Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Когда в 1946 году на месте бывшей Саровской пустыни начал строиться первый советский центр разработки ядерного оружия, единственный тогда проспект нового, динамично растущего города был назван проспектом Сталина.
Сейчас это проспект Мира.
Недалеко от пересечения проспекта Мира и проспекта Ленина – немного по направлению к Саровской башне, бывшей колокольне монастыря, влево от проспекта Мира уходит недлинная тенистая улица, застроенная удобными двухэтажными домами «сталинской» застройки. Это – улица Гагарина, до апреля 1961 года – Боровая. Такое скромное и маловыразительное наименование для центра города со звучным, хотя и закрытым, именем «Кремлев» выглядело странно. Однако до середины июля 1953 года улица называлась вполне звонко – имени Берии.
Уж не знаю, случайным ли было созвучие старого и нового наименований (Берия – Боровая), но не исключаю, что подсознательно те, кто переименовывал улицу, не очень-то были рады шельмованию «ЛП» – на атомных объектах его уважали не только как руководителя, но и как человека.
А вообще-то имя Берии стирали в памяти народа старательно и всеобъемлюще. И уже подбирались к имени Сталина. На июльском пленуме 1953 года Берии поставили в вину некие разговоры о «культе личности»… Не думаю, что это было так в отношении Берии, но вот то, что вопрос о «культе личности товарища Сталина» затронул в заключительном слове на том пленуме Маленков – это факт.
Фактом было и то, что линия возможного развития, олицетворяемая Берией, пресеклась, зато получила развитие линия Хрущева. И как же теперь шли дела?
«Авантюрист» Берия после смерти Сталина стал инициатором многих реалистичных решений типа прекращения строительства Большого Туркменского канала. Зато «тесно сплотившийся» вокруг «верного ленинца» Никиты Хрущева ЦК не смог противостоять «целинной» авантюре. Молотов и Ворошилов, правда, попытались возражать: мол, техника и средства нужны для подъема сельского хозяйства центральных областей России, но поддержаны не были.
И молодые энтузиасты с песнями поехали навстречу зимним казахстанским степным ветрам… Летом 1954 года они любовались могучей пшеницей, вымахавшей на девственной, никогда не знавшей плуга почве, а осенью с горечью сваливали небывалый урожай в овраги, потому что вывезти его не было никакой возможности…
«Авантюрист» Берия отменил в 1941 году глупейшее назначение роскошной умницы-красавицы Зои Рыбкиной в стрелочницы-разведчицы в тылу немецких армий и направил ее в Скандинавию, к Коллонтай. Зато «восстанавливающие попранную справедливость» хрущевцы укатали полковника внешней разведки Рыбкину в распоряжение ГУЛАГа, возвращенного ими же вновь в МВД. И направили ее начальником спецотдела в лагерь для уголовников в Воркуту.
«Палача» Берии уже не было в живых, но вот что пишет Рыбкина-Воскресенская о ситуации 1954 года:
«В самом страшном положении в лагере находились женщины. Заключенные в женском отделении работали на кирпичном заводе… Женщины в толстых рукавицах и тяжелых сапогах грузили на тачки и вывозили из этого ада кирпич…»
Увы, в полном соответствии с приведенным мной ранее замечанием Диккенса, Воскресенская и в «воркутинской» части своих воспоминаний далеко не всегда точна. Например, она пишет о делах «опоздавших на работу», которые за опоздание «получали по пять лет заключения», причем «их детей на эти годы власти отправляли в детские дома». Этого просто не могло быть. За опоздание виновный мог получить максимум год принудительных работ по месту работы с вычетом четверти заработка.
Однако не по тяжести проступка осужденные, особенно женщины, в лагере имелись. Воскресенская пишет:
«…я отобрала пачку дел и копии с них послала в Центральный Комитет партии, просила обратить внимание на это узаконенное беззаконие. Получила ответ из ГУЛАГа на бланке, который рассылался заключенным. Вижу свою фамилию и типографский текст: «В вашей просьбе отказано»…»
Не было уже ни «диктатора» Сталина, ни «палача» Берии… А женщины все таскали кирпичи, хотя амнистия 1953 года предусматривала прежде всего их освобождение. Воскресенская хлопотала за них в 1954 году, однако это не избавило и ее в глазах «творческой интеллигенции» от ярлыка, наклеенного на Берию. Возможно, читатель помнит приведенное мной ранее свидетельство полковника КГБ Шарапова насчет того, что соседка Зои Ивановны, поэтесса Шагинян, всем рассказывала, что у Воскресенской «руки по локоть в крови»…
Руки у Рыбкиной «в крови» были в той же мере, что и у Берии. А вот при «разоблачившем» Берию Хрущеве дело дошло в 1955 году до вооруженных волнений в лагерях: Горном в Норильске, Речном в Воркуте, в Степлаге, Унжлаге, Вятлаге, Карлаге… В ряде лагерей для ликвидации волнений использовались танковые и артиллерийские части.
Для ликвидации же в верхних эшелонах власти остатков людей чести использовался прокурор Руденко и иже с ним. Так, 16 апреля 1954 года погиб Герой Советского Союза генерал Масленников, полководец, ближайший соратник Берии военного времени по включению войск НКВД в отражение гитлеровской агрессии. Формально он, все еще будучи заместителем министра внутренних дел СССР, застрелился в своем кабинете, но фактически это было убийство.
Генерал Судоплатов, арестованный в пятницу 21 августа 1953 года и относившийся к Масленникову с большим уважением, писал, что позднее узнал: Масленников застрелился после допроса в Прокуратуре СССР, во время которого Руденко настойчиво пытался приписать ему причастность к якобы плану Берии ввести в Москву войска МВД и арестовать правительство.
Судоплатов разъяснял:
«Такого плана в действительности не существовало, и Масленников решил: лучше покончить с собой, чем подвергнуться аресту. Так он защитил честь генерала армии».
У рыцарственного Масленникова действительно не было иного выхода: в 1954 году он не мог не сознавать, что хрущевцы не позволят ему защитить честь чекиста и офицера иначе, и в случае ареста состряпают любые его «показания», как это было в случае с Берией.
Ряды людей чести редели, зато множились ряды людей бесчестных и не то чтобы бесхребетных, а с хребтом, но – с услужливо гибким.
ПРОШЕЛ 1954 год, заканчивался год 1955-й… И в хрущевском Кремле затевалась новая авантюра, на этот раз – политическая: готовилась небывало массовая реабилитация «жертв репрессий 1937–1938 годов». У хрущевцев получалось так, что в те годы не было ни «пятой колонны», ни троцкистов и оппозиционеров, ни антисоветских сил, ни вредительства, ни откровенных, ни замаскировавшихся врагов партии и Советской власти.
И если следственные дела двадцать лет назад рассматривались хотя и ускоренно, но рассматривались, то теперь реабилитационные дела шли потоком, валом, без какого-либо серьезного рассмотрения. Не были виновны, оказывается, ни планировавшие государственный переворот Тухачевский с Якиром, ни спившийся, проваливший оборону Дальнего Востока Блюхер, ни проваливший начало войны генерал Павлов, ни сдавшиеся в плен в новеньких кителях генералы Понеделин и Кириллов, ни бывшие кулаки, проводившие антиколхозную агитацию и спровоцировавшие массовую резню скота крестьянами в период коллективизации… Не были виновны пропустившие к Москве в мае 1941 года немецкий самолет генералы-авиаторы…
И даже начинали намекать, что Троцкий с троцкистами – тоже не такие уж «иудушки».
Зато виноват был Сталин. Во всем! Пока что прокурор-хрущевец Роман Руденко в срочном порядке запасался новыми «показаниями» «свидетелей» «преступлений» Берии: из старых следственных дел с хрустом выдирался «для предъявления партии» «компромат» о ходе репрессий, а буде такого не находилось, никто не горевал – «писатели» всегда были у Хрущева и Руденко под рукой. Но даже тогда, когда шельмовали Берию, метили, в конечном счете, в Сталина.
31 декабря 1955 года была создана комиссия ЦК «для установления причин массовых репрессий против членов и кандидатов в члены ЦК В КП (б), избранных на XVII съезде партии». В комиссию под председательством секретаря ЦК Поспелова вошли известный читателю по «саге о Ханджяне» Комаров, член Президиума ЦК Аристов и председатель КПК при ЦК КПСС Шверник (роль последнего, впрочем, была уже «свадебно-генеральской»).
Дело шло к XX съезду КПСС, комиссия работала в ударном темпе. И 1 февраля 1956 года Президиум ЦК рассматривал вопрос о том, что и как говорить на близком уже съезде. Присутствовали ветераны Хрущев, Молотов, Каганович, Булганин, Ворошилов, Маленков, Микоян, Первухин, Сабуров и новая поросль: Руденко, Аристов, Поспелов, Суслов, Серов… В томе 1-м трехтомного сборника «Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС…», изданного фондом «Демократия» в 2000 году, имеется рабочий протокол этого заседания, извлечения из которого я и привожу:
«Хрущев. —…Виноват Сталин. <…> Ежов, наверное, не виноват, честный человек. <…>
Поспелов. – Лимиты на аресты утверждались (напоминаю, что по запросу Хрущева в том числе. – С.К.). <…>
Молотов. – Но Сталина как великого руководителя надо признать.
Микоян. – Возражает Молотову: «А ты, т. Молотов, поддерживал».
Каганович. Нельзя в такой обстановке решать вопрос… Много пересмотреть можно, но 30 лет Сталин стоял во главе.
Молотов. – Нельзя в докладе не сказать, что Сталин великий продолжатель дела Ленина…
Микоян. – Возьмите историю – с ума можно сойти.
Сабуров. – Если верны факты, разве это коммунизм? За это простить нельзя.
Маленков. – Правильно ставится вопрос…
Первухин. – Знали ли мы – знали. Но был террор…
Булганин. – Партии сказать всю правду надо, что Сталин из себя представляет… Не согласен с т. Молотовым, не согласен, что великий продолжатель…
Ворошилов. – Партия должна знать правду, но преподнести как жизнью диктуется. Период диктовался обстоятельствами. Но страну вели мы по пути Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Мерзости много, правильно говорите, т. Хрущев… но надо подумать, чтобы с водой не выплеснуть ребенка. Дело серьезное, исподволь.
Суслов. – За несколько месяцев узнали ужасные вещи (с 1939 года этот тогда 37-летний «младенец» руководил крупнейшим Орджоникидзевским крайкомом В КП (б) и был прекрасно осведомлен о сути тогдашней ситуации. – С.К.). Нельзя оправдать этого ничем…
Молотов. – Присоединяюсь к т. Ворошилову… Правда и то, что под руководством Сталина победил социализм. И неправильности надо соразмерить, и позорные дела – тоже факт…
Хрущев. – Ягода, наверное, чистый человек. Ежов… Надо решить в интересах партии. Сталин – преданный делу социализма, но вел варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он (н-да! – С.К.). Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинял (в двух последних фразах в очередной раз невольно прорвалась ненависть Хрущева к Сталину, ненависть убийцы к жертве. – С.К.). На съезде не говорить о терроре. Надо… отвести Сталину свое место…»
Эта не очень внятная полустенограмма дает, однако, много ценной «информации к размышлению». Интересны, в частности, реплики Хрущева о Ягоде и Ежове, интересна и реакция присутствующих на некие «ужасные» сенсации.
То есть, как я понимаю, комиссия Поспелова поработала неплохо. И похоже, фантазии ее членов (или – «референтов» ее членов) вполне мог бы позавидовать позднее сам «король ужасов» Хичкок.
Интересно и то, что когда 9 февраля 1956 года, за пять дней до начала работы съезда, в Президиум ЦК поступил официальный доклад комиссии Поспелова, Ежов представал в нем уже «нарушителем советских законов» и т. д.
Как же все так быстро изменилось? Вот Хрущев, познакомившись с «ужасными», по оценке Суслова, «вещами» (а это могли быть лишь данные комиссии Поспелова), 1 февраля 1956 года говорит о Ягоде и Ежове – главном ответственном исполнителе чекистской репрессивной операции, как о людях «чистых, честных»… И вдруг через неделю в итоговом докладе комиссии Поспелова в избытке обнаруживаются «данные» о «зверствах» НКВД образца не только Берии (само собой), но и Ежова. И тема доклада уже намного шире, чем установление причин массовых репрессий против членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVII съезде партии.
Впрочем, исходная задача Поспелова и Кº выглядит вообще странно, если вспомнить, что в состав того Президиума ЦК КПСС, которому должны были быть представлены выводы комиссии Поспелова, входили в 1956 году Молотов, Каганович, Ворошилов, Микоян, то есть члены Политбюро ЦК ВКП(б) образца 1937 года (Хрущев стал кандидатом в члены ПБ 14.01.38). И уж они-то о причинах и масштабах репрессий знали все, поскольку их и организовывали.
Забегая вперед, скажу, что на основе доклада поспеловской комиссии Поспеловым и Аристовым был подготовлен и проект доклада на XX съезде Хрущева.
Уважаемый читатель! Дать здесь развернутый анализ обоих докладов я не в состоянии. Поэтому, приведя лишь некоторые их детали, уже не в первый раз ограничусь интегральным выводом: эти основополагающие для темы репрессий «документы» во многих отношениях, увы, лживы.
Вот доклад комиссии Поспелова… Иногда его ложь очевидна, иногда для ее вскрытия надо затратить немало усилий. Иногда сквозь ложь невольно пробивается правда, вряд ли удобная для «реабилитируемых». Например, в докладе комиссии имеется справка по делу арестованного в двадцатых числах октября 1938 года маршала Блюхера, где, в частности, утверждалось:
«После ареста Блюхер жестоко избивался лично Берия и его сообщниками.
Один из бывших следователей НКВД Головлев, будучи допрошенным в 1955 (угу! – С.К.) году, показал, что он, увидев впервые арестованного Блюхера, «сразу же обратил внимание на то, что Блюхер накануне был сильно избит, ибо все лицо у него представляло сплошной синяк и было распухшим».
(Цело Блюхера, т. I, л.д.)
В результате зверских избиений Блюхер на восемнадцатый день после ареста 9 ноября 1938 года умер. В ту же ночь Меркулов вместе с подручными отвез труп Блюхера для кремации».
Все это, конечно, впечатляет, но вот цитата из того же доклада комиссии Поспелова:
«Широко распространена была практика, когда в камеру к арестованному, не дающему требуемых показаний, подсаживали агента-провокатора… Так, сидевшему с Блюхером В.К. агенту давали даже в камеру коньяк, и уговоры происходили во время его распития».
Итак, перед нами две весьма различающиеся версии. Так что здесь правда? Избивали на Лубянке Блюхера или поили его коньяком? Напоминаю, что в докладе комисии Поспелова оба сообщения подаются как достоверные.
Блюхер на посту командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной Армией постепенно, увы, разлагался, и приверженность к спиртному приобрел чрезмерную. Потому, как я понимаю, в камеру ему и подавался коньяк – чтобы у маршала развязался язык. И об этом факте сообщают сами поспеловцы.
Однако они же уверяют, что показания Блюхера «выбиты» из него в результате «зверских истязаний» – даром что сами же (не от большого ума, конечно) фактически проболтались, что показания получались от Блюхера по принципу: «Что у трезвого на уме, то у пьяного – на языке».
Предлагаю читателю поразмышлять вместе… Совмещается одна версия с другой?
Вообще-то – да. Технология «кнут и пряник» стара как мир. Но что чему предшествовало, если таковая технология имела место? Могли Блюхера вначале поить коньяком, а потом избивать?
Вполне!
А вначале избивать, а потом поить коньяком?
А это уж вряд ли! А точнее – нет! «Кнут» идет в ход тогда, когда не срабатывает «пряник».
Но, может, избиения все же шли вначале – чтобы психологически сломить Блюхера? В общем случае такое быть могло. А в данном конкретном – нет, потому что алкоголь психологически расслабляет и ломает человека надежнее и быстрее любых истязаний. Блюхер же к моменту ареста был законченным пьяницей, и все об этом знали.
Собственно, сам факт того, что маршал пошел на «распитие» коньяка в узилище, а не отверг с презрением провокацию «палачей», говорит о том, что никаких резервов психологической стойкости у него не было – как у всякого прочно пьющего человека (это ведь, по сути, уже наркоман!). Не понимать же, что коньяком его поят не из гостеприимства, Блюхер не мог. Но пил. Так зачем истязать, если проще споить? К тому же после истязаний человек (военный, как-никак, герой Гражданской войны!) мог озлобиться, что следствию было ни к чему.
В итоге можно весьма уверенно утверждать, что «коньячная» версия истинна, а «пытошная» – лжива. Смерть же Блюхера в ходе следствия вполне объяснима естественными причинами (подточенное излишествами здоровье, стресс от ареста т. п.).
Между прочим, если бы в состав комиссии Поспелова входил Антонов-Овсеенко-сын, то этот доклад мог быть и «цветистее». Так, по утверждению Овсеенко, Берия лично застрелил Блюхера в своем кабинете.
Впрочем, «сказителей» и без Овсеенко в хрущевском аппарате хватало. В 1957 году некий партследователь КПК Крылов, готовивший в 1955 году документы к реабилитации Блюхера, «поведал» его вдове следующее (цитирую по «антибериевскому» сборнику 1991 года):
«Блюхер был похож на человека, по которому не один раз (!!! – С.К.) прошел трактор. Следователи пытали его зверски. Блюхер положил на ладонь вырванный ими глаз: «Что вы со мной делаете?..»
Паранойя?
Несомненно!
И в то же время реальность России как последнего десятилетия XX века, так и первого десятилетия XXI века, если иметь в виду безудержность лжи об эпохе Сталина.
Я подробно остановился на истории с Блюхером по трем соображениям. Хотелось: 1) в какой-то мере лишний раз познакомить читателя с одной из моих технологий анализа информации; 2) убедить читателя в том, что я не без оснований оцениваю доклад комиссии Поспелова как лживый; 3) в очередной раз показать, что в измышлениях о Берии предела параноидальным фантазиям нет.
И ЕЩЕ одна странная деталь… Доклад комиссии Поспелова стал исходной точкой всех последующих обвинений Сталина после 1956 года, из него брались цифровые данные о репрессиях, включая 353 074 «расстрелянных» в 1937 году и 328 618 – в 1938 году. И вот в машинописном оригинале доклада ссылки на следственные дела (нередко без указания номеров листов дела) и сводные цифры арестованных и расстрелянных за 1935–1940 годы «вписаны, – как сообщается составителями сборника фонда «Демократия», – в машинописный текст рукой неустановленного автора».
Что же это за мистер Икс?
В докладе подчеркивалось, что он печатался с соблюдением конспирации. Авторов официально было всего четыре: Поспелов, Аристов, Шверник и Комаров. Все они занимали очень высокое положение, так что, казалось бы, установить «руку» любого из них исследователям особого труда не представляло. А вот же…
Кто же вписывал от руки ключевые цифры и др.? Не машинистка же?
Как непросто и горько предполагать фальсификацию на таком уровне… Тем более что извлечения из следственных дел способны тронуть даже каменное сердце. Но и верить в то, что было написано в этом докладе, – не получается, начиная с того, что, по утверждению хрущевцев-поспеловцев, в 1937–1938 годах было выбито практически все руководство «партийных, советских органов, хозяйственных организаций».
Если бы это было так, то чем можно объяснить явный взлет во всех сферах жизни советского общества в конце 30-х годов?
В тексте доклада, к слову, упоминается о репрессиях «против многих десятков тысяч партийных, советских, хозяйственных, военных кадров». А в разделе «Судебный произвол Военной Коллегии Верховного Суда СССР» сообщается о предоставленных в 1937–1938 годах лично Сталину 383 списках «на 44 465 ответственных партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников».
Десятки тысяч – это много. Но это все же не 1 980 635 человек «арестованных» и 688 503 «расстрелянных» за два года, вписанных в текст доклада рукой «неустановленного автора».
Да, прав был «партайгеноссе» Геббельс – поверить можно лишь в чудовищную ложь. А ведь даже ложь «доклада Поспелова» на фоне лжи Хрущева на XX съезде о Сталине и его эпохе выглядит детскими шалостями. Читатель это еще увидит!
Итак, подготовка к съезду шла своим чередом. Готовился отчетный доклад Первого секретаря ЦК КПСС, готовились Директивы XX съезда КПСС по шестому пятилетнему плану развития народного хозяйства на 1956–1960 годы. Готовился и «закрытый» доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях»…
Порой его подают чуть ли не как личную инициативу Хрущева, но в действительности проект доклада был подписан Поспеловым и Аристовым. А уж каким «неустановленным» автором он был написан, сегодня можно только гадать.
9 февраля 1956 года Президиум ЦК принял и постановление об утверждении Хрущева докладчиком. И тогда же вновь возникли споры на те же темы, что и 1 февраля (я опять обращаюсь к протокольной записи):
«Хрущев, Первухин, Микоян.
Несостоятельность Сталина раскрывается как вождя. Что за вождь, если всех уничтожает…
<…>
Т. Молотов. – Но 30 лет мы жили под руководством Сталина – индустриализацию провели. После Сталина вышли великой партией.
<…>
Т. Булганин. – Считаю предложение т. Хрущева правильным. Члены партии видят, что мы изменили отношение к Сталину… То, что вскрылось, мы не знали…
<…>
Т. Первухин. – На съезде надо доложить. В этом докладе о положительной стороне не требуется говорить. Культ Сталина вреден… Узурпировал власть, ликвидировал ЦК, ПБ…
<…>
Т. Сабуров. – Молотов, Каганович, Ворошилов неправильную позицию занимают, фальшивят… Сказать правду о роли Сталина до конца.
Т. Хрущев. – <…> Все мы работали со Сталиным, но это нас не связывает… Когда выявились факты (это для Хрущева-то? – С.К.), сказать о нем… Не сбрасывать со счетов, что через 3 м[еся]ца после смерти Сталина арестовали Берия. И этим расчистили [путь] к действию. Мы можем полным голосом, можем сказать.
Нам не стыдно…»
Здесь приведена малая часть бурных запротоколированных споров, но прошу читателя обратить внимание на то, что Хрущев фактически признался в том, что Берию уничтожили не за то, что он был «агентом», «врагом народа», «палачом», а за то, что лишь Берия мог стать продолжателем дела Сталина.
А делом Сталина было построение могучей Советской Державы. И вот теперь главными антигероями закрытого доклада становились Сталин и «шайка Берии – Абакумова». И говорилось о них в докладе так, что сразу вспоминался, опять-таки, незабвенный Геббельс.
КОГДА говорят и пишут о XX съезде, кульминацией которого стал его финал, то на первый план выдвигают сам доклад Хрущева. Однако мне представляется ключом как к поведению самого Хрущева в то время, так и к пониманию сути тех дней некий документ, ныне хранящийся в архиве Президента РФ (фонд 52, опись 1, дело 169, листы 29–63). Он воспроизведен в сборнике документов «Реабилитация: как это было…» на страницах 365–379 под заголовком: «Продиктованные Н.С.Хрущевым дополнения к докладу «О культе личности и его последствиях».
Уже шел XX съезд, открывшийся 14 февраля 1956 года (закрылся он 25 февраля, избрав ЦК в количестве 133 членов и 122 кандидатов в члены ЦК). И вот в разгар съезда – 19 февраля Хрущев якобы диктует некие дополнения, записанные некой Захаровой.
Почему я уже который раз пишу «якобы»? Да потому, что стиль, манера построения фраз, лексикон и уровень мышления (пусть и подлого, но развитого) отрицают авторство Хрущева. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить февральскую якобы «диктовку» 1956 года с неправлеными стенограммами выступлений Хрущева на июльском антибериевском Пленуме ЦК в 1953 году.
Скорее всего, некий «неустановленный автор» подготовил для него сей текст, а уж косноязычный Никита «продиктовал» его стенографистке, кое-где кое-что от себя и прибавив.
Текст был составлен, повторяю, умно и подло, и он-то и стал основой той идеологической «бомбы», которая была подложена под фундамент Державы руками Хрущева, но отнюдь не его руками и не его умом была изготовлена.
Я приведу лишь несколько фраз из этого обширного текста, но зато каких!
«…говорим, что разгромили врага под руководством гениального Сталина. Нет, враг был разгромлен в результате сплочения партии, сплочения трудового народа вокруг партии… Мы пролили крови столько, сколько ни в одной войне не проливали… потому что глупо была подготовлена война… <…>
Это говорит о полной деморализации руководства Сталина. Он… боялся, как кролик боится удава, Гитлера… <…> В военных делах он ничего не смыслил, он чуть ли не с глобусом выходил, когда ему докладывали обстановку, он из-за голенища вытаскивал карту, на которой был помещен чуть ли не весь мир. И это называется военное руководство.
Или возьмите гибель наших войск под Харьковом в 1942 году. Маршал Баграмян сидит здесь, он подтвердит. Он был начальником оперативного отдела Юго-Западного фронта (вообще-то тогда он был начальником штаба фронта. – С.Х.), когда сложились тяжелые условия и было принято правильное решение. А что Сталин сделал? Он отменил это решение… сел за стол и начал пить, ведь он пьянствовал. Я звоню Василевскому и умоляю: возьмите карту (а почему не глобус? – С.Х.), покажите Сталину, какая обстановка… надо принять решение, которое мы разработали с Тимошенко (Хрущев был членом Военного совета фронта, то есть политработником. – С.К.)…» и т. д.
Вот здесь авторство (точнее, пожалуй, все же – соавторство) Хрущева усматривается. Причем из его слов следует, что сам Хрущев если и не был гениальным полководцем, подсказывающим «верные решения», отвергнутые Сталиным, то уж в военном деле смыслил побольше Верховного Главнокомандующего.
В прозвучавшем с трибуны XX съезда варианте это место несколько отличается от вышеприведенного, например:
«А надо сказать, что Сталин операции планировал по глобусу. Да, товарищи, возьмет глобус и показывает на нем линию фронта…» и т. д.
Но в целом все осталось… И когда Хрущев при гробовом молчании зала выплевывал в него подобные инсинуации, в зале, кроме маршала Баграмяна, сидело не менее двух десятков других маршалов и генералов (в том числе Василевский, Ворошилов, Жуков, Конев, Москаленко, Соколовский, Тимошенко), которые с особой остротой не могли не сознавать всего ужаса и гнусности хрущевской лжи. И все они молчали, не нарушая вот уж и впрямь гробовой тишины – ведь под славословия социализму в кремлевском зале начинались его похороны.
Лишь когда Хрущева отправили в политическое небытие,
Жуков, Василевский, Штеменко, Москаленко, касаясь неудачи наступления в районе Барвенковского выступа под Харьковом, сказали в своих мемуарах некую полуправду о том, что операция разрабатывалась и развивалась при нажиме Хрущева. Тимошенко не написал мемуаров – старый вояка, похоже, лгать не хотел, а правда для него была очень уж тяжела, потому что очень уж Семен Константинович (вместе с другими, конечно) был перед Сталиным виноват. Но имеется свидетельство бывшего ответственного работника ЦК КПСС Г. Шумейко. Он сообщает, что когда много позднее войны лично задал вопрос Тимошенко о причинах Харьковской трагедии, маршал ответил так:
«Политически необходимо было отвоевать именно в этот период хотя бы небольшую территорию Украины. Особенно важно было вернуть вторую ее столицу – Харьков. Хрущев был настойчив. Он буквально уговорил наш Генштаб, а через него и Сталина провести эту операцию».
Книгу Москаленко, где тот касается роковой роли Хрущева в стратегической неудаче весны 1942 года, Хрущев назвал гадкой, а самого маршала – приспособленцем, беспринципным человеком. Так-то оно так, но такая оценка полностью приложима также и к самому Хрущеву, и к хрущевцам как таковым.
В «продиктованном» 19 февраля 1956 года «дополнении Хрущева» сказано было и о Лаврентии Павловиче… Вот как:
«О Берия. Как могло получиться, что этот махровый враг нашей партии и агент иностранной разведки, который еще в момент оккупации английскими войсками Баку служил в контрразведке, которая была подчинена английской контрразведке…добился такого положения, что стал первым заместителем председателя Совета Министров и членом Политбюро, занял такое положение, когда все в то время говорили, что без совета с Лаврентием Павловичем нельзя проводить Политбюро и в Правительстве ни одного вопроса. <…>
Спрашивается, почему же этот враг народа Берия, который стоил народу десятки тысяч лучших жизней нашей партии и народа (в любом случае их надо записать на счет Ежова. – С.Х.), не был разоблачен при жизни нашего «гениального» вождя и учителя, «всеведающего» и т. д. и т. п. эпитеты, которыми мы все здесь сидящие награждали Сталина. Потому что сам Сталин был носителем этого порока. <…>
Вот что такое Берия. Сам по себе он оказался ничтожеством, дело не в Берия, а в Сталине. Берия жил поддержкой Сталина…»
Итак, если в 1953 году Берии приписывали попытки развенчать Сталина, то теперь обвинения имели противоположный смысл. Но удар, как я понимаю, наносила одна и та же рука.
Та, которая вписывала в «доклад Поспелова» подложные цифры и «факты»…
Та, которая готовила «доклад Хрущева» о «культе личности» и писала «надиктованные» Хрущевым дополнения к этому докладу.
Агенты влияния обретали в Кремле все большее влияние, и «корабль» Державы постепенно ложился на курс гибели.
ДОКЛАД Хрущева был прочитан им в последний день работы съезда – 25 февраля. А 21 февраля 1956 года Корней Чуковский записал в дневник:
«Замечателен, мажорен, оптимистичен, очень умен XX съезд, – хотя говорят на нем большей частью длинно, банально и нудно. Впервые всякому стало отчетливо ясно, что воля истории – за нас».
Подлинное же ликование литературных «инженеров человеческих душ» было еще впереди. Съезд закончился. Приближалась очередная годовщина со дня смерти теперь уже не вождя, а «тирана». И 4 марта 1956 года Чуковский записал:
«Сейчас был у меня Казакевич. Пришел Оксман… Казакевич весь вечер бурлил шутками, остротами, буффонил, изобретал комические ситуации… Среди них такая: вдруг в «Правде» печатается крупным шрифтом на третьей странице: «В Совете Министров СССР». Вчера в 12 часов 11 минут считавшийся умершим И.В.Сталин – усилиями советских ученых ВОСКРЕШЕН и приступил к исполнению своих обязанностей. Вместе с ним воскрешен и заместитель председателя Совета Министров Лаврентий Павлович Берия».
И никто даже не удивился бы.
Сегодня я впервые заметил, какой щедрый у Казакевича высокий думающий лоб – и какой добрый щедрый смех» и т. д…
Да, интеллигентов прорвало.
И не только их. Чуковский с явным удовольствием записывал, что из академии имени Фрунзе не могли вынести бюст Сталина и тогда его раздробили и вынесли по кускам… Что Всеволод Иванов сообщает, что Фрунзе был убит Сталиным… Что фото, где Сталин снят на одной скамье в Горках с Лениным, это жульнический монтаж…
И так далее, и тому подобное.
Казакевич заявил Чуковскому, что «Тараканище» написано о Сталине. И напрасно Чуковский разубеждал лауреата Сталинской премии Казакевича, объясняя, что «Тараканище» писал в 1921 году.
Чуковский же тогда отметил, что на заседании редколлегии журнала «Вопросы философии» редактор сказал: «Вот письмо мерзавца Сталина к товарищу Троцкому». И эта мелкая вроде бы деталь, зафиксированная Чуковским, позволяет понять, кто поставлял Хрущеву идеи, чем дышало его окружение и что представляли собой «неустановленные» «серые кардиналы» серого хрущевского руководства.
Эти «кардиналы», позаботившиеся о создании облика «палача Берии» в июле 1953 года, теперь, зимой 1956 года, высасывали из перьев «ужасы» уже «сталинизма». Не забывая при этом, конечно, о черной краске и для Берии.
И еще одну цитату из записей Чуковского от 9 марта 1956 года я не могу не привести:
«Все «простые люди» потрясены разоблачениями Сталина как бездарного полководца, свирепого администратора, нарушившего все пункты своей же Конституции. «Значит, газета «Правда» была газетой «Ложь», – сказал мне сегодня школьник 7 класса».
Через шесть лет этот школьник станет студентом времен гнилой хрушевской «оттепели». Через сорок лет ему будет уже за пятьдесят, и он – если судьба и далее будет вести его курсом XX съезда – взахлеб поддержит Горбачева и Ельцина. Так в 1956 году закладывалась база будущей «катастройки».
А Чуковский все записывал:
«13 мая.
Застрелился Фадеев… Мне очень жаль милого А.А. – в нем – под всеми наслоениями – чувствовался русский самородок, большой человек, но боже, что это были за наслоения! Вся брехня Сталинской эпохи, все ее идиотские зверства, весь ее страшный бюрократизм, вся ее растленность и казенность находили в нем свое послушное орудие».
Н-да…
Удивительный все же народ – литераторы. Как и вообще удивителен – порой – великий русский народ.
В считаные часы, ушедшие на «разоблачения» «культа личности» Сталина, Хрущев достиг такого разрушительного для будущего России эффекта, что если его оценить в сопоставлении с расходами тогдашней западной антисоветской и антикоммунистической пропаганды против СССР и социализма, то итог составил бы, как я понимаю, десятки тогдашних миллиардов долларов.
Даже враги пожимали плечами. Черчилль высказался в том смысле, что живой осел лягнул мертвого льва. И с точностью этой оценки может соперничать точность лишь другой оценки того же Черчилля: «Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой».
Возмутился даже Черчилль… А «сталинские» маршалы, «сталинские» наркомы, «сталинские» соколы и «верные ученики товарища Сталина» или сами лягали его память, или позволяли лягать ее другим.
РАЗМЫШЛЯЯ сегодня о XX съезде, уместно задаться вопросом: «А зачем вообще все это затевалось? Что – в таком всеобщем «битье посуды» имелась настоятельная необходимость?» Со времени репрессий прошло двадцать лет, многое уже отболело даже у невинно пострадавших, многое отрицательное перекрылось положительным… Можно было провести амнистию и частичную реабилитацию без шельмования эпохи Сталина и самого Сталина.
Ведь ход XX съезда был во всем его течении достаточно спокойным: деловой отчетный доклад, прения, директивы на новую пятилетку… И вдруг под самый конец (да, собственно, даже после официального закрытия съезда!) – бух! Нате вам: Сталин не великий лидер, а «мерзавец»…
Почему же случилось подобное недержание? Ведь 9 февраля 1956 года на заседании Президиума ЦК Каганович резонно призывал подойти к вопросу хладнокровно, «чтобы 30-летний период не смазать», а Ворошилов предупреждал: «Всякая промашка влечь будет последствия…» И Молотов говорил о том же, и даже Шепилов предлагал «продумать о формах, чтобы не было вреда»…
И вдруг – такой вред!
Однако без причины и прыщик на носу не выскочит, а уж тем более не могло не быть причин появления на свет доклада о «культе» и его зачтения в Москве 25 февраля 1956 года. И некие предположения на сей счет я выскажу, напомнив, что Поспелов и Аристов представили Хрущеву проект его доклада «о культе» лишь 18 февраля, когда съезд уже шел. На следующий день Хрущев «надиктовывает» «свои» дополнения, а 23 февраля направляет сводный текст доклада на 83 листах членам и кандидатам в члены Президиума ЦК и секретарям ЦК. К этому проекту члены Президиума сделали поправки и пометы непринципиального характера, и окончательный вариант доклада на 82 листах был сформирован с учетом этих замечаний. И произнесен 25 февраля.
Но что же это получается?! Вопрос о необходимости доклада члены Президиума ЦК мусолили 1 февраля, 9 февраля, однако до начала съезда не получили даже тезисов доклада. Сам Первый секретарь ЦК Хрущев увидел «свой» доклад в разгар работы съезда, а члены Президиума получили возможность ознакомиться с ним лишь за день, по сути, до обнародования доклада.
В чем дело? Кто и почему ситуацию с докладом вначале замедлял, потом ускорял, но все время – запутывал?
В «дополнениях» Хрущева от 19 февраля имелся и следующий, по стилю и словарю явно не хрущевский, пассаж:
«Возьмем троцкистов. Сейчас мы об этом можем говорить спокойно и довольно объективно разобраться, потому что прошел достаточный исторический срок. Ведь вокруг Троцкого были люди, которые не являлись выходцами из буржуазии и помещиков, часть из них была партийной интеллигенцией, часть из рабочих. И можно назвать целый ряд людей, которые принимали активное участие и до победы революции, и в укреплении завоеваний этой революции…
<…>
Видимо, люди будут много работать и изучать архивные материалы, они увидят, что материалы были оторваны от действительности, глаза беспристрастных историков не поверят печатному слову, они будут искать факты, сопоставлять эти факты (в подобном стиле профессору впору изъясняться, а не автору резолюций «Азнакомица!». – С.К.) и будут делать свои анализы, свои выводы.
<…>
Люди будут изучать решения XX съезда, будут изучать наш доклад на этом съезде, будут делать свои выводы, и мы не должны допустить, чтобы наши потомки плохо думали о нас…»
Занятные рассуждения, не так ли? Хотя и явно не хрущевские! И, на мой взгляд, эти строки (как и дневниковое свидетельство Чуковского насчет реплики о «товарище Троцком») кое-что проясняют по части причин и истоков странной и запутанной спешки с «разоблачением культа».
Во-первых, скрытые троцкисты, к которым относился и сам Хрущев, спешили взять политический реванш хотя бы у памяти Сталина.
Во-вторых, широкая и шумная кампания по реабилитации в считаные годы обеспечивала массовый приток на высокие этажи власти и средств массовой информации таких кадров, которые могли бы начать демонтаж на первый взгляд «сталинизма», а на самом деле – социализма. Причем эти кадры составили бы как сами «реабилитированные», так и их дети, пока что на первые роли не допускаемые.
В-третьих, Хрущеву хотелось и попросту отомстить Сталину. А подогревать подобные его настроения в Москве было кому.
В-четвертых же, кроме скрытых троцкистов в окружении Хрущева и вообще в Москве имелись и другие скрытые силы. И к подрыву социализма (вначале – в общественном сознании) подталкивали также агенты влияния. Ведь контрольные цифры экономического развития СССР в директивах XX съезда были вполне реалистичными. Несмотря на нарастающую некомпетентность партократии, несмотря на ее загнивание, Советская Россия была все еще на подъеме и могла уйти очень далеко и высоко. А «развенчание» «культа личности» по троцкистско-хрущевской схеме в перспективе закладывало базу тотального краха. Как, собственно, и произошло.
Вначале, в 1956 году, было «Слово», а к 1985 году сформировались условия для «Дела». В 1991 году это дело системного убийства Державы мировые политические «мокрушники» успешно и безнаказанно (пока) обстряпали.
Что надо было сделать Хрущеву, если бы он был компетентным партийно-государственным лидером, решившим, что пора дать гласную оценку сталинской эпохе во всех ее аспектах, включая и аспект ошибок и издержек репрессий? Надо было все тщательно обдумать и не в 1956 году, на очередном, чисто деловом, XX съезде партии, а, скажем, 7 ноября 1957 года, в день 40-летия Октября, провести акцию публичного покаяния РУКОВОДСТВА ПАРТИИ перед народом.
Надо было сказать примерно вот что: «Товарищи! Братья и сестры! Граждане и гражданки Советского Союза! Наша страна прошла за сорок лет славный и трудный путь. Из России лапотной мы создали Россию социалистическую. Мы подавили внутреннюю контрреволюцию, мы смогли изжить и псевдореволюционность троцкизма, и правый уклон бухаринцев. От сохи мы поднялись до высот космоса. Мы защитили Советскую власть в годы войны и потом надежно оградили наши завоевания от внешних посягательств ядерным щитом.
И все это мы совершили под руководством партии большевиков во главе с товарищем Сталиным.
Но в этой борьбе мы, и руководство партии и сам товарищ Сталин, совершили ряд ошибок, и теперь – когда мы сильны и могучи – пришло время об этом сказать… Незадолго до смерти это хотел сделать сам товарищ Сталин, но – не успел. И вот мы, его ученики и продолжатели его дела, говорим, что в ходе классовой борьбы против врагов Советской власти наши удары не всегда разили врагов, но порой приходились по честным людям…» и т. д.
Впервые идею такого покаяния выдвинул сам Сталин, в узком кругу признав, что война показала: врагов было «меньше, чем нам докладывали»… «Надо покаяться», – предложил тогда коллегам Сталин, но поддержки в том не нашел. И Сталин сам предпринял некое личное покаяние, когда произнес на приеме в честь Парада Победы свой тост за здоровье русского народа на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года.
Я приведу этот тост полностью:
«Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост.
Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа.
Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне всеобщее признание как руководящей силы Советского Союза среди народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.
У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала потому, что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: «Вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой». Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому Правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, – над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие.
За здоровье русского народа!»
Как видим, Сталин оказался третьим и последним из всех глав Российского государства после Петра Великого и Ленина, который оказался способным на публичное признание своих ошибок. И единственным, признавшим их в момент величайшего личного триумфа!
Причем эти ошибки были признаны не в порядке посыпания главы пеплом, а так, что от признания этих ошибок авторитет вождя и Державы, им возглавляемой, лишь возрастал!
Эти сталинские мысли Хрущеву и надо было развить, подкрепив их делом, то есть тщательно продуманной работой по реабилитации невинных и амнистированию тех виновных, кого уже можно было амнистировать. При этом было важно, возвращая репрессированных из ссылок и лагерей, не допустить другого перехлеста – когда каждый из них будет рассматриваться как невинно пострадавший.
Особенно тщательно надо было отнестись к проблеме амнистии для тех, кто когда-то занимал общественно значимые посты. Подпускать таких, и особенно их детей, к реальным рычагам воздействия на общество – идейного, а тем более – организационного, надо было с крайней осторожностью. С общественной точки зрения было бы разумнее дать этим людям личную свободу, но не поднимать их на щит.
Реабилитация Тухачевского и прочих подобных фигур была недопустима в силу их очевидной виновности. Удаление же из
Мавзолея Сталина и его шельмование были с точки зрения перспектив развития страны просто преступными.
Но о том ли думал Хрущев?! Он был низким негодяем с микроскопической душонкой, и покаяться самому ему и в голову не приходило. Известный нам профессор Наумов со слов Шепилова утверждает, правда, что якобы при поддержке Шепилова Хрущев на одном из первых заседаний Президиума ЦК после ареста Берии (то есть, выходит, в 1953 году) якобы предложил Ворошилову, Молотову, Маленкову и Кагановичу совместно с ним «принести всенародное покаяние за 1937 год». Однако это ложь уже потому, что Шепилов мог присутствовать на заседаниях Президиума ЦК лишь с 1956 года и уж не ранее чем с 1955 года, когда стал секретарем ЦК. Это ложь и потому, что Хрущев ничего подобного говорить не мог, потому что не мог говорить такого никогда!
Да и, как мы знаем, не сказал…
Не из тех он был, кто признает свои ошибки по собственной инициативе. Зато как удобно было свалить грехи на Сталина, отомстив ему сразу за все!
И за письменные признания в 20-е годы в грехах троцкизма.
И за сына, странным образом исчезнувшего то ли на фронте, то ли в плену.
И за необходимость десятилетиями ему, ничтожеству, завидовать титану.
И за неизменно снисходительно-добродушное отношение Сталина, отдававшего себе отчет в том, что «Мыкыта» с неба звезд не хватал и хватать не будет (он их потом, правда, нахватал в количестве четырех штук по указам хрущевского Верховного Совета СССР).
Наконец, Хрущев, организовавший физическое устранение Сталина, избавлялся и от страха разоблачения этого главного своего преступления. Ведь если Сталина в собственной стране объявляли преступником, то если бы даже роль Хрущева вдруг обнаружилась, ему впору было бы рядиться в тогу Брута, избавившего Отечество от новоявленного Цезаря! Да он под конец «эпохи развитого волюнтаризма» так осмелел, что эту тогу на себя почти и напялил! Напомню читателю о свидетельстве «внутреннего хроникера ЦК КПСС» Зеньковича насчет того, что 19 июля 1964 года Хрущев похвалился устранением «тирана» Сталина.
Да, Хрущев на XX съезде расплатился со Сталиным по всем мыслимым счетам, которые завистливая дрянь может предъявлять к предмету зависти.
ОДНАКО Хрущев готовился рассчитаться и с теми, кто не восстал против лжи о Сталине, но не очень-то поощрял ее, то есть – со своими давними коллегами по сталинскому Политбюро. Прежде всего – с ними.
Они ведь мешали не только Никите Хрущеву. Предав Сталина, предав Берию, они даже после этого мешали той Золотой Элите Запада, для которой наличие в мире к концу XX века могучего Советского Союза означало бы быстрый крах уже в начале XXI века. На личную мстительность Хрущева и здесь накладывались далеко идущие планы внешних врагов России, действующих через агентуру-«референтуру» влияния.
Главным внутренним союзником Хрущева здесь оказалась все та же Номенклатура. Сошлюсь вновь на знатока постсталинской ситуации Юрия Жукова, который очень уж нахваливает Маленкова, но, безусловно, прав в оценке его подхода к проблемам страны как системного и комплексного, на базе интенсивного развития с упором на повышение качества всех видов продукции.
При этом Ю.Жуков констатирует, что Маленков в попытках проведения такого курса постепенно терпел поражение, и хрущевцы избрали экстенсивный (не за счет преимущественно технического прогресса) способ «развития». И избрали, как пишет Ю.Жуков, «прежде всего потому, что интенсивный способ подразумевал профессионализм, знания и богатый опыт – все, чем партфункционеры не обладали»…
Как видим, не поддержав Берию, Маленков заложил базу и для собственного падения. И новые события не задержались.
Не прошло и года после XX съезда, а в номере 185-м газеты «Ло…», пардон – «Правда» за 4 июля 1957 года появилось информационное сообщение:
«22–29 июня с.г. состоялся пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
Пленум обсудил вопрос об антипартийной группе Маленкова Г.М., Кагановича Л.М., Молотова В.М.
Пленум принял соответствующее постановление.
Пленум вывел из состава членов Президиума ЦК и из членов ЦК КПСС тт. Маленкова, Кагановича, Молотова; снял с поста секретаря ЦК КПСС и вывел из состава кандидатов в члены Президиума ЦК и из состава членов ЦК т. Шепилова…»
Итак, Хрущев успешно провел свой очередной и уже последний заговор против остатков большевистского влияния на развитие России. И вот как это произошло…
После устранения Берии и развенчания Сталина как политика, так и линия личного поведения Хрущева оказались настолько неконструктивными, что восстановили против него большинство Президиума ЦК. Г.М. Маленков, В.М. Молотов, Л.М. Каганович, Н.А. Булганин, К.Е. Ворошилов были настроены наиболее решительно, и с ними во многом соглашались М.Г. Первухин и М.З. Сабуров.
После XX съезда в Президиум ЦК вошли также А.И. Кириченко и М.А. Суслов. Они, включая А.И. Микояна и Н.С. Хрущева, составили «прохрущевское» меньшинство среди полноправных членов Президиума с решающим голосом.
Итого: семеро против четырех.
Имелось также шестеро кандидатов в члены Президиума с совещательным голосом: Г.К. Жуков, Л.И. Брежнев, Н.А. Мухитдинов, Д.Т. Шепилов, Е.А. Фурцева и Н.М. Шверник.
Здесь против Хрущева весьма отрицательно была настроена поначалу Фурцева, и, как оказалось, к ней и к большинству Президиума ЦК примкнул Шепилов. Остальные четверо в любом случае поддержали бы Хрущева.
В Секретариат ЦК входили первый секретарь Н.С. Хрущев и секретари А.Б. Аристов, Н.И. Беляев, Л.И. Брежнев, П.Н. Поспелов, М.А. Суслов – все «хрущевцы», а также Е.А. Фурцева и бывший одно время до этого министром иностранных дел СССР Шепилов.
18 июня 1957 года состоялось крайне бурное заседание Президиума ЦК. Из членов Президиума тогда присутствовали Маленков, Молотов, Каганович, Булганин, Ворошилов, Микоян, Первухин и Хрущев. Было также четверо из шести кандидатов в члены Президиума: Брежнев, Жуков, Фурцева и Шепилов. И 18 июня партийная судьба Хрущева повисла на волоске.
Затем последовали трехдневные дебаты 19–21 июня. Президиум заседал уже в полном составе в присутствии секретарей ЦК, за исключением «заболевшего» Брежнева. 21 июня будущий «дорогой Леонид Ильич» все же решил не отсиживаться и письменно высказался за немедленный созыв Пленума ЦК. Но к тому времени все определилось и так: за спиной «старой гвардии» Хрущев при помощи военных быстро свез в Москву всех членов ЦК.
И 22 июня 1957 года маршал Жуков уже выступал на экстренном пленуме, обвиняя в «расколе», в «противопоставлении себя ЦК», в «нарушении единства» и в «кровавых преступлениях 1937–1938 годов» тех, кто три года назад поддержал Хрущева в подобных обвинениях против Берии.
Булганин и Ворошилов дрогнули, как, впрочем, и Сабуров с Первухиным. Судьба же основных «фигурантов», то есть Маленкова, Молотова и Кагановича, а также «примкнувшего к ним» Шепилова была решена, по сути, в первый же день. Однако пленум растянулся на неделю, закончившись 29 июня. И если в первый день его в зале еще сидели хотя и провинившиеся перед Державой, но – большевики, то в последний день в Кремле остались только нравственные отступники-ренегаты и возвысившиеся до высоких партийно-государственных постов молодые, входящие во вкус власти карьеристы и приспособленцы.
То есть незадолго до 40-летия Великой Октябрьской революции партия партократов победила партию большевиков окончательно и уже бесповоротно.
Чуть позднее, в рамках откровенной уже грызни за власть в конце октября того же 1957 года был созван антижуковский пленум, осудивший «культ личности» маршала Г.К.Жукова и исключивший его из состава членов Президиума ЦК и членов ЦК.
5 сентября 1958 года Хрущев на пленуме ЦК вышвырнул из Президиума ЦК Булганина. Что же до июньского Пленума ЦК 1957 года, то кроме основных фигур Хрущев и хрущевцы устранили тогда и фигуры менее влиятельные, но что-то из себя представляющие. Так, 53-летнего Первухина перевели из членов Президиума ЦК в кандидаты в члены, чтобы в 1961 году вывести из Президиума окончательно. 57-летнего Сабурова изгнали из Президиума сразу, отправив директором завода в Сызрань.
На внеочередном XXI съезде КПСС, прошедшем в начале 1959 года, обоим (не включая их в состав делегатов) дали возможность покаяться в грехе поддержки «заговора» Молотова, Маленкова и Кагановича. Первухин говорил: «Вместе со всей партией я осуждаю фракционную, раскольническую деятельность антипартийной группы». В том же духе «каялся» и Сабуров, сообщив, что на протяжении всего периода его пребывания в составе членов Президиума ЦК КПСС (то есть с конца 1952 года) он «твердо и последовательно поддерживал линию, проводившуюся здоровой частью членов Президиума во главе с товарищем Хрущевым».
В 1953 году Президиум ЦК состоял, кроме Хрущева и Первухина, из «отъявленного» «врага народа» Берии, «антипартийных фракционеров» Молотова, Маленкова, Кагановича, из поддержавших их в 1957 году Ворошилова, Булганина, Сабурова, а также – Микояна.
По Первухину образца 1959 года, выходило, что «здоровую часть» составлял тогда, вместе с ним и «товарищем Хрущевым», лишь последний.
Бесславно «покаявшись», Сабуров и Первухин будут после этого почти двадцать лет бесславно доживать (Сабуров умер в 1977 году, Первухин – в 1978-м).
БЕРИЯ был старше Сабурова всего на год, так что вполне мог бы дожить до конца 70-х годов.
Однако не дожил.
На XXI съезде его имя тоже прозвучало – в речи председателя КГБ Шелепина, прозвучало в последний раз с «высокой трибуны». «ЛП», конечно, осуждали:
«В органах государственной безопасности ликвидированы последствия вражеской деятельности Берия и его подручных. Под непосредственным руководством Центрального Комитета
КПСС, его Президиума и лично товарища Н.С. Хрущева за последние годы в стране полностью восстановлена революционная законность…» и т. д.
На этом «эпохальном» внеочередном съезде выступал и ровесник Берии академик Павел Юдин, тогда посол в Китае. Директор Института красной профессуры в 1932–1938 годах, он говорил:
«Надо…понять всю научную глубину… положений доклада товарища Хрущева, что в мире нет сейчас таких сил, которые смогли бы восстановить капитализм в нашей стране, сокрушить социалистический лагерь…»
Товарищ же Хрущев огласил уже не пятилетний, а семилетний план развития народного хозяйства СССР на 1959–1965 годы и в заключительном слове заявил:
«Товарищи! XXI съезд принимает величественную программу коммунистического строительства. Нашей партии, героическому советскому народу предстоит свершить большие дела. Выполнение семилетнего плана поднимет нашу страну на такую высоту, что ни у кого не останется никаких сомнений в великих преимуществах коммунизма перед отживающим свой век капитализмом…»
Через два года, в октябре 1961-го, состоялся уже очередной съезд – XXII, принявший третью Программу партии – «программу построения коммунизма». Он стал для Хрущева последним – 14 октября 1964 года, после Пленума ЦК, «дорогой Никита Сергеевич» сам отправился в политическое небытие. Однако впереди были новые «исторические» съезды КПСС…
Вначале – во главе с Генеральным секретарем ЦК Брежневым.
Затем – во главе с Генеральным секретарем ЦК Горбачевым…
Войти с помощью соц. сетей: