3

Узаконенное безумие

Зимой 1976 года, вскоре после возвращения Робина в зону Залива, он расстался со своей девушкой. «Она влюбилась в округ Марин, и все пошло кувырком, она просто была одурманена, сошла с ума, все пошло наперекосяк», – объяснял он позже, подчеркивая это звуком падающей ракеты. Робин остался жить с родителями в Тибуроне, где спал в подростковой спальне, словно вернувшись в детство со всеми его проблемами, из-за чего впал в тяжелую депрессию. Спасение он находил на сцене, поэтому стал выступать на сцене местного театра.

Сан-Франциско, казавшийся таким странным и скучным городом в подростковом возрасте, стал разноликим, либеральным мегаполисом с развитой системой театров, клубов и ночной жизнью. Выступления проходили не только на специальных театральных площадках, но и на первых этажах магазинов, в ресторанах, в подвалах – вообще везде, где только можно было натянуть занавес и установить освещение. Сводный брат Робина Тодд открыл в округе Марин бар под названием Toad Manner, завсегдатаи которого прозвали собственника «жабой» в честь жабы, написавшей название бара на крыше. А он, в свою очередь, называл их всех «личинками из Марины». Клиентура была разноплановая: от докторов и юристов до пожарных и полицейских, от байкеров и трансвеститов до редакторов журнала Rolling Stones. «Был парень по имени Бифи, носивший шляпу-таблетку, черное домашнее платье и длинную черную бороду, – вспоминал Робин. – В Сан-Франциско это считалось нормальной одеждой».

Робин выступал в составе импровизационной комедийной группы, созданной Комитетом – организацией, где преподавал Дейл Морс, преподаватель театрального искусства из Клермонта. В те вечера по понедельникам, когда в районе North Beach не проводились регулярные занятия и выступления, Дел Клоуз – виртуозный мастер импровизации, сбежавший из Second City, – давал желающим более глубокие знания об искусстве. «Мы работали над импровизацией как – как же это объяснить? – как над очень серьезным исследованием», – рассказывал Джо Спано, обучавшийся здесь актер. Клоуз в конечном итоге ушел из Комитета, а отколовшаяся группа продолжала свое существование как Комитетская мастерская, затем как Экспериментальное крыло Комитета, а в итоге просто Крыло.

Именно в это время здесь появился Робин, но он не задержался надолго. «Сразу было очевидно, что используемый нами формат слишком ограниченный для воображения Робина, – говорил Спано. – Он не мог работать в нашем формате, который был для него очень медленным. Никто из нас не соображал так быстро. Мы не занимались такими комедиями. Мы старались работать как команда, но я не хочу сказать, что он не командный игрок. Его скорость, ум и сообразительность были совершенно иными. Не думаю, что он так добровольно действовал, такая у него натура. Его талант – быть Робином».

В итоге Робин не смог работать в Крыле.

В марте 1976 года Робин профессионально дебютировал в театре в Сан-Франциско в пьесе «Любовник» Гарольда Пинтера о ролевых играх мужа и жены, поставленной в Gumption – экспериментальном театре в районе Хейт-Эшбери. Когда директор театра Синтия «Кики» Уоллис в первый раз встретила Робина, то решила, что он нуждается в деньгах, поэтому дала ему 100 долларов, чтобы он мог обновить свой гардероб. Как актера, его больше интересовало, чтобы роль была ему интересна, а не просто повторять одно и то же для зрителей каждый вечер. «Робину было трудно быть серьезным, чтобы что-то запомнить, ему приходилось повторять это по несколько раз, – говорила Уоллис. – Каждое его выступление было красивым, разным, каждый раз свежим». Иногда выступления бывали не очень удачными: «Он привык вызывать смех, но однажды вечером это не получилось, – рассказывала Синтия. – После чего Робин спародировал голос Тарзана, люди рассмеялись, а я сказала ему: ”Ты рассмешил народ, но нарушил правила шоу“».

В своих поисках направления и наставника Робин стал заниматься у Френка Киддера, основателя творческой мастерской для будущих стенд-ап-комиков в Норт-Бич. Киддер был еще одним бывшим военным из ВВС, проводивший свое обучение в подвале Intersection – кафе и площадке для выступлений, организованной коалицией трех церквей. Intersection придерживалось свободных взглядов на программу обучения и предлагало кабаре, водевиль, старинные фильмы и монологи, а иногда и все вместе одновременно. На площадке постепенно появилась своя фанатская группировка, которая приходила посмотреть выступления «Фрики Ральфа» Эно, местного завсегдатая, специализирующегося на внутренних психологических монологах и на попурри из панковских и серф-рокерских произведений. Дон Новелло, недавно переехавший из Чикаго, устав рекламировать свой бизнес по копирайтингу, решил попробовать себя в стендапе, и его затянула реакция публики и возможность получить хоть и скромное, но вознаграждение.

«Вход стоил доллар, доход от этого мы делили, – рассказывал Новелло, позже известный как комедийный священник отец Гвидо Сардучи. – Обычно выходило два доллара. Бридж стоил в то время семьдесят пять центов. Поэтому заработать можно было центов пятьдесят. Это, конечно, не деньги, но мы все были хиппи и все казалось легко. Я много говорил о Уотергейте и Никсоне, все были на моей стороне. Я вторил хору».

Робин участвовал в характерных пьесах, причудливых и рассчитанных на молодежь. Например, юмористическая пародия на Лоуренса Уэлка состояла из известных перлов солиста группы с немецким акцентом: «Спасиба. Спасиба. А теперь дафайте повеселимся. Ребята сейчас вам сыграют ошень милую мелодию Chumping Chack Flash. Давайте играйте, белые парни. Народ, я хочу, чтобы вы все знали, что каждый из этих парней – настояший профи своего дела».

Еще была сценка о сидящем на ЛСД квотербеке, который вместо того, чтобы призывать своих товарищей по команде к игре, говорил им на калифорнийском диалекте: «Мы пойдем, когда восполним энергию».

Робину еще было рано думать о проработке голоса или оттачивании стиля, он просто пробовал на себе роль стендап-комика и понимал, что ему это нравится. «Сначала была напряженная тишина, веселье начиналось, когда я в этой тишине выходил на сцену. Выступление было твоим».

Со своими друзьями из Сан-Франциско Робин основали новый стиль в комедийных выступлениях под названием «стиль быстрой болтовни»: в отличие от спланированных выступлений со стендапом, содержащим в себе логические последовательности, в этом стиле можно было говорить все, что приходило на ум, не нужны были подводки или логические связи – как только появлялась новая мысль, старую можно было отбросить и переключиться на новую. Вдохновение он получал от местных опытных комиков, например от Джереми Крамера, который, с его слов, «просто выходил, и у него получались великолепные персонажи. Народ любил его, а он любил людей».

Благодаря обучению сценической речи у Робина сформировался такой громкий голос, что ему не нужен был микрофон, чем он активно пользовался. «Если народ начинал перебивать, то нужно просто протиснуться сквозь толпу к нужному столику, – рассказывал он. – Или же отойти от них в противоположную сторону зала и отыметь этих громкоголосых пьяных в баре». Иногда он блуждал между зрителями и делал свои коронные движения, отличавшие его от его коллег. «Когда ты с микрофоном, то периодически народ теряет нить повествования, я же был без микрофона, меня слушали сразу же».

Комедия была для Робина определенной разрядкой, выпускным клапаном, помогающим ему преодолеть деморализующее разложение. Здесь достаточно платили, Робину хватало на существование, если он поднапрягался, то за ночь мог заработать 25 долларов. «Я был независимым, – объяснял он. – Мог сказать: нет, мне не нужен чек, спасибо». Он так и не мог разгадать, как пристрастился к этому странному виду искусства. Лоренцо Матаваран, другой комедиант, учившийся с Киддер и ставший другом Робина, вспоминает: «Робин сметал всех на своем ходу, но был очень кротким. В одно мгновение он был монстром, а в другое подсаживался к нам и тихим голосом спрашивал: ”Я справился?“»

Робин занялся комедией в благоприятное время. Стендап креп, он рос безумными темпами и совершенно не заботился, чтобы быть вежливым. Пластинки с записями непристойной исповеди Джорджа Карлина «Class Clown», воспитанной и ностальгической записью «A Child of the Fifties» Роберта Клейна, и пронзительным и беспощадным прорывом Ричарда Прайора, в те годы были в числе бестселлеров. Каждый из этих артистов имел своих поклонников через чувства, которые были очень личными, и безразличие к традиционным представлениям о приличиях.

Сан-Франциско раньше был городом комедий, и сейчас он снова обретал этот статус. В 1950-1960-х годах он был знаменит своими ночными клубами, такими как «Hungry I», где Морт Саль и Билл Косби встречались со своими поклонниками, «Ann’s 440 Club», где беспечный Ленни Брюс превратился в совершенно непредсказуемого человека, и «Jazz Workshop», где Брюса арестовали за оскорбление, которое местная газета могла только назвать как «слово из десяти букв». Теперь, когда по городу прокатилась волна обновления, он был готов принимать свежие лица и новые тусовки. Всего за шесть месяцев один исполнитель, кажется, точно нашел свое место.

Робин стал появляться в Savoy-Tivoli и Old Spaghetti Factory – кабаре в Норт-Бич, ставших магнитом для битников 50-х, а теперь предлагающих свои площади для выступления разных импровизационных трупп, например Spaghetti Jam. Деби Дерст, молодая артистка, выступавшая вместе с группой, однажды увидев Робина, ушла с выступления под впечатлением, полная зависти и мотивации на развитие. «От него захватывает дыхание, – говорила она. – Я понимала, что этот парень не просто импровизирует, это результат долгой работы. У него был голос. И дикция. Он мог изобразить любого персонажа, просто на пустом месте. Это выглядело так: ”Ерунда! А, сейчас я выйду и покажу им всем“. Но выступать вместе с ним – это нечто».

Во время одного из выступлений Spaghetti Jam в Savoy-Tivoli директор группы Джон Эльк поставил Дерст в пару к Робину, потому что у них в репертуаре были высокие, похожие на детские голоса. «Он нас взял обоих за руки и повел на сцену, – вспоминала Деби. Повернулся и ушел, а я посмотрела на Робина, словно сказав: «Ну вот. Полная свобода действий».

Другие новички считали его мастерство пугающим. «Когда я импровизировал с ним первый раз, то не мог за ним угнаться», – рассказывал Марк Пита, впервые повстречавший Робина в Spaghetti Jam. «Я был его зрителем, но на сцене. Неловкая ситуация. А еще он потел и от него воняло. Поэтому я хотел сбежать со сцены по двум причинам: первая – вонь, вторая – я не справлялся».

Когда Дерст узнала, что Робин учился в Джульярдской школе, тот буквально вырос в ее глазах. «Я подумала, что это словно сказать, что учился с Богом или что-то вроде того». Но его первоклассное образование или состояние родителей не отдаляло Робина от остальных членов группы. «Все дело было в том, кто купит пиво в Samoy после выступления», – рассказывала Дерст, добавляя, что этим человеком никогда не был Робин. «У него была одна пара одна пара трусов, две пары брюк. И он постоянно занимал деньги, потому что не любил брать их с собой. Всегда было так: ”У меня есть доллар пятьдесят. Я закажу пива. Нет денег, не страшно“. У нас впереди были целые жизни».

Параллельно Робин часто появлялся в Other Café, помещении на первом этаже, одновременно являющемся аптекой на углу дома в викторианском стиле, здесь он выступал в составе импровизационной группы Papaya Juice. Эта группа начала с выступления в местных колледжах и старалась появляться со своим шоу на любой площадке, где можно было собрать народ. «Мы просто хотели играть, практиковать, говорить, – рассказывал один из членов группы Тони ДеПол. – Однажды мы договорились выступать в YMCA, ИМКА (от англ. Young Men’s Christian Association – «Юношеская христианская ассоциация») практически бесплатно. Когда мы там оказались, то вокруг были только китайцы, не понимавшие по-английски, поэтому про импровизацию не могло идти речи. Робин забегал по комнате, издавая смешные звуки и голоса, и им это понравилось. Так продолжалось минут 15, затем мы ушли». В следующий раз, рассказывал ДеПол, группа выступала в офисе транспортного отдела, «потому что там люди стоят в очереди и перед ними можно рассказывать шутки. Тогда мы еще только учились».

Дана Карви, в то время студент Государственного Университета Сан-Франциско, давно тайно мечтал стать комиком, но был для этого чересчур замкнутым. И вдруг он увидел сольное выступление Робина в кафе Berkeley в комедийном шоу «La Salamandra». «Парень взорвал эту комнату, это был Робин, – вспоминает Карви. – Это было настолько легко, я никогда не видел ничего подобного. Ему не надо было что-то делать с голосом, и у него был похожий на британский акцент. К тому же, оказалось, что он был очень застенчивым и стеснительным, пока не начал выступать».

«Народ рассказывал, что Робин может справиться со всем, – говорил Карви. – Во время импровизации он будто дотронулся до женской груди и мило сказал: ”Ой, сиськи“. Это была его взрывная шутка. Но за сценой, в маленькой компании, Робин очень стеснялся и сидел молча. Одна его сторона – монстр на сцене, а вторая – невероятно неловкий. Харизма Робина проистекала из борьбы этих двух сторон».

Комики из Сан-Франциско выступали в Boarding House, музыкальном клубе в Ноб Хилл, чей владелец Дэвид Аллен разрешил Робину выступить на разогреве у рок-группы, а еще на известных стендап-площадках, например Punch Line, открытой Билли Грэмом в финансовом районе. В Открытом театре на улице Клемент, где любили выступать фокусники, жонглеры и танцовщицы, Робин выступал на разогреве комедийной рок-группы Rick and Ruby.

Но для истинно осведомленных, несущих шутки в массы людей, настоящим домом и пристанищем был клуб «Holy City Zoo» – единственная, любимая, достойная, обжитая, заляпанная пивом вонючая дыра.

Замкнутое пространство площадью десять на сто футов с заявленным количеством посадочных мест семьдесят восемь обычно вмещала в себя в два-три раза больше людей. Эта деревянная постройка получила свое название благодаря найденной в маленьком городке под названием Холи Сити в горах Санта Круз табличке. Когда-то в клубе исполнялась джазовая и народная музыка, теперь же здесь проходили комедийные вечера. Джон Канту, ставивший ночные представления с открытым микрофоном и постепенно захвативший все остальное время, во время Вьетнамской войны служил в армии, поэтому он достаточно тупо, но с энтузиазмом продвигал свое шоу: когда ему надо было собрать зрителей, он шел по улице Клемент и кричал: «Комедия! Комедия! Комедия!»

Исключительно от предпочтений Канту зависело, кто получит лучшее время для выступления, но практически всем, кто хотел выступить, он предоставлял такую возможность. «Если вы зарегистрировались до 8:30, то точно выступите, – рассказывал комик и ведущий шоу Дон Стивенс. – Может, в час тридцать ночи и только перед официантами, но вы точно сможете выступить».

Однажды часов до двух ночи Робин перед восторженной публикой обменивался на сцене колкостями с неуклюжим бывшим военным медиком Майклом Притчардом, а одинокий комик все это время стоял наготове. Так как время для выступления было ему гарантировано, Стивенс спросил, хочет ли он еще пойти на сцену? Комик ответил да, видя эту огромную толпу зрителей. «Я буквально прогнал Робина Уильямса и Майкла При-тчарда со сцены. Они ушли, а парень вышел выступать перед спинами расходящейся толпы. После я пошел извиниться перед Робином, что таковы правила. Он не обиделся».

Здесь, как и в остальных клубах, где он выступал, Робин стал местной знаменитостью, которого можно было ждать часами, лишь бы только он появился. Его сценки всегда были импровизированными и всегда разными, и только те, кто близко с ним работал, знали, что его основной дар был в том, что это была не импровизация, а лишь тщательно подготовленная видимость импровизации.

«У Робина была сотня разных сценок в отличие от всех нас, у которых был один образ, с которым мы и выступали, – рассказывал Тони ДеПол. – Затем он начинал импровизировать и сбивался, а пока зрители продолжали смеяться, он все не останавливался. Как только дело стопорилось, он переходил на шутку под номером три, номер четыре и так далее. Так он постоянно выстраивал свое выступление».

Де Пол рассказывал, что когда сам выступал со стендапом в Zoo, то не всегда имел достаточно времени для репетиции. «Поэтому я записал себе шпаргалки на носовом платке и вышел вместе с ним и напитком на сцену. Я притворялся, что сейчас буду пить, а сам смотрел, что делать дальше. Робин это усовершенствовал. Он выходил на сцену, и вы бы никогда в жизни не догадались, что он смотрит на платок, где написаны подсказки. Он, может, и повторял один и тот же материал, но очередность была разная. Приходилось все смешивать, чтобы выглядело, как будто это новое».

Многие комики, выступавшие вместе с Робином в клубе Zoo, не понимали, знают ли они этого мужчину, настолько Уильямс был разным на сцене и в жизни. «Он был не простой человек, – рассказывал Дон Стивенс. – Он либо сидел смирно, либо вел монолог. Беседа никогда не складывалась. Уверен, у него были друзья, с которыми он общался, но это были не мы».

Боб Сарлат, комик и диктор на телевидении, в то время часто работавший вместе с Робином, не мог сказать, кто из артистов был для Робина настоящим другом, а кто просто знакомым. «Я не знаю, кто его лучший друг, – сказал он. – Все говорят, что такие были, но я не знал никого из них лично. Робин мне нравился, а он любил знакомых ему людей. Но Уильямс был из тех, с кем невозможно долго общаться, чтобы он не отвлекался на что-то еще».

Многим завязывающимся в таких клубах отношениям способствовал льющийся здесь рекой алкоголь. Хотя в Zoo наливали только пиво и вино, в клубе было сделано все возможное и невозможное, чтобы посетители задерживались здесь часами. «Если ты комик, то выпил бесплатно в больших количествах, – рассказывал Уалл Дерст, комик и юморист, позже ставший собственником клуба. – Ты им платил за один из трех или четырех напитков. Это стало одной из причин, почему клуб разорился».

Те, кто хотел посильнее подзарядиться, прибегали к более сильным средствам. Кокаин занял господствующее место в ночных клубах Сан-Франциско и еще не был так табуирован как марихуана или галлюциногены, которые уже давно служили источниками счастья в городе. «Поворачиваешь кран, и льется кокаин, – вспоминал Стивен Перл, комик и друг Робина. – Он был повсюду. Мы зарабатывали деньги, так почему бы не потратить немного на что-то запретное? Каждый позволял себе немного больше, иногда не по одному разу».

Дана Карви, вышедший на сцену после того, как несколько раз увидел выступления Робина, не употреблял наркотики, но признает, что они были абсолютно везде. Карви говорит: «Из всех доступных наркотиков я помню только кокаин. Правда, больше ничего. Но от меня это пытались держать в тайне, потому что я не был в этом наркоклубе, а Робин был».

Но другие партнеры Робина уверены, что в то время тот на кокаине не сидел.

И не все были согласны, что исполняемые им монологи были добродушными. «Его номера были более революционными, чем стендап, – говорил Джошуа Рауль Броди, писанист и музыкальный директор, выступавший с «Рик и Руби». – Он не шутил, он отбивал бит. Его образы были четкие и живые. Он никого не держали за руку, просто переходил к следующей части и был уверен, что зритель пойдет за ним. Это было завораживающе. Но то, над чем ты смеялся, – это поступки других людей. А это часто несмешно».

В одной из рецензий на его номер Робина едва не провозгласили основателем стандартов новой эры. В отзыве за август 1976 года Джон Вассерман из San Francisco Chronicle попрекнул его грязным ртом и подростковым мышлением. «Слово ”motherf“ (мудак) прикольно звучит, если его употреблять в правильном месте и в правильное время, – гласила его статья, – но само по себе слово абсолютно не смешное, и чем скорее Уильямс это поймет, тем более интересными станут его выступления для публики, которая уже научилась хотя бы самостоятельно одеваться».

Позже Робин признавался, как сильно задело то, что его назвали «похабным юношей», потому что он понимал, что так оно и есть. «Эти люди задели меня за больное, – говорил он. – Сначала ты изображаешь всех, кого когда-либо видел… Затем тебе говорят, что это ужасно. И у тебя появляется цель: ”Я же могу быть собой, я могу придумать что-то сам“. И движешься в этом направлении».

В апреле 1976 года наставник Робина в Intersection Френк Киддер организовал примитивное соревнование по стендапу, в котором десятки любителей будут в течение одного вечера мериться силами, стараясь в минуту заполучить три-четыре взрыва смеха, при этом «смех» определялся как «три секунды непрекращающегося хохота и/или аплодисментов». Первый приз в размере 50 долларов ушел Лоренцо Матаварану, за второе место вышла трехсторонняя ничья между Робином и комиками Марком Миллером и Митчем Кругом. А в сентябре того же года Киддер организовал более профессиональный турнир – первые ежегодные Соревнования комиков в Сан-Франциско, куда он пригласил примерно двадцать комиков, которые состязались на протяжении девяти вечеров в четырех разных клубах, где восемнадцать судей оценивали их в семи разных категориях. В финальном раунде остались Робин, Круг, Миллер, Боб Сарлатт и Бил Фарли. «Последнее выступление, ровно пятнадцать минут, отделяло каждого от его судьбы, а Робина от первого места. Именно так и должно было произойти», – сказал Сарлат.

«В то время, – вспоминал Сарлат, – люди не так уж много знали о стендапе. Робин выступал не в классическом варианте этого искусства. Все было немного хаотично. Он все еще учился, делал небольшие наброски и сценки, которые были смешные и могли вызвать залп смеха, но в них не было гармонии».

Пол Красснер, хиппи-журналист и редактор журнала The Realist, бывший в жюри на финальном этапе соревнований, говорил, что запомнил выступление Робина за «его энергию и очевидное присутствие. На нем была ковбойская шляпа, у него была волосатая грудь, и он сильно потел».

Когда с финальным выступлением вышел Фарли, минут через пять вырубилось электричество. Клуб мгновенно погрузился во тьму, и никто не знал, что в данной ситуации делать, но Фарли, все еще находившийся на сцене, воспользовался возможностью. «Пока не было света, – вспоминал Сарлат, – Бил Фарли без микрофона сказал: ”Как только кто-то зайдет, давайте запоем «С днем рождения»“. Это была потрясающая импровизация. И это сыграло ему на руку. Поэтому он получил первое место, Робин – второе, я был на третьем». Так все выглядело в соответствии с оценочными карточками судей, и Сарлат был согласен с этим результатом. «Выступление Робина очень сильно отличалось от остальных, – говорил он. – Он еще не был закостеневшим в своем стиле профессионалом». Но, как вспоминал Красснер: «Народ разозлился, что выиграл не Уильямс». Пожалуй, это был последний раз, когда Робин был не первый.

Однажды вечером, когда Робин не должен был выступать в Holy City Zoo, он подрабатывал там в баре, подавая напитки и немного подворовывая. Вдруг его внимание привлекла одна посетительница. Валери Веларди, танцовщица и преподаватель сценических движений, отдыхала от работы официанткой в соседней таверне и решила скоротать здесь вечерок, потому что много слышала об этом комедийном баре. Робин был потрясен уверенной в себе женщиной с классическими чертами лица, которая была на пару дюймов выше его. Позже он объяснял, что испытанное в тот момент чувство не было любовью с первого взгляда: «Это больше было похоже на страсть, – говорил он. – Она была итальянкой, неаполитанкой. И хотя Валери была не особенно сексуально одета, она смотрела… горячо. Горячая штучка». Валери, в свою очередь, была очарована этим маленьким, коренастым, энергичным мужчиной в полосатой рубашке и радужных подтяжках. Робин, либо из желания посмешить ее, либо пытаясь скрыть неловкость, решил заговорить с Валери с поддельным французским акцентом.

«Так он продолжал всю ночь, – рассказывала Валери. – Нет, я была уверена, что он француз». Она даже не подозревала, что ее обманывают.

Продолжая играть роль, Робин попросил Валери подвезти его до дома, и она, заинтригованная, повезла его к мосту Золотые ворота, вокруг залива и в Тибурон. Валери говорила, что на протяжении поездки он был очень смешным. «Боже мой, Робин заставлял меня смеяться. Мы с ним очень быстро поладили, и он этим наслаждался». Когда они подъехали к знакомому дому на Парадайз драйв, Робин попросил высадить его не у своего дома – из-за того, что жил с родителями. Валери была этим очень удивлена.

В следующий раз когда они пересеклись, Робин подошел к ней и заговорил с западным акцентом: «Привет, милая, как дела?» Именно эту вторую встречу они считали их первым свиданием. После этого молодые люди стали встречаться, и вскоре Валери узнала, как Робин по-настоящему говорил. «Он продолжал меня восхищать, – рассказывала она. – Я не проводила различий между ним и его голосами. Робин просто постоянно их доставал и играл, как ребенок с игрушками».

Валери, которая была старше Робина на год, выросла в семье итальянцев в Нью-Хейвен, штате Коннектикут. Она была самая старшая в семье из четырех детей и после развода родителей с двенадцати лет фактически стала матерью своим трем младшим сестрам. Когда она узнала, как воспитывали Робина, то поняла, что это сильно отличается от ее опыта, но решила, что понимает его психологию. «Он не рос с другими детьми и был единственным ребенком, насколько я поняла, – говорила она. – В результате этого у Робина была своя внутренняя жизнь, в которую тяжело проникнуть. Очень сложно найти контакт с тем, кто привык сам о себе заботиться. Прозвучит банально, но они живут в своем собственном мире».

Закончив колледж Годдард в сельском Вермонте, Валери переехала в округ Заливов, чтобы получить образование в колледже Миллс в Окленде. По утрам она ходила на занятия, а вечерами встречалась с Робином, который ей рассказывал об истории округа Марин, своих разочарованиях в Джульярде и смутных мечтах стать стендап-комиком. Всего за пару недель они влюбились друг в друга.

«У него был свой шарм, – рассказывала Валери. – Я всегда думала, что все возможно и мир яркий и красивый. А он делал его еще более ярким и волшебным. Мы жили прекрасно. Мы были очень молодыми».

Когда Валери приходила на выступления Робина, то была потрясена, с каким рвением он отдавал себя своему любимому делу и как естественно смотрелся на сцене. «Это действительно была его страсть, – говорила она. – У него был дар подражания. Я раньше никогда ничего подобного не видела, и мне это очень нравилось. Он был намного талантливей своих коллег, это было видно невооруженным глазом, за это я его любила еще больше».

Вскоре пара задалась вопросом, достиг ли Робин своего потолка в Сан-Франциско. Южнее стоял Лос-Анджелес, в котором были не только свои собственные стендап-сообщества, но и возможности развиваться и подниматься по карьерным лестницам – телевидение, киностудии и площадки для выступления, такие как «Шоу Мерва Гриффина» и «Сегодня вечером».

Робин точно знал, что должен убедить Валери переехать с ним, но боялся, что за пределами Сан-Франциско у нее будет меньше возможностей выступать и преподавать современные танцы. «В Лос-Анджелесе это не так популярно, – говорил он. – Я имею в виду, Твайла Тарп не тренирует танцоров Джуна Тейлора».

Но Валери была за переезд: «Я не сильно этим заморачивалась. Он был игрок, и я решила посмотреть, что из этого получится».

Когда наконец Робин и Валери решили осуществить задуманное, у них не было конкретных планов, расписания или даты. Но в очень скором времени они добились результатов, которых и представить себе не могли.

Робин переехал в Лос-Анджелес осенью 1976 года и обнаружил здесь увеличенную многократно версию того, о чем мечтал. Возможностей было в разы больше, конкуренция была огромной, а отвлекающие факторы намного соблазнительней. Никакой другой город, казалось, не мог превзойти Лос-Анджелес в его историях о быстром обогащении и, как следствие, о падении на самое дно.

Лос-Анджелес десятками лет был столицей развлечений, но из всех выстроившихся в ряд клубов Робин обозначил своей целью два, оба расположенные в самом сердце Западного Голливуда, куда обязательно должен был попасть. The Improv выпускал из своих стен таких достойных артистов, как Джей Лено (беспощадный комик из Бостона с очень высоким темпом речи и густой копной черных волос), Энди Кауфман (комик родом с Лонг-Айленда, который прятал свое застенчивое, мягкое «я» за броней откровенных, гипертрофированных сценических персонажей), а также Фредди Принц (сенсационный комик из Нью-Йорка, наполовину пуэрториканец, наполовину венгр, который всего за год после переезда в Лос-Анджелес уже стал звездой в своем собственном ситкоме на канале NBC «Чико и человек»).

Конкурент The Improv, Comedy Store, располагался в нескольких кварталах к северу от шумного бульвара Сансет. С большим количеством залов, предлагающих больше возможностей и разврата, чем в Improv, Comedy Store был собственностью Митци Шор. Все, за исключением нескольких ее любимых исполнителей, выступали в клубе в обмен на бесплатные напитки и предоставленную площадку, но денег им не платили. А тех, кто, по ее мнению, не заслуживал и этого, Митци просила поработать консьержами, парковщиками и швейцарами до тех пор, пока, опять же, по ее мнению, они не были готовы выйти на сцену.

Вот такой отчаянной и конкурентной была сцена комедии в Лос-Анджелесе, но самые многообещающие участники находили ее необыкновенно привлекательной, да и подружились они на почве того, что обожали все это. «Это было безумно романтичное время, – говорил Лено. – Берем кучку изгоев, не вписывающихся в общество, и объединяем их в одном месте, где они наконец встречают себе подобных». Комедия, по словам Лено, необычная дисциплина, где эмоциональная поддержка незнакомцев даже важнее, чем поддержка друзей и членов семьи. «Никто из комиков не хотел видеть в зале своих родных и близких. Они будут либо слишком надрывно смеяться, либо не будут смеяться вообще. Нужны абсолютно незнакомые люди. Только они играют важную роль».

Когда в этом жанре появлялся новый артист – а публика постоянно уставала от старого и требовала чего-то нового и свежего – то его быстро оценивали. Марк Лоноу, комик, актер и бизнес-партнер Improv, объяснил этот процесс так: «Молва в нашем комедийном сообществе – а мы говорим об исполнителях, а также об огромном количестве зрителей – распространяется за час. День – очень долгий период. Это было маленькое, состоящее всегда из одних и тех же людей – в прямом смысле этих слов – сообщество. Теперь же в него входит порядка десятков тысяч людей. Но слухи распространяются по-прежнему быстро».

Робин начинал в Западном Голливуде в студии Off the Wall – маленькой старой комедийной импровизационной труппе, куда он впервые заявился в такой поношенной и мятой одежде, словно только что вылез из постели: коричневом костюме, берете и радужных подтяжках. Некоторые артисты вполне обоснованно предполагали, что Уильямс жил прямо в машине, на которой приехал из Сан-Франциско. Основателем Off the Wall была Маркус ДеВера, одна из первых пропагандисток импровизационного театра из Северной Каролины, которая подбирала членов труппы из театральных мастерских, где она преподавала. Шоу, где исполнители выступали со своими импровизационными сценками, основывались на предложениях зрителей и преимущественно были безубыточными мероприятиями, организованными для развлечения, а не заработка. И все же Маркус предложила Робину место в группе, а также небольшое вознаграждение, чтобы он мог обосноваться в Лос-Анджелесе, потому что она была в числе первых, с кем он познакомился в городе, и он ей очень понравился.

Уэнди Катлер, одна из основателей труппы, вспоминала, что Робин сразу же привнес ясность в группу молодых людей, которые генерировали похожие идеи, но не понимали, что с ними делать. «Я помню, как ворвался Робин, – рассказывала она. – Он был великолепен с самого начала – быстрый, интересный, забавный, удивительный, и принес с собой чувство того, что можно создать что-то крайне неожиданное, что может стать по-настоящему захватывающим».

Энди Голдберг, еще один член команды, сначала подумал, что Робин иностранец. «Появился парень в коричневом костюме и берете, говорящий с русским акцентом. Поэтому я и подумал, что он русский. В руках у него была маленькая книжка – возможно, с записями-подсказками для его выступлений. Он открывал эту книжечку как русско-английский словарь и повторял фразу, которую я в дальнейшем слышал от него миллионы раз:

”Успокойся. А теперь разозлись“».

Вдобавок к способностям и доброжелательности, у Робина еще была чарующая харизма. «Помню, меня, да и всех остальных в группе, очень привлекла к себе энергия Уильямса, – рассказывала Катлер. – Он был такой целеустремленный, такой энергичный, что хотелось немедленно выйти на сцену и играть вместе с ним».

Робин настолько серьезно относился к своим выступлениям в Off the Wall, что даже заказал себе визитки, на которых название труппы было написано большими, как от руки написанными буквами, словно выложенными из кирпичиков, а его имя маленькими буквами над словами «Импровизационный театр комедии», написанными с ошибкой. В программке, распространяемой Off the Wall, Робин впервые в жизни дал свою профессиональную биографию, где описал себя следующим образом:

«Робин Уильямс, родом из Чикаго, провел свой предподростковый период, перемещаясь между Детройтом и Чикаго, а затем окончательно переехал в Сан-Франциско. Именно тут он обнаружил свои таланты и женщин. Институт закончил очень весело и без малейших шансов на успех. Чтобы не стать патологически бесхарактерным, Робин покинул рай и отправился учиться в Нью-Йорке в Театральную школу Джульярд. Через три года вернулся в Сан-Франциско и приступил к карьере профессионального безумца в стиле стендап. Все остальное – история. Из хобби – плавание, бег по пересеченной местности и кабальное состояние».

В выступлениях Off the Wall Робин старался придержать свое тщеславие и поддерживать дух импровизационного театра в стендап-комедии, и это удавалось ему неплохо.

Голдберг вспоминает одну сцену, которую они играли вместе: «Мы изображали маленьких детей, играющих в бейсбол, Робин зашел за зрителей и играл свою роль оттуда – так раньше никто не делал. Мы делали постановки на сцене, потому что туда был настроен свет и туда смотрели зрители. А тут всем зрителям пришлось повернуться и смотреть на выступление у себя за спиной».

«Так происходило несколько раз, – рассказывал Голдберг. – Не могу сказать, было ли это умышленно или нет. Но в этом был весь он».

Хотя в Лос-Анджелесе Робин мало что мог назвать своим и работал, стараясь закрепиться в городе, он все же был способен на акты доброты, сострадания и благотворительности. Джэми Масада, в дальнейшем основатель франшизы Laugh Factory, был молодым иммигрантом из Ирана, когда впервые встретил Робина в Bla-Bla Café – ресторане и ночном клубе в Студио-Сити. Масада, в то время живший в гараже, так как не имел постоянной работы, говорил на фарси и иврите и учил английский. Несколько раз он попадал на стендап-шоу в те места, где их демонстрируют. И однажды встретил Робина.

«Он ел сэндвич с тунцом и цельнозерновым хлебом, а я был зверски голоден, – вспоминал Масада. – Робин сказал: ”Иди сюда“, я присел рядом, а он заказал сэндвич и мне. Уильямс раскритиковал мое выступление и дал имя преподавателя, которому я должен был позвонить и учиться у него актерской игре». При этом Масада замечал, что Робин никогда не общался с ним как с низшим сословием. «Он здоровался, интересовался как дела, ему было на тебя не наплевать, – рассказывал он. – А я искренне к нему привязался».

Как-то Масада вел в Bla-Bla Café шоу, где был задействован Робин. «Я позвал его на сцену, – рассказывает Масада, – он вышел и спросил, играл ли я когда-нибудь Шекспира. Я не знал, кто такой Шекспир. Кто такой этот чертов Шекспир? Что это такое Шекспир? Робин попытался мне его описать и стал цитировать строки: ”Быть или не быть. Вот в чем вопрос“. Я говорю: ”Что за вопрос? А люди уже начинают смеяться. Я и не знал, что делаю правильно. Люди хохочут, потому что я облажался, а я-то это делаю не специально. Но рядом с ним я чувствовал себя уверенно».

К этому времени выступления Робина превратились в переполненный мешок эпатажных голосов и преувеличенных персонажей, срисованных с людей, которых он встречал во время путешествий, с себя и из своего необъятного воображения: надменный аристократ и славный малый с юга, бурчащий старикашка, проповедник с телевидения и русский с сильным акцентом, отдельные пародии на знакомых и малоизвестных представителей поп-культуры, будь то Манчкин из «Волшебной страны Оз» или плачущий главный герой из «Мухи», злой мяукающий Петер Лорре или общительный эстрадный исполнитель Джордж Джессел. Но ближе всего к его сердцу был классически обученный актер, который говорит на смеси возвышенного Елизаветинского языка и грубых анатомических отсылок.

Робин начал проводить сравнения с эксцентричным Энди Кауфманом, который, казалось, то и дело перепрыгивает с одного героя на другого, даже когда не играет на сцене. Как позже он вспоминал: «Я всего лишь раз поговорил с Энди, когда он никого не изображал. Это было в магазине здоровой еды. Мы поздоровались и поинтересовались друг у друга, как дела. После этого Кауфман медленно, но верно снова вернулся к пародии. Я сказал: «Увидимся. Береги себя».

Беннетт Трэймер, начинающий сценарист, от друга услышал, что тот в Improv видел комика, который даже лучше и интересней, чем Кауфман. С долей скептицизма Трэймер отправился в клуб и был изумлен, когда Робин голосом Шекспира болтал с официанткой, которая, сама того не понимая, стала действующим лицом сценки. «Что бы она ни сказала или сделала, он все умудрялся обыграть, как если бы они репетировали несколько дней подряд, – рассказывал Трэймер. – Робин попросил у нее выпивку: ”Милая моя, я слышу, как в бутылке шипит Перрье“. Кто-то его перебил, и он сказал: ”Первый раз перебиваете?“ Просто уничтожил парня».

Когда Робину выпал шанс попасть на прослушивания в Comedy Store и всемогущий Mitzi Shore, он не упустил эту возможность. Попав однажды вечером в понедельник в самое главное помещение на бульваре Сансет, он вышел на сцену без ботинок, в футболке и в комбинезоне и произнес строку грубого шекспировского актера: «А теперь пара строк из Two Gentlemen of Santa Monica («Два джентльмена из Санта Моники». Пьеса Шекспира Two gentlemen of Verona – Два веронца), также известного под названием As You Lick It («Как вы это лижете». Пьеса Шекспира называется As you like it – Как вам это нравится)». И пока восторженная публика все еще приходила в себя, он подбросил им еще одну шутку: «Послушайте, луна как яичко висит низко на небе». Шор тут же позвала Аргуса Хамильтона и сказала ему: «Я сейчас приду с новым комиком, чтобы там он мог повторить то, что сделал здесь».

Как новый член Comedy Store Робин получил уникальную оплачиваемую работу с вознаграждением в размере 200 долларов и почетный статус в одном из самых популярных мест сбора комиков стендапа в городе. Выступления придали ему ауру признания, и это гарантировало, что любой в Голливуде, кто ищет новых исполнителей, увидит его шоу в ближайшие месяцы.

Другие комики тоже приходили познакомиться с Робином и уходили с его шоу, чувствуя восторг – да и что скрывать – зависть и бессилие. Дэвид Леттерман, язвительный стендап-комик и писатель, недавно приехавший из Индианы, и его друг комик Джордж Миллер несколько раз присутствовали на шоу Робина в Comedy Store в Вествуде, где у них развилась своеобразная мазохистская зависимость от него. «Мы были просто парнями, стоящими у микрофона и рассказывающими шутки, – рассказывал Леттерман. – Это всех устраивало. И тут входит Робин. Даже не входит, а как будто влетает – его энергия позволяла просто порхать в воздухе. Было ощущение, что он парил над сценой, столами и баром. Мы с Джорджем бесконечно обсуждали Робина, и в наши умы даже закрадывались мысли о том, что мы должны покинуть бизнес».

Робин стал членом Comedy Club Players, внутренней группы исполнителей импровизации, которая записывала рекламные наброски и создавала персонажи, а также весьма интересные моменты вроде вечерних шоу, где аккомпанировали блюзовые оркестры. «Мы хотели быть правильными, – говорил Джим Стаал, один из членов Comedy Club Players. – Правила импровизации были неприкосновенны – важна только сцена. А затем пришел Робин и был как слон в посудной лавке. Он выдал шесть шуток, и зрители чуть не намочили штаны к тому времени, как начинает говорить другой человек. А потом, когда люди что-то говорят, он быстро меняет тему и становится кем-то другим».

Робин продолжал выступать и в других группах, в которых состоял. Бывали вечера, когда он переходил прямо из Off the Wall в Comedy Store или Improv вместе с несколькими товарищами из труппы. Валери всегда сидела в толпе на его шоу и поправляла, если он сбивался. Пока зрители еще только узнавали Робина и знакомились с его необычным стилем, Валери выступала в качестве заводилы, помогая ему и толпе привыкнуть друг к другу. Как только Валери видела, что Робин колеблется, она начинал кричать: «Робин, что там у тебя в голове?» Он слышал знакомый голос, издавал медленный крякающий звук и притворялся, что поднимает верхнюю часть черепа. Таким образом у него появлялось время перевести дыхание, прежде чем вылить следующий поток своего остроумия.

Comedy Store предлагал Робину также выход на его идола Ричарда Прайора, у которого он учился и с которым позже стал друзьями. Прайор выступал в клубе на регулярной основе, он пришел сюда, чтобы навести порядок, пошутить о своем жестком воспитании в Пеории и о своей борьбе с зависимостью от кокаина. Несколько раз в неделю Робин наблюдал, как Прайор погружался в нечеткий говор района Миссисипи и его пьяного альтер-эго Мадбона или же импровизировал на тему последней неприятности, произошедшей с ним совсем недавно. «Он выступал последним, – рассказывал Робин. – Все приходили на него посмотреть. Это была как аудиенция у папы римского. Я видел, как он делал то, что больше никогда не повторял. Люди вскрикивали: ”Покажи Мадбона!“ А он отвечал: ”Сами показывайте Мадбона, твою мать. Вы знаете его лучше меня“. Это было сродни трансформации: можно было наблюдать, как он пробует разные вещи и порой заходит очень далеко, рассказывая о чем-то очень личном и болезненном».

Одна из сценок Прайора, которая больше всего запомнилась Робину, была о том, как Господь вернулся на землю, чтобы забрать своего сына, где узнал, что Иисуса распяли. «В конце сценки все зрители одновременно выдыхали, произнося ”Что?“ – говорил Робин. – Это была странная и красивая сценка. В ней не было персонажа. В ней был только он». Но были вечера, когда Прайора вообще было невозможно предугадать.

«Были ночи, когда ты просто на него смотрел, – рассказывал Робин. – Иногда он словно звал людей на сцену, а среди зрителей были такие люди, как Вилли Нельсон, который в конце, когда все расходились, играл музыку. Она была похожа на джаз, это было невероятно».

Прайор не скрывал свою тяжелую зависимость от алкоголя и наркотиков ни от зрителей, ни от комиков, искавших его покровительства, и Робин видел результат употребления этих веществ во время выступлений. «Кокс двигал им, – говорил Робин. – А алкоголь создавал между ним и зрителями подушку безопасности, чтобы Ричард в какой-то мере мог спокойно излить свою душу. Когда он не был под кайфом, ему было очень непросто, потому что его охватывал страх. Но если Прайор пропускал пару рюмок Курвуазье, он был чертовски крут».

Наркотики стали постепенно проникать и в жизнь Робина. Кокаин уже был широко распространен в Голливуде и завоевал репутацию «шампанского среди наркотиков», за его сильный, но «чистый» кайф, причем без лишних проблем, как от более тяжелых наркотиков, например героина. Кокаин был в кровотоке города, он вращался тут как валюта, особенно в среде тех, кто стремился к славе и хотел, чтобы вечер длился немного дольше.

Когда один из друзей Робина по колледжу Клермонт Боб Дэвис приехал посмотреть его выступление в Comedy Store, то был удивлен, увидев, как после шоу его одногруппник на парковке клуба потребляет наркотик. «Какой-то парень подошел к нему с ложкой кокаина и поднес к носу – пшик, – рассказывал Дэвис. – И это был не его друг, просто подошел фанат». Боб, сам не употреблявший кокаин, понимал, что может встретить его в этой среде, но все равно был поражен.

Дэвис не часто встречался с Робином в последнее время, но ясно видел, что вращающиеся вокруг Уильямса люди были заинтересованы в его зарождающейся популярности. После окончания одного из выступлений Робина Дэвис сказал: «Там было порядка двадцати человек. Большинство не были мне знакомы. Они его постепенно захватывали».

Позже, когда Робин открыто рассказывал о своей зависимости, то говорил, что кокаин был для него легко доступен, ему никогда не приходилось за него платить. «Мне давали его бесплатно, – рассказывал он. – Каждый готов тебя накачать, если только ты этого захочешь, потому что после этого они приобретают над тобой контроль. Ты будешь терпеть беседы с людьми, с которыми днем вряд ли бы вообще заговорил».

Присутствие Робина в числе выступающих в Comedy Store ввело его в тесное сообщество стендаперов и других представителей индустрии, которые много пили, сидели на кокаине и продолжали свои попойки и разврат за закрытыми дверями у Митци Шор. Если там развлечений было мало, Робин вместе с товарищами отправлялись на танцевальный марафон в Canter’s Deli в Фэрфаксе, чтобы проглотить пару бутербродов и обменяться историями о своих победах, или же в загородный клуб типа Show Biz в долине Сан-Фернандо, Ice House в Пасадене или Comedy & Magic Club в Хермоса Бич, где продолжали кривляться на сцене, пить и накачиваться наркотиками. В какой-то момент Робин создал устойчивую модель своего поведения, в соответствии с которой вечер после выступления не заканчивался простым рукопожатием у двери и поездкой на машине домой. Он продолжался либо распитием алкогольных напитков и употреблением наркотиков, либо же за вечер могло быть несколько выступлений в разных клубах, после которых опять наркотики и алкоголь. Как только начиналась ночь, становилось абсолютно не понятно, как она закончится, и даже восходящее солнце не было показателем того, что ночь уже закончилась.

Но 28 января 1977 года сообщество комиков Лос-Анджелеса было взбудоражено новостью о том, что Фредди Принц, блистательный молодой комик и звезда «Чико и человек», приставил к виску пистолет 32 калибра и выстрелил себе в голову. Не приходя в себя, он умер в больнице Лос-Анджелеса на следующий день в возрасте двадцати двух лет. Принц, который всего неделю назад выступал на инаугурации президента Джимми Картера, казалось, был на вершине славы, но в среде комиков было всем известно, что он принимал успокоительный наркотик куаалюд, который запивал коньяком, а затем взбадривался кокаином. Принц страдал от депрессии и недавно узнал, что его жена подала на развод. Изначально полиция признала его смерть самоубийством, но позже суд признал, что это был несчастный случай.

Казалось бы, голливудское сообщество должно было извлечь из сложившейся ситуации урок, что употребление наркотиков может принести большой вред и погубить человека. Но многие сделали другой вывод, они считали, что Принц слишком далеко зашел в своей депрессии, которой можно было избежать, если бы только он не довел все до крайностей и хоть немного обуздал свои желания. Наркотики и алкоголь для всей актерской братии были способом отметить свой успех и продлить экстаз от выступления на сцене. А еще они были последней линией самообороны перед самым страшным – чувством провала, вселяющим страх чувством неуверенности, присутствующим на каждом выступлении.

Валери, приступившая к преподаванию современного танца в Университете Паппердайна, не могла не замечать похождений Робина после работы. Но в то время ей казалось, что она должна позволить ему все это, так как такая жизнь делала его искренне счастливым.

«Робин хотел быть с друзьями, хотел быть с единомышленниками, которые его понимали, – объясняла Валери. – Он искал их общества. Игра на сцене мотивировала его. Он любил выступать перед зрителями – и чем больше людей, тем лучше. В этом смысле Робин был рад, что двигался вперед, у него было время выступления в прайм-тайм вместе с ключевыми актерами».

По поводу их отношений в тот период есть некоторые неточности. Робин и Валери говорили, что вместе приехали в Лос-Анджелес. Но некоторые их общие друзья заявляли, что первый приехал Робин, а чуть позже, как только он обустроился, приехала Валери. Венди Эшер, которая познакомилась с Робином, когда он искал работу в агентстве William Morris и дружила с ним после этого много лет, говорила, что Робин уже завел и успел закончить другие отношения к тому моменту, когда в город приехала Валери. «Одна из моих подруг встречалась с ним, потому что он порвал с Валери», – рассказывала Эшер.

Комик Элейн Буслер встречалась с Энди Кауфманом, когда они оба переехали в Лос-Анджелес из Нью-Йорка; после их мирного расставания она начала встречаться с Робином. «Меня так никогда раньше не преследовали, – рассказывала Буслер. – Несмотря на то, что у него была собственная квартира, которую я за все время ни разу не видела, каждый вечер он приходил ко мне». Робин называл ее Панк или Панки, как его самого в детстве называла мама Лори. Когда Буслер спросила, была ли она первой девушкой, кого он называл таким нежным прозвищем, он ей ответил: «Нет, только последних четырнадцать».

Помимо своего тяжелого графика выступлений и участия в профессиональных импровизационных труппах, Робин также учился в комедийных мастерских, чтобы поддерживать себя в форме и общаться с другими себе подобными. На одних из таких занятий преподавал Харви Лембек, актер из Бруклина, снявшийся в «Лагере для военнопленных № 17», где сыграл коварного капрала Барбеллу, в «Шоу Фила Силверса» и в комедиях 1960-х годов для подростков, например в таких, как «Пляжные тусовщики», «Пляж бикини», «Пляжные игры», «Как справиться с диким бикини» и «Призрак в невидимом бикини».

Несмотря на экстравагантное резюме, Лембек был суровым преподавателем и не принимал в свою студию студентов, не имевших за плечами хотя бы несколько значимых проектов. «Чтобы просто сюда попасть, уже надо было многое сделать», – рассказывал одногруппник Робина Джоель Блум, который тоже был зачислен на занятия к Лембеку. Лембек навязывал ученикам сцены, в которых они должны были играть, и ударные реплики, на которые они должны были обратить внимание, но Робин как всегда старался внедрить свое. Однажды, вспоминал Блум, Лембек заставил Робина и еще одного студента сыграть довольно сложную сцену: «Два незнакомых друг с другом человека сидят рядом и смотрят фильм. Робину досталась роль бездомного, который тер свои подмышки и нюхал их. Это было просто какое-то безумие».

Класс состоял из актеров, уже считавшихся звездами, в том числе здесь обучались Пенни Маршалл, снявшаяся в ситкоме канала АВС «Лаверна и Ширли», и Джон Риттер, сыгравший счастливчика-холостяка, живущего с двумя соседками, в еще одной комедии канала АВС «Трое». Риттер, чье чувство юмора было значительно меньше, чем у его шоу, очень быстро сдружился с Робином, которого он считал безумно капризным виртуозом.

«Я увидел, как по-дурацки одет этот парень, – говорил Риттер, – в висящих штанах, подтяжках, мятом смокинге, высоких кроссовках, в соломенной шляпе с поломанными краями, очках а-ля Джон Леннон, и подумал: ”Этот парень точно собрался в балаган“. Я был немного подозрительным, поэтому внимательно к нему присматривался, и Робин оказался одним из самых замечательных людей, когда-либо встреченных мной».

Как вспоминал Риттер: «Первая сцена, которую я увидел в его исполнении, это роль ведущего детского шоу, и это была просто сумасшедшая вещь. Он вынес на сцену марионетки и говорил странными голосами, его игра была просто неописуема».

«Он заботился обо мне на сцене, потому что я никогда не пытался его превзойти, – рассказывал Риттер. – Пригодился на роль напарника».

Еще одним учеником в классе была автор-исполнитель Мелисса Манчестер, ставшая впоследствии женой и клиентом Ларри Брэзнера, партнера фирмы по поиску талантов Rollins, Joffe, Morra & Brezner. Он очень часто посещал эти мастерские в поисках новых лиц, а Робин выделялся на общем фоне. «Я видел, как этот парнишка справлялся с любой ситуацией, которую ему подбрасывали, он не терялся, – рассказывал Брэзнер. – В импровизации ты либо выиграл, либо проиграл, либо попадаешь в струю, либо выпадаешь. Я два часа наблюдал за этим парнем, и он ни разу не растерялся, реагируя как сумасшедший, высвобождая нервные импульсы, а не мозги». Если сравнивать его с разочарованным и крайне искренним молодым исполнителем главной роли в фильме «Над пропастью во ржи», то Брэзнер говорил, что Робин был «как Холден Колфилд, парень, разгуливающий с оголенными нервными окончаниями».

Робин до этого пробовал работать и с другими управляющими компаниями, но мало чем мог похвастаться. Во время своего обучения в Голливуде он сменил трех директоров за две недели, один из них организовал для него кастинг на роль в «Калифорнийском дорожном патруле» – телевизионном сериале о паре полицейских на мотоциклах. «Им нужен был рослый, высотой футов шесть, мужчина, который бы мог прокатиться на Харлее, – рассказывал Робин. – А я никогда не ездил на мотоцикле, ростом не выдавался, весил 1 36 фунтов… И я понял, что это не для меня».

Участие в Rollins, Joffe, Morra & Brezner любой комик считал гарантией процветания и славы – ключом доступа ко всем возможностям, имеющимся в развлекательной индустрии. За 15 процентов от всех заработков эта компания предлагала привлекательный уникальный список клиентов, в числе которых был Вуди Аллен, Дик Каветт, Роберт Клейн, Майк Николс, а о самой искусной и самой легко приспосабливающейся команде менеджеров и говорить не стоит.

Основатель компании Джек Роллинз был архетипом бруклинской «шишки», который обожал скачки с упряжками, а изо рта у него вечно свисала сигара. В числе его первых клиентов были Гарри Белафонте и Ленни Брюс, а также Аллан, которого Роллинз вместе со своим партнером Чарльзом Х. Джоффом раскрутили из стендап-комика-интеллектуала до актера, писателя и режиссера. Роллинз и Джофф продюсировали остроумные и прибыльные комедии Аллана – сам Джофф получил «Оскар» за «Энни Холл» в качестве лучшей картины и даже нанял отца Аллана, – Мартина Конигсберга, в качестве менеджера в Нью-Йорке на неполный рабочий день. Их компания, изначально базировавшаяся в двухуровневой квартире на Манхэттене, включила в свой состав третьего партнера Ларри Брэзнера и четвертого Бадди Морра, а также открыла офис в Лос-Анджелесе, который позже стал самым эпицентром событий.

К тому времени, как Робин появился в поле зрения фирмы Rollins Joffe, они выделяли двух комиков, которые должны были составить следующее поколение талантов. Один из них – Дэвид Леттерман, ставший позже любимым гостем в шоу Джонни Карсона «Сегодня вечером» и порой замещавший его в качестве ведущего. Вторым был Билли Кристал, дружелюбный, остроумный комик и актер из Нью-Йорка со всеядным культурным аппетитом и с репертуаром пародий, включающим и Говард Коселля, и Мухаммеда Али, а также Сэмми Дэвиса Джуниор Кристала, который не был занят ничем с тех пор, когда его в 1975 году вырезали из «Субботнего вечера в прямом эфире», и внимание всей нации было приковано к его первой роли открытого гея в фильме на канале АВС «Soap».

Робин пришел в фирму на встречу, позже его выступление оценивал Стью Смайли – молодой сотрудник, нанятый в качестве помощника Брезнеру и Морру. Первое впечатление у Джека Роллинза от Робина было смешанное: «Это бескрайний талант, но дисциплина нулевая». Но Смайли, по возрасту самый близкий к Робину, был впечатлен выступлением Робина в Comedy Store. «Он говорил голосами шекспировских персонажей, бегал по столам, – рассказывал Смайли. – Он настолько ничего не боялся, что тебе самому становилось страшно».

Смайли, совсем недавно закончивший работу в качестве ассистента в картине «Энни Холл», знал, что Робин особенный, а многие месяцы, проведенные с ним бок о бок, только доказали, насколько непохожим ни на кого он был. «Я знал, что Робин может исполнить пируэт на игле, – говорил Смайли. – Кто еще так смог бы, я не знаю».

Робин подписал с ними контракт, предпочитая не знать, как они ведут его дела. Позже Джофф восторгался: «Робин – новичок… Его не интересует ничего, кроме работы. Поэтому я уверен, что он будет расти. Но что более важно, что и через двадцать лет люди будут помнить его».

Менеджеры видели в Робине неиссякаемый потенциал, о чем напрямую говорили и ему, и Валери. «Они все его хотели, это потрясающе, – говорила она. – Это совершенно новый уровень. Ты только слышишь, что они менеджеры Вуди Аллена, и впадаешь в экстаз. Они пригласили меня на обед, который я никогда не забуду. Эти люди сказали: ”Ты будешь очень-очень богатой. Тебе ничего не придется делать. Ты просто будешь ходить на обеды и по магазинам“. Никогда не забуду это ”на обеды и по магазинам“».

Валери была рада, что карьера Робина процветала, но не имела ни малейшего желания руководить этим или направлять его. Хотя она сразу же увидела черту между тем, где она может быть частью его жизни, а где нет. «Я ни к чему не стремилась, – говорила она. – Я танцевала и наслаждалась жизнью с любимым человеком, он моя жизнь. Но в какой-то момент у меня возникло ощущение, что меня от всего отстранили».

У Робина была энергия, покорившая город, растущая репутация, доказывающая, что он делает что-то великое, и его окружали правильные люди. Теперь ему нужна была только удачная роль.