Взгромоздившись для пущей важности на скользкую колоду, обычно служившую для разделки мяса, и обозревая таким образом всю площадь, Ер-Нан покрикивал на суетящихся женщин:

– Тащи больше, не жалей! Все тащи, что есть! Талви, не тебе сказано? Пуп надорвать боишься или опять мясо из кладовки хорь перетаскал? Что, и мед выпил? Смотри у меня… Ну а ты куда осетра поволокла, не слышала, что было сказано? Осетра на стол! Да не на край ставь, а посередине, дурья твоя голова…

Такого праздника не помнили и старики. Когда по весне угощали храбрых воинов Рыси, подсобивших отбиться от плосколицых, угощение справили честь честью, как велит Договор, а праздника все равно не получилось. Разве это праздник, когда погиб смертью каждый второй мужчина племени, а каждый второй из уцелевших получил тяжкие раны? И пусть закон предков велит веселиться, радуя души павших воинов прославлением их доблести, – горе требует слез, а не веселья.

Совсем иное дело теперь! Убитых можно пересчитать по пальцам, в немногих землянках стоит плач, зато в результате короткой, как вспышка молнии, войны пошатнувшееся могущество племени приросло силой двух присоединенных племен и увеличилось в два, нет, в три раза! Поистине сама Мать-Земля благоволит своим детям, посылая удачу храброму и мудрому вождю и его славному войску! Поистине добрые духи привели к людям Земли хитроумного воина Юр-Рика и несокрушимого богатыря Вит-Юна, шепнув вождю мысль принять чужаков не с мечом, но с почетом. Слава! Слава!!!

На праздник пришли не только свои, но и немало народу от бывших соседей, ныне почти что соплеменников. И то сказать: какому племени дано объединить все народы одного языка? Конечно, племени Земли, ибо и соболь, и выдра, и волк, и любой другой зверь живут на земле. Соболь, правда, проводит уйму времени на деревьях, а выдра в воде, но разве деревья растут не на земле и не по земле текут реки? Нет рек без дна, а дно и есть земля, Мать-Земля, прародительница всякой живой твари. Разве три полусказочных рода, слившиеся в незапамятной древности в одно племя, не согласились после долгих споров, что все они в конечном счете дети Земли? Да в такой крепкий монолит вылилось согласие, словно медь из трех ковшей в одну форму, что теперь уже никто не скажет, каких зверей почитали люди тех родов за своих прародителей!

Гости держались растерянно и робко. Шутка ли: не успели толком взяться за оружие, как проиграли войну и лишь милостью победителя не обращены в рабство с женами и детьми! Гостей пришло немало, отчасти по приглашению Растака, отчасти из любопытства посмотреть поближе на непобедимых воинов из Запретного мира и попытаться понять, как же это случилось, что закон дедов и прадедов оказался нарушен и никто до сих пор за это не поплатился. Стояли, молчали, переминались с ноги на ногу, удивлялись почти дружескому к себе участию. Растак под страхом лютого наказания запретил кому бы то ни было насмехаться над покоренными соседями. Как будто кто-то другой побил их, а не люди Земли! Удивительно и небывало…

Иные гости не только сами явились без оружия, но и привели с собой жен, сразу дав понять: они доверяют слову нового вождя, вождя союза трех племен, и не готовят никакой каверзы.

В добрый час! И тем не менее несколько испытанных воинов Земли не собирались принять участие в пиршестве, а по приказу Растака неприметно держались у края площади, скользя цепкими взглядами по гостям, да и по хозяевам. Мир миром, союз союзом, но случайностей быть не должно. Неосторожный копает яму самому себе.

Разумеется, пришли не все: кто-то остался нести дозорную службу по общей теперь границе, остались заслоны, прикрывающие селения Выдр и Соболей, кто-то попросту побоялся прийти, а кое-кто и не захотел – и все же подобного столпотворения в деревне не случалось никогда. Площадь оказалась мала, часть людства разместилась по прилегающим улочкам. За столами нашлось место для немногих избранных, большая часть устраивалась прямо на земле возле циновок с питьем и снедью. Ер-Нан, усмотрев зорким оком, что свободных мест для почетных гостей почти не осталось, бросил покрикивать, поскользнулся на колоде и, едва не растянувшись, поспешил к столу, опасаясь в глубине души, что вождь укажет ему место возле циновки. Однако заметивший его порыв Растак лишь одобрительно кивнул, отчего Ер-Нан неслышно привизгнул от удовольствия. Скоро, скоро вождь назовет его новым кудесником, да не одного племени, а трех разом! И то, что Скарр, драный пенек, хоть и родной дед, улизнул неведомо куда, из-за чего никак нельзя провести главную часть обряда передачи магической силы, ничего по сути не меняет: как скажет вождь, так и будет, а кто вздумает бурчать, ссылаясь на обычаи старины, тому живо заткнут бурчало. Растак уже может не оглядываться на крикунов.

По правую руку вождя разместился Пуна, и сейчас не расставшийся с соболиной шапочкой, знаком власти над своим народом, по левую – Култ, могучий воин, лишь немного уступающий статями богатырю Вит-Юну. Эти два ратоборца мерили друг друга через стол заинтересованными взглядами. Нос Вит-Юна, хотя и смазанный вчера лучшей целебной мазью, оставался изрядно распухшим, разве что фиолетовые тона полиняли, сменившись бледной прозеленью. Что до Юр-Рика, то он, отмытый и свежий, с чинным видом восседал на скамье рядом с Вит-Юном и, кажется, собирался сегодня держать рот на замке. Уже за одно это Растак был ему благодарен.

А ведь не кто-нибудь, даже не Вит-Юн, а именно Юр-Рик был виновником этого праздника! Растак прекрасно помнил свои сомнения и понимал: не приди тогда меньший из чужаков с предложением поучить воинов по-своему – еще неизвестно, чем кончилось бы дело. Вряд ли он рискнул бы напасть на соседей малым своим войском, даже имея в верных союзниках обоих чужаков и не без оснований рассчитывая на страх сопредельных племен перед выходцами из Запретного мира. Иное дело громить сомкнутым строем многочисленные, храбрые, хорошо вооруженные, но нестройные толпы!

Что ж, теперь у Юр-Рика будет много работы, ибо войско нужно большое и учить его придется заново. Отсрочка необходима. Затем – неизбежно – за Соболями и Выдрами последуют другие.

И все-таки если Растак и не доверял кому-то из чужаков, то в первую очередь Юр-Рику. Чересчур проворен, себе на уме, да и Вит-Юн к нему, как видно, прислушивается. Нет, надо привязать обоих к себе и к племени как можно крепче. И для этого есть средство…

Уже давно ходили по рукам чаши с пивом и медом, простые деревянные, глиняные и медные, а то и серебряные с золотой отделкой. Уже Пуна и Култ, поднимая по очереди единственную цельнозолотую чашу, еще раз поклялись страшной клятвой в верности союзу…

Слова, слова!.. Култ, как и Пуна, покорен с виду, однако же, не в пример Вит-Юну, пришел на праздник в кожаном доспехе с рельефно выкованной медной пластиной, полностью прикрывающей могучую грудь. Потеет, а терпит. Хорошо еще, что оставил дома свое излюбленное оружие – страшных размеров каменную палицу, с которой, одержимый боевым безумием, не один раз свирепо бросался на целый отряд врагов, крушил без разбора щиты и головы и обращал уцелевших в бегство. Как еще состорожничал, не принял боя?.. Не иначе, уже был наслышан от битых Вепрей о несокрушимом Вит-Юне. Вепри с Выдрами граничат и вроде не в ссоре…

Узколобое недоверие. Может, правду говорят, будто мать Култа зачала нынешнего вождя Выдр от сожительства с волосатым кулем, существом могучим, но подобным лесному зверю? Похож… Как бы то ни было, он ошибается, подозревая коварство со стороны Растака. Потом – может быть… Но сейчас оба вождя нужны как подпорки, без них союз рассыплется и, чего доброго, воины Соболя и Выдры предпочтут славную смерть подчинению чужому вождю и служению непонятной им цели…

Если он, Растак, окажется по уму не выше Култа.

И плохо, очень плохо, что удрал неведомо куда старый колдун. Наверняка нашел приют у соседей с заката. А это опасно! Но разве бывает так, чтобы ничем не омрачилась радость полной победы? Нет, такое бывает лишь в старинных преданиях…

Гости и хозяева насыщались с поразительной быстротой. Руками расхватывали жареную оленину, баранину, зайчатину, копченые свиные окорока, нежную лососину; утолив первый голод, тянулись за лосиными языками, шарили деревянными ложками в кадушках с икрой, с моченой брусникой, с горьковатым диким медом. Хозяйки сбились с ног, разнося снедь. В едко дымящих ямах пеклись десятки обмазанных глиной уток, сотни рябчиков. Заливались лаем ополоумевшие от неожиданного счастья собаки: им щедро бросали объедки. Гудошники, увеселявшие пирующих музыкой, попрятав свои гудки, потянулись к угощению – их музыку все равно никто не слушал.

В бездонные утробы гулко лилось пиво, смешиваясь с хмельным медом, с бражкой на лесных ягодах, а то и с редким кленовым напитком, задорого купленным у каких-то иноязычных племен с полудня. И уже – Растак это видел – под хмельные крики кое-где братались воины Земли с воинами Соболя и Выдры, пили смешанную в общей чаше кровь, забыв, что не прошло и трех дней, как они были ярыми врагами и в битве звенели медью о медь.

И был момент на пиру, когда Растак встал, возвысившись между начавшим хмелеть Култом и пьяненьким Пуной, подманил к себе пальцем двух женщин, несомненно этого ждущих: свою сестру, статную Хару, овдовевшую после битвы с плосколицыми, и девчонку Юмми, от которой соплеменники по привычке старались держаться подальше, и заговорил, перекрывая зычным голосом шум пира, отчего тот мало-помалу начал стихать:

– Доблестный Вит-Юн! – Юрик локтем толкнул Витюню в бок, и тот, отложив полуобглоданную лопатку неопознанной жареной скотины и боднув животом стол, неуклюже встал. – Тебе, величайшему из воинов, я отдаю в жены сестру свою Хару, чтобы не была холодна твоя постель, и нарекаю тебя своим младшим братом. Тебе по праву отныне принадлежит место на совете и десятая часть всей военной добычи. Найдется ли здесь голос против?

– Это… – потрясенно произнес Витюня, едва Юрик перевел ему слова вождя, и больше ничего произнести не смог. Тем более что за единодушным ревом одобрения его все равно никто бы не услышал.

Растак поднял руку, требуя тишины.

– Да примет ваш союз Мать-Земля, подарив вам славную жизнь и обильный приплод! Да будут неизменно благосклонны к вам добрые духи! Женщина, иди к своему мужу!

Юрик перевел. Хара, рослая женщина лет двадцати пяти, выглядящая, пожалуй, на сорок, надменно пошла вкруг стола, перешагивая через обглоданные кости и не обращая внимания на гостей, жадно тянущих к ней руки, но не прикасающихся. Очевидно, это входило в ритуал. Подойдя к новоиспеченному мужу, женщина чинно села рядом, небрежно потеснив кого-то широким тазом.

Юрик хихикнул.

– Поздравляю… Отхватил. Харой звать? А ничего у нее хара, не урод какой-нибудь. Не придется прикрывать. Ну, батыр, желаю и я тебе приплода обильного…

– Заткнись, – буркнул Витюня, чья наблюдательность парадоксальным образом обострилась после свалившейся на него неожиданности. – Щас я тебе пожелаю приплода…

– Доблестный Юр-Рик! – и Юрик вздрогнул, услышав голос вождя. Витюня хрюкнул в мозговую кость и пихнул его локтем. Юрик встал, полуоткрыв рот, и глядел на вождя с ужасом.

– Тебе, неустрашимый Юр-Рик, я отдаю в жены Юмми, дочь Гарта, которую люблю, как родную дочь. Пусть не изведаешь ты болезни, имея жену, сведущую во врачевании хворей и ран! Ты получишь двадцатую часть всей добычи. Да примет ваш союз Мать-Земля, подарив вам славную жизнь и многочисленное потомство! Найдется ли голос против?

Не нашлось. Юрик завертел головой и нашел свою суженую. От сердца немного отлегло. Та самая девчонка, которую он когда-то считал пацаном! Та, которая смотрела на него влюбленными глазами, когда думала, что он не видит. Пожалуй, не самый худший вариант, хотя и малолетка… В нормальном мире умный человек с такой не свяжется – кому охота откупаться либо сидеть по презираемой в зоне статье? Но кто и куда посадит его за растление в этом простодушном мире? Здесь небось выходят замуж лет в двенадцать…

– Женщина, иди к своему мужу.

Процедура обхода вкруг стола повторилась, вот только рук к нарядно одетой, цветущей Юмми тянулось куда меньше. Она не обращала внимания. Пусть, пусть!.. Пусть соплеменники говорят и думают что хотят – сегодня свершилось главное, на что еще недавно не было никакой надежды: тот, кто так часто снился по ночам, смешливый Юр-Рик с огненными волосами, теперь принадлежит ей, только ей!..

В эту минуту отступила куда-то даже тревога за дедушку. Юмми была счастлива.

Сам Хуккан силой подвинул, словно мешок, захмелевшего Ер-Нана с глумливыми глазами, освобождая ей место подле суженого… нет, мужа.

– Чего приуныл? – Юрик только раз взглянул на сияющую Юмми и, неизвестно отчего засмущавшись, снова пихнул Витюню в бок. – Не боись, прорвемся. Загса здесь нет. А хоть бы и был… Я тебе не рассказывал, как меня одна чува едва не затащила в загс?

– Нет.

– Невеста в одной машине, я, блин, в другой. С приятелем. Костюмчики, цветочки, ленты, плюшевая зверушка на радиаторе. Едва от дома отъехали, как водила спрашивает: слинять, мол, нет желания? Я репу почесал. Есть, говорю. Он – по тормозам, развернулся, где разворота нет, и ищи нас… Я ему двадцать баксов, а он не взял: такое удовольствие, говорит, выше денег. Э, ты не очень-то пей, у тебя брачная ночь впереди…

Витюня поперхнулся.

– Допросишься у меня…

– Ты недоволен, что ли? – то ли искренне, то ли поддельно изумился Юрик. – Пенек ты неошкуренный. Радоваться надо, женатик! Ты еще сомневаешься? Растак, конечно, не сахар, но далеко не Борджиа. За смертника свою сестру не выдал бы, это я тебе говорю. Теперь поверил, что все идет тип-топ?

– Это ты сомневался, – глухо возразил Витюня.

– Я, не я – какая разница? – Юрик махнул рукой, сбив со стола кувшин и въехав пальцами в миску с икрой. Как видно, тоже пил не одну брусничную воду. – Зато теперь доказано, что хозяева нас не убьют. Если, конечно, не будем дураками…

Витюня оторвал мутный взгляд от своей суженой и, подхватив со стола целую бадейку с пивом, присосался к ней решительно и шумно.

– И не отпустят, – гулко прогудел он в резонирующую посуду.