Глава 12
То, чего мне ужасно не хватало
– Сань! Отвертку!
Молчание. Вернее, слышно, что снаружи кто-то разговаривает, но слов я разобрать не могу. Странно, вроде как кроме нас с помощником тут никого быть не должно. Корабль у стенки, команда на берегу. Я залез в чрево ныряльщика, демонтировать вентили, и, если мне не подавать инструмент, ничего сделать не смогу. И так-то насилу умостился да приспособился.
Наконец что-то ткнулось в протянутую к люку ладонь. Точно, отвертка.
– Рукояткой подай, – ворчу.
Вот, повернул, как положено. Страгиваю винт на фланце, но гайка на другой стороне прокручивается, и удержать ее пальцами не удается.
– Ключ давай.
– Нету здесь ключа, – незнакомый голос, тоненький, как будто мальчишеский. Вот елки, опять пацаны мимо охраны просочились! Небось Клемин как раз за одним из них гоняется, а другой тем временем сунул нос в самое секретное оружие настоящего времени.
– Около моей правой коленки лежит, смотри внимательней, – мне здесь неудобно, тесно и темно. Я только что все нащупал и, пока не свело плечо, очень тороплюсь.
– Это палочка с рожками так называется? Вот, – в мою протянутую руку ложится то, что надо, и теперь я очень занят.
Время от времени выдаю наружу открученные винты с гайками и велю складывать их в жестянку. Звяки доносятся отчетливо. Вот и последний.
– Тебя звать-то как, помощник?
– Николай.
– Видишь, труба шевелится?
– Вижу.
– Вытаскивай ее, Николай, потихоньку.
Чувствую, что за другой конец ухватились, и подталкиваю фланец со своей стороны. Чуть вправо, вышла. Теперь и мне можно вылезать. Это, кстати, серьезное испытание – упираясь пятками в палубу позади рубки, я прогибаюсь, поднимая зад, и отталкиваюсь локтями от днища. Наконец, вслед за телом, голова добирается до грозди приборов, укрепленных под передней кромкой люка и, не оцарапав ни щеки, ни лба, минует последнее препятствие.
Интересное впечатление. Словно я вылезаю из разреза, сделанного для операции, потому что в позе хирургов и их ассистентов на меня смотрят лица склонившихся над ныряльщиком людей. Разгильдяй Клемин стоит чуть в стороне в позе обелиска и сохраняет неподвижность монумента. Дюжий молодец подает мне руку и помогает перейти в вертикальное положение. Так действительно лучше видно.
– Спасибо, вашество, – на этом парне мундир с генеральскими эполетами, так что обращаюсь по чину.
Человеку этому около тридцати, ростом он велик, в плечах широк и статью дороден. Высокий лоб, аккуратные усы, и ни малейшего выражения любезности на лице – оно спокойно. Рядом мужчина постарше меня тоже в генеральской форме и с роскошными бакенбардами. Несмотря на плотный волосяной покров, маскирующий мимику, лицо его радостным блеском глаз выражает дружелюбие.
Рядом мальчишка в матроске с короткими, до колен, штанами.
Это, так сказать, первый план. На втором – Макаров, одетый парадно, еще один незнакомый генерал и, в качестве декорации, помощничек мой, вытянувшийся во фрунт. Дальше маячат красиво одетые военные, но они далеко и играют роль фона.
Описанная сцена должна быть дополнена пониманием, что владелец бакенбард – государь-император Александр II. Его портрет висит у нас в кают-компании. Здоровяк – наследник престола, а мальчик – должно быть, это будущий Николай Кровавый.
Естественно, уяснив диспозицию, я немедленно выполнил уставное замирание по стойке смирно.
– Право, Петр Семенович, не стоит так уж тянуться, мы ведь не на параде, – царя, видимо, позабавила случившаяся интермедия, да и настроение у него просто отличное. – Пройдемте, пожалуй, в каюту Степана Осиповича, он приглашал. Говорит, чай у него нынче отменный.
Мальчишка несколько куксится, видимо, угощение его не интересует:
– Дедушка, ты ведь обещал, что сегодня позволишь мне решительно всё!
На лице императора мелькает досада, и, как дед деда, я его прекрасно понимаю. Естественно, вмешиваюсь.
– Матрос Клемин! Продолжайте плановое обслуживание вверенного вам корабля. Юнгу пошлете в носовой отсек откреплять тяги ходового устройства.
– Разве я юнга? – мальчишка и обрадован, и озадачен.
– Раз в морской форме и на боевом корабле, значит юнга, – в моем голосе звучит железобетонная уверенность. Ее неожиданно поддерживает верзила:
– Ничего не поделаешь, Ники, на флоте действуют строгие морские законы, и все должны им следовать, – получается, Сан Саныч, хоть и цесаревич, но человек с понятием.
В глазах же деда плещется веселье. Он, едва Клемин затолкал царевича во чрево ныряльщика, откровенно улыбнулся и извиняющимся тоном произнес:
– Ему сегодня девять исполняется, а я имел неосторожность проявить излишнюю снисходительность к внуку – обещал в этот день позволить ему решительно всё. Для того, чтобы это исполнить, пришлось везти его с собой – ведь невозможно что-то разрешать, если мы находимся в разных местах.
* * *
Ничего себе компания! Император с наследником и мы с Макаровым. Вестовой мухой завершил сервировку и, отпущенный жестом командира корабля, неслышно испарился.
Ничего не понимаю. Что за разговор нам предстоит, если собран столь узкий круг лиц с главой государства в их числе?
– Степан Осипович отказался отвечать на вопрос о сроке готовности «Великого князя Константина», не посоветовавшись с вами, Петр Семенович. Поэтому мы и поспешили сюда, чтобы скорее узнать ответ.
После этих слов государя я внутренне обмер. Труба всем планам и затеям. Надо срочно сколачивать старые неуклюжие торпеды и бежать распугивать турок. Что же, доски доставлены сегодня утром, завтра до полудня команда вернется из увольнительных, и к следующему дню все отстрадают похмельем. Так что послезавтра к вечеру столярку и малярку завершим. За пару дней загружу динамит, а с ракетным порохом и без меня управятся. Автоматы глубины поставить недолго, их еще в походе наделали. Через четверо суток можно выходить.
Эти мысли я вслух не произношу. Они – для внутреннего употребления. А вот Макарову сочувствую. Получается, что выдержал он не легкий бой, а тяжелую битву, пытаясь оттянуть начало нашего следующего похода. И я понимаю его – людям нужно дать передохнуть – мы ведь, считай, только что вернулись из весьма напряженного, очень даже делового вояжа.
Ну да это – дела житейские. Понять бы, для чего понадобился государю наш самый мощный миноносец Черного моря. Ведь мне об этом ни за что не скажут. Попробую прикинуть к носу известные факты.
Мы крепко побеспокоили турков, и они начали прощупывать почву для переговоров. Это – раз.
Государь примчался именно к Черному морю, а не к Дунаю, где сухопутная армия выдвигается на рубежи, с которых станет его форсировать. Это – два.
Нилыч вчерась забегал аккомпанировать моему танцу и сказал, что у артиллерийских складов встал под погрузку большой корабль – это три.
Учитывая, что цель войны – захват проливов, то по всему выходит – командование изволит желать установить орудия на берегах Босфора и Дарданелл. То есть – будет высажен десант. И возможно это лишь в том случае, если флот противника нейтрализован – напуган нашим грозным кораблем.
Жаль, что я не знаю, спланировал ли это Макаров, или он, наоборот, препятствует осуществлению столь рискованной затеи. Но четыре пальца я ему уже неприметно показал. Мол, управимся мы за столько дней. И, мне кажется, он меня понял. Кивнул. Значит – оглашаю.
– По всему выходит, Степан Осипович, к утру пятого дня, если не считать сегодняшнего, по моему заведованию будет полная готовность.
– Вот видите, ваше императорское величество! К моменту завершения погрузки орудий и войск мы уже два дня будем в море и запрем в гаванях турецкий флот. На азиатском берегу Босфора с моря никто не помешает нашему десантированию.
Час от часу не легче. Так это, оказывается, сам Макаров и подбивает царя на авантюру! Тем временем аргументация его отнюдь не иссякла:
– Нынче основные силы неприятеля направляются к Дунаю, а на наше нападение с воды никто не рассчитывал, потому что тот опереточный флот, которым Россия располагает на Черном море, без особого труда можно разогнать даже третьей частью имеющихся у султана броненосцев.
Ага, горячится лейтенант. Видимо, среди приближенных государя имеется немало людей, несогласных с его точкой зрения, вот он и устроил выезд с показом для приватной беседы. Так сказать, пользуется случаем, пока сам находится в фаворе после громких побед и наведения страха на неприятеля.
– Помилуйте, Степан Осипович! Речь сейчас идет о начале переговоров. Возможно, мы все уладим миром, – трепыхается его величество.
Тут неожиданно вступает в полемику наследник престола:
– Как правило, переговоры о мире начинаются с того, что войска остаются на тех самых позициях, которые занимают в этот момент. После чего слабая сторона всячески тянет время обсуждением оговорок с тем, чтобы сосредоточить силы на направлениях, где наметились затруднения. Так что, сама попытка договориться – это не более чем способ сдержать наступательный порыв наших войск.
Когда допили чайник, решение так и не было принято. Да и не военный совет у нас проходил – частный разговор о том о сем. Про выделение средств на строительство подводных лодок вообще ни полслова не прозвучало. Видимо – не время и не место.
По моим представлениям, Степан Осипович – человек прямой и настойчивый, резковатый даже. Вот такое впечатление сложилось из упоминаний о нем, что встречал я в свое время. Собственно, в результате общения оно и не переменилось. Но тут, в эти минуты был проделан просто натуральный минный подкоп. Можно сказать – искусно проведенная операция на нормальном среднем уровне дворцовых интриг.
* * *
Николай Кровавый оправдал свое будущее прозвище. Порезался выше локтя или оцарапался. Непонятно как умудрился. Сам он этого не заметил – они с Клеминым регулировали тяги. Ники командовал, какую педаль давить, и крутил тендер, задающий натяжение.
Всю работу придется переделывать – сразу видно. А сейчас пора прекращать эту вакханалию и выпроваживать гостей. Естественно, распоряжаться предстоит вашему покорному слуге – тут мое заведование. А люди вокруг церемонные и порядки знают.
– Юнга! Отлично поработали. Благодарю. Немедленно умыться, после чего поступить в распоряжение господина генерала. – Команды – штука тонкая. Надо их формулировать однозначно и безапелляционно.
Сашка уводит своего подопечного к умывальнику, и пара действующих лиц третьего плана следуют за ними в некотором отдалении. Один казаком одет, а про второго не скажу, какого он рода войск. Телохранители.
– Не думаю, что лицу императорской фамилии следует подчиняться командам человека ниже его по положению, – цесаревич Александр Александрович произносит это негромко и смотрит в мою сторону с неодобрением.
– Как прикажете, ваше императорское высочество, – не могу же я из-за какого-то сопляка ставить под удар столь блестяще проведенную моим командиром комбинацию и вызывать раздражение августейшей особы!
– Впрочем, Ники кажется вполне счастливым. Вы не находите, Петр Семенович? – продолжает верзила.
Вот это выверт!
– Игра, где они примеряют на себя разные роли – часть жизни всех детей, – стараюсь быть обтекаемым, потому что вижу колебания собеседника.
– Да. Вы же учитель гимназии. Вам это известно наверняка.
Я так и не понял, что в результате получил: высочайшее неудовольствие или наоборот.
* * *
Тяги этот сосунок отрегулировал прилично. Ну да тут все просто – даже мальчишка справится. А вот на фланце, который монтировал обратно на свое место, отыгрался от всей души. Перекосил и сорвал резьбу на двух болтах. Не иначе ногою нажимал на рукоятку ключа.
Представил себе позу, в которой он это проделывал. На правой коленке должен остаться синяк.
* * *
Самое забавное я уже рассказал. Осталось упомянуть о скучной прозе этого, как оказалось, короткого захода в порт.
В Севастопольскую бухту мы вошли ранним утром и тех, кто любит понежиться в постели, разбудили салютом из шести холостых выстрелов шестидюймовой мортиры. Столько вражеских кораблей надежно утоплено нашими стараниями. Судьба седьмого уверенно нами не определена.
Да, этот обычай сложился во Вторую мировую, до которой из ныне сущих доживут немногие, но Макарову эта мысль понравилась – он не чужд амбициозности. Что же касается расходования зарядов, то данное орудие он полагает бесполезным грузом, поскольку при стрельбе с корабельной палубы ни разу не удалось положить ни один снаряд хотя бы более-менее близко к цели.
Потом была радостная встреча – визит начальства – стояние в строю и лицезрение блестящих мундиров высокопоставленных особ. Не люблю помпезности, но ритуалы – часть моей нынешней жизни. Стоял, кричал «Ура» и «Рады стараться». Главное – как и просил – мое участие в событиях не упоминалось, и заслуги не выпячивались.
Знаете, переболел я звездной болезнью в соответствующем возрасте и прекрасно знаком с осложнениями, сопровождающими сей недуг. На мой измученный козьим молоком организм – это, право, лишнее. Тем более что восторг по поводу отваги катерников разделяю искренне, так что не притворялся – радовался от души. Впрочем, мимо нас с Санькой руководство молча не прошло – оно в этот раз оказывало честь всему экипажу, так что в свой черед удостоило вопроса и личный состав моего заведования.
Ответил правдиво – подводники мы.
– Так у вас тут и подвода в хозяйстве имеется? – брови адмирала поползли вверх.
– И коза для контроля вибрации дейдвуда, – нашелся мой помощник, за что тут же получил рубль. Ну и мне пятак на водку перепал. Словом, все было по-нашенски, только уж очень долго тянулось.
Бурю восторгов вызвали газеты, особенно иностранные. Сообщения о том, что русские катера гонят на вражеские корабли обученных минному делу дельфинов, а потом ловят их веревочной петлей и тащат за «Великим князем Константином» туда, где в них есть надобность, проходили основной темой и обсасывались на все лады. До сведения команды эта весть была доведена незамедлительно – прямо политинформация, да и только. Одним словом, сговор нижних чинов и офицерства обретал все более широкие масштабы.
Макаров отправил кучу писем, и к одному из них приложил баночку моего жиро-селитряного крема. Никак он у нас не взрывался, хотя горел охотно. И не помню, сколько раз мы соскребали его со всего близлежащего после штатной сработки детонатора. При этом становилось его все меньше и меньше, так что Василию Фомичу Петрушевскому отослали совсем немного, правда, с тщательным описанием и состава, и способа изготовления. Кто такой Петрушевский? Макаров его знает. Говорит, по взрывчатым веществам большой специалист, к тому же – офицер и тоже изобретатель динамита, как и Нобель. Кстати, именно он придумал «успокаивать» нитроглицерин той самой магнезией, которой я припудриваю динамитные шашки.
Так вот, Степан Осипович говорит, если это «зелье» вообще способно бабахнуть, то у этого человека бабахнет непременно. Помянул даже, что сам император распорядился о прекращении каких-то работ на одном из заводов, где был крупный взрыв, и за это наказали именно Петрушевского. Одним словом, мужчина серьезный.
Потом сообщили о прибытии в Севастополь Его Императорского Величества, и командира нашего спешно вызвали. Вернулся он радостным – сумел «выбить» новый катер. Такой же, как «Чесма», производства завода Берда в Питере. Служил он для разъездов кого-то из портового начальства и находился в хорошем состоянии, вот это-то состояние и изменили в два счета – ободрали всю красоту и заменили ее котельным железом, оформив и боевую рубочку, и защиту кочегара – по нынешним торпедным катерам ведь в основном из винтовок попадают.
Торпеды на этот раз делали не по моим канонам. Господа офицеры успели наиграться с моделями в свое время и, как только сошли на берег, не по бабам пошли, а по мастерским со своими эскизами. Завелись на корабле денежки. Мы ведь останавливали пароходы и перед утоплением, естественно, кое-что прихватывали. Ну, там, касса судовая, хороший кофе. Боцман с баталером вообще чего только ни тащили – механики из машины штуковинки разные выкручивали, а с одного только начали отдирать доски, как в поле зрения сигнальщиков появилась новая цель. Не успели как следует похомячить – сперва война – остальное, если успеем. А то бы и паровые машины поснимали, и уголь перегрузили.
Круговая порука в экипаже к этому моменту уже начинила формироваться, а тут окрепла и стала напоминать братство. Береговое. До выборов капитана, ясное дело, было далеко, но коллегиальное решение о направлении части вырученных средств на вооружение было ратифицировано не только членами кают-компании, но и нижними чинами.
Говорил ведь уже, что время нынче любопытное. Люди как-то не так мыслят, как мы. Скажем, купить себе оружие для того, чтобы служить с ним в руках вере, царю и отечеству, это вполне естественно. Офицеры, скажем, и команды катеров обзавелись на берегу револьверами. Это под впечатлением от случая, когда турки зацепили Сергея Петровича Писаревского багром. Разве возможно было бы такое, будь команда нормально вооружена?!
Ну да не о том речь. Стало у нас два более-менее пристойных торпедных катера, и один остался разъездной для работы на подхвате. Торпед же сделали даже лишних – наличного динамита хватило только на семь, остальные так и повезли с собой не снаряженными взрывчатым веществом. И вот какая незадача, только одна из них была предназначена для использования с подводной лодки – они теперь конструктивно разные из-за отличия в креплениях. Зато бегут быстрее и проходят метров триста. Большего расстояния просто не имеет смысла добиваться – уходят они с курса, считай, на полкорпуса цели, причем заранее не угадаешь, в какую сторону. А пристрелять их никак не выходит – прогорает камера сгорания, хоть и выложена изнутри листовым железом. А кирпичи в новые снаряды не влезают – слишком узкие стали корпуса.
Что еще вспомнить? Нилович меня со своей сестрой познакомил. Она вдова матросская, и годы у нее вовсе не юные. Детки самостоятельные уже. С нею мы и поладили.
Много событий случилось, всего и не упомнишь. Паломничество офицеров, скажем. Приходили проситься к нам на «Великого князя Константина». Прогулки с козой на пастбище представляли собой забавное зрелище. Эта животина, получив на рога табличку с кличкой и указанием на принадлежность к кораблю Его Императорского Величества Черноморского флота, так и осталась существом с самыми простыми принципами и прозаическими потребностями. Ее, заразу такую, разбаловали едой с человеческого стола – имею в виду объедки и помои, – а тут еще каждый встречный норовит корочкой угостить, а то горбушкой осчастливит в знак уважения к нашему «миноносцу». Так что дама эта стала весьма разборчива насчет пропитания и строга в обращении. Без подношения к ней теперь не подступиться.
Дождя наград, который можно было ожидать, на нас не пролилось. Денежкой тоже не поощрили. Чувствовалось, что в верхах возникла неожиданная напряженность. С другой стороны, наши сухопутные войска приблизились к Дунаю, и волнение за предстоящие им нелегкие дела сейчас испытывают многие. По существу, война еще толком и не началась. Так, произошли отдельные столкновения. И, мне кажется, сильные мира сего сейчас усиленно шлют друг другу длинные прочувствованные телеграммы.
* * *
Я полагал, что Степан Осипович приводил государя еще и с целью представить меня августейшему семейству. Зачем ему это понадобилось – ума не приложу. Не до разговоров нам было – такой кипеш на корабле стоял – вздохнуть некогда. По окончании эпизода я облегченно вздохнул и постарался обо всем забыть.
Не тут-то было. К трапу подкатила коляска в сопровождении конвоя, на борт взбежал наследник престола с еще одним человеком, одетым в статское платье. И сразу ко мне.
– Петр Семенович! Рекомендую вам Михаила Львовича, и прошу всячески споспешествовать его начинаниям.
Вот так, без особых церемоний. Гость оказался переодетым жандармом. Как я об этом узнал? Он сам сознался. Вернее, представился. Сказал, что ловит шпионов и рассчитывает на мою помощь. Нормальный оказался дядька – не тянул кота за хвост, а сразу взял меня за горло:
– Не скажете ли, любезный, где и когда вы появились на свет, и кто ваши почтенные родители?
– Не скажу, Михаил Львович. Лучше и не спрашивайте. А станете настаивать – навру с три короба, запутаюсь во лжи, и сделается мне ужасно стыдно. – А чего крутить? Правде никто не поверит, а придумать складную историю я просто не в силах. В конце концов, если со мной не юлят, так и я могу себе позволить быть честным.
– То есть вы не считаете нужным сообщить нам правду о своем прошлом?
Жандарм проявляет настойчивость, а цесаревич откровенно морщится.
Я молчу. Мне нечего добавить.
Тягостные минуты, разряжать которые убеждениями в совершеннейшей своей преданности мне даже в голову не приходит.
– Вы словно не от мира сего, – первым не выдерживает его высочество. – Однако люди, имевшие с вами дело, дают положительную оценку достигнутым результатам. В конце концов, я полагаю разумным на этом и остановиться.
– Да, – у меня тоже нервы не железные, – давайте, наконец, ловить шпиона, – осекаюсь. Это ведь они имели в виду меня! Не-е! Я так несогласный, и вообще, впереди куча незавершенных дел, а завтра нам надо выходить в море. – Милостивые государи, а не будет ли вам угодно поймать меня, когда мы турков окончательно поставим раком?
Александр Александрович весело хохочет, а Михаил Львович вытирает выступившую от смеха слезу. Ну, наконец-то они успокоились.
– Скажите нам, любезнейший юнкер флота, каким вы видите наилучший финал этой войны?
Ой-ей-ей! Такой вопрос мне точно не по зубам. Я и не полагал нужным рассуждать на эту тему. Ну нет во мне, и никогда не было, геополитика.
– Господа, вы спросили меня о том, в чем степень моей компетентности приближается к нулевой отметке. Могу только подумать вслух.
– Да, сделайте милость.
– Извольте.
– Забирать в состав империи берега, на которых раскинулся огромный, населенный дармоедами город – это великая забота, которую не окупят никакие доходы. Поэтому выгоднее всего в нынешнем положении – как можно скорее отвести армию к местам постоянного расквартирования. Пока мы не увязли в сражениях, пока не пролились требующие отмщения реки крови, пока расходы на этот поход не поставили страну в зависимость от тех, кто дает нам в долг. Требуется же России только возможность беспрепятственно проходить из моря Черного в море Средиземное. Не спрашивая на это никакого дозволения и не согласуя намерений ни с какими соображениями, кроме навигационных. Разумеется, на этих условиях заключать мир можно хоть сейчас. Только в будущем, если наши военные корабли не станут реализовывать это право регулярно, напоминая об обосновании обретенного таким образом права жерлами своих орудий, другая сторона быстро обо всем позабудет и, считай, зря воевали.
– А что вы полагаете в отношении Бессарабии?
Вот незадача. А ничего не полагаю, кроме того, что, кажется, так когда-то называли Молдавию, если я ничего не путаю.
– Знаете, Александр Александрович, мне нет до нее никакого дела. С ней уж как-то без меня разбирайтесь. Вы ближе к трону, вам виднее.
Гости мои переглянулись, но что выражали их взгляды, я так и не понял.
– Что же, Петр Семенович, – заговорил Михаил Львович, – в отношении помощи в ловле шпиона я имею к вам определенную просьбу. Если не затруднит, конечно, не могли бы вы на вашем ныряльщике изобразить дельфина в определенное время и в определенном месте.
– Я в вашем распоряжении.
Надо же. А я и не думал, что целенаправленной дезинформацией противника занимались в столь древние времена! Ну да, век живи, век удивляйся тому, что ничто не ново под луной. Ладно, поставим с Сашкой для такого случая бутафорский плавник. Чисто по приколу делали, а он возьми и пригодись.
* * *
Причал, у которого мы стояли, охранялся солдатами и лишних людей сюда не пропускали. Над ныряльщиком был растянут брезент, да не как попало, а на подпорках, чтобы придать сооружению вид крупного гребного судна – шлюпки, попросту говоря. Получился шатер, внутри которого было откровенно душно – май месяц на дворе. Припекает.
Из дельных посетителей, кроме начальства, к нам заглядывал только командир «Весты» капитан-лейтенант Баранов. Его корабль пока никуда от стенки не отлучался – не был пока в деле, и они с Макаровым долго что-то обсуждали. Как я понял, эти офицеры придерживаются в заметной мере сходных взглядов на тактику военных действий на море, потому что пароходы свои, реквизированные у купца Ропита, оснастили сходным образом. Однако и отличия заметны – наш гость сделал упор на артиллерию – у него целых пять штук шестидюймовых мортир. Тех самых, которые Макаров полагает пригодными только для салютов. Но имеются и два минных катера, которые пока еще не бывали в бою.
Вот на «Весту» несколько не снаряженных динамитом торпед и передали. Как я понял, их боевые отсеки собираются заполнить чем-то другим, а уж порохом или иным взрывчатым веществом – не ведаю.
