические па. Потом она повела головой, затрясла плечами, торсом и только после этого – руками и ногами. Музыка зазвучала быстрее, скрипка добавила свой голос к звону гитарных струн, и красавица, изгибаясь всем телом в такт чарующим трелям, закружилась вблизи рампы. В свете масляных ламп я разглядел ее раскрасневшееся лицо и красную шелковую одежду. В тот же миг цыганка выхватила из-под шали человеческую голову и, удерживая ее за светлые волосы, в диком, все возрастающем темпе понеслась по сцене. Я с воплем вскочил с места, узнав бледное лицо мертвеца. Это была голова Хью Тэнкреда.

Лола восприняла мою реакцию как восхищение ее драматическим искусством; на губах ее зазмеилась гипнотическая улыбка, которая вдруг потухла, превратившись в маску ужаса. Цыганка вскрикнула, швырнула голову вперед, и та, как мяч, покатилась по сцене, сбивая лампы. Но прежде чем зрители поняли, что происходит, огненный язык лизнул подол длинного красного платья танцовщицы, и оно вспыхнуло. Безжалостное пламя переметнулось на прекрасное тело, и театр огласили звериные вопли цыганки, от которых у зрителей едва не лопнули сосуды и не разорвались барабанные перепонки. На глазах у толпы Лола превратилась в столб живого пламени, а потом рухнула ничком, пылая, как погребальный костер. Люди в передних рядах повскакивали с мест и отпрянули от сцены. Мануэль, крепко сжав мою руку, потащил меня прочь в смертельном страхе, что за нами устремятся разъяренные цыгане и растерзают нас на куски; я же в тот миг думал лишь об ужасной смерти, настигшей коварную танцовщицу.

Наутро ко мне в гостиницу пожаловал цыган с большой сумкой. Войдя в номер, он вытащил и передал мне голову Хью, велев срочно уезжать из Севильи.

– Вы в опасности, сеньор, – сказал он. – Лола давно предупредила табор: если с ней что-то случится, надо отдать вам этот трофей. Она сполна заплатила за убийство, приняв лютую смерть. Если бы цыгане своими глазами не видели, что ее гибель – несчастный случай, то решили бы, что это вы устроили пожар на сцене и, конечно, убили бы вас.

– Лола сгорела заживо?

– Мы потушили огонь, но слишком поздно. Она получила страшные ожоги и умерла в шесть часов утра. Перед смертью просила меня убедить вас немедленно покинуть Севилью. Она не хочет брать на душу еще одну смерть.

– Но как она узнала меня?

– Она видела вас с англичанином, которого убила, и в Лондоне, и в отдаленном графстве.

– Зачем она устроила охоту на моего двоюродного брата?

– Чтобы отомстить за то, что он зарезал ее возлюбленного. Она и горбун Пепе последовали за вашим родственником через Гибралтар на Мальту, затем в Италию, а оттуда в Англию. Пока вы с покойным сеньором путешествовали в дальние края, Лола и Пепе поджидали в Лондоне и следили за вашим домом.

– Как им удавалось проникать в особняк в Эссексе?

– Они заплатили за это много денег, сеньор.

В итоге я оказался прав: Джабез и его жена были замешаны в убийстве Хью и, без сомнения, сбежали в Америку на деньги, полученные от цыганки.

– Слуги указали Лоле и Пепе потайные входы, коридоры и лестницы, чтобы без помех наблюдать за вами, сеньор, и вашим родственником. Когда Лола устала мучить вашего брата и ей донесли, что вы собираетесь в Лондон, она придумала хитрый план: пока Пепе, бренча на гитаре, гонял вас по дому, она пробралась в спальню вашего кузена и отсекла ему голову.

– Он спал?

Цыган посмотрел на меня с кривой усмешкой:

– А я откуда знаю? Лола была жестокой. Не удивлюсь, если она разбудила вашего брата, чтобы поглумиться над ним, прежде чем перерезать ему горло.

– Какое варварство!

– Да, такова Лола Фаджардо. Но она вне досягаемости английских законов. Убирайтесь из Севильи, сеньор, или вас ждет смерть. Я пойду, прощайте.

Меня больше ничто не задерживало, и я уехал. Но один вопрос, который я тогда забыл задать цыгану, впоследствии мучил меня. Почему Лола танцевала той ночью в галерее? Убить Хью она могла и так, без танца. Или мне он почудился? Может, я тоже стал жертвой галлюцинаций, вызванных черной магией?

Я жалел, что, выстрелив в ту ночь, не попал в цыганку, но, видно, Немезида готовила ей смерть гораздо ужаснее, чем от револьверной пули. Она умерла в муках и, по-моему, заслужила такой конец. Вернувшись в Англию, я добился эксгумации тела Хью, поместил в гроб его голову, и несчастного снова похоронили. Выполнив свой долг, я приложил все усилия, чтобы не думать про танцовщицу в красном и ее черную магию. Вот, собственно, и вся история, но, по правде говоря, мне не забыть ее до самой смерти.