Большую часть жизни мы проводим на работе. Когда мы получаем удовольствие от своей деятельности, то удовлетворены жизнью наполовину. А если есть гармония и на личном, семейном фронте, то мы счастливы и удовлетворены полностью. Такой человек часто находится в позитиве и несет позитив окружающему миру. Это – «человек-победитель». Про это подробно говорится в трудах Эрика Берна [2].
Взаимоотношения сотрудников в коллективе зависят от психологического климата и от методов руководства. Человек заинтересован в комфортной рабочей атмосфере: в дружелюбных, позитивных взаимоотношениях с коллегами и руководством, в минимуме стрессов. Но не всегда ожидания соответствуют действительности. Сотрудник попадает в конфликтные ситуации, подвергается психологическому давлению со стороны коллег и руководства (моббинг), сталкивается с негативным отношением коллег. Из-за этого снижается работоспособность, пропадает мотивация к работе, вплоть до увольнения. Причины возникновения таких ситуаций связаны не только с компетенцией сотрудника, но и с его психологическим состоянием, с теми убеждениями и программами, которые «сидят» в нем. Данное состояние определяет то, как его (человека) воспринимает окружение.
С помощью естественно-психического направления конфликтные ситуации в трудовом коллективе можно разрешить. Приведу пример: работала в сессии с женщиной, заместителем руководителя, риливентка постоянно ощущала моббинг на работе со стороны коллег и начальника. Она была удивлена, когда после нашей проработки увидела результат. «Это волшебство. На работе конфликтов меньше не стало, но меня там нет», – сказала она. Почти у всех риливентов на психотерапии всплывает эта тема: «тиран» – руководитель (коллеги) и «жертва» – сам риливент.
Пример из практики
(отрывок из психотерапевтической сессии)
– Был разговор с подругой, что я не справляюсь с работой и, скорее всего, буду увольняться. Я заместитель директора. У меня не получается работать с коллективом. Начальник требует, чтобы я руководила, но я чувствую, что я не руководитель. Хотя она мне говорит, что у меня получается, но я в себе таких сил не ощущаю. Я не очень-то умею настаивать на своем. Наверно, не умею выражать свою точку зрения. Когда не была заместителем директора, то была очень востребована. Ко мне приходили с какими-то вопросами, советовались, тогда я имела какой-то вес. Потом пришла в другой устоявшийся коллектив, и мне кажется, что я там, в общем-то, не нужна. Ко мне не прислушиваются, а настоять на своем в силу своего характера я не могу.
/Эта женщина не могла настоять на своем решении, не могла потребовать от подчиненных выполнения поручений. Причина такого неумелого и слабого руководства лежит глубоко в детстве. Она не могла ответить коллегам четко, вовремя и аргументированно. Мы выявили эти причины. Ниже приведена одна из них./
– Отец меня очень ругал за то, что я молчала. Может быть, я и замкнулась из-за этого. Вот вы иногда задаете вопросы, а я не знаю, как отвечать, ни одной мысли в голове. Отец задавал вопросы, и я не знала, как на них отвечать. Я молчала, и за это сильно попадало. Я сейчас думаю: «Почему не сказала, что не понимаю его вопроса, чтобы он как-то перефразировал, переформулировал?» Он пытался разговорить меня угрозами. Сейчас понимаю, что с детьми так нельзя. Наоборот, дети замыкаются от угроз. Почему-то вспоминается внутреннее состояние, когда отец стоит надо мной. Или как он на диване сидит, а меня поставит перед собой и говорит: «Ну, я жду, когда ты ответишь!» А у меня часто так бывает: глаза бегают – как ответить, как ответить, как ответить. Суета какая-то. Вот такое чувство вспоминается все время. Оно у меня часто прослеживается в работе. Сейчас почему-то работа вспомнилась. Директор спрашивает: «Почему ты не можешь отстаивать свою точку зрения?» Я и сама не понимаю: почему? Вот я провожу анализ какого-то проекта. И сама замечаю: пока подчиненные слушают и не возражают, все хорошо, а как только они начинают
высказывать свои мысли, спорить или задавать вопросы, тут же появляется ощущение, которое я испытывала, когда отец мне задавал вопросы. И я теряюсь, не могу возразить, говорю, что они правы, и отхожу, даже если они не правы. Не могу им доказать, отстоять свою позицию. Директор говорит, что надо проверять работу подчиненных, помогать им, контролировать, смотреть результаты, что-то подсказывать. А я не хожу и не проверяю, потому что боюсь опять столкнуться с ситуацией, где снова замкнусь, не смогу ответить, не смогу им возразить, не смогу отстоять свою точку зрения. И мне кажется, что проблемы в работе у меня из-за этого.
– А теперь посмотрите, как возражают подчиненные, что в этот момент происходит?
– Я паникую. Начинаю подбирать слова, которые разбегаются. Мысли есть, а слова подобрать не могу, теряюсь и начинаю соглашаться с их точкой зрения.
– Впадаете в ступор?
– Да, впадаю в ступор.
– Посмотрите, когда отец начинал задавать вам вопросы, что в тот момент происходило для вас?
– Тот самый ступор. Мне хотелось, чтобы он перестал спрашивать. У меня были такие мысли: если бы даже я ему ответила, он бы не принял мой ответ. Поэтому, может быть, я молчала и не отвечала. Поэтому у меня и с подчиненными так получается – я боюсь, что они не примут мой ответ.
– Хорошо, теперь прочувствуйте еще раз, как вы стоите перед отцом. Какие мысли могли крутиться тогда в голове?
– Вы знаете, я даже боюсь ему ответить. Страх.
– Чего боитесь?
– Боюсь, что хуже будет.
– А что будет хуже?
– Наказания боюсь. Я молчала – меня наказывали.
– Как?
– По-разному. Иногда просто отправлял в шкаф. Мог ударить. Потом крики, он кричал все время. Меня аж корежило от его крика.
– Что для вас был этот крик?
– Ужас! Просто ужас. Хочется от этого крика уйти, спрятаться, не хочу вообще, чтобы этот крик был. И поэтому, скорее всего, я молчала. Пусть он отправит меня в угол или даже шлепнет. Но только чтобы не орал. Спрашивал-то он меня за какие-то поступки. Кажется, я даже много врала ему. Обманывала, потому что правду сказать было – как подписать себе смертный приговор. Он на правду реагировал не так, как должно быть. Поощрение должно было быть за правду, а меня еще сильней наказывали. Может быть, когда я пыталась ответить на вопрос, то искала такое решение, за которое наказания не последовало бы. А так как ничего не могла придумать, то молчала. Наказание все равно было неизбежно. Ну, у отца была такая черта: если даже ему правду говорить, он не верил никогда. Почему-то он людям особо не доверял, не верил. Тоже у него какие-то свои тараканы в голове… И нам не верил, это было очень обидно. Так что мне было все равно. Зачем говорить правду, если он все равно не поверит и не оценит эту правду? Все, пусто.
– Хорошо, посмотрите теперь на подчиненных. – Да.
– Посмотрите, как они начинают вам возражать, спорить, доказывать.
– Да.
– Слушайте себя, что придет в голову – озвучьте.
– Я их боюсь. Вы знаете, я это уже чувствовала. Я даже директору об этом говорила. Она спрашивает: «Ну что?» Я говорю: «Я их боюсь». Не всех, коллектив делится на две части: у нас есть старожилы с огромным опытом работы, а есть подчиненные моего возраста и с таким же опытом работы. С подчиненными моего возраста я лучше нахожу общий язык. Они слушают, и даже если возражают, у меня получается вести переговоры, а со старожилами впадаю в ступор. Не знаю, что делать.
– Что происходит с вами в это время, какие мысли приходят?
– Мысли такие: «Не могу, не хочу и зачем вообще я начала с ними на эту тему говорить?» Я отступаю. Хочется скорей закончить этот разговор.
– С ними?
– Да, и уступить во всем, и больше не говорить об этом. Поэтому я к ним не иду. Директор говорит, что надо, а я не хочу. Даже когда они подходят ко мне с какими-то просьбами. Они же по одному никогда не приходят, у них небольшой клан такой. Если они идут ко мне, то все вместе, а против этого войска выстоять мне сложно…
/Психотерапевтическая работа с этой женщиной показывает, что сегодняшние негативные ситуации на работе – результат детской психотравмы, нанесенной отцом. Но и эти ситуации тоже только следствие, а причина кроется в еще более раннем возрасте. Мы начинали работу с ее отношениями с коллективом в настоящем, а причина привела нас в раннее детство, когда сформировался очаг скрытого напряжения. То есть когда в первый раз произошла подобная ситуация, она и зафиксировалась в памяти./
– Не знаю, откуда эти слова идут, не могу объяснить: «Почему ты не говоришь в саду?» Значит, это садовский возраст. Честно говоря, не знаю, как это озвучить. Тут не «Почему ты молчишь в саду?», это потом. А самый первый раз, как-то мне даже неудобно это говорить: «Почему твои руки там?» Он меня ругает за то, что я руки засовываю под колготы, в трусики. Очень ругает меня за это, а я ничего такого не делаю, я туда неосознанно… Я не знаю, за что меня ругают, не понимаю, за что он на меня орет. Получается, я за собой никакой вины не ощущаю, даже не помню, лазила я туда или не лазила. Зачем у меня там руки были? Мне кажется, я совсем маленькая, очень маленькая. Может быть, ясли или младшая группа. Маленькая совсем, годик или полтора, и он кричал.
– Крик – это плохо для вас?
– Плохо! (Переходит на крик.) У меня непонимание, почему он орет на меня, я не понимаю, какие руки? Куда? Может быть, я и залезала куда, но не понимаю, в чем вина-то моя? В чем причина такого гнева?
/Все дети в раннем возрасте изучают и трогают себя, лазают в штанишки, ни о чем не думая. Откуда они узнают, что это плохо, стыдно? Когда родители концентрируют внимание детей на этой детали и подкрепляют слова всплеском негативных эмоций, происходит негативное подкрепление на уровне «стимул – реакция». Крик – это эмоциональная негативная реакция, и она очень часто сопровождается руганью, шлепками. Ребенок пугается крика. Безграмотный родитель обычно реагирует так, как реагировали в подобных ситуациях его родители. Он, скорее всего, не знает, как поступить, как отреагировать, социум не принимает такое поведение. А ребенку нужно просто спокойно объяснить: «Давай уберем ручки»./
– По вашим ощущениям, что там чувствует ребенок?
– Непонимание и страх. Боится, причем, мне кажется, это очень сильный страх. Да… Очень явное – я не понимаю, что это. Зачем на меня кричат? Причем даже не вспоминается, что мне что-то объяснили. Просто крик: «Зачем ты туда лазаешь?» А как я должна ему ответить? Ой, почему-то промелькнуло: а не оттуда ли это «как ответить»? Оно меня мучает всю жизнь – как ответить? Прямо обидно: что же меня так, с самого раннего детства… Не знаю, как это называют… запрограммировали на что-то. То, что не знаю, как ответить на поставленный вопрос, это нормально, даже взрослым людям… Всегда мучили сомнения – что от меня хотят? И часто бывает, что не понимаю вопроса, и все время хочется сказать: «Что вы от меня хотите?» Очень часто этот вопрос мучает. Так как он меня часто мучил, у меня такое чувство развивается. Развилось уже, что знаний недостаточно, что я училась, училась – и чему научилась? Ничего не знаю, ничего не помню, и вообще зря годы потрачены на учебу. Как-то самооценка заниженная. (Плачет.)
– Посмотрите еще раз на ту картинку. Что там еще есть, что вы там видите?
– Я вижу отца, образ отца. Но не такого, как до этого видела. Раньше он был худенький, а сейчас всплыло такое – он сидит на стуле. Я даже его лица не вижу. Просто вижу его самого очень большим, и у меня от этого чувство давления появляется. Он давит на меня, прямо как глыба. Я даже не вижу, где ноги, руки. Скала, глыба какая-то, и она давит, подавляет.
/Мозг прорабатывает прошлое через символы, это разворачивается естественная символ-драма, ничего искусственно придумывать не надо./
– Что вы чувствуете при этом?
– Хочется убежать от этой глыбы, спрятаться, защититься, главное, чтобы он на меня не давил. Нет такого чувства, чтобы разломать эту глыбу. Хочется от нее подальше, пусть она стоит, а я буду подальше. Спрятаться мне хочется, вот что. Спрятаться. /Вот так формируется аддиктивное поведение./
– Вы же всю жизнь это делаете.
– Да, да, я это признаю. Причем я буквально это делаю. Ну, наверное, когда с вами начала работать, стала это осознавать, что действительно прячусь. Я всю жизнь от него стараюсь спрятаться. Причем в разных вариациях. Мне кажется, я прячусь от него через ложь. Спряталась, согласившись выйти замуж. У меня даже нехорошее чувство возникает: а замуж-то я как вышла? Любила ли я человека, за которого выходила замуж? Либо у нас было какое-то взаимное сосуществование? То есть я принимала мужа, безусловно. Вот как безусловная родительская любовь к детям, так же я и мужа принимала. Прощала ему многие вещи, за которые женщины не прощают мужей, а я все-все-все прощала. И у меня сейчас такое чувство, что я прощала ему, потому что мне это было выгодно. Если бы я ему это не простила, мне бы пришлось вернуться к отцу. А сейчас после развода я живу в собственной квартире, это мой дом. Отец там никогда не был, никогда и не пытался ко мне прийти. Это мое, моя… наверное, защитная раковина, где я спряталась. И муж мне, наверное, не был нужен, я легко подошла к разводу. Получается, что так. Это понятно. Я осознала, поняла, а как жить дальше? Что делать?
– Мы с вами этим и занимаемся. Это должно уйти в процессе нашей работы, результаты не заставят себя ждать. Мы с вами нашли очаг, который сформировался, когда вам был годик или полтора. В обычной жизни вы бы никогда об этом не вспомнили, но в вашей памяти ситуация хранилась, и она сегодня эту информацию выдала, независимо от вашего желания. Этот очаг скрытого напряжения – причина, а следствием являются все жизненные ситуации, которые вы притягиваете. А связывают их вместе чувства, ощущения, мысли. Ваше подсознание и притягивало в вашу жизнь людей, которые создавали эти ситуации. Что хотело ваше подсознание, то вы и получили.
Можно привести много примеров, когда на работе моббинг со стороны руководства или со стороны коллег является просто отражением отношения значимых людей (родителей) в прошлом.