Что такое дом для человека? Место, куда можно вернуться после долгих дней отсутствия, поклониться очагу и возблагодарить духов за тепло и крышу над головой? Да. Но не только. Друг и верный слуга? Этого тоже мало. Дом – сам часть человека, он недолго просуществует без хозяина. Если человеку без дома плохо, то дому без человека – невозможно. Сгниет и провалится крыша, дожди и плесень иструхлявят стены, и дом умрет. Лишь неглубокая прямоугольная яма, заполненная талой водой по весне и дающая приют семействам грибов по осени, отметит место, где некогда стояло человеческое жилище. Строя дом-землянку, человек делится с ним частью своей души, искоркой, неспособной подолгу жить без человека. Весь опыт жизни Скарра говорил: иначе не должно и не может быть.

Однако здесь это было. Дома в Мертвом мире никогда не имели души. Давно истлела плоть их хозяев, и немногие уцелевшие человеческие скелеты готовы рассыпаться в прах, стоит лишь до них дотронуться, – а жилища целы. Вернее, они мертвы, но так, как мертва скала, покинутая духами камня. Как ствол мертвого дерева, затонувший в омуте и пролежавший на дне сотни лет, иногда не сгнивает, а становится каменно-твердым – но разве живым? Эти дома сами скелеты. Они ими родились, они были скелетами всегда.

Скарр лежал на плоской крыше такого вот скелета, устланной прелой листвой, поросшей мохом и плесенью. Со своего места он видел еще четыре полускрытых сосняком дома: два с островерхими крышами, один с полукруглой и еще один – тоже с плоской, но сильно просевшей, заросшей кустарником. Прямоугольные окна пугающей величины чернели, как зевы пещер. Лес не впервые заглатывал мертвое селение – иные стены еще хранили на себе следы лесного пожара, случившегося, судя по возрасту старейших деревьев, полторы-две сотни зим назад. И возможно, тот пожар не был первым. С треском лопались разрываемые собственным соком стволы берез, красавицы сосны вспыхивали свечками, корчась, плача вскипающей смолой, – стены домов лишь чернели в пламени и лишь на то время, какое нужно дождям, чтобы смыть копоть. Кто ж не знает: мертвое долговечнее живого.

Но живое сильнее…

Дверь была рядом, Скарр ясно ощущал ее присутствие. За те несколько часов, что он провел в ожидании, она не ушла за пределы крыши. Иначе пришлось бы как-то спускаться… вон по той сосне, пожалуй, что, как нарочно, пустила над крышей толстый сук и узловата настолько, что полумертвый старик с трясущейся головой может попытаться одолеть спуск по стволу и останется жив.

На время.

На то время, которое живой человек может провести здесь, пока не умрет. Два, возможно, три дня. Если не есть и не пить ничего здешнего, то, пожалуй, и всю седмицу. Потом Мертвый мир неминуемо скрутит самого крепкого человека, будь он сильнейшим из воинов или терпеливейшей из женщин. Он хорошо умеет делать живое мертвым, этот мир.

Тем лучше.

Он, Скарр, ходячий полутруп, совсем не собирается ждать столько времени. Он будет пить местную воду и мять беззубыми деснами местные ягоды, что видом и вкусом так похожи на ягоды живых миров. Он будет глотать ядрышки кедровых орешков, раздробив камешком скорлупу. А то и кольнет жилковатое запястье кончиком стрелы – почему бы нет? Но только не сейчас, ибо время умирать ему еще не пришло.

Жаль, что нет способа уничтожить эту Дверь – что тут может сделать дряхлый старик! Лишь Растак, чье имя навеки проклято, может, громоздя преступление на преступление, заставить побежденных похоронить собственную Дверь под курганом – в одиночку и он бесился бы от бессилия. Что толку лелеять пустые мечты?

Но одиночка способен на многое другое… Даже такой одиночка, которому осталось жить не больше двух дней, который давно бы уже ушел к предкам по своей воле… если бы имел право уйти.

Нет оберегов. Все они, сколько их было, оставлены Волкам, в том числе главный оберег, второе прибежище души. Ур-Гар и Мяги позаботятся о том, чтобы душа старого чародея соединилась с предками по обряду людей Земли. В Мертвом мире обереги ни к чему.

Скарр пожевал лепешку, отхлебнул воды из малого бурдючка. Скромный запас, но большего и не надо. Вечно дрожащие пальцы нащупали колчан. Пять тонких, совсем не боевых стрел. Пять отравленных жал. И рядом детский лук, пригодный разве что для развлечения несмышленышей да для охоты на уток. Старику нипочем не согнуть настоящего боевого лука, да и с детским, по правде сказать, будет непросто управиться. Мать-Земля, к тебе взываю я, сын сынов твоих! Поддержи меня в нужный миг, просветли зрение, укрепи руку, не дай промахнуться!

Щедр подарок людей Выхухоли – пять стрел! А что дарители не раскрыли тайну своего знаменитого яда, то это их право. Но видели все, кто не слеп: раб, провинившийся неведомой, но, несомненно, серьезнейшей виной, будучи слегка уколот такой вот стрелой, через несколько мгновений закатил глаза, начал хватать ртом воздух, посинел, подергался и умер. Пять стрел! Пять смертей. А нужны-то всего две…

Как жаль, что люди Земли не владеют секретом быстрого яда, умерщвляющего жертву раньше, чем будет применено противоядие – если оно вообще существует! Будь так, он, Скарр, возможно, не доверил бы убить чужаков Хуур-Ушу, а послал бы им скорую, беспощадную и, в общем, милосердную смерть от яда. И пепел двух сожженных дотла трупов уже давным-давно был бы развеян по ветру или утоплен в любом болоте за Матерью Рек…

Хрустнула ветка?

Нет, показалось… Когда долго-долго прислушиваешься, начинаешь слышать и то, чего нет. Тогда кажется, что этот лес, поглотивший вымершее селение, в великой тайне сохранил в себе что-то более живое, нежели деревья, мох и грибы. Отчего людям так часто мерещится то, чего нет и не может быть?

Снова хрустнуло?..

Теперь – да. Нет сомнений.

Идут. Двое. Шорох шагов. Вольно идут, хотя и устало. Не берегутся.

А кого им беречься? Какой самоубийца, спрашивается, станет караулить их тут, в Мертвом мире? Кому жизнь не дорога?

Скарр прилип к крыше. Приготовленная заранее кучка мха и прелых листьев казалась ему сейчас никудышным укрытием, каковым и являлась. Но если не шевелиться… да, если лежать не шевелясь, подобно мертвому, то первый из двоих, кто бы он ни был, раньше перелезет с корявой сосны на крышу, чем заметит его, а второй в это время будет карабкаться по сосне и вряд ли успеет что-то сделать за короткое время, необходимое, чтобы наложить на тетиву новую стрелу. Мать-Земля, помоги!

Шаги. Все ближе.

Разговор…

– Она там. – Знакомый, но уже не детский голос. Голос женщины. – Над этим… жилищем.

– Зря боишься. – Тоже знакомый, ненавистный голос с ужасающим выговором. – Дом как дом. Не укусит. Смотри, я его трогаю. Ну и? Это просто… (непонятное слово)… поселок. Ну, в общем, такое место, куда люди летом приезжали отдыхать из… (непонятное слово)…из большого селения, в общем. А что, место красивое, неровное только…

– Мертвое. – Голос Юмми. – И дом этот – мертвый.

– А тебе живой нужен? На ножках? Чтобы убежал? – и смешок. – Скажи спасибо, что он тут оказался, а то намаялись бы мастрячить лестницу. Да еще без топора! А сидеть на склоне, как два пня, и ждать, когда твоя Дверь соизволит проплыть мимо – тоже удовольствие маленькое… О! Дерево видишь? По-моему, как раз для нас посажено. Скажи теперь, что твои духи нам не помогают!

– Здесь нет духов… Осторожнее, любимый!

– Ты-то не тормози, лезь давай!..

Легонько закачались иглы сосны. Чужак, сопя, карабкался туда, куда любой мальчишка взлетел бы белкой, не запыхавшись и без шума. Он не воин, этот Юр-Рик. Не настоящий воин. Он – исчадье, выкидыш Запретного мира, навсегда отнявший у старика самое дорогое: правнучку-ученицу. Отнявший на пару со своим тупоумным дружком веру в мощь Договора, отнявший смысл жизни и желание жить!

Мать-Земля, помоги!

Стрела надежно лежит прорезью на тетиве. Выждать несколько мгновений, подняться рывком на колено – и всадить убийственный гостинец в лицо негодяя. Как прежде, в никем не сосчитанных – чего там считать! – боях и стычках полузабытой молодости.

Первая стрела – ему. Вторая – ей.

Внученьке.

Не шевелиться до времени!

Вот только сердце отчего-то ноет сильнее, чем всегда, и оглушительно стучит, стучит, стучит кровь в висках, и мутное марево качается перед глазами, и дрожат руки…

Мать-Земля! Услышь, помоги!

Шуршанье шагов уже на крыше. Пора!

Мать-Земля!..

Может быть, не так проворно и ловко, как давным-давно, когда он был полон сил, – но Скарр взметнул непослушное тело на одно колено, одновременно рванув до уха тетиву, готовый пустить смертельную – сомнений нет – стрелу. И тотчас нечто невидимое, подкравшись изнутри, так же, как он, выждав нужный момент, мягко толкнуло его в затылок, низвергнув во тьму.

Не услышала Мать-Земля…

И не послала смерть неудачливому сыну, избавив от позора на то недолгое время, что осталось прожить умирающему старику.

Скарр открыл глаза. Прежнее мутное марево, а чернота исчезла. И в мареве – тот. Живой. Прошла ли мимо стрела? И удалось ли вообще выстрелить?

Грязные рыжие волосы. Виденные всего один раз – но не спутать ни с чем. Ступня, придавившая запястье. Колено, навалившееся на грудь, не дающее дышать. Ухмылка – и знакомый голос:

– Ха, кого я вижу! Со встречей! Не настрелялся еще, дед? Жена, лезь скорее, гля, кого я поймал!

– Дедушка! – вскрик.

– Убивец твой дедушка. Киллер.

– Отпусти его!

– Угу. Может, и лук ему вернуть? Этот твой родственничек как меня видит, так и стреляет. Два раза уже стрелял – о третьем мечтаешь? Это у него в привычку вошло. Облысел, как пятка, а все туда же…

– Отпусти… Ну пожалуйста!..

– Думаешь? А ладно, хрен с ним. – И дышать стало легко. – Ты, дед, больше не трепыхайся, понял? А то обижу всерьез.

Проворные пальцы пробежали по складкам балахона.

– Теперь порядок. Другого оружия у него нет.

Мутное марево понемногу рассеивалось. Скарр поворочался, подогнул под себя ноги и с усилием сел. За что? Светлые боги, ну за что?!

– Дедушка! Ты… узнаешь меня?

Юмми. Внученька. Преступница…

– Интересно знать, он тут один окопался? – проговорил Юр-Рик, оглядываясь по сторонам.

Не ответив, Юмми всхлипнула.

– Я спрашиваю: он тут один? – Юр-Рик повысил голос, как и подобает мужу, не получившему от жены ответа на вопрос. Но глупому мужу, ибо вопрос глуп.

– Скажи своему трусу, чтобы он не дрожал, – неожиданно твердым, однако не лишенным презрения голосом заявил Скарр. – Я один. Кто бы согласился пройти вместе со мной через Запретный мир? Кто осмелится заглянуть сюда, в Мертвый мир?

Юмми охнула.

– Ты… ты…

– Из нашего мира в мир Выхухоли, – бесстрастно пояснил старик. Теперь ему было все равно. – Оттуда той же Дверью в Запретный мир, а из него в мир Зубра. Там от Двери до Двери четверть дня пути даже для моих ног. Когда стало ясно, что вы покинули Дикий мир, мне не пришлось долго раздумывать, где вас искать. К сожалению, я не мог перехватить вас иначе, чем через Запретный мир.

– О! – неизвестно чему обрадовался Юр-Рик. – Ты и у нас побывал? Ну и как там?

Старик обнажил десны в гадливой улыбке.

– Ты лучше меня знаешь, как там, незваный пришелец. А скоро там станет так же, как здесь.

Юр-Рик фыркнул. Как видно, роль воина и советника вождя до сих пор не научила его сохранять спокойное достоинство. И как Растак его терпит?

– Очень скоро? – И летит вверх подброшенная иронией рыжая бровь.

– Тебе лучше знать, чужак. Ты видел Мертвый мир. Когда-то при наших пращурах он тоже был Запретным. Мы не знаем, как он погиб и от чего, но он мертв. Теперь навсегда мертв.

– Ты еще скажи, что это оттого, что там не соблюдали твой… (непонятное слово)… Договор!

Он не поверит, понял Скарр. А она? Она – должна поверить, узнав всю правду до конца! Правду, которая пока не известна ни ей, ни Ер-Нану, чародею только по имени. Без веры в которую нет настоящего чародея – и этой верой, а вовсе не бубном и дикими плясками отличен он от шаманов убогих народцев севера и могущественных, но опасных лишь для своих соплеменников жрецов далекого юга.

– Да. Там не соблюдали Договор. Там не знали его. Или же там перестали рождаться кудесники, способные найти Дверь. А может быть, там, на беду всем живущим, родился великий воитель… каким видит себя Растак. Это было очень давно, так давно, что никто из кудесников не знает, когда это было. Двести, а может быть, и триста поколений назад…

– Дед, я с тебя шизею, – заявил Юр-Рик. – Ты что сказать-то хочешь: наплюем на этот ваш Договор – и всем хана, что ли?

Мучительно подбирались слова. Скарр обращался к Юмми и только к ней. Так не утопающий хватается за соломинку, нет. Так боец в последнем судорожном усилии хватается за клинок, вошедший ему в живот.

– Мир, отринувший Договор, становится Запретным. Запретный мир становится Мертвым. Рано или поздно.

Ладонь внучки гладит лицо – и дрожит. Щекотно. И дрожит ее голос:

– Почему, дедушка, ну почему? Разве Растак хочет плохого? Если свершится то, что задумано, люди отвыкнут от набегов, не станет войн между людьми одного языка! Многие ли мужчины доживают у нас до старости? А женщины? Есть ли в каком племени седая мать, не выплакавшая глаза по убитым на войне детям? Я проклинаю Договор! Растак воюет, чтобы не было войн между своими!

– А что будет потом, если он добьется своего?

– Мир. Тишина. Счастье. Изобилие.

Неужели она вправду верит в это?..

– Ну а потом? Через несколько поколений? Так я тебе скажу. Я знаю это, потому что такое уже было в четырех мирах, а все миры похожи друг на друга. Ты знаешь, о каких четырех мирах я говорю. Так слушай: там нашлись вожди, сумевшие собрать ариев воедино…

Он видел: Юмми насторожилась. Неужели все-таки думала об этом сама? Внученька…

– Вот только изобилие оказалось недолгим: всего лишь два-три поколения спустя людям стало тесно и в горном поясе, и в лесах равнинного заката. Не растерявшие боевой дух, слишком многочисленные для своих владений, арии начали завоевывать и заселять земли, лежащие на полудень, – степи, леса, горы. Мало кто мог им противостоять. Они расселились так широко, как никакой народ до них. И они же оказались теми, кто по странной прихоти богов сумел изменить лицо мира. В трех мирах это случилось раньше – теперь они мертвы, и в одном из них мы находимся. Четвертый мир, Запретный, пока еще не мертв, но скоро погибнет, как погибли три других. Иначе не было в мертвых мирах, иначе не будет и в Запретном.

Юр-Рик стал серьезен, насколько это было для него возможно. Чесал пятерней за ухом, морщился.

– Допустим, дед. А что же без ариев-то не обошлось? Другие такие глупые, да?

– Наоборот.

– Ха. Тебя послушать… Ладно, еще раз допустим. Ну а я-то тут при чем? И Вит-Юн? Хотели прозябать – ну и прозябали бы себе на здоровье, кто против? Отпустить-то нас обратно можно было, нет?

– Чтобы в Запретном мире узнали путь к нам? Ты еще глупее, чем я думал, чужак!

– Сам козел! – Юр-Рик снова осклабился. – Значит, убить, да? Выжечь на корню заразу? А вот не выгорело у тебя, дед! Растак-то поумнее тебя оказался!

Скарр не ответил. Нет смысла тратить слова на того, кто не способен их понять.

Что ж… Что можно было сделать – сделано. Пусть не так, как хотелось. Пусть то главное, ради чего зажился на свете старый колдун, оказалось ему не по силам. Умирать не стыдно – просто горько.

– Пойдем с нами, дедушка! – воскликнула Юмми. – Я умолю вождя! Он же не злой, он поймет!..

Не усмешка в ответ – улыбка. Прощальная.

– Я стал преступником однажды, когда впустил в наш мир двух чужаков. Я стал им дважды, когда не сумел их уничтожить. Теперь я сам побывал в Запретном мире. Неужели ты думаешь, что трижды преступнику есть место среди живых? – Лишь теперь бескровные губы старика искривились в усмешке. – Я останусь здесь. Мертвый мир убивает в несколько дней, он не заставит меня жить дольше, чем я хочу теперь, когда не сумел убить вас обоих!

– Дедушка!..

– Иди, – сказал Скарр. – Мне жаль, что моей ученицей стала именно ты. Лучше бы ты умерла тогда, во время черного мора. Так было бы полезнее для всех. Не стану гадать, может быть, ты сможешь жить с тем, что знаешь теперь. Если сможешь – забудь меня и живи. Открой Дверь, пока она еще над крышей, уходи и уводи своего мужа. Рожай ему детей, сопровождай его в походах, сберегай для Растака. И не думай о том, что когда-нибудь у нас станет еще одним мертвым миром больше. Нашим миром. Это случится еще не скоро, через сотни поколений. Не думай о том, что когда-нибудь предки в высшем мире не увидят на земле своих потомков!

– Дедушка! – Юмми всхлипнула. – Мы возьмем тебя с собой! Я не могу бросить тебя здесь, не могу!..

С собой? К Растаку? Глупенькая. А ведь она и впрямь способна уговорить мужа не бросать дряхлого дедушку на верную смерть. Но какая разница, ГДЕ умирать? Есть разница – КАК.

Хуже того: если Растак сумеет смирить первый гнев, он вполне способен сообразить, что живой Скарр полезнее мертвого – лютейший враг раскаялся, сдался на милость преданного им племени! Пусть даже раскаявшийся проживет недолго и вскоре угаснет по воле предков, давно ожидающих изменника для справедливого суда! Растак гневлив, но вовсе не глуп.

Ничего-то ты не понимаешь, внученька…

Пора. Пока слезы застилают ей глаза, пока скребет пятерней в клочковатой бороде ее муж, которого удалось все-таки озадачить – вряд ли надолго… Лук отброшен далеко, до него не добраться. Зато колчан с четырьмя оставшимися стрелами – вот он, в двух шагах. Сил должно хватить.

Если бы их хватило на два броска! Тогда можно было бы еще попытаться… Но нет, незачем мечтать о несбыточном. Двух бросков не осилить. Один – можно попробовать…

Нужно!

Не бросок – неловкое падение. Но и этого достаточно. Вот оно, древко стрелы, легкой стрелы, пригодной разве что для охоты на пушного зверя и мелкую дичь.

– Не-е-ет!..

Он успел уколоть себя. Затем стрелу вырвали из его пальцев, но это уже ничего не могло изменить.

Боли не было, но отчего-то стало трудно дышать. Несколько долгих мгновений Скарр еще жил и ловил угасающим сознанием отчаянный, режущий крик Юмми:

– Де-е-еду-у-у-ушка-а-а-а-а-а!!!