Лорд Хот ворочался в постели, не в силах заснуть. Скрип койки смешивался с жужжанием насекомых-кровососов, тучи которых сопровождали армию от лагеря к лагерю. В эти звуки вливалось трепыхание крыльев мелких ночных птичек, питавшихся теми самыми насекомыми, которые изводили солдат. Результатом была пронзительная, сводящая с ума какофония, которая неизменно служила фоновым шумом.

Но не этот гвалт мешал генералу спать, равно как и не безжалостная жара, от которой его лицо даже ночью всегда покрывал пот. Не военная стратегия и не планы сражений, которые постоянно роились в его голове. Не что-то по отдельности, а все факторы в сумме — плюс осознание того, что этой гнусной, проклятой войне не видно конца. В первые месяцы все это казалось просто мелкими неприятностями, вполне терпимыми. Постоянные разочарования и осознание тщетности происходящего превратили их в невыносимую пытку.

С сердитым рычанием генерал сбросил тонкое одеяло, под которым спал, и зашвырнул в дальний угол шатра. Перекинул ноги и сел на край койки, уперев локти в колени и обхватив голову руками.

Уже два года длилась его кампания против Братства Тьмы на Руусане. В самом начале на его призыв откликнулось множество джедаев. И многие из них погибли… слишком многие. Под началом лорда Хота они жертвовали собой, отдавая жизни ради высшей цели. Но даже теперь — после шести крупных сражений, не говоря уже о бесчисленных перестрелках, рейдах, мелких стычках и боях, не выявивших победителя, — не изменилось ничего. Хот обагрил свои руки кровью тысяч убитых, но к цели не приблизился.

Разочарование начинало перерастать в отчаяние. Боевой дух был низок как никогда. Многие из солдат ворчали, что Фарфалла прав: генерал одержим этим Руусаном и ведет их всех на смерть.

У Хота теперь даже не было сил с ними спорить. Порой ему казалось, что он забыл, зачем вообще сюда явился. Возможно, когда-то война и имела благородную цель, но от прежней возвышенности помыслов не осталось и следа. Теперь он сражался, чтобы отомстить за павших в бою джедаев. Сражался, движимый ненавистью к темной стороне и ее идеям. Сражался из чувства гордости и нежелания признавать поражение. Но главным образом просто потому, что больше не знал, как быть.

Но если сейчас сдаться, будет ли это иметь хоть какое-то значение? Если дать приказ отступать, эвакуировать войска на кораблях Фарфаллы, изменит ли это хоть что-нибудь? Если он уйдет и возложит бремя войны с ситхами — здесь, на Руусане, или в другом месте — на кого-нибудь другого, обретет ли он желанный покой? Или просто предаст всех, кто ему верил?

Распустить Армию Света сейчас, когда Братство Тьмы еще не уничтожено, значило опозорить память тех, кто пал на войне. Если же продолжать кампанию, погибнет множество других… а сам Хот, не исключено, будет навсегда потерян для света.

Он снова лег и закрыл глаза. Но сон не шел.

— Когда все варианты плохи, — проворчал он в темноте, обращаясь к самому себе, — то не все ли равно, какой выбрать?

— Когда путь неясен, — ответил бесплотный голос, — предоставьте мудрости Силы руководить вашими действиями.

Хот быстро повернул голову и уставился в темноту. У дальней стены палатки маячила смутная фигура, едва различимая среди теней.

— Перникар! — воскликнул генерал и немедленно спросил: — Ты настоящий? Или я таки сплю и вижу сон?

— Сны — это лишь реальность иного рода. — Перникар весело покачал головой и медленно приблизился. Хот обнаружил, что может видеть сквозь него.

Призрак умостился на койке. Пружины даже не скрипнули; казалось, что он ничего не весит и вообще не материален.

Не иначе как сон, понял Хот. Но просыпаться не хотелось. Наоборот, он изо всех сил ухватился за возможность снова повидаться со старым другом, пускай тот и был иллюзией его собственного разума.

— Мне тебя не хватало, — сознался генерал. — Твоей мудрости, твоих советов. Они нужны мне как никогда.

— Пока я был жив, вы не так охотно меня слушали, — ответил воображаемый Перникар, затронув самую потаенную вину, похороненную в глубине подсознания Хота. — Вы могли бы многому у меня научиться.

Генералу на ум пришла забавная мысль:

— Что же, мастер Перникар, я все это время был твоим падаваном? Таким молодым и глупым, что даже не понимал, что ты пытаешься наставлять меня на пути Силы?

Перникар рассмеялся:

— Нет, генерал. Оба мы уже немолоды… хотя глупостей натворили более чем достаточно.

Хот угрюмо кивнул. Какое-то время он молчал, просто наслаждаясь присутствием Перникара, пускай даже в форме призрака. Затем, понимая, что подсознание не стало бы устраивать для него столь сложный спектакль без веской причины, поинтересовался:

— Почему ты пришел?

— Армия Света — орудие добра и справедливости, — молвил Перникар. — Вы боитесь, что сбились с пути, но обратитесь к Силе и тогда поймете, как отыскать его снова.

— Тебя послушать, так все проще простого. — Хот качнул головой. — Неужели я пал так низко, что забыл основы учения нашего Ордена?

— Пасть не стыдно. — Перникар встал. — Стыдно не желать подниматься.

Хот тяжко вздохнул:

— Я знаю, что нужно сделать, но ведь сил больше нет. Моя армия на грани краха: бойцы истощены, и их слишком мало. А прочие джедаи больше не верят в наше дело.

— Фарфалла верит, — отметил Перникар. — Хотя между вами бывали разногласия, он всегда оставался вам предан.

— Боюсь, я разругался с Фарфаллой навсегда, — признался Хот. — Он больше не желает иметь дела с Армией Света.

— Тогда почему его корабли до сих пор на орбите? — возразил Перникар. — Вы прогнали его в гневе, и он боится, что вас поглотила темная сторона. Покажите ему, что это не так, и он вернется.

Перникар сделал шаг назад. Хот чувствовал, что понемногу возвращается к реальности. Можно было сопротивляться. Бороться, чтобы остаться в мире сновидений. Но впереди было много работы.

— Прощай, старый друг, — прошептал он. Медленно открыв глаза, он увидел явь — темный и пустой шатер. — Прощай, старый друг.

В ту ночь ему так и не удалось больше заснуть. Хот долго и мучительно раздумывал над тем, что ему было сказано во сне. Именно к Перникару он всегда обращался в моменты смятения и тревоги. Понятно, почему мозг призвал образ лучшего друга, чтобы наставить его на путь истинный.

Генерал знал, что нужно сделать. Он переступит через свою гордость и попросит у Фарфаллы прощения. Ради блага Ордена они отложат в сторону свои дрязги.

Едва рассвело, он вышел из шатра с намерением отрядить посла к Фарфалле. Но, к его удивлению, тот уже сам направил офицера на переговоры.

— Я гадала, не будет ли поездка напрасной, — созналась посланница, когда лорд Хот пригласил ее к себе. — Боялась, что вы вообще не захотите меня принять.

— Если бы ты прилетела вчера, возможно, так бы и случилось, — повинился генерал. — Нынешней ночью мне было… откровение, которое все изменило.

— Тогда, наверное, я удачно прилетела, — ответила женщина, приветливо кивнув.

— Да-да, удачно, — проворчал Хот, но в глубине души он был убежден, что сон не имел никакого отношения к удаче. Поистине Сила была могущественным и таинственным союзником.

Ведя вездеход по голым и безлюдным равнинам Амбрии, Бейн все еще чувствовал присутствие яда в своей кровеносной системе. Рев мотора не мог заглушить грохота и звона, который издавал сложенный позади хлам. Этот шум не давал ему совсем выбросить из головы воспоминания о прежних владельцах машины, но раскаяния из-за их смерти ситх не испытывал.

Он оставил их тела там, где убил, — на поле боя, где они собирали рухлядь. Эти смерти придали ему сил, чтобы двигаться дальше, но прилив энергии уже начинал спадать. Бейн мог бороться с токсином еще несколько часов, но для того, чтобы вылечиться, ему требовался целитель.

Нужно было найти Калеба. Если удастся добраться до него, тогда можно на что-то надеяться. Но до жилища целителя еще оставались многие километры.

Со временем тело его неизбежно одолеет паралич, а разум поглотит лихорадочное безумие, вызванное действием токсина. Но пока что гнев позволял ему сохранять ясность мыслей.

На Гитани он не злился. Женщина всего лишь поступила так, как и надлежало служительнице темной стороны. Гнев Бейна был направлен на самого себя — на собственную слабость и самоуверенность. Нужно было предвидеть истинные масштабы ее коварства.

Но вместо этого Бейн позволил себя отравить. И если теперь он умрет, великое озарение — о Правиле двух, о спасении ситхов — умрет вместе с ним.

Приближение вездехода Калеб почувствовал задолго до того, как услышал его или увидел. Машина неслась словно буря, словно влекомые ветром черные тучи, застилающие небо. К тому времени, когда транспорт остановился перед хижиной, целитель уже сидел снаружи и ждал.

Человек, который выбрался из машины, был высок и мускулист, являя собою полную противоположность худощавому и жилистому Калебу. Одет он был во все черное, на поясе болтался световой меч с изогнутой рукоятью. Кожа его была пепельно-серой, губы кривились жестоко и презрительно. Даже если бы Калеб не чувствовал Силу, он без труда бы догадался, что перед ним служитель темной стороны. Разве что истинной мощи угрюмого посетителя он бы не почувствовал.

Но Калебу уже приходилось иметь дело с сильными мира сего. К нему приходили и ситхи, и джедаи, и всем он отказывал. Он служил простым обывателям — тем, кто не мог помочь себе сам. И в войне между светом и тьмой он участвовать не желал.

Незнакомец двинулся в его сторону деревянной походкой. Из пор омертвевшей кожи исходил отвратительный смрад отравы, заглушая запах похлебки, которая варилась в котелке над костром. Калеб пошевелил палкой угли, раздувая огонь. Теперь он понимал, почему у гостя такой неестественный цвет кожи. Симптомы отравления сайноксом было невозможно с чем-то спутать. По его оценкам, обреченному гиганту оставалось жить где-то день.

Он заговорил, лишь когда незнакомец остановился и навис над ним, словно призрак самой смерти.

— В твоем теле яд, — невозмутимо произнес Калеб. — Ты пришел сюда за исцелением. Но ты его не получишь.

Ситх не ответил. Неудивительно, при его-то состоянии. От яда его язык распух и потрескался, гортань пересохла и покрылась волдырями. Но ладонь гостя легла на рукоять светового меча, и этот жест был сам по себе достаточно красноречив.

— Я смерти не боюсь, — сказал Калеб тем же ровным голосом. — Можешь меня пытать. Боль для меня ничто.

Чтобы доказать это, он сунул руку в кипящий котел. Вонь обваренной плоти смешалась с запахами еды и отравы. С каменным лицом Калеб вытащил конечность и показал обожженную кожу.

В глазах пришельца промелькнуло сомнение и недоумение, какое целитель видел не раз. В прошлом стоическое отношение к боли хорошо помогало ему, как правило срывая планы ситхов и джедаев, которые являлись к нему по той или иной причине. Они его не понимали, и Калеба это устраивало.

Ему не было дела ни до их войны, ни до идей, за которые сражалась каждая из сторон. На самом деле во всей Галактике ему был дорог лишь один человек. И весь спектакль был ради того, чтобы защитить этого человека от чудовища, которое стояло перед хижиной.

Непреклонность Калеба изумила Бейна. Ему отказали в единственном шансе на спасение, и что делать дальше, он не знал. Ситх чувствовал мощь внутри этого странного человека, но это не была мощь света или тьмы. Это вообще не была мощь Силы в нормальном смысле слова. Целитель черпал энергию из почвы и камня, из гор и лесов, из земли и неба. Несмотря на это отличие, Бейн видел, что он по-своему могуч. Эта инаковость тревожила, сбивала с толку. Неужели он проиграет поединок воли? Неужели этот простой человек, в котором ощущалась лишь слабая искорка Силы, сможет отказать темному повелителю ситхов?

Будь разум целителя слабым, Бейн просто заставил бы его повиноваться, но его воля была крепка, словно котел из черного железа, в который он погрузил руку. К тому же он продемонстрировал, что боль и угроза смерти не заставят его передумать. Ситх чувствовал, как целитель возводит в своем сознании стены, чтобы отгородиться от боли, похоронить ее так глубоко, чтобы она практически исчезла. И еще он хотел кое-что скрыть. Отчаянно пытался спрятать от Бейна нечто важное.

Бейн прищурился, распознав, в чем дело. Калеб скрывал чье-то присутствие, заслонял его от затуманенного, горячечного внимания темного повелителя. Ситх принялся разглядывать ветхую хижину целителя. Тот не сделал попытки его остановить и вообще никак не отреагировал.

Дверь закрывала одна лишь длинная занавеска, которая плавно колыхалась на ветру. Бейн приблизился, откинул полосу ткани и заглянул внутрь убогого жилища. У дальней стены съежилась девочка с расширенными от ужаса глазами.

Мрачная улыбка облегчения тронула уголки рта Бейна. Он понял, в чем дело. У Калеба все-таки имелось слабое место: он любил дочь. И из-за этой маленькой слабости вся его сила воли становилась бесполезной. А Бейн был не из тех, кто погнушался бы воспользоваться такой возможностью ради желанной цели.

Одним-единственным безмолвным приказом он вознес перепуганную девчушку в воздух, выволок из хижины и подвесил вниз головой над кипящим котлом.

Калеб вскочил на ноги, и на лице его впервые за все время отразился страх. Он потянулся к девочке, но тут же отдернул руку и замер. Взгляд его метался между дочерью и человеком, который в буквальном смысле держал ее жизнь в своих руках.

— Папа, — захныкала малышка. — Помоги.

Калеб сокрушенно повесил голову.

— Ладно, — сказал он. — Твоя взяла. Я вылечу тебя.

Ритуал исцеления продолжался всю ночь и весь следующий день. Калеб использовал самые разные травы и коренья: одни он варил в котле, другие перетирал в кашицу, третьи клал прямо на распухший язык пациента. Все это время Бейн держался начеку и был готов обрушить возмездие на дочь лекаря, вздумай тот предать его.

Но время шло, и он чувствовал, как под действием снадобий сайнокс мало-помалу покидает его тело. К вечеру от яда не осталось и следа.

Бейн вернулся в свой лагерь и собрал вещи. Несколько часов спустя он уже был готов распрощаться с Амбрией.

По окончании ритуала исцеления ситх подумал было о том, чтобы умертвить отца с дочерью, видевших его в минуту слабости. Но то были мысли человека, ослепленного собственной спесью. Недавний случай с Гитани показал ему, сколь опасен этот путь.

Ни Калеб, ни его дочь не представляли угрозы для Бейна и его планов. Зато Калеб владел умениями, которые могли пригодиться в будущем. Несмотря на все свое могущество, темная сторона мало годилась для лечения.

Так что Бейн оставил им жизнь. Ни смысла, ни нужды их убивать не было. Убивать без цели и причины — мелкое удовольствие для жестоких дураков.

Вводя координаты Руусана в навигационный компьютер, Бейн думал о том, что скоро избавит темную сторону от дураков.