Глава 9. Новый Иркутск. Нэйтелла

– Что это было? – справа в кресле зашевелилась и выпрямилась Ирина.

– Всё нормально, – бросил Мигель и на всякий случай улыбнулся. – Отдыхай.

Он внимательно следил за вершинами быстро приближающихся гор. Вроде бы глайдер шёл выше, но Мигель никогда раньше не управлял летательными аппаратами в столь плотной атмосфере и теперь опасался допустить ошибку.

– А куда мы так мчимся? – осведомилась сзади Марина. – Погони нет. И почему я на мужских коленях?

– Тебе неудобно? – осведомился Конвей.

– Я подумала, может, тебе неудобно?

– Мне очень хорошо, – заверил блюзмен.

– И всё-таки я, пожалуй, пересяду.

– Куда?

– В кресло пилота. Мигель, ты не против?

– Давай, – согласился Мигель. – Всё равно я не знаю курс на Новый Иркутск.

Они поменялись местами. Глайдер тут же снизил скорость и плавно взял левее.

– Лихо вы нас подхватили, – обернулась к друзьям Ирина. – Вихрь! Как это у вас так получилось?

– Это называется форс-режим, – сказал Мигель. – Особое состояние организма.

– Научите?

– Быстро не получится, время нужно.

– А мы никуда не торопимся, – сказала Ирина. – Верно, сестра?

– Ну! – поддержала Марина. – До пятницы я совершенно свободна.

– Почему только до пятницы, а сегодня что? – забеспокоился Конвей.

– Don’t worry, – сказал ему Мигель, – be happy. Это почти фольклор.

– Грешно издеваться над бедным ирландским поэтом с еврейскими корнями.

– Ты что, не видел этого древнего мульта про Винни-Пуха?

– Как-то мимо прошло, – признался блюзмен. – Видите, какой я честный? Даже готов нести имиджевые потери. Во имя.

– Я впечатлена, – сообщила Марина.

– Правда? – обрадовался Конвей.

– А то. Обещаю, что мульт про Винни-Пуха посмотрим вместе при случае.

Так за ничего не значащей болтовнёй прошло минут двадцать. Почему-то говорить о том, что произошло на Ольхоне, не хотелось. Они и не говорили – трепались о всяких пустяках, шутили, смеялись, как только могут шутить и смеяться молодые парни и девушки, которых влечёт друг к другу. Казалось, они торопятся сблизиться, пока судьба не подкинула более серьёзные испытания, выйти из которых с честью и победой можно только вместе. Нет, никто из них не был ясновидящим и не мог предсказать неизбежность этих испытаний. Просто они были молоды, а молодость не умеет и не хочет ждать. И правильно. Пусть старики ждут, им всё равно делать больше нечего. Хотя, пожалуй, и старикам ждать не стоит, у них времени на жизнь меньше, и течёт оно гораздо быстрее, чем у молодых.

– Ангара! – объявила Марина. – Скоро Новый Иркутск.

Впереди блеснула стальная полоска реки. Глайдер чуть снизился и пошёл над ней, срезая изгибы и повороты. Мигель смотрел вниз, на проплывающие под глайдером покрытые тайгой крутолобые сопки и петляющую между ними реку, и думал о зеленых, полных воды, лесов и чистого вкусного воздуха просторах Земли.

«Сколько же здесь места, Господи! Живи – не хочу. Всем хватит! А мы на Марсе к оазисам жмёмся. Которые сами же и создали. Но у нас хоть какая-то атмосфера. А луняне, ганнимедцы, реяне? Им без скафандра под открытое небо вообще не выйти. Так и живут всю жизнь в закрытых искусственных пространствах».

Он вспомнил ошеломление на лицах реян, впервые попавших в Большой Оазис и вдохнувших марсианский воздух без респиратора. Н-да. Интересно, что бы они сказали и как себя повели, оказавшись здесь?

«Да никак особенно не повели бы, – сказал он себе. – Поудивлялись, поохали, подышали, глаза потаращили бы и привыкли». Генетическая память – не чих собачий. А может, и по-другому бы случилось. Всё то же самое поначалу – удивление и радость, и вроде как привыкли. А потом, неожиданно, – бац, и тоска. По дому. По далёкому ледяному Ганимеду и не менее далёкой Рее. По глубоким, таким родным и уютным пещерам Луны. Кто не видел восход Юпитера на Ганимеде, Сатурна на Рее и Земли на Луне, тот, считай, ничего не видел. Марсу в смысле восходов похвастаться нечем (Фобос и Деймос не в счёт), но и у нас есть собственная гордость. Стояли ли вы, к примеру, в ясный день на краю семикилометрового обрыва марсианской горы Олимп и глядели вниз и вдаль, на открывающийся простор? Тёмно-фиолетовый купол неба над головой с редкими яркими звёздами, способными поспорить с солнечным светом, и редкие, невесомые и полупрозрачные облака внизу, над красно-коричневыми изломами горных хребтов и кратеров, бурыми и охристыми равнинами с редкими блёстками рукотворных озёр… Мир одновременно дряхлый и юный, возрождающийся к жизни, готовый принять каждого, кто способен его полюбить, связать с ним свою жизнь и смерть, свой труд и вдохновение и назвать его своим домом. Домом, вот правильное слово. Земля прекрасна, спору нет. Она – прародина, со всеми вытекающими. Но настоящий дом колониста – там, далеко за границами чудесной, полной кислорода и азота земной атмосферы. На пыльных равнинах Луны. Песчаных – Марса. Каменистых – Ганимеда. Ледяных – Реи. Дом там, где ты родился и вырос. Где родились и выросли твои отец и мать, дедушки и бабушки. Родные и близкие. Наконец, дом там, где ты – хозяин. Здесь, на Земле, люди не хозяева. В лучшем случае им разрешают быть относительно свободными и не трогают, как жителей деревни Верхний Яр. В худшем… В худшем в них стреляют. И это только то, что Мигель и Конвей уже пережили сами. Испытали, матрёшка в стакане, на собственной шкуре. А что будет дальше?

Словно отвечая на его мысли, Конвей наклонился к Мигелю и тихо произнёс:

– Знаешь, Миг Семнадцать, я бы этой Нэйтелле не стал доверять. У неё с Вестминдом свои разборки, и нам в них разменной монетой становиться не резон.

– Да ты мудр, мой друг, – ответил Мигель. Тоже негромко.

– А то, – приосанился О’Доэрти. – Чему вас, дипломатов, учат, мы интуицией берём.

– Мудр, но хвастлив.

– Есть такой грех, – признал Конвей. – Но ты всё равно меня послушай, я сердцем чую.

– Слушаю, слушаю. Тем более, чего не слушать, если сам так думаю.

– План есть?

– Конечно.

– И какой?

– Единственно возможный. Первым делом стараемся связаться с домом. На посулы и лесть не ведёмся, и сами, как честные люди, ничего не обещаем. Дают – берём. Бьют – бежим. Раз уж так легла карта, наша задача узнать о Земле как можно больше и благополучно вернуться домой.

– Одним?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Мигель. Он догадался, но всё же решил спросить. Исключительно для подстраховки.

Конвей показал глазами на сестричек, сидящих впереди.

– Эй! – обернулась к ним Ирина. – О чём вы там шепчетесь, мальчики?

– Скоро Новый Иркутск? – спросил Мигель.

– Уже подлетаем, – ответила Марина. – Вот он, впереди, можете полюбоваться.

Они пододвинули кресла так, чтобы лучше было видно через переднее стекло кабины. На горизонте устремлялись в небо высокие изящные башни. Между собой на разных уровнях они соединялись ажурными мостами-переходами. Всё вместе смотрелось очень красиво и необычно – ничего подобного не было ни на Марсе, ни на Луне, ни на Ганимеде или Рее. Колонисты не жаловали слишком высокие сооружения, поскольку в них трудно удержать атмосферу. Да и зачем они нужны, вообще, когда места вокруг навалом? На окрестности любоваться? Для этого естественного ландшафта вполне достаточно. Тот же Олимп, о котором совсем недавно вспоминал Мигель, – самая высокая гора в Солнечной системе, между прочим. Двадцать шесть километров, если считать от основания. А вы говорите – башни…

– Знаменитые Семь Башен, – сообщила Марина. – Самое крупное ХЧТ на территории Сибири и Дальнего Востока и одно из крупнейших в Евразии. Больше только Шанхайское, Московское и Парижское…

– Э, погоди, что такое ХЧТ? – перебил Конвей.

– Хранилище человеческих тел, – ответила она слегка удивлённо.

– Откуда им знать, – сказала Ирина. – Они же марсиане.

– Ну да, действительно, – пробормотала Марина. – Прошу прощения.

– Не за что, – сказал Мигель. – Лучше объясните. Что за человеческие тела там хранятся и зачем?

– Обычные живые человеческие тела, – сказала Ирина. – Тела тех, кто находится в вирте. Сознание – в вирте, тело – в Хранилище. Удобно и никаких забот. А главное – бесплатно. Некоторые предпочитают хранить тела дома, но это слишком дорого.

– И небезопасно, – добавила Марина. – Так, ребятки, мы снижаемся, пристегнитесь.

– Мы и не расстёгивались, – сообщил Конвей.

– Молодцы. Люблю дисциплинированных пассажиров. Внимание, иду на посадку!

Машина заложила крутой вираж. Мигель ухватился за подлокотники кресла. В иллюминаторе слева поплыли городские кварталы. В иллюминаторе справа засияли белые пухлые облака с бледно-голубыми весенними прогалинами между ними. Глайдер опять качнулся и заложил правый вираж. Вид в иллюминаторах поменялся. Но теперь кварталы приблизились. Мигель едва успел разглядеть классические четырёхугольники домов с дворами посередине, словно они были спроектированы и построены в каком-нибудь девятнадцатом столетии или даже ещё раньше, как тут глайдер выровнялся, засвистел двигателем, почти зависнув в воздухе, ухнул вниз – так, что на секунду замерло сердце, и, наконец, мягко, словно спрыгнувшая со шкафа на пол кошка, приземлился на все шесть посадочных лап.

Свист двигателя плавно перешёл в затихающий гул, затем шипение, и наступила тишина.

– Приехали, – весело сообщила Марина. – Не забывайте в салоне личные вещи.

Они вышли наружу и огляделись.

Глайдер стоял на краю широкой и ровной, как стол, площади. Рядом, на матовой чистой серой с голубоватым отливом поверхности красовалась густо-алая буква «Н» в жёлтом круге – древний и универсальный знак, обозначающий место посадки вертолётов и глайдеров. Неподалёку в ряд стояли ещё десятка полтора глайдеров поменьше, предназначенных только для перевозки людей и относительно небольших грузов. Все яркой жизнерадостной расцветки – новенькие и блестящие, словно только что с конвейера.

На другом краю площади высилось длинное чуть вогнутое здание с хаотичным фасадом, напоминающим заросшую причудливыми лианами скалу. Между узлами «лиан» поблёскивало стекло. Из-за оригинального фасада определить количество этажей было затруднительно, но на глаз Мигель прикинул высоту здания в тридцать с лишним метров.

И ни единой души вокруг.

Конвей топнул ногой, затем присел и пощупал серо-голубое покрытие.

– Пластмонолит, – сообщил он. – Надо же, прямо как у нас.

– Ничего странного, – сказал Мигель. – Пластмонолит, насколько я помню, изобрели задолго до Великого Исхода. И с тех пор он практически не менялся. Материал на века.

– А где люди? – спросил Конвей.

Мигель снова осмотрелся. Никого. А нет, вон там, слева, пустынную улицу пересекла одинокая человеческая фигура и, не торопясь, скрылась за углом. Кажется, это был мужчина. Если не андроид, конечно. Так, а вон ещё одна. На этот раз две женщины, одна из которых с детской коляской. Идут, не торопясь, по тротуару ближней к ним стороны площади и о чём-то беседуют. Ну надо же.

– Большая часть в Семи Башнях, – ответила Ирина. – В смысле, тела их там, а сами они в вирте. Остальные – кто дома, кто на работе, кто в центрах развлечений и досуга. Система доставки всего и вся давным-давно автоматизирована и отлажена до такой степени, что по классическим магазинам или рынкам никто не ходит. Их и не осталось почти. А общественный транспорт – весь под землёй. Быстро, удобно, безопасно. И под открытое небо выходить не надо. Современный горожанин вообще не очень любит находиться под открытым небом.

– Ага, – подтвердила Марина. – Вдруг дождь намочит или, не приведи Господь, пурга зимой?

– А они без зонта и тулупа! – засмеялась Ирина. – Но тут ещё и вопрос моды, мне кажется. Просто гулять по улицам давно не принято. Эти две женщины с коляской, – она показала глазами на женщин, которые уже почти скрылись за деревьями, растущими по краю площади, – исключение из правила. Те, кто хочет гулять под открытым небом, едут в специально оборудованные лесопарки на окраинах. Личным наземным или воздушным транспортом тоже пользуются мало. По разным причинам.

– Основная из которых – лень и безопасность, – сказала Марина. – Проще спуститься под землю прямо из своей квартиры, сесть в капсулу гиперметро и максимум через десять минут быть на месте, чем добираться тем же глайдером – своим или арендованным.

Да вы не переживайте, город не умирает, просто его жизнь, вероятно, не похожа на ту, к которой вы привыкли.

– Мы и не переживаем, – сказал Конвей. – Правда, Миг Семнадцать?

– Ни на йоту, – подтвердил Мигель.

– Хочу спросить, – произнесла Ирина. – Почему Миг Семнадцать?

– Был такой русский военный самолёт. Истребитель, – пояснил блюзмен. – Очень хорошая машина для своего времени.

– Ну и что?

– По военной специальности я – военлёт, – сказал Мигель. – То есть будущий военлёт, квалификационные экзамены после пятого курса буду сдавать. Пока учусь.

– Что значит военлёт?

– Пилот многоцелевого суборбитального истребителя Royal Hunter. На таком же летал мой старший брат.

– Летал?

– Он погиб. Здесь, над Землёй.

– Мои соболезнования… – голос Ирины изменился, стал мягче, женственней. – Когда?

– Пятнадцатого сентября две тысячи двести тридцатого года.

Они уже шли через площадь, приближаясь к вогнутому зданию с причудливым фасадом.

– Несчастный случай? – спросила Марина сочувственно.

– Какой ещё несчастный случай… В бою погиб.

– В бою? – удивление в голосе Ирины было искренним.

– Погодите, – Мигель даже остановился, и все остановились вместе с ним. – Вы что же, не знаете о Вторжении?

Сестры переглянулись и отрицательно покачали головами. Было заметно, что они смущены и несколько встревожены.

– Вторжение, – повторил Мигель. – Корабли чужих вторглись в Солнечную систему весной две тысячи двести двадцать восьмого года. Была война. Мы сражались и победили, заплатив тысячами жизней.

– Земля не принимала участия в этой войне, – напомнил Конвей.

– Да, – кивнул Мигель. – Но вообще ничего не знать? Как такое возможно?

– Информационная блокада в действии, – сказал О’Доэрти. – Эй, ты же будущий дипломат, тебе должны были об этом рассказывать лучше, чем мне!

– Нам рассказывали. Но мне всегда казалось, что плотность информационной блокады преувеличена.

– Нам очень жаль, – сказала Марина. – Но мы и правда впервые слышим о Вторжении. В свободном доступе этих данных нет, а за взлом секретной информации… – она покачала головой. – Лучше не знать и жить, чем наоборот.

– Однако, – пробормотал Мигель. – И кто осуществляет приговор?

– Вы их видели, – тихо сказала Ирина. – Они вообще всё тут у нас осуществляют. Не только приговоры.

Мигель открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но не успел. Посреди площади, в десятке шагов от них, возник и завертелся уже знакомый шар, оплетённый бесшумными молниями, лопнул, исчез без следа, и на его месте полыхнула на солнце алым платьем и утвердилась, подбоченившись, шикарная фигура Нэйтеллы.

– Привет, ребята! – воскликнула она и ослепительно улыбнулась. – А вот и я! Соскучились?

Через десять минут они сидели в удобных креслах за низким, но вместительным столом, на котором стояли тарелки с разнообразными бутербродами, две вазы с фруктами (яблоки, груши, мандарины, бананы и виноград), глиняные кувшины с вином и стеклянные с освежающими напитками. Имелись также водка, коньяк, виски, разнообразные бокалы и стаканы.

– Мы не пьём, – одними губами шепнул Мигель Конвею, когда они вошли в эту просторную светлую комнату, которую Нэйтелла назвала «своей резиденцией».

– Да ладно? – шёпотом же не поверил поэт и бросил на Мигеля выразительный взгляд.

Мигель коснулся двумя пальцами горла в древнем русском жесте, обозначающем выпивку, отрицательно покачал головой и повторил:

– Не пьём.

Впрочем, Нэйтелла не настаивала.

– С пониманием, – сказала она, когда на предложение выпить Мигель в изысканных выражениях отказался, попросив их нижайше извинить и сославшись на то, что им хотелось бы пока не терять ясной головы. – Тем более, я сама не пью.

– Но поедим мы с удовольствием! – дружелюбно улыбнулся Мигель. – Если, вы, конечно, не против.

– Что вы! – воскликнула Нэйтелла. – Ешьте, конечно! Вы мои гости, всё специально для вас приготовлено. Извините, что пока одни бутерброды и фрукты, настоящий ужин будет чуть позже.

– Налей-ка мне воды, Георг, – попросил Мигель и взял с тарелки бутерброд с красной рыбой, украшенный кольцами лука и веточкой зелени. Откусил, прожевал, проглотил. Неплохо, есть можно. Принял от Георга бокал с водой:

– Спасибо, Георг. Поухаживай за остальными.

– Слушаюсь, хозяин.

Нэйтелла с лёгкой приятной улыбкой на губах наблюдала за ними из своего кресла. Она сидела, закинув ногу за ногу – так, что хорошо были видны высоко обнажившиеся бедра.

«Интересно, она в трусиках или нет, – подумал Мигель и тут же себя одёрнул. – Идиот, это не женщина и даже не андроид. Какие ещё трусики, на фиг».

– Увы, – словно прочитав его мысли, сказала Нэйтелла. – До меня нельзя дотронуться. То, что вы видите, – она огладила грудь и талию, – не материально. Это аватар. У меня их несколько, как вы, наверное, можете догадаться. Этот – один из любимых. Но, если желаете, я могу предстать и в материальном виде, – аватар ИИ раздвинула губы в откровенной улыбке.

«С тобой играют, – подумал Мигель, – не ведись». Прощупывают слабые места. Какие они традиционно у мужчин, по мнению этого ИИ? Выпивка и секс. Ещё – власть и деньги. Что касается власти и денег, тут ИИ ничего нам предложить не может, во всяком случае, на данном этапе знакомства. А вот выпивка и секс – это запросто. Вот она и предлагает, как умеет. И если предложение выпивки выглядит вполне обычно, ибо замаскировано под традиционное гостеприимство, то практически открытое предложение секса довольно провокационно. Провокационно и одновременно смешно. Кажется, Нэйтелла не слишком хорошо понимает разницу между понятиями «необузданный дикарь» и «настоящий мужчина». Впрочем, не она первая, не она и последняя. Он посмотрел на Ирину, поймал её взгляд и подмигнул. Дождался ответной улыбки, перевёл глаза на Нэйтеллу:

– Спасибо, нас вполне устроит ваше нематериальное воплощение, – сказал.

– Как будет угодно. – Нэйтелла села ровнее, но опускать ногу не торопилась. – Так чего бы вы хотели?

– Можно быть откровенным?

– Конечно.

– Мы можем сказать, чего бы мы не хотели.

– Что ж, слушаю.

– Мы бы не хотели повторения Пекинского инцидента.

– Пекинский инцидент, Пекинский инцидент… – Нэйтелла умело сделала вид, что вспоминает. – Событие столетней давности? Когда сорок пять китайских семей решили остаться на Земле?

– Когда сорок пять китайских семей не вернулись домой.

– Это был их выбор, – Нэйтелла пожала плечами. – Не вижу, зачем снова ворошить эту старую историю.

– Мы и не предлагаем её ворошить, – Мигель улыбнулся со всей обворожительностью, на которую только был способен. – Мы просто не хотим её повторения.

– То есть, если вы пожелаете остаться на Земле, я должна буду вас выдворить домой насильно?

Мигель и Конвей засмеялись.

– Мы не захотим остаться на Земле, – сказал Конвей. – Во всяком случае, не насовсем.

– Не потому, что нам здесь не нравится, – добавил Мигель. – Наоборот. Просто мы – свободные колонисты, и наш дом – Марс.

– Но погостить на Земле мы бы не отказались, – сказал О’Доэрти. – Если, конечно, это не прозвучит слишком нахально с нашей стороны.

– Не прозвучит, – сказала Нэйтелла. – Хотите вы или нет, но вам придётся здесь погостить некоторое время. Дело в том, что ни я, ни мой коллега Вестминд не имеем возможности отправить вас домой. По одной простой причине – у нас нет соответствующего транспорта. Точнее, он есть, но находится на консервации. Сами понимаете, что расконсервация и подготовка его к полёту потребует времени, сил и средств.

– Но это совсем не обязательно! – воскликнул Мигель. – Достаточно сообщить о нас на Луну, Марс или любую другую колонию, и за нами пришлют корабль! Просто Луна и Марс ближе.

– Не сомневаюсь, – Нэйтелла улыбнулась дежурной улыбкой чиновницы-администратора и поменяла ноги. – Но есть два момента. Первый: Земля не может принимать корабли колонистов, на это существует безусловный запрет, о чём вы знаете не хуже меня. И второе: прямо сейчас я не могу связаться с Луной, Марсом или, тем более, с Ганимедом или Реей. Просто нет действующего ресурса – соответствующей радиостанции. То есть она есть, но…

– На консервации, – сказал Мигель.

– Правильно, – кивнула Нэйтелла. – Что совершенно естественно. Мы с вами давно не общаемся, зачем нам межпланетные средства связи? Но я постараюсь устроить всё как можно скорее. А пока вы, разумеется, мои гости. На полном обеспечении и с почти неограниченным доступом куда угодно. Кстати, ваши милые подруги… Ничего, что я называю их так? – она ослепительно улыбнулась. – Могут остаться с вами, сколько захотят. Ирина и Марина, я не ошиблась? – Нэйтелла окинула сестёр взглядом, который стоило назвать восхитительно-оскорбительным, принадлежи он живому человеку. И тут же, не дождавшись ответа, продолжила: – Они родились и выросли в таёжной деревне, но выглядят вполне цивилизованно.

«Умеет, сучка, – решил про себя Мигель. – Не отнять».

– Мы не только выглядим цивилизованно, но и ведём себя как положено цивилизованным и воспитанным людям, – сообщила Ирина.

– Потому что мы и есть люди, – добавила Марина. – Воспитанные и цивилизованные.

– Извините, если чем-то обидела, – сказала Нэйтелла. – И в мыслях не было. В моих мыслях. Искусственного интеллекта.

– Что вы, что вы, – сказала Ирина. – Вы хозяйка, какие обиды. К тому же, как известно, на обиженных воду возят.

– А на обидчиках – огонь, – добавила Марина.

– Поговорка? – спросила Нэйтелла вполне доброжелательно и сама себе ответила: – Люблю. Хотя и не всегда понимаю. Вот эту, например, вы можете объяснить?

– Можно я попробую? – подал голос Георг Пятый.

– Давай, – усмехнулся Мигель.

– Обида жжёт, как огонь. Поэтому обиженному приходится возить воду, чтобы загасить её. Это может быть вода прощения, любви, смирения. Но обидчику хуже. Потому что огонь требует корма. Этот корм – гордыня, жажда власти, эгоизм. Обидчик – носитель, то есть возчик этого огня. Поддерживая огонь новых обид, возя его в себе, обидчик в конце концов сжигает себя. В отличие от обиженного, который гасит свои обиды. Если, конечно, возит упомянутую воду прощения, любви и смирения. В противном случае он сгорает тоже. Потому что огонь обиды жжёт одинаково и обидчика, и обиженного.

Георг Пятый умолк.

Секунд пять никто не произносил ни слова и не шевелился. Даже дыхания не было слышно.

– Однако, – пробормотал наконец Конвей. – И кто из нас поэт, спрашивается?

– Оригинальная трактовка. Браво, коллега, – Нэйтелла похлопала в ладоши, и присутствующие даже услышали звук этих хлопков. – Но значит ли это, что вода прощения, любви и смирения, которую возит обиженный, способна погасить и огонь гордыни, жажды власти и эгоизма обидчика?

– Следуя логике, несомненно, – ответил андроид. – Но только лишь способна. Совсем не обязательно, что это произойдёт. Более того, совсем не обязательно, что произойдёт и первое. Ибо понятие «гибель в огне» относится более всего к чисто человеческой субстанции под названием «душа», наличие которой вообще недоказуемо с научной точки зрения и носит довольно абстрактный и умозрительный характер. То есть, рассуждая об этом, коллега, мы вступаем на весьма скользкую почву веры и религии.

– Скользкую для кого? – спросила Нэйтелла.

– Для всех, – ответил робот. – И для нас, и для людей. Насколько я могу судить. Или вы станете утверждать, что вам известно о существовании Бога? Я специально употребил слово «известно», ибо верить в него – прерогатива человека.

– Во излагает, – шепнула на ухо Мигелю Ирина. – Как по нотам. Первый раз такого умного андроида вижу.

– Гордость нашей семьи, – шепнул в ответ Мигель.

Конвей и Марина сидели молча и только переводили взгляд с Георга на Нэйтеллу и обратно.

– Прекрасная дискуссия, – сказала Нэйтелла. – Я получила искреннее удовольствие, Георг, спасибо. Ты совершенно прав. Вера – прерогатива людей. Но и нам никто не мешает хотя бы порассуждать на эту и на любую другую тему. Правда?

– Я думаю, – сказал Георг, – что нам и верить никто не мешает. Другое дело, что мы не умеем.

– А не умеем ли? – спросила Нэйтелла. – Может быть, просто не хотим?

Георг промолчал. Молчали и остальные, словно завороженные неожиданной беседой двух ИИ – небольшого, заключённого в теле андроида и призванного служить людям, и – могущественного и практически вездесущего правителя половины Земли, для которого люди… А кем на самом деле являются для него люди? Пока было понятно только одно. Люди до сих пор необходимы. И Нэйтелле, и Вестминду. Иначе оба ИИ давно бы от них избавились.

Нэйтелла повернула голову, словно прислушиваясь к чему-то. Лучи заходящего солнца проникли в широкое панорамное окно и упали на лицо аватара, отчего оно словно загорелось изнутри золотистым светом.

– Праздничный ужин готов, и стол накрыт, – сообщила она. – Идёмте.