Люблинскую школу часто посещали проверяющие чиновники из ведомства Гиммлера. В одной из бесед шеф Люблинского гестапо Аккардт неожиданно обратился к начальнику школы:

— Дай-ка мне список на пять-десять самых надежных и смышленых твоих учеников. Я с ними сам поработаю.

В списке семи кандидатов: трех русских, грузина, двух поляков находился один украинец. Выбор пал на Ивана Макарука — агента, значащегося под № 35. Он больше всех понравился Аккардту.

Гестаповец долго и скрупулезно изучал дело кандидата в агенты. Потом вызвал его на беседу. Малоросс ему почему-то сразу же приглянулся, — спокойный, рассудительный, исполнительный молодой человек, а самое главное — женатый, и супруга оказалась под боком. В любое время может стать заложницей, в случае, если муж проштрафится где-то или предаст его — начальника гестапо, практически хозяина всего Люблина.

В одной из бесед он проверил его память, глубину понимания обстановки и знание тонкостей советского уклада жизни. После двухнедельного этапа каждодневной работы с агентом, гестаповец тщательно проинструктировал его, а потом неожиданно, прямо в лоб спросил:

— Иван, ты можешь выполнить одно очень важное задание? По моим соображениям его я могу поручить только тебе.

— Какое задание, господин офицер? — удивился слушатель школы.

— И простое, и непростое… Надо проникнуть в отряд Железняка, и там осесть с целью получения для нас информации. Ты должен быть в отряде нашими «глазами и ушами». Кроме того, по нашей команде обязан будешь ликвидировать двух прибывших офицеров — майора Зорича и капитана Гурского. А потом, если возникнут подозрения, покинуть лагерь и прийти к нам. За эту работу я обещаю тебе хорошо заплатить или помочь приобрести квартиру в городе.

— Не знаю, справлюсь л и? — откровенно ответил украинец.

— Надо справиться… Я верю в твои возможности…

— Попробую… попытаюсь… — бубнил себе под нос Иван.

— Я думал, ты скажешь, — выполню, а слышу какое-то не мужское бормотание, — озлился Аккардт и с сардонической улыбкой на лице назвал его «мямлей».

— Выполню! — неожиданно гаркнул Макарук.

Вот это по-военному…

Так был завербован агент — террорист, которому ставилась задача не только проведения разведывательной работы, но и физического устранения двух советских офицеров, прибывших с Большой земли.

Как-то в селе, где базировался партизанский отряд, появился неизвестный парень, — как выяснилось, оказался украинцем из Волыни. Назвался он Иваном Макаруком. О себе народным мстителям рассказал, что недавно сбежал из гестаповских застенков. А теперь ему захотелось отомстить оккупантам, а потому искал встречи с партизанами, чтобы вместе воевать против гитлеровцев. Забыть издевательств над ним и его семьей, мол, он не может.

С «беглецом из гестаповских застенков» переговорил Зорич. Разговор получился, — оснований не верить пришельцу не возникло.

И все же за новичком майор приказал неотступно следить, фиксируя подозрительные моменты в его поведении. Однажды партизаны решили устроить банно-прачечный день. Они с желанием отправились на небольшую местную речку. Соскучился народ по воде, — плавали, плескались, мылись и стирали в реке, наслаждаясь по-летнему солнечным днем… Одним словом — отдыхали, что практически для фронтовой жизни было в диковинку и своеобразным раем среди окружающего их ада.

Макарук аккуратно сложил свою одежду — брюки и рубаху, положив их на видное место — бугорок. Рубаху сверху прикрыл полностью брюками. Сосед по купанию, заядлый курильщик Владимир Степанов случайно потянул рубашку новичка, думал найти там, в кармане курево. На этот жест самовольства партизана Макарук, как ошпаренный, выскочил из воды, явно чем-то перепуганный, и чуть было не бросился на курильщика-стрельца с кулаками.

— Ты чего копошишься в моей одежде? — закричал Макарук.

— Курить захотелось.

— Спросил бы… Я не курю.

— Ну прости ради бога…

Итак, новичок повел себя явно неадекватно.

Об этой забавной и непонятной реакции новоприбывшего на привычные действия партизана было сообщено чекистам.

По указанию Зорича командир отделения под видом проверки чистоты верхней одежды личного состава, попытался проверить и рубаху Ивана, но тот категорически отказался показать воротник. Доложили об этом инциденте Зоричу.

— Приведите его ко мне в палатку.

Вскоре появился и нарушитель уставной дисциплины.

На скулах майора рельефно заиграли желваки, брови сдвинулись к переносице, и он тут же ожег допрашиваемого испепеляющим взглядом.

Зорич уже все решил — одним рывком стянул рубаху с сопротивленца. Макарук сразу же побледнел. Его лоб и виски покрыл холодный пот, он задрожал весь и… признался, что является агентом гестапо. А заслан он в отряд для проведения шпионско-диверсионной… и террористической деятельности.

Как свидетельство своей принадлежности к гестаповской агентуре, Иван дрожащими руками оторвал воротничок рубахи. На внутренней его части была проштампована цифра «35» с печатью местного органа гестапо. Это был своеобразный пароль-пропуск. В случае внезапного задержания агента другими представителями немецкой власти, он мог предъявить этот «вездеход» и его бы никто не посмел задержать.

На допросе Иван Макарук подтвердил главное, что кроме сбора разведывательной информации ему поручалось ликвидировать двух офицеров — гостей из Большой земли, якобы недавно прибывших в отряд.

— Кого же ты должен был уничтожить? — спросил Зорич.

— Двух прилетевших на самолете советских офицеров чекистов — майора Зорича и капитана Турского, — ответил испуганным, дрожащим голосом неожиданно легко и быстро разоблаченный агент-террорист. Создавалось впечатление, что в нем уже шла борьба мотивов, а его признание чем-то напоминало явку с повинной.

«На лицо взаимоотношение истины и реальности, — философствовал Александр. — Реальность зависит от того, кто ее воспринимает, в то время как истина — это ответ на вопрос, какова реальность на самом деле. Реальность воспринимается, истина распознается. Воспринимая реальность существования оборотня, мы распознали истину его разоблачением. Случайность — может быть. Но счастливая случайность чаще всего находит того, кто меньше всего на нее рассчитывает… Даже такая своевольная дама как Случайность любит думающих, независимо от пола…»

И тут Зорича осенила мысль — «…эта случайность ведь реальный шанс пробраться в разведшколу, «поиграть» с гестапо и начать через нашего агента, если он окажется действительно нашим, осуществление операции «Люблин». Вот оно чекистское счастье — само прилетело в руки и показывает, с чего конкретно надо начинать. Счастье — в предчувствии счастья! Это смысл жизни разведчика! А с другой стороны, причем тут смысл жизни — это сама многогранная жизнь!»

Офицер начал играть на национальных чувствах, — заговорил с ним на украинском языке, который знал в совершенстве. Да и до этого он по-южному «гакал», а тут вообще стал для Макарука «щырым украинцем».

О себе агент рассказал, что обманным путем его втянули в это «поганое ремесло» — сказался материальный фактор, а потом под угрозами физического устранения его вместе с женой, проживавшей в селе недалеко от Люблина, он был отправлен на учебу в школу.

Чекист несколько дней «проникался» в душу агента, изучая его как человека и взвешивая за и против в его личностной структуре. Зорич хорошо усвоил истину — недоглядишь оком, заплатишь боком.

Поэтому он проводил с ним глубокие воспитательные беседы. На конкретных примерах показывал украинофобскую политику немецкого фашизма и его карательной системы. Говорил о стравливании нацистами трех соседних славянских народов — украинцев и поляков, украинцев и русских.

Что касается первых, то он считал, что поводом к противостоянию послужила давнишняя вражда между украинскими и польскими националистами, оспаривающими верховенство на смешанных украинско-польских территориях Волыни, Полесья и Холмщины. Рассказал о подробностях гитлеровского плана «Ост» по искоренению славянских народов, мешающих установлению «нового порядка» в Европе.

— Я знаю, немцы как украинцев, так и поляков считают за нелюдей, за быдлоту, — подтвердил Иван. — Много раз не только слышал, но и видел это их скотское отношение к нам. Почему я — украинец — оказался в Польше? Меня бы убили там свои же христопродавцы — бандеровцы на Волыни, только из-за того, что у меня жинка полька по национальности. Такое «предательство» не прощалось бандеровцами, и мы вынуждены были с полячкой покинуть хутор, а скорее пришлось сбежать с родного края. Я каждый раз молюсь, чтоб поскорей окончилась война, и мы могли бы вернуться в оставленный дом, к родственникам.

— А тут что, спокойнее? — поинтересовался майор.

— Никто, кроме немцев, нас здесь не «чипае» — не трогает, — последовал ответ Ивана Макарука. — Пудрят мозги, что скоро Советскую Россию они разобьют и Украина станет свободной. И такие селяне, как я, смогут свободно возвратиться на родину.

В ходе неоднократных бесед, Зорич все больше проникался к нему, склоняясь к мысли, — он не подведет. Несмотря на короткое время изучения, майор поверил искренности Ивана. Он был уверен, что этот украинец не предаст, как не предал свою молодую супругу, и все договоренности с ним будут Иваном четко выполнены…

Перевербовка агента, если ее можно так назвать, прошла довольно-таки успешно.

— Ну ты быстро его распотрошил. Раскололся он, как грецкий орех, — заметил Гурский. — Понимаю, его превосходительство, господин случай помог!

— Случайность, случайность… Знаешь, счастливая случайность чаще всего находит того, кто меньше всего на нее рассчитывает. Молодцом оказался и наш «заядлый курильщик» Володя Степанов.

— Проявил реально глубокую бдительность.

— Да! Надо подумать о его поощрении.

После нескольких глубоких инструктажей Зорич снабдил перевербованного, теперь уже своего агента, заманчивой и трудно перепроверяемой для немцев дезинформацией…

В конце беседы Александр ввернул украинскую пословицу:

— Ну что, Иван, шо було — бачылы, шо буде — побачэмо!

— Заверяю вас, товарищ майор, шо побачэмо добрэ дило! (что увидим доброе дело. — Авт.), — подытожил и успокоил оперативника теперь уже его негласный помощник.

Вскоре с ворохом всякого рода «оперативной туфты» Макарук отправился в Люблин для встречи со своим шефом-вербовщиком, гестаповцем Аккардтом.

При встрече с фашистом агент подтвердил информацию о прибытии в отряд двух офицеров с Большой земли: майора Зорича и капитана Турского, назвал ложную численность железняковцев и раскрыл данные о «боевых намерениях» партизан. Указал на объекты их внимания и даты вероятных боевых вылазок. Кроме того, с «печальной миной на устах» подтвердил провал агента Вольфа — Шамко, заметив при этом, что следствие вели именно эти два офицера — Зорич и Турский. Аккардту он рассказал подробности убийства Шамко своего якобы коллеги Сметинского.

Болезненная гримаса исказила лицо гитлеровца, глаза округлились, щеки побледнели, а уши стали пунцовыми. Он тяжело задышал.

— Откуда ты знаешь его псевдоним?

— Он все рассказал чекистам, — искренне ответил «агент». А потом назвали его псевдоним на суде.

— Где Шамко сейчас? Под арестом? Что с ним? — взрывался вопросами побледневший гестаповский начальник.

— Нету Шамко… Уже к превеликому сожалению он на том свете. Его тут же партизаны расстреляли, как шпиона. Как мне рассказывал сослуживец по отряду, после короткого следствия и такого же суда-трибунала его вывели на опушку леса и застрелили беднягу возле оврага, — скривился, словно от искреннего переживания за судьбу своего «коллеги» Иван и испытывающе посмотрел на шефа.

— Собаке собачья честь — не суди, да не судим будешь. Не он судья! — рявкнул Аккардт, а потом спросил: — На сколько тебя «отпустили»?

— На два дня. Для встречи с женой, за одеждой и кое-какими харчами, там с этим делом у них бо-о-о-льшие проблемы, — спокойно ответил Макарук.

— В Люблине не крутись. Могут случайные люди засечь. Немедленно отправляйся к себе домой в деревню. Тебя подбросят на машине. Завтра встретимся у пани Зоей ровно в шестнадцать, — я думаю, ты найдешь ее ресторанчик?

Затем он стал подробно растолковывать, как найти ресторан.

— Теперь найду. Когда-то я бывал в тех местах, даже возле него, — да-да, припоминаю.

— Ну вот и хорошо… Там у меня есть комната. Пройдешь через черный ход на второй этаж — третья дверь слева. Я буду тебя ждать…

И действительно за Иваном вечером пришла легковая машина. Гестаповец-солдат отвез его на край села и не проводил из салона, а скорее выбросил, как зайца из мешка, в чисто поле. Он шел впервые робко не по своей, а чужой, недавно приютившей его с женой земле, и все время пригибался, как будто хоронился от своих соседей. Пробирался огородами, преодолевая колючие кустарники домашней ежевики и ломкой малины.

Лениво лаяли собаки по крестьянским дворам. Пахло прелой соломой и навозом с хозяйских дворов. На болоте и у пруда квакали лягушки. Иван вздрогнул, когда неожиданно услышал громкое ржанье соседского коня. Над горизонтом из-за черной полосы леса поднимался огромный красный шар вечерней луны, от чего казалось, стало еще темнее.

Вот и милая хатка, ставшая еще роднее после разлуки с женой. Он подошел на цыпочках к окну, и пальцами тихо побарабанил по стеклу. Тут же колыхнулась занавеска, как будто кто-то стоял у окна.

Через мгновенье в сенях зашуршали босые ноги Марыси — милой Марысечки. Так он называл свою любимую. Дверь отворилась. Жена бросилась на плечи Ивана. Он в свою очередь долго не отпускал ее. Слезы радости посыпались из глаз. Крепко обнявшись, они вошли в светелку. Она хотела зажечь каганец и стала искать в темноте на выступе русской печки коробок со спичками.

— Не надо, Марысечка, посидим без света. Я утром должен покинуть дом… Так надо, так надо…

Ничего он ей не сказал об идейной переориентировке, о задании партизан-разведчиков, только обнадежил, что скоро закончится война, и они вернуться на Родину — в их многострадальную Волынь, где будет новая власть, которая защитит людей от дурацких, кровавых шабашей между славянами.

— А когда она закончится? — задала глупый вопрос Марыся.

— Скоро, числа не могу знать, но скоро…

— Ох, какуже все надоело… Да поможет нам Дева Мария.

— Согласен, Марысечка, согласен!.. Помогут нам с тобой, одинаково почитаемые нами и Дева Мария, и Иисус Христос…