Глава 22
Я свернул на Беверли-бульвар, пока Майло звонил в Сиэтл, в «Глобал инвестмент».
Спустя несколько мелких служащих и одного частного банкира он ухитрился выжать тот факт, что в обоих домах Вандеров производила уборку клининговая служба «Веселые руки», находящаяся в Палисейдс и приезжающая тогда, когда нужно.
— Кто определял, когда их услуги нужны? — спросил Майло.
— Откуда мне знать? — отозвался банкир.
Вызов завершился. Майло свирепо посмотрел на телефон и сунул в карман.
— Итак, весь процесс под контролем у Хака. Чутье подсказывает мне, что он этим пользуется. Но, как я сказал, публичность — штука всегда обоюдоострая. Учитывая, что Хак скрывался от всех с того времени, как вышел из тюрьмы, и до того, как три года назад его наняли Вандеры, нажим может заставить его только зарыться поглубже.
— Жизнь в подполье многому учит, — заметил я.
— Что ты имеешь в виду?
— Может быть, он и был невиновен в том, за что его посадили, но опыт и последующие события могли посеять в нем дурные привычки.
— Например, к пыткам и удушению ради забавы и выгоды… Как такой тип мог попасть к Вандерам?
— Может быть, они просто добры.
— Добросердечные и щедрые богатеи.
— Такое бывает.
— Ты так считаешь?
— А ты — нет?
— Я уверен, что нечто подобное случается, но мне лично кажется, что для накопления такой кучи бабла требуется склад личности, исключающий всякую доброту.
— Крутой детектив Владимир Ленин.
— Власть народу, хлеб голодным! — Он потряс сжатым кулаком, при этом был вынужден согнуть руку, чтобы не стукнуться о крышу машины. — Поезжай в «Могул». От всех этих неудач у меня аппетит разыгрался.
— То же самое ты говоришь об успехах.
— По крайней мере, я последователен.
* * *
Мы оставили машину на служебной парковке и направились в ресторан. В зале царило оживление. Два длинных стола полностью занимали наши коллеги, а угловую выгородку оккупировали Мо Рид и Лиз Уилкинсон.
Они сидели ближе друг к другу, чем это требовалось для делового разговора. Тарелки с едой стояли на столе нетронутые. Рид был в пиджаке, однако снял галстук и расстегнул воротник. Распущенные волосы Лиз Уилкинсон ниспадали массой блестящих завитков. Платье зеленовато-синего цвета гармонировало с цветом ее кожи.
Мо улыбнулся, Лиз рассмеялась, они стукнулись локтями и расхохотались уже оба. Они увидели нас одновременно и вздрогнули, словно дети, застигнутые за игрой в доктора.
Рид вскочил с места.
— Лейтенант, док, привет. Доктор Уилкинсон хочет рассказать нам кое-что интересное относительно тех пальцевых костей. Самое время узнать хоть что-то, верно?
Он тараторил, словно пулемет. Лиз Уилкинсон чуть удивленно взирала на него снизу вверх. Майло созерцал тарелку с бараниной.
— Я подсадил тебя на карри, детектив Рид?
— Ей… доктору Уилкинсон нравится.
— Так вышло, что это одна из моих любимых кухонь мира, — сказала Лиз, — так что когда Моисей предложил заехать сюда, я решила, что это круто. Добавлю это кафе в свой список.
— Присоединяйтесь, — пригласил Рид куда более громко и энергично, чем это требовалось.
Из дальней части ресторана показалась женщина в очках. Сегодня ее сари было кроваво-красного цвета. При виде Майло она просияла и бегом бросилась обратно на кухню.
— Тетка определенно рада, — заметила Уилкинсон.
— Он хороший посетитель, — отозвался Рид. — В смысле, наш лейтенант.
Несколько мгновений спустя на стол было торжественно водружено блюдо с омарами.
— Ого, кое-кто здесь VIP-персона, — восхитилась Лиз. — Спасибо, что позволили нас упасть к вам на хвост, лейтенант.
— Называйте меня Майло, доктор. Так что вы хотите нам поведать?
— Мы составили фаланги, найденные в шкатулке, и у нас получилось три полных комплекта. Согласно замерам левых рук всех трех погребенных в болоте жертв, было довольно легко подобрать парные к ним. У Лоры Ченовет кости заметно крупнее, чем у двух остальных. А у Номера Три — мисс Монтут — были явные признаки артрита. В остальном это кости, подвергшиеся очистке в кислотной среде. Если говорить точнее, в серной кислоте, разведенной до уровня очистки — когда она растворяет мягкие ткани, но не причиняет серьезного вреда костям. Я полагаю, они также подверглись обработке. Поверхность намного более гладкая — фактически, отполированная, — чем можно было бы ожидать от костей, подвергшихся воздействию времени, воды и разложения. Я сделала соскобы и нашла следы серной кислоты в поверхностном слое костей всех трех жертв.
— Такая обработка свидетельствует, что их расценивали как личный трофей, — отметил Мо Рид.
— Как и то, что их поместили в резную шкатулку, — добавил я. — Вопрос в том, зачем идти на такие сложности, чтобы потом бросить кости там, где их гарантированно найдут? Это заставляет меня задуматься о том, что, возможно, вначале они были некими сувенирами, но потом превратились в нечто иное: в предмет хвастовства.
— «Посмотрите, что я сделал!» — Майло кивнул.
— Это соответствует играм, которые Эрнандес нашел в складской ячейке.
— Он с нами играет.
— А что за игры? — спросила Лиз Уилкинсон.
— Только поля от настольных игр — «Монополия», «Жизнь», — ответил Рид.
— Деньги и базовое существование, — произнесла она. — Первичный уровень.
— Деньги, существование и прекращение существования кого-то другого, — дополнил Рид.
Он подвинулся ближе к ней. Она, похоже, была не против.
— Убийство Селены также соответствует действиям напоказ, — теоретизировал я. — До нее убийца выбирал в жертвы тех, кого считал отбросами и прятал тела там, где они могли лежать до скончания времен неопознанными. Об убийстве Селены нас известили звонком, тело ее было оставлено на открытом месте, в сумочке лежали документы. Он хотел, чтобы мы знали, кто она такая и что он сделал с ней.
— И при этом надеялся, что, обнаружив ее труп, мы обыщем болото и найдем остальных.
— Если б вы этого не сделали, нас так или иначе навели бы на них.
— Он перестал платить за склад, зная, что ячейку выставят на аукцион примерно тогда, когда он займется Селеной. Все это — чертова постановка?
Лиз Уилкинсон поморщилась.
— То, что парень обработал пальцы кислотой, означает, что он некоторое время хранил трупы у себя. Возможно, играл с ними.
— С тобой всё в порядке? — спросил Рид.
— Все отлично. Просто обычно я не сталкиваюсь с этой стороной дела. — Она потянулась, чтобы убрать волосы, упавшие ей на лицо, и ее пальцы скользнули по манжету его рубашки. — Меня постоянно спрашивают, не противно ли мне работать с останками. Когда я говорю, что мне это нравится, на меня странно смотрят. Но когда работаешь на уровне тканей тела, можно не заморачиваться. Когда же я начинаю думать о человеке, которым когда-то некогда было то, что лежит на моем столе… — Она отодвинула тарелку подальше. — Наверное, мне лучше вернуться. Если хочешь, Моисей, об остальном можно поговорить позже.
— Я провожу тебя до машины.
Когда Рид вернулся в кафе, Майло спросил:
— Об остальном — это о чем?
— То есть?
— О чем еще вы собираетесь говорить с добрым доктором?
Рид залился краской.
— А, это… Она составляет для меня список книг по патологоанатомии. Я решил, что мне надо изучить этот предмет.
— Знание — сила. Ты будешь есть эту баранину?
— Оставляю тебе, лейтенант. Полагаю, мне тоже нужно ехать.
— Куда?
— Наверное, прокачусь к дому Вандеров; может быть, смогу поймать Хака, если он будет выходить или входить.
Майло покачал головой.
— Я дожал Его превосходительство, и теперь там посменно дежурят полицейские в штатском. У тебя сегодня более важная и интересная задача.
— Какая?
— Поискать в масштабах всей страны информацию о преступлениях, включающих в себя отсутствующие конечности и обработанные кислотой части тела. Начни с рук, но не ограничивай себя.
— Руки, ноги, что угодно, — хмыкнул Рид.
— Головы, плечи, колени и ступни. Мне все равно, лишь бы что-нибудь было отрезано.
— Ты полагаешь, он мог поменять схему?
— Как любит напоминать мне доктор Делавэр, постоянные схемы хороши для заводского производства. — Детектив повернулся ко мне. — Если преступник хранил тела, чтобы забавляться с ними, то имение Вандеров вряд ли могли быть местом преступления. Даже для управляющего поместьем было бы слишком рискованно устраивать там лабораторию доктора Франкенштейна.
— Если только Вандеры сами не причастны ко всем этим штучкам, — возразил Рид.
— Даже в этом случае, Моисей.
— У них в доме живет ребенок. Одно дело — групповушки после того, как малыш отправится спать — да и в этом случае вряд ли, ведь у нас нет никаких свидетельство того, что эти люди извращенцы. Но расчленять трупы в особняке, по которому бегает Вандер-младший, — это чересчур.
— Значит, у Хака есть другое местечко.
— Может быть, именно поэтому мы его не видим — он прячется в своем бункере для убийств. Надо проверить в налоговой, платит ли парень какие-либо налоги на недвижимость. Вот съемное помещение будет проблемой — мы никак не сможем это отследить, если только публично не объявим его в розыск, а я к этому не готов.
— Когда мы были на Тихоокеанских складах, ты пошутил насчет живущих там людей, и дежурный сразу начал отпираться, — напомнил я. — Однако я уверен, что такое бывает.
Майло обдумал это.
— Следует проверить, в том числе и на самих Тихоокеанских складах. Мы не показывали дежурному фотографию Хака… Что, тебе положили слишком много еды, Мо?
— Да нет, даже как-то маловато, — отозвался Рид. — Делись.
— Уже нечем. Ты точно не хочешь пообедать?
— Нет, спасибо, отпусти уже меня.
* * *
Прикончив заказанную Ридом и Уилкинсон еду, Майло завершил трапезу омарами и двумя мисками рисового пудинга. Потом он вернулся в офис, а я поехал домой и повторил поиск по ключевым словам «Трэвис Хак, Эдвард», «Эдди Трэвис Хак», «Эд Хакстадтер», но не нашел ничего.
Поиск по словам «Саймон Вандер» выдал продажу сети продуктовых магазинов за восьмизначную сумму и пару упоминаний Вандера и его жены в различных благотворительных сообществах: в пользу музея искусств, зоопарка, Хантингтонской библиотеки. Ненавязчивая фоновая филантропия.
Если в жизни Саймона и Надин Вандеров и была темная сторона, они успешно скрывали этот факт от интернет-пространства.
В половине пятого я вышел из сети и обсудил с Робин меню ужина. Оба сошлись на спагетти. Она все еще работала, и я отправился на рынок в конце Вэлли-Глен, а по возвращении проверил, звонил ли кто на мой служебный телефон.
Одно сообщение от Альмы Рейнольдс.
Оператор передал:
— Она сказала, что если вы забыли ее имя, то она — любовница Сила Дабоффа.
— Я помню ее.
— Интересный способ обозначить себя, правда, доктор Делавэр? Чья-то любовница… Хотя вы работаете с самыми разными людьми.
* * *
Телефон Альмы Рейнольдс выдал восемь гудков, и я уже собирался дать отбой, когда она взяла трубку.
— Лейтенант Стёрджис не перезвонил, и я решила обратиться к вам, — сказала женщина. — Я ездила в морг; они обещают отдать тело Сила через несколько дней. Он всегда говорил о кремации, но чтобы это было сделано экологически чисто. В идеале, конечно же, всех нас следовало бы просто поместить в компостную яму.
— Что еще?
— Есть что-нибудь новое по делу?
— Пока нет, извините.
— Я кое о чем подумала, пока размышляла о том, что могло погнать Сила на болото в тот вечер. Не то, чтобы его нужно было подгонять, он постоянно туда наведывался. Убрать мусор, убедиться, что никто не бродит по закрытой зоне… У него был пунктик насчет этого места. Правду сказать, он был в некотором роде одержим. И я знаю почему. Его родители были битниками, которые переехали из Анн-Арбор в сельскую часть Висконсина. Его семья жила в хижине возле… угадайте, чего?
— Озера с тростниками?
— Огромного болота, которое подпитывалось водой одного из Великих Озер. Сил сказал, это было идеальное, идиллическое место, пока поблизости не открылся бумажный комбинат и не загрязнил все вокруг. Вся рыба подохла, воздух ужасно вонял, и в конце концов семье Сила пришлось уехать в Милуоки. Его родители умерли от рака, и он был убежден, что виной тому — отравленный воздух и вода. Несмотря на то, что его отец выкуривал по три пачки сигарет в день и умер от рака легких, а рак груди в семье его матери был наследственным. Но попробовал бы кто сказать это Силу. Попробовал бы кто сейчас сказать ему что угодно…
— Я понимаю, почему Птичье болото было для него так важно.
— Одержимость, — повторила Альма. — Иногда это мешало.
— Чему или кому?
— Нам. Бывало так, что мы отдыхали, и он вдруг вскакивал и заявлял — мол, ему нужно ехать и убедиться, что всё в порядке. Это раздражало меня, но я редко говорила на эту тему, поскольку видела, что под этим идеализмом кроется глубинная психология. Но в тот вечер он… в тот вечер я совершенно не хотела туда ехать, но он не слушал меня. Это, вероятно, было что-то важное.
— Он сказал вам, что звонивший обещал разгадку убийств.
— И я ему поверила. Когда были найдены все эти трупы, Сил воспринял это близко к сердцу — как если бы допустил, чтобы что-то случилось с его ребенком. Он также волновался, что эти убийства будут использованы как предлог, чтобы лишить болото неприкосновенности и открыть дверь всяческим инновациям. Я знаю, это звучит параноидально, но Сил никогда не танцевал ни под чью дудку. Наоборот, там, где весь мир вальсировал, он маршировал.
— При таком уровне тревожности он готов был броситься по любому следу, — согласился я.
— Вот именно. Хорошо, что я связалась с вами, а не со Стёрджисом.
— Сил не дал никаких намеков на то, кто ему звонил?
— Нет, — ответила она. — Я думала об этом, пыталась вспомнить, не было ли в его словах каких-либо указаний на это… но нет. Вы считаете, что кто-то, кого он уважал, мог заманить его туда?
— Кто-то, кто поддерживал его труд. У вас есть список участников организации «Спасем Болото»?
— Я никогда не видела этого списка и даже не знаю, существует ли он.
— Кто сейчас занимается делами в их офисе?
— Не знаю и знать не хочу, — отрезала она. — Я умываю руки.
* * *
В офисе «Спасем Болото» никто не отвечал.
В совете директоров организации числились те самые прогрессивные миллиардеры, которые пытались «облагородить» это место, а помимо них — Силфорд Дабофф, женщина по имени Чапаррел Стивенс и два мужчины: Томас Фридкин, доктор медицины, и Лионель Мергсамер, доктор философии.
Чапаррел Стивенс была ювелиром-дизайнером и жила в Сьерра-Мадре. Доктор Фридкин оказался девяностолетним офтальмологом, почетным профессором медицинского факультета в университете Юты. Профессор Мергсамер занимался астрономией в Стэнфорде.
Не очень похоже на банду преступников, однако я на всякий случай записал их имена.
Я поискал тех, кто вносил пожертвования в поддержку болота, нашел три коктейльных вечеринки в Вестсайде, но списка гостей не было.
Отвлекшись от деревьев, я подумал о лесе: почему Силфорда Дабоффа заманили навстречу его смерти?
Его убийство не подпадало под схему поведения сексуального маньяка, ищущего удовлетворения. Единственный осмысленный мотив — Дабофф слишком много знал. И это знание могло попасть к нему как самыми невинными путями, так и, наоборот, преступными.
Еще какие-то кости, сокрытые в трясине? Съемка с воздуха не дала ничего, однако у земли есть свойство поглощать и переваривать все умершее.
Или Альма Рейнольдс была права, и желание Дабоффа поиграть в спасителя — дабы совладать со своей детской травмой — завело его в ловушку?
Это казалось аналитически перспективно, но я снова и снова вертел это в уме и не находил ничего больше. Негромкий стук в мою дверь прервал закольцованные размышления.
— Похоже, ты загружен по уши, — сказала Робин.
— Нет, я уже закончил.
— Если так, я могу приготовить ужин.
Я встал, и мы вместе отправились на кухню.
— Со-труд-ни-чес-тво, совсем как в «Улице Сезам», — отметила Робин. — Хочешь быть Бертом или Эрни?
— Пожалуй, Оскаром.
— День выдался трудным, да?
Бланш протопала на кухню и села, улыбаясь нам во всю пасть.
— А она пусть накроет на стол, — усмехнулся я.
