4.3. Панические атаки

«Я уже пятнадцать лет мучаюсь от панических атак. Началось с того, что появился испуг и сердце застучало. Потом – боль в сердце и такое ощущение, как будто за горло схватили. Дышать тяжело и мысль: “Наверное, сейчас умру”. Померила давление – высокое, таблетки под язык положила, и все. И пошло-поехало: на второй день началась трясучка и такое ощущение, что умираю. Как где закололо, у меня сразу страх смерти. Тело сковано, по телу озноб. В желудке боль. Когда начинается трясучка – у меня жар, я начинаю потеть, а потом таким холодом обдает. И все время страх, что умираю…»

(Из практики. Приступ панической атаки. Женщина, 56 лет.)

«У меня холодные руки, холодные ноги, сжимается сердце, сжимается горло. Чувствую сдавленность в груди и тревожность. Вот прямо тяжело, кажется, сейчас я умру…»

(Из практики. Приступ панической атаки. Женщина, 36 лет.)

Паника обычно представляет собой сильный, тяжело переживаемый, неожиданно возникающий, ярко выраженный страх смерти или страх сойти с ума, который сопровождается удушьем, нехваткой воздуха, болью и неприятными ощущениями в груди. При этом кружится голова, звенит в ушах, учащается сердцебиение, появляются тошнота, потливость, озноб.

Причинами панических атак являются накопившиеся страхи и пережитые стрессовые ситуации.

«Ночью началось, именно ночью почему-то, ни с того ни с сего накатывает. Тошнит, но рвоты нет. Начинает трясти, у меня страх, и я совершенно не хочу спать. Так длилось всю ночь. Я была в ужасе. Впервые такое: руки мокрые, меня всю трясет, сильное сердцебиение. Без конца бегала в туалет, всю ночь, и голова была тяжелая. Все кружится и болит, а в груди душит. И так всю ночь, а мне вставать. Я встаю, но в таком состоянии, что не могу ни есть, ни пить, ни сосредоточиться. Никогда раньше такого не было. Я уже думаю: “Может, сума сошла?”День или два отхожу, не ем ничего, и потом нормально. Я настолько устаю после таких состояний, что падаю и сплю. Когда отсыпаюсь, все проходит. Но я постоянно боюсь, что опять повторится. Чуть понервничаю – и начинается. Такое было несколько раз, я даже думала, что это сглаз. Обращалась к бабкам, потому что не знала, что это такое. Мне так страшно, у меня какие-то картинки перед глазами мелькают, думаю, точно какой-то сглаз. Даже не знала, что и думать. Это повторялось несколько раз. Мне очень страшно, не знаю, что с этим делать. Другим не показываю, что со мной происходит, улыбаюсь. Днем на работе держусь, а вечером снова начинается. Мне ложиться спать, а у меня опять паника, такое чувство, что умираю. Л потом стало и днем на работе накатывать…»

(Из практики. Девушка, 26 лет.)

Нередко люди, подверженные паническим атакам, считают себя смертельно больными и каждый раз ожидают смерти. Они настойчиво ищут болезни, посещают кардиологов, терапевтов, пульмонологов и постоянно обследуются. Получая результат о нормальном состоянии организма, не успокаиваются и продолжают повторно сдавать анализы, пытаясь выяснить причину «болезни».

А никакой болезни нет, есть только накопившиеся страхи в виде негативного информационного «мусора» в психике. Когда этот «мусор» разгребается до конца, то паническая атака полностью уходит вместе со страхами. Психотерапевтическая работа с паническими атаками самая тяжелая, потому что у такого риливента много сомнений и недоверия, что тоже тема для работы.

Причины возникновения страхов, которые приводят к паническим атакам, кроются в детстве, и они у всех разные. Например: у человека страх возник в далеком прошлом, когда он, будучи ребенком, стоял, смотрел на конфликтующих родителей и понимал, что бессилен что- либо сделать.

Девушка описывает свое состояние следующим образом: сердце начинает так стучать, что его слышно; в висках что-то сжимается и пульсирует; от обиды, что она ничего не может сделать, поднимается злость, гнев; ком подкатывает к горлу, и оно сжимается так, что она чувствует, как начинает терять

сознание; появляется страх, что она сейчас умрет. Это и есть зарождение панических атак: человек начинает бояться, что пережитый им страх смерти возникнет вновь.

Зародилось это в тот момент, когда риливентка приняла решение (просто подумала, и это отложилось в подсознании): «Я не могу повлиять на ситуацию, меня не слышат, мне жутко страшно, я никому не нужна». В течение жизни подсознание снова и снова притягивает ситуации, когда человек испытывает те же ощущения, то есть подсознание риливентки реализовывало принятое решение, притягивая ситуации, в которых она испытывала те же страхи. Со временем страхов становилось все больше, и панические атаки усиливались.

Пример из практики

(отрывок из психотерапевтической сессии)

– Ну да, это такое паническое состояние. Паническое, и слезы. Истерическое; я бы даже сказала, когда хочется прорыдаться, проораться /О причине такого желания – ниже./ У меня, кстати, не первый раз такое бывает, что я где-то иду, точнее, плачу, и мне прямо хочется орать, покричать, в общем. И не могу этого сделать, потому что не получается себя пересилить… (Молчит.) Я устала от этого эмоционального колебания, в которое сама себя загоняю мыслями

или еще каким-то образом. (Вздыхает.) (Пауза.) В такие моменты как будто почва из-под ног уходит, потому что я не понимаю, как правильно поступить. Точнее, у меня ощущение, что я должна поступить правильно, а я не знаю, как правильно. И это просто выбивает… Я не могу просто подождать, когда какое-то решение придет, или сделать выводы на основании чего-то. Я не могу, и все. У меня мысли, что надо сделать срочно, прямо сейчас что-то, но я не знаю что. И это тоже выбивает, потому что не знаю, какое решение правильное. И я боюсь вообще принять какое-либо решение. В принципе, раньше я всегда так поступала, принимая решения, находясь в эмоциональном шоке. Я даже не знаю… Откуда оно берется, как оно накрывает? И оно как будто не контролируется в тот момент. Я сама себя не то чтобы не контролирую, контролирую вроде бы, но все какое-то нечеткое, что ли, как будто со стороны на все смотрю; даже не со стороны… Не знаю, сложно описать это состояние; внутри просто сейчас сжало все.

– Посмотрите на это неконтролируемое состояние. Прочувствуйте, как внутри все сжало.

– Мне это состояние очень знакомо. Оно у меня было, и оно именно с отношениями связано, когда я… (Вздыхает.) Ощущение: когда я в таком состоянии, я как будто разрушаю все вокруг себя. В такие моменты происходит полное разрушение.

– Ощущайте.

– Мне хочется просто орать, чтобы перебить все эти мысли. Они настолько во мне комком, таким колом идут, что просто хочется орать и рыдать навзрыд. Такие истерические слезы… чтобы обессилеть. Слезы – они не просто слезы. Они такие, чтобы физически устать и все это выплеснуть. В такие моменты никогда не получается это сделать, потому что я где-то либо на улице нахожусь, либо еще где-то. Не могу из себя это убрать, и в итоге это все меня прямо изнутри съедает.

– Ощущайте это. Вы сказали, это было и в предыдущих отношениях?

– Да.

– А с кем это было, когда это было? Что идет?

– Парень приходит, с которым мы долго встречались. Причем… (Молчит.) Ну да, он приходит. А ощущение, как будто в закрытую дверь долбишься, что ли. В стену, точнее даже, не в дверь. Пытаешься докричаться.

У меня было еще состояние (в такие моменты включается), что я какая-то сумасшедшая, которая постоянно рыдает, истерит и вообще не может взять себя в руки. Подруга сказала, что это не то чтобы нормально, но что эти эмоции она, в принципе, тоже иногда испытывает. Ощущение, что я не истеричка, что не одна такая. Я в такие моменты себя абстрагирую от мира; мне кажется, что никто меня не может понять и помочь, пока сама в себе это не решу. А как решать, не знаю, и оно поэтому в таком замкнутом круге находится.

– Посмотрите сейчас, что идет?

– Картинка стоит: я увидела машину молодого человека; все выходные мы не виделись, он был где-то в гостях. И я ему не звонила, не писала, и он мне не звонил, не писал. Он сказал, что общается с друзьями, с которыми давно не виделся; они из другой страны прилетели. Мы с подругой ставим ее машину на стоянку, и я вижу – стоит его автомобиль. А парень написал, что он еще в гостях. И все – у меня истерика; он мне врет – на самом деле он уже дома, а мне сказал, что в гостях. Подруга попыталась успокоить: если это и так, то, может быть, человек просто устал, еще что-то, или ему нужно побыть одному; ничего такого критичного в этом нет. В общем, я прорыдалась немножко на этой почве, что все меня достало, что я так больше не могу. Потом выяснилось, что все нормально, что он вообще на машине не ездил, что его друзья привезли. Вот это мое неадекватное восприятие окружающей действительности – сразу «догоны» какие-то и заморочки, которые я сама себе придумываю, сама расстраиваюсь. Мои эмоциональные перекосы подкашивают. Понимаю, что я этого «хочу сама». Я себе ревность какую-то вбила в голову, и реально как будто жду подтверждения, чтобы себе сказать: «Да, я же говорила. Я же была права. Я же не просто так переживала. Что же я, зря переживала?»

Когда зря переживаешь, это прямо как-то грустно. А если есть реальная причина, то все становится на свои места, потому что не зря. И вот это просто убивает, потому что, естественно, разумом не хочу никакого подтверждения своим переживаниям, а подсознательно оно меня прямо «долбит». (Вздыхает.)

Мама опять там про папу что-то говорила. Она уехала на этой неделе. Я как-то с ней хорошо сейчас, после нашей работы, общаюсь, близко, у меня нет к ней негатива. Мы с вами работали на тему, что я как-то очень от нее зависела, эмоционально и вообще. Я сейчас смотрю на их взаимоотношения, и они меня просто угнетают. А я не хочу в это особо влезать, что-то говорить им; пусть сами разберутся. Но со стороны видеть это очень грустно.

– Угнетает. Ощутите это «угнетает». На самом деле все, что вы видели в поведении своих родителей, вы скопировали у них и сейчас реализуете в своей жизни.

– (Подступили слезы.) Да, у меня ощущение, что я повторяю мамино состояние.

– А что вы повторяете? Озвучьте.

– Она вот такую фразу тут сказала: она считает, что длительные отношения не строятся на любви, что не может быть любви в длительных отношениях. Просто нет их; любовь так долго не живет. Она так считает. Она всегда мне это говорила, у нее всегда была такая позиция. А мне кажется, что там… Я не знаю, была ли там вообще любовь. Поэтому ничего и не осталось, что ее не было, мне кажется. Я не знаю. Не знаю, как они познакомились, и что там, и как все было. Это какая-то ее позиция по отношению к мужчинам. Я вроде бы так не считаю… вроде бы. И вроде бы делаю что-то по-другому, а по факту итог один получается. Такой же.

– Какой? Опишите. Это важно озвучить.

– Я просто никогда не формулировала это, но… ощущение безысходности. Безысходности – что итог известен всем. И он… (Вздыхает.) Никакой. Люди, которые вместе живут столько лет, – у них не может быть никаких чувств друг к другу, и поэтому это все бессмысленно. Точнее, у меня создается ощущение бессмысленности всего происходящего. Зачем нужна семья, если, по сути, через какое-то время все чувства уходят и брак держится непонятно на чем? На детях, если они есть. Если нет, то вообще непонятно (в представлении мамы), как все это происходит. А мне так не хочется. Я не верю, что это так. Не верю, а… И какой тогда итог? Безысходность и эта бессмысленность. А еще – равнодушие друг к другу, просто сосуществование. Они вообще не разговаривают. Родители никогда не разговаривали, будучи в отношениях, вообще никогда и ни о чем, и, естественно, сейчас это все усугубляется. Полное непонимание, обиды друг на друга, которые они не могут друг другу высказать, отсутствие общих интересов. Каждый живет своей жизнью, в принципе, они просто сосуществуют. И у меня как будто сейчас такое. У меня же были такие мысли, что каждый из нас живет своей жизнью. И времени столько не прошло, как у них, например. То есть какие-то такие вещи есть; только у них уже через 30 лет брака… не знаю, сколько они в браке. А у меня похожее уже сейчас. Какая-то бессмысленность… брака, свадьбы – вот этого всего. (Вздыхает.) Бессмысленность какая-то. Непонятно, для чего это.

– Бессмысленность в отношениях?

– Да. Непонятно, для чего это и ради чего, если это все равно заканчивается.

– Когда заканчивается и как заканчивается? Что идет?

– Заканчивается изменами, наверное. Начинается, точнее, с измен, а заканчивается вот этим всем безразличием. Вот такое у меня представление: что если есть какие-то измены, то все – это прямой путь в бездну, это конец. (Пауза.) Хотя, опять же, вчера у меня было спокойное состояние, я была внутренне спокойна, мне хорошо было. И я сама чувствую, что меня уже воспринимают по-другому, со мной общаются по-другому. Я излучаю радость и спокойствие. И сразу все по-другому. Я и сегодня ехала к вам – несмотря ни на что, у меня с утра хорошее настроение, я чувствую, как на меня смотрят люди, а я иду и даже не улыбаюсь. Не то чтобы лицо кирпичом, но без улыбки, так просто, расслабленная, иду. Я чувствую, как на меня смотрят люди; то есть у меня было такое ощущение, что радость от меня идет… Я просто после тренировки ехала физической, и у меня прямо такой кайф. Оно же, все это, существует.

Я боюсь закончить как мои родители – безысходностью, тупиковостью и бессмысленностью проживания вместе. (Пауза.) Мне кажется, мама вообще никогда в мужчин не верила. Она изначально так всегда думала – может быть, потому это и получила; и каждый раз еще больше убеждается в своих мыслях. Но она мне это тоже говорит. Вроде бы она это не внушала мне, а оно все равно как будто осело. (Молчит.) И вообще у меня всякое «мамино» бывает – я имею в виду пренебрежительное выражение лица по отношению к мужчинам. Пренебрежительное в плане того, что немного с цинизмом, с издевкой я могу что-то сказать или как-то отреагировать – как защитная реакция. Я сама чувствую, что что-то мне сказали, я подумала, что меня обидели или захотели обидеть, и все – включается защитная реакция. Это мамино. Она всегда так с папой разговаривала. (Пауза.) Еще я подумала, что я не хочу, чтобы они разъезжались, разводились, потому что не хочу, чтобы они возвращались ко мне. Не хочу жить с родителями снова. Ну, это так.

– Хорошо. Просмотрите сейчас все, что говорили.

– Еще когда мы с мамой ехали… Я же никогда не спрашивала про это. Я спросила, когда они с папой поженились. В общем, за год до моего рождения. Я говорю: «А вы вообще меня планировали?» И она как-то так… Я вообще не поняла на самом деле, но не стала вдаваться в подробности. Она сказала, что всегда хотела ребенка, она была рада, а папа ей что-то такое сказал из серии: «Я должен был знать, когда это происходит». Я говорю: «Не поняла. Он не понял, что ли, что он кончил, что теоретически это могло привести к тому, что ты забеременеешь?» Она говорит: «Я не знаю, что он имел в виду». Но, в общем, предъявил ей какую-то претензию; но это так мама воспринимает. Я не знаю, это она сказала. Я уже не стала вдаваться в подробности. Как-то странно. Я всегда думала наоборот: что папа хотел меня, а мама не очень. А по маминым рассказам, мама хотела ребенка. Не то чтобы хотела – она была за то, чтобы это произошло, а папа как-то странно отреагировал. Меня это так расстроило. Не расстроило, а секундная такая мысль: как так? Какое-то разочарование, что ли. Думала, он будет рад этому, а он, видимо, был не очень рад. (Вздыхает.) Я не знаю, я так устала. Мы сейчас с вами работаем, у меня опять это состояние, когда сердце клокочет внутри, дыхание тяжелое. Я не могу, меня вообще «колбасит»… (Выдыхает.)

– Концентрируйтесь на этих ощущениях.

– Такое ощущение, как будто что-то должно произойти. И так сжимает внутри все – как пружину; кажется, что эффект отпускания должен быть тоже такой, как пружина. Я должна что-то сказать, и сразу отпустит. Но оно не происходит… все так сжимает, что хочется эту пружину отпустить. Желание выдернуть это из груди, что-то выдернуть оттуда, потому что просто уже… задолбало. (Молчит.) Я вот в таком состоянии, как будто прислушиваюсь к себе. Как будто нажали на грудную клетку внутри; состояние самосохранения. Я уже говорила, что замираю и начинаю к себе прислушиваться, чтобы лишний раз не дергаться, потому что… Или даже не то чтобы не дергаться, я научилась, наверное, просто вот так с этим справляться, потому что в противном случае меня так, как в воскресенье, выносит эмоционально, когда начинаю колебательным движениям этим… они меня… колебание внутри затаскивает в себя, как воронка. И все – теряю контроль над происходящим. Либо когда пытаюсь с этим справиться, просто замираю, прислушиваюсь, притихшая хожу, ни с кем не разговариваю, ухожу в себя, в ванной могу поваляться, чтобы как-то прийти в себя… (Вздыхает.) Потому что внутри там кричит что-то.

– А что кричит?

– Какая-то часть меня кричит, хочет это выдрать. Там какая-то паника просто истерическая, с криками, с выплескиванием всех эмоций, которые я не могу выплеснуть так, в жизни.

– Послушайте, кто кричит.

– Маленькая копия меня. Не ребенок, а просто маленькая. /Началась работа с символами, которые выдает психика./

– А где она?

– Где-то между горлом и грудью.

– Смотрите на нее.

– Она как мультяшка: хаотично, как молекула, носится, орет что-то. Даже я это не то чтобы четко вижу, что это прямо человеческая фигура, а какое-то просто хаотичное движение и какой-то крик. (Вздыхает.) В черном пространстве.

– Смотрите туда. Все, что сейчас идет, озвучивайте.

– Мне хочется накрыться с головой шарфом, если честно; спрятаться и уйти в себя.

– Уйти в себя – что это значит?

– Подождать, пока внутри весь этот хаос пройдет, успокоится.

– А там идет хаос?

– Да, но я не слышу. Это беззвучно, но там крики; оно есть, что-то такое.

– Смотрите.

– Мне хочется накрыться, закрыть уши, отвернуться и сказать: «Пожалуйста, без меня разбирайтесь. Не хочу в этом разбираться. Я не могу с этим разобраться уже столько времени, и у меня нет никакого желания». Даже не то чтобы желания, просто хочется, чтобы это был очевидный ответ: как задачки решаешь – когда приходишь к какому-то определенному ответу, где все понятно, логично, рационально. А здесь ничего не понятно, ничего не происходит, ничего не меняется. (Вздыхает.) Хочется, чтобы мне сказали, что нужно делать так-то и так-то, и тогда все будет хорошо. Но так не работает, и я не понимаю, что нужно делать. (Вздыхает.)

– Что там сейчас видите?

– Все то же самое там. Что-то двигается и беззвучно кричит, истерит.

– Когда кричит, истерит, что вы чувствуете?

– (Вздыхает.) Безразличие. Я просто смотрю на это, мне без разницы. Я просто жду, когда это все закончится. Не слышу ничего.

– У вас в жизни когда такое же было?

– У меня такое бывает, что накрывает вот это безразличие как раз после эмоционального всплеска. Плакала в основном, не кричала. В основном после слез, эмоциональных переживаний наступает безразличие. Мне по барабану, что будет дальше, вообще без разницы, даже если это будет самый хреновый вариант, самое плохое решение в моей жизни, – все равно, я не хочу так больше. Не могу так больше, поэтому делаю то, что в тот момент пришло в голову. Это касалось всего – отношений, работы. Отношений по большей части, работы не так часто. В том плане, что работа никогда такой эмоциональной не была, больше это всегда были эмоции в отношениях. (Вздыхает.) Все, я просто закупориваюсь и как мама становлюсь. Холодная, как Снежная королева, безразличная. (Молчит.) Сейчас мысль пришла. Отвращение к тому, кто там орет. У меня нет прямо этого ощущения отвращения.

– Слово пришло?

– Да, слово пришло. У меня первая мысль, что это мамина реакция. А потом думаю: «Или моя? Или мамина?» Но вот слово просто пришло. То есть у меня внутри нет этого ощущения, а вот мое лицо… Я иногда сама замечаю – у меня мимика отвращение выражает. Секундно, но я могу на что-нибудь отреагировать, на обычные вещи, именно с отвращением.

– А когда вы за собой замечали еще отвращение?

– К себе, конечно.

– От кого?

– В смысле? Я имею в виду – сама к себе. От других…не знаю.

– А сами к кому еще замечаете отвращение?

– Раньше – очень часто. Сейчас… Сейчас бывает по инерции. Мыслей нет таких, чувств нет, точнее, мысль появляется. То есть высокомерно, с отвращением смотришь на что-то и думаешь… Например… (Пауза.) На других людей, в общем, в каких-то ситуациях. Не в ситуациях даже, а просто оценивание. Оценивание человека с отвращением, вот такое может быть. Я могла так подумать про других людей. Конечно, никогда вслух не говорила, но могла выразить свое «фи». (Вздыхает.) Сейчас мысли такие мелькают – чувства внутри нет, а мысли по инерции как будто появляются. В этот момент ловлю себя, как сегодня, на спорте. Причем если раньше было чувство вины за эти мысли, сейчас нет, я просто думаю… Конечно, сразу отвращение к себе появляется. Нет, не отвращение…

В общем, сегодня на спорте была девочка, женщина, не знаю. Она очень толстая, и она пришла заниматься; я ее до этого никогда не видела. И у меня мысль мелькнула – отвращение… даже не знаю. Не отвращение, а типа пренебрежение. Я маму сразу вспомнила… Мама до сих пор так на кого-то реагирует. И у меня следующая мысль такая… (Пауза.) Я даже не вступила, как раньше, во внутренний диалог, когда я могла себе сказать: «Ты что, как ты так думаешь про другого человека? Ты вообще его не знаешь и оцениваешь так необъективно, просто за две секунды. Ты же ненавидишь, когда люди в разговоре с тобой оценивают других, а сама позволяешь себе так же делать». Это раньше я так сама с собой диалог вела. А сейчас просто заметила, подумала: «Ну, она же пришла. Ты вообще занимайся собой». И все, как бы эта мысль ушла, то есть она такая секундная. Но все равно она появилась. То есть раньше, когда появлялось такое оценивание, пренебрежение, отвращение к другим людям, я еще и монологи с собой внутренние вела. (Вздыхает.)

А вот когда на себя смотрю… Не на себя, а на то, что там хаотично перемещается, орет, истерит. Отвращение от неумения держать себя в руках, неумения себя контролировать. Безразличное. Не то чтобы недовольство. Нет, оно именно такое… свысока я на все это смотрю – как мама, в общем. Мне маму напоминает эта эмоция отвращения. Она у меня с мамой возникает: я вижу мамино лицо без глаз – просто нос и губы, которые в таком виде, когда нос вот так дергает, в этом секундном таком… (Вздыхает и молчит.)

– Что сейчас там идет?

– Там то, что внутри бегало и носилось хаотично, оно вроде как-то периодически останавливается. Останавливается с мыслями типа: «Зачем я вообще это делаю? Что делать-то дальше? Что-то все молчат, никто не говорит, что делать». И опять продолжаю, потом опять… такая там растерянность. Вроде… (Пауза.) Я как будто смотрю с двух сторон на это хаотичное перемещение. Одна часть, я – высокомерная, с отвращением на это смотрит. А вторая – это я – нормальная, тоже смотрит.

– Смотрите туда, смотрите. Что там идет?

– (Смотрит.) У меня сейчас такая мысль, что мне, как я – нормальной, хочется за руки взять всех: я – отвращение и я – истеричку – и как-то то ли поговорить, то ли вообще в какой-то диалог вступить. Потому что одна орет беззвучно и, в общем, не способна к диалогу, а вторая просто холодная, безэмоциональная. Хочется с ними поговорить. Следующая мысль пришла, что как будто это папа и мама, которых хочется помирить. Хочется, чтобы они полюбили друг друга, чтобы вообще что-нибудь сделали со своей жизнью. То есть я ничего не делаю в жизни, но подсознательно мне хочется, чтобы что-нибудь произошло. Либо так, либо так. Хотя нет, конечно, мне не хочется, чтобы мама уходила от него, потому что она не готова к этому. Она, мне кажется, вообще тогда превратится в маленького капризного ребенка; они оба будут такими – что мама, что папа, – поэтому я не хочу, чтобы они разводились. Потому что это просто ляжет на меня. Два маленьких взрослых ребенка, и каждый будет претендовать на внимание с моей стороны. (Вздыхает.)

– Смотрите туда.

– Я понимаю, что я ничего с этим сделать не могу. Это должно быть желание, хотя бы мамино. (Пауза.) Потому что она холодная, а вот с холодностью и безразличием сложнее всего разговаривать и вообще пытаться… Даже вот я смотрю на этих, которая истерит там и безразличная. Которая истеричка – я знаю, как можно успокоить человека, а вот безразличие и холод, вот это – показное или не показное – у меня вызывает агрессию. Я, кстати, в отношениях, когда чувствую к себе высокомерие… Нет, не высокомерие – когда мне кажется, будто со мной свысока говорят… Это сразу вызывает агрессию. Я начинаю жестко отвечать, принимаю все на личный счет. Поэтому я вообще не знаю, как с этим справляться, с тем, что там слева стоит, – с пренебрежением и отвращением.

– Смотрите на это пренебрежение и отвращение. Кто вот так, свысока, к вам, с вами? Кого это напоминает?

– А там как будто мама стоит. Но она не ко мне так, она вообще спиной ко мне стоит. Вот эта справа, которая хаотично бьется, она, во-первых, меньше гораздо, и она на меня направлена. А эта стоит, как сказать, не спиной, а чуть-чуть правым плечом ко мне, но чуть-чуть буквально, а так, в принципе, почти спиной. (Пауза.) А кто так ко мне? Не знаю… (Пауза.) Но когда так со мной разговаривают, свысока, меня это прямо… (Молчит.) Мне кажется, что сейчас у меня перемешались в этой фигуре все чувства.

– Смотрите, смотрите.

– Потому что, с одной стороны, идет пренебрежение, отвращение от этой фигуры. И оно к другим направлено. И от этой же фигуры на меня направлено вот это «свысока», такое немножко покровительственное… Это не пренебрежение, конечно, но для меня это негативное какое-то восприятие. Я воспринимаю это как пренебрежение ко мне, что со мной не считаются, то есть могут выслушать, но так, чтобы сказать «свое» сразу. (Пауза.) Даже как будто эта фигура слева, она как будто двойная, то есть туда, спиной ко мне, стоит мама, а ко мне лицом стоит фигура, воплощающая в себе покровительственное что-то. Там перемешаны все: и мама молодого человека, и подружка, и не знаю, кто еще. (Пауза.) Вообще все, что слева происходит, оно меня прямо затягивает. Я почти не замечаю, что там справа кто-то истерит и хаотично движется. Что-то там такое происходит, но все мое внимание влево уходит. Там фигура побольше становится как будто.

– Хорошо, ощущайте. Что идет?

– Я не хочу, чтобы оно мной руководило. Это же все внутри меня, и я это все воспринимаю как часть себя. Это пугает – что оно так увеличивается в размерах, вот эти две эмоции. Потому что я же и сама так себя веду – и отвращение, и к другим какое-то поучительно-покровительственное отношение бывает. Редко, но оно было когда-то. Эти эмоции знакомы мне. (Вздыхает.) Там фигуры не движутся, они просто увеличиваются в размерах. Одна спиной стоит, другая лицом ко мне. (Смотрит.)

– Что еще там идет?

– Но оно вообще… выйти из меня хочет, как будто оно слишком большим становится. (Смотрит.) Вообще я не знаю; у меня страх, что эта хрень вся лопнет сейчас из-за своих размеров.

– Пусть лопнет.

– Я боюсь, что она меня своей всей этой чернотой зальет. То, что там внутри, оно меня уничтожит, что ли. Оно же все внутри меня; мне это не нравится. Но оно как бы не собирается выходить.

– Зачем оно вам нужно? Что пришло на ум?

– Я по-другому не умею.

– Смотрите туда, что там идет? Опишите.

– (Смотрит.) Оно неизвестно, непонятно и вообще – это же себя полюбить надо. Проще вовне выдавать эти эмоции все, на кого-то. (Вздыхает.) Я не могу отпустить, правда. Я не понимаю, зачем мне это нужно. Просто я не представляю, как по-другому, как без этого. Хотя там даже не мои образы.

Там мама, и не моя мама. Страх, что не получится, что… Я не верю в то, что это возможно отпустить.

– Или не хотите?

– Ну да, не хочу. Я не знаю, я начинаю включать ум, что ли. Не знаю, что… Страх, какой-то голос… Голос, страх: «Что ты думаешь? Сейчас вот так у тебя там, в образе, все выйдет – и все? И будет прямо хорошо? Так не будет». (Вздыхает.) Сейчас ощущение, что вот эта часть не моя и что если сейчас сдамся, то… То оно с течением времени опять изменится в размерах и станет частью меня, то есть обратно все произойдет, если я сейчас ничего с этим не сделаю. А сейчас чувствую, что это не моя часть. До этого она была моей, мной, а сейчас это не мое. И как бы можно от этого избавиться, но пока я не знаю как.

– Смотрите на нее. Вы эту часть видите?

– Я ее ощущаю как какую-то… не опухоль, нарост какой-то, что ли. Не нарост… не знаю, как это назвать. Или как прыщ… Даже не прыщ, а как ранка, когда сковыривают кожу. Ее же можно сковырнуть, вот примерно так же. (Смеется.) Вот какое-то такое ощущение.

– Смотрите на нее. Какие мысли идут?

– «От судьбы не уйдешь». Какая-то такая фраза: «Это все равно часть тебя». Я боюсь. (Вздыхает.) Боюсь, потому что… Я поняла, почему боюсь. Потому что я много чего воспринимаю в жизни по максимуму. Например, если пришла учиться в институт и сейчас, спустя полгода, ничего не происходит (я еще нигде не работаю психологом), то все бессмысленно. Ну и другого это касается. Если я начала встречаться с мужчиной и ничего не происходит – не зовет замуж, нет свадьбы, – то все бессмысленно. Если я пошла куда-то работать и чего-то там не достигаю по максимуму, какие-то себе рамки ставлю… Я забываю в такие моменты, что путь наверх – он же по ступенькам идет, нельзя просто туда перелететь, нужно идти по этим ступенькам. Идти спокойно, уверенно. А я про это забываю и спотыкаюсь, видимо. Так же и здесь: ощущение, что если сейчас это отпущу, то все в моей жизни будет идеально, как в фильме. Но это же какое-то странное восприятие. Либо так, либо никак – вот у меня так всегда: либо на 100 %, либо никак. Я забываю, что жизнь не такая, что это нормально – жить и испытывать какие-то эмоции. (Пауза.) Например, когда с вами работала, был период, когда я испытывала негативные эмоции, думала: «Ну как так? Я же работаю с психологом». Я думала, что я буду как в сказке жить, только на позитиве. (Смеется.) Я себя ругала за негативные эмоции. И здесь так же: у меня есть эти чувства – отвращение с пренебрежением и покровительство. Я, может быть, даже боюсь признать, что это все-таки мои эмоции, что они возможны, но это же не значит, что я… Просто не нужно позволять… Не то чтобы позволять… Они овладевают мной, и я позволяю этому происходить.

Вот с чем надо работать, а не с тем, что надо изъять эти эмоции и мысли из своей жизни. Потому что я же себя ругаю за эмоции по отношению к другим людям. И крайне эмоционально реагирую, когда на себе это ощущаю.

– Что сейчас ощущаете?

– Как будто напряжение хочется сбросить, повернуть краник какой-то.

– Почувствуйте это напряжение.

– Краник, который отвечает за то, насколько эмоционально я на все реагирую. И он выкручен на максимум. (Смеется.) Хочется его повернуть и снизить до адекватного поля. Эмоции – это нормально, но они должны быть… Просто мне кажется, что негативные эмоции нельзя испытывать. Если я их испытываю, они меня просто разрушают. (Молчит.)

У меня сейчас картинка, как будто эта фигура слева уменьшилась. Но она попала туда, в коробку. Видимо, это коробка с эмоциями, я не знаю. (Смеется и вздыхает.) В общем, они там, но я пока тоже не знаю, что дальше.

– Посмотрите на ощущения в теле; ощущения, чувства.

– Меня прямо напряжение отпустило; напряжение в теле. Но дыхание вот это осталось, под грудью как будто ремень.

– Внимание направьте туда и держите это вниманием. Еще раз посмотрите на все, что вы говорили. Слушайте себя. Что-то стоит перед глазами?

– (Смотрит.) Это просто ощущение, когда меня эмоции (негативные, естественно) охватывают, вот у меня оно, без образов. Просто вот это ощущение, когда в грудной клетке сжимает меня. Оно как будто душит. Когда я это чувствую, оно заставляет меня внутрь себя законсервироваться. (Слушает себя.) Но все равно паника есть, ощущение жуткое; не такое сильное, как раньше, – мы с вами прорабатывали такое. Точнее, когда у меня вот так дыхание перехватывает, я сразу притормаживаю все, что происходит вокруг. Начинаю смотреть в себя, и, когда я смотрю внутрь, слышу, как бьется сердце, и оно из-за этого начинает колотиться бешено. Сижу, слушаю, жду, когда оно там угомонится.

– Что сейчас идет?

– Мне это не нравится. Оно появляется без каких-то заметных причин. То есть… Вот это меня пугает, что оно… Не потому, что я о чем-то думала и на меня оно повлияло. А оно, может, с отсрочкой просто: то есть я не могу отследить, почему меня такое состояние накрывает. И поэтому оно не нравится, потому что я не понимаю, как с ним бороться, не понимаю, что его вызывает. (Пауза.) Просто как будто это последствие… . То есть у меня, в принципе, нет мыслей сейчас, и в такие моменты не бывает никаких мыслей, я просто сижу и прислушиваюсь. Это сейчас нечасто бывает. Раньше такое было часто, в метро обычно. А сейчас это только с вами на сессиях проявляется. Даже сложно сказать, когда оно в жизни в последний раз проявлялось. Оно вот здесь вот появляется как будто ни с того ни с сего. Вроде с него начинались последние наши сессии, а потом куда-то в другое место переходило ощущение, и начиналась другая тема. И все – этот материал опять оставался не у дел – непонятно, к чему это.

– А сейчас что вы там видите?

– Ничего не вижу вообще. В такие моменты не могу ничего видеть. У меня такое состояние, как будто локаторы во мне. Считываю только жизненно важное для организма с физиологической точки зрения. То есть слышу звук сверху – компьютер шумит – что-то такое, внешнее. Я просто прислушиваюсь, чтобы ничего не было опасного для жизни, типа бибиканья какого-нибудь. А так – просто внутрь иду, иду и стараюсь там это не расплескать.

– Идите внутрь себя.

– (Вздыхает.) Не расплескать, чтобы оно не начало биться сильнее.

– Оно – это сердце?

– Да.

– Смотрите туда. Ощущайте, как бьется сердце. Что сейчас?

– Просто начинает ускоряться. В детстве такое было, пару раз вызывали скорую. У меня паника начиналась, я лежала и прислушивалась к себе, старалась это успокоить. Оно не успокаивалось, в итоге накрывало этой паникой с головы до ног; думала, что я умру сейчас. Это ощущение, «умру», было до нашей работы, сейчас такого нет. /Речь идет о зарождении панической атаки./

– Вспомните, если вспомнилось. Как это было – озвучьте.

– Просто паника была. Я бежала сразу к родителям или к бабушке, если это на даче происходило. Вспомнила картинку – это на даче было. Я побежала к бабушке, чтобы она вызвала скорую, потому что уже понимала, что бабушка мне ничем не поможет. (Вздыхает.)

– А что с вами происходило? Опишите.

– Я боялась, что я сейчас умру. Сердце просто билось, перед глазами – пелена. (Вздыхает.) Я просто могла умереть. Вот как я вижу сейчас: хаотичная эмоция эта носилась, и я также хаотично носилась. Я не носилась, конечно, но мне хотелось вот так вот бегать, перемещаться, потому что я не понимала, что происходит. И мне казалось, что сейчас просто умру, что сердце выскочит. Оно так бьется сильно, что просто не справится с этим. Я думала, что мне только врачи могут помочь. С врачами сразу ощущала себя спокойно, потому что, если что, они искусственное дыхание сделают, массаж сердца или что-то такое – в общем, помогут. Потому что просто успокоить или посидеть со мной – не помогало. Я помню, на дачу они приехали, сделали укол какой-то, валерианой поили. И все, я заснула нормально. То есть когда они приезжали, делали мне укол, я успокаивалась от самого факта, что мне таблетку дали.

– Еще раз просмотрите, что говорили.

– (Смотрит.) Еще картинка, что я дома лежу, уже полночи лежу и прислушиваюсь к себе, потому что сердце бьется. Мне страшно, что сейчас начнется. Я все жду, когда оно начнет колотиться так, что нужно уже бежать к родителям, просить вызвать скорую. Лежу, пытаюсь его успокоить. Не расплескать вот это вот, не усугубить. Я как сжатый комок такой, готовый, если что, подскочить и побежать, потому что ощущение такое, что, когда оно начнет биться сильнее, я сознание потеряю.

Как-то в Сочи мы ехали куда-то с мамой и дедушкой на машине, и там на серпантине меня укачало. Там тоже было такое состояние, что сердце начало колотиться. Мы вышли из машины – чувствую, как просто сползаю по стеночке. Не помню, потеряла я сознание или нет. Меня стошнило, стало плохо, потом, естественно, сразу отпустило, полегчало. Но вот это было то же состояние. Я там как раз начала терять сознание – когда пелена перед глазами, черное все. У меня до сих пор страх перед потерей сознания. Вот это ощущение… Один раз в метро ехала, месяца два назад, и от жары, от толпы людей, которая зашла, чувствую, сердце колотится, я опять внутрь себя, потом чувствую – пелена пошла. И все – понимаю, сейчас начнется. А выйти невозможно, потому что мы в середине тоннеля. И я сползла вниз по стеночке, чтобы просто посидеть. Потому что сразу ощущение, что я тут умру сейчас и мне никто не поможет, что сердце остановится. Страх, что остановится сердце. Я, кстати, в детстве часто к себе прислушивалась, к сердцу – бьется ли оно вообще. А еще к другим могу прислушиваться и к маме. Когда она была в гостях, она спала со мной на кровати. И в одну ночь я к ней поворачиваюсь, смотрю и не вижу, дышит она или нет. И я лежу, прислушиваюсь, наблюдаю, бьется у нее сердце или не бьется. И я так в детстве часто проверяла, боялась, что кто-то может умереть из родственников, в общем-то, мама или папа – я к ним приходила, ну, к маме в основном. Я к ним приходила спать, когда мне было страшно.

– Смотрите еще. Просто вспомните эти ощущения, когда бьется сердце.

– Мое?

– Ваше.

– (Смотрит.) Оно через горло бьется. Тоже страх, что сердце остановится, и от нехватки воздуха, от удушья нечем будет дышать. Страх умереть, что ли.

– Когда это в детстве происходило? Смотрите.

– Да очень часто, я очень часто боялась умереть от удушья, нехватки воздуха или оттого, что сердце остановится.

– Так, слушайте себя дальше.

– Постоянно. Даже на физкультуре, например. Когда бежали длинные марафоны, я боялась бегать, потому что боялась, что я где-то умру оттого, что сердце выскочит, или мне не хватит воздуха. Я сейчас об этом, конечно, не думаю, но вот в детстве был страх смерти. Что родители как-то расстроятся, если узнают. Кто-нибудь скажет… какие-то такие, в общем, вещи. Даже не сам страх, что меня не будет и я не смогу дальше жить – это как бы ладно. Но само это ощущение пугающее, потому что оно было очень длительное, оно было паническое – что, конечно, неприятно. (Пауза.) Потому что у меня было ощущение, что я сейчас умру, я была к этому готова, я это осознавала. Вот это у меня очень… Это не спонтанно произошло, а я знаю, что я умру, потому что мне вот так хреново. Я же не могла такое сказать родителям: «Вызовите мне скорую, или я умру», чтобы их не пугать. (Вздыхает.)

– Смотрите, что еще вспоминается?

– Просто я волновалась, чтобы родители не переживали, если я вдруг умру в таком состоянии. (Смеется.) Какие-то такие были всегда мысли. Не сам страх смерти. Просто сейчас все эти картинки уходят перед глазами, ничего не стоит прямо, четко.

– Все картинки уходят или еще есть?

– Пока вроде все.

– Посмотрите еще раз на это ощущение сердцебиения и ощущение, что «сейчас умру».

– (Смотрит.) Вы сказали, и оно появляется.

– Усильте его.

– (Молчит.) Оно просто бьется как сумасшедшее, и все. Я просто на это смотрю.

– Усиливайте.

– (Молчит.) Не знаю, ощущение есть, не могу из-за этого состояния ни о чем другом думать, кроме этого. Я тупо сосредоточена на том, как бьется сердце, и я прислушиваюсь к своему дыханию. Все. Это уже на автомате происходит. Я жду вот этого состояния критичного, когда нужно принимать меры. И просить о помощи. (Молчит.) Принимать меры перед тем, как я сознание потеряю, если вдруг это будет происходить.

– А в тот момент не было такого состояния удушья?

– Было.

– А как это происходило?

– В тот момент – в смысле, какой? Вообще, когда такое состояние?

– Да.

– У меня как будто под грудью отрезали часть тела, по шею отрезали, по подбородок. И вот этот кусок от подбородка до низа груди как будто сжат, там сердце бьется, а сверху просто дыхание… Я боюсь, что не смогу вдохнуть воздух в следующий раз. Поэтому дышу аккуратно, осторожно, чтобы не перехватывало дыхание. Потому что бывает, что не могу вдохнуть долго. Было такое… было.

– Поймайте это состояние удушья.

– Удушье – оно как второстепенный фактор. Оно неприятно, я это тоже ощущаю, как будто на шее что-то. У меня под грудью как будто ремнем стянуто, и шея как будто тоже перехвачена чем-то. Но в целом, если я умру, то от остановки сердца, а не от удушья, мне так кажется. Вот в таком состоянии скорее от остановки сердца. (Молчит.)

– Почувствуйте сейчас еще раз.

– Я чувствую, что все окружающие звуки усиливаются в сто раз. Слышу, как сверху кто-то ходит, как бумага шелестит, как компьютер работает, и сердце в этот момент бьется четко. Вот эти удары сердца я прямо слышу, и в шею они отдают. (Вздыхает.) Когда начинаю об этом думать, оно ускоряется. И ничего больше не происходит, в принципе. (Молчит.) А еще мне тяжело сглатывать в такие моменты. (Молчит.) У меня сейчас какое-то перенапряжение даже в голове.

– Смотрите, сейчас вышла очень мощная тема – вышли панические атаки. Страх смерти, страх, что сейчас придет страх смерти, – это и есть панические атаки. Сейчас еще раз посмотрите, как это происходило в детстве.

– Я в такие моменты всегда старалась найти людей, чтобы мне, если что, помогли. Очень боялась остаться одна. А когда была с родителями, боялась их потревожить, поэтому до последнего лежала и прислушивалась к этому критическому моменту (как мне казалось). Потому что я маме рассказывала про это – она не понимала, что со мной происходит. И я старалась не особо ее пугать. Я же не могла ей сказать, что сейчас умру, и поэтому в итоге она не понимала, что случилось и как мне помочь. (Вздыхает.) А мне просто важно было знать, что я с мамой рядом, и если что, я ее разбужу и она мне поможет. Она вызовет скорую помощь, и все. Остальное было не важно. Главное, чтобы вызвали скорую, успели помочь. Потому что они там, если что, разберутся.

– Посмотрите еще раз все, что говорили про панические атаки. Что еще стоит перед глазами? Просто углубитесь туда, послушайте себя и посмотрите.

– (Смотрит.) Почему-то картинка всплыла, как я стою за дверью, и родители ругаются.

– Что там идет?

– Сердце тоже бьется, и я сказать ничего не могу, дыхания как будто не хватает. Я замерла и прислушиваюсь. Я к себе прислушиваюсь обычно; я и там прислушиваюсь – что за дверью происходит – стараюсь не дышать. Вот такие же все вещи. (Молчит.)Внутри хочется закричать, чтобы привлечь их внимание, чтобы они перестали это делать; может быть, это им поможет. И они, может, вспомнят, ради чего все затевалось. Хотя, конечно, не ради меня… (Пауза.) Просто стою и понимаю, что не могу им ничем помочь, потому что я маленький ребенок. Поэтому просто стою, прислушиваюсь и жду, что будет дальше. Тихонечко у себя слушаю дыхание; так же и здесь. (Вздыхает.) При этом не хочется, чтобы они меня слышали и знали, что я за дверью стою и подслушиваю. Потому что мне страшно в этот момент, что это все… что сейчас все закончится.

– А что там идет?

– Они там ругаются, и мне кажется, что разводятся. (Молчит.)

– Что это значит для вас?

– Мне кажется, если я открою эту дверь или они услышат, то меня окатит этой волной агрессивной, поэтому стараюсь, чтобы они не услышали. Но при этом… Я не помню, вряд ли я просила: «Мамочка, папочка, не ругайтесь», вряд ли я так говорила. А может быть, и говорила. Но тому, что мне отвечала мама, я не верила, потому что она безразлично отвечала. Папа отвечал расстроенно, но в общем-то я тоже понимала, что ничего хорошего не происходит. И вот это ощущение, что я не понимаю, что происходит, и не знаю вообще, на какой это стадии. Они между собой не разговаривают. Меня это больше всего убивает, что они между собой не разговаривают, – для меня это был больший стресс, нежели ругань. Ругань не так страшна, как то, что они потом просто не разговаривали, игнорировали друг друга. /Она принимает такое решение и потом всегда стремится разговаривать, доводить разговор до конца, пытается разрешить ситуацию./ Я только один момент помню, но мама моя такая, что ей проще не разговаривать. Они по два месяца могли не разговаривать. Это она мне уже потом говорила, в сознательном возрасте. И для меня сейчас в отношениях это стресс, когда не разговаривают. Я стараюсь говорить-говорить-говорить, даже если это уже перебор и надо просто помолчать. Я просто не могу – для меня молчание хуже всего. Лучше пусть проорутся, скажут вообще все, что думают; но так я пойму, что все нормально. Хотя на самом деле ничего нормального, конечно, нет. (Вздыхает.) И поэтому у меня после ссор, ну, не ссор, ссор нет как таковых… после каких-то сложных разговоров всегда наступает момент облегчения – мы высказались, выговорились; а у людей у других, у мужчин – для них это, наоборот, всегда стресс и осадок, что был сложный разговор. А я потом успокаиваюсь, у меня все хорошо. Мы же поговорили, мы же не как родители, которые не разговаривают два месяца. У нас же все замечательно, мы все выяснили, нашли компромисс. Это мне так кажется, а оказывается, что нет. Кто-то воспринимает по-другому, а у меня прямо страх сковывающий, если я не могу… Сколько было случаев: если какое-то выяснение чего-либо перед сном, например, или по телефону, где-то вдалеке друг от друга – для меня стресс, потому что потом нельзя поговорить об этом. Невозможно этот разговор «дофиналить».

Или, если разойтись лечь спать, – я так тоже не могу. Особенно когда потом говорят, что все нормально, как мама говорила всегда. А я же видела, что не все нормально. Меня это тоже прямо убивает, потому что я сразу перекладываю… То есть я понимаю, что, возможно, человек, допустим, мужчина, говорит, что ему просто нужно время, чтобы как-то переварить ситуацию, сделать выводы. Потом он об этом

поговорит со мной или нет, или просто какие-то выводы сделает – не всегда же нужно докапываться. А мне хочется докопаться, чтобы не оставлять все в таком состоянии.

Я не помню больше, чтобы они ругались вот так вот, выясняя отношения, потому что они либо просто молчали и не разговаривали (потому что, видимо, прошло уже что-то), либо это было просто без выяснения отношений. Типа: «Не надо, я сама». Пошло отстранение – от мамы, например. Хотя папа тоже так мог делать, наверное. Оба, в общем, друг друга стоили. Папа просто как ребенок обижался, а мама включала Снежную королеву. По сути-то, одинаково себя вели: что папа капризничал и «вставал в позу», что мама. А мне хотелось в детстве их помирить, как сейчас. (Пауза.) Чтобы они не разводились.

– Просмотрите еще раз. Что-то стоит перед глазами?

– (Смотрит.) Мне хочется, чтобы в тот момент ко мне кто-то подошел. Или не в тот момент, а вообще – чтобы подошли и что-то сказали: что меня это не касается, что родители меня все равно любят. Но они же, конечно, не знали, что я подслушивала. То есть они между собой не могли договориться, поэтому неудивительно, что они и мне ничего не говорили. Если бы они могли мне такие фразы сказать, они, наверное, и между собой могли бы договориться. Потому что это же тоже не так, наверное, легко; или не приходило им в голову подойти ко мне и что-то объяснить. Что мама с папой меня любят и я ни в чем не виновата. Ну, это я так считала, что я виновата; они-то, может, и не подумали бы об этом.

– Вы считали, что вы виноваты в том, что они расходятся?

– Не прямо, что я в этом виновата, но что я могла бы как-то помочь, а ничем не могу помочь, не знаю как.

– Хорошо. Смотрите сейчас, все картинки уходят?

– У меня картинка, как будто мне это кто-то говорит сейчас, спокойно. Но это не мама и не папа, не знаю кто. Я, может быть, сама себе это говорю, взрослая.

– Голос какой-то?

– Да. Уводит меня как будто от этой двери какой-то спокойный человек, который это объясняет. (Вздыхает.) Но, конечно, мне бы хотелось, чтобы это родители сказали. И… я вроде бы как это понимаю, что они меня любят. Но мне бы хотелось, чтобы они мне это сказали. У меня такое ощущение, что… У меня такая мысль, что я даже сейчас от мужчин всегда требую, чтобы мне что-то сказали, объяснили, то есть мне недостаточно того, что в моей голове это есть, мне нужно это услышать со стороны. Чтобы кто-то пришел и сказал это, подтвердил мои мысли. Вот так.

– Хорошо. Еще раз посмотрите на слишком сильное сердцебиение, которое у вас возникало, маленький такой ком между горлом и желудком. Мы должны до конца это убрать.

– (Смотрит.) Просто картинка, что мне кто-то это говорит.

– Смотрите на это.

– Кто-то присел, чтобы со мной быть на одном уровне, и мне это говорит. А я говорю, что хочу это от родителей услышать. Но когда я слышу это от родителей… То есть как будто мне это говорят родители, но они сидят отдельно друг от друга, и я понимаю, что тоже никак не могу на это повлиять. (Пауза.) Что…

– Что?

– Как говорят: для того чтобы передать любовь детям, должна быть любовь между родителями, чтобы было что передавать. /Вот какие закономерности проявляются в психотерапевтической сессии./ И я как бы понимаю, что у моих родителей этого не было. Конечно, они меня любили и любят по отдельности, но… так, как я сейчас на это смотрю, оцениваю, – какой-то другой модели семьи я не видела никогда в детстве.

– Какой модели семьи? Счастливой?

– Ну да. Я если представляю что-то из детства – я либо с мамой отдельно, либо с папой, либо с бабушкой, то есть не было такого, чтобы мы с родителями были вместе, втроем, я это имею в виду. Но как бы это так сейчас со стороны, просто оценка, мысли такие.

– Что еще идет?

– То, что, в общем, как вышло, так и вышло. Теперь у меня все равно есть возможность в себе убрать сценарий поведения родителей. Это не значит, что…

У меня было ощущение раньше, что этот сценарий непоколебим, а сейчас ощущение, что можно… Как будто сдвинулось, что ли, с мертвой точки. Я просто это приняла сейчас, осознала как факт – они меня любят по отдельности, но это не плохо и не хорошо, просто есть, и все. А дальше уже от меня зависит.

– А дальше можно жить по-другому?

– Да, можно жить по-другому. (Смеется.)

– А как?

– С любовью друг к другу, между мужчиной и женщиной, мужем и женой. Тогда это к детям придет само собой, без какого-либо напряга. Точнее, дети это будут ощущать совсем по-другому. /Это новое решение, которое она сейчас приняла для себя, и ее подсознание его будет реализовывать./

– Совершенно верно. Хорошо. Просмотрите сейчас еще раз все, что у вас там стояло. Что там идет?

– Ну, я сейчас как будто обнимаю папу и маму по отдельности и говорю им «спасибо».

– За что спасибо?

– Просто спасибо, и то, что я их люблю.

– Хорошо. Все картинки уходят? А ощущения на теле все ушли?

– Да.

– Вы увидели работу? Сколько мы с этим бились – вот сегодня оно вышло.

– Я даже не думала, что когда-нибудь это произойдет. А ведь это то, с чего мы начинали сессию каждый раз. Почему потом другая тема приходила? Возможно, все темы, что мы прорабатывали, тоже связаны с этими паническими атаками. Причина одна и та же. Я не понимала, почему не могу устроить свою личную жизнь: вроде бы родители вместе живут, не в разводе, а я не могу отношения с мужчинами наладить. Теперь понимаю почему – я не хочу жить так, как родители. Удивительно, почему некоторые события на нас так влияют, а некоторые незначимы. Я не понимаю, почему так происходит.

/Страхи сильно угнетают человека. Как правило, страхи зарождаются в детстве, иногда начиная с перинатального периода. Проявляются они в виде страхов темноты, страхов после просмотра «ужастиков», боязни замкнутого пространства, высоты и т. д. Страхи могут перерастать в фобии, в панические атаки.

Причины возникновения страхов кроются в детстве, и они у всех разные. В данном случае у девочки возник страх в далеком прошлом, когда она стояла и смотрела на конфликтующих родителей. И она понимала, что бессильна что-либо сделать. В момент ссоры ощутила, что родители собираются разводиться, а она не может повлиять на ситуацию. В это время ее охватывают ужас, отчаяние, потому что она не хочет расставаться ни с одним из родителей. Жуткий страх потерять отца или мать вызывает у нее панику. Это негативное событие спровоцировало зарождение панической атаки. Дети обычно страшно тяжело переживают развод родителей.

Она описывает свое состояние: сердце начинает так стучать, что его слышно; в висках что-то сжимается и пульсирует; от обиды и бессилия поднимаются злость, гнев; ком подкатывает к горлу, и оно сжимается так, что ребенок чувствует, будто сейчас умрет. Это и есть зарождение панических атак: человек начинает бояться, что пережитое повторится и что он снова переживет страх смерти.

Зародилось это в тот момент, когда в прошлом ребенок принял решение (просто подумал, ощутил): «Я не могу повлиять на ситуацию, меня не слышат, мне жутко страшно, я никому не нужна». Это решение, принятое на уровне ощущений, отложилось в подсознании. Потом подсознание снова и снова притягивало ситуации, когда человек ощущал то же самое, то есть реализовывал принятые им решения, притягивая ситуации, когда он испытывал эти страхи. Такие ситуации, в которых риливентка ощущала страх – в толпе, в лифте, в самолете, – где не было возможности повлиять на ситуацию, оставалось только смириться. Со временем страхов становилось все больше, и панические атаки усиливались./