Транспортный самолет Ли-2 на одном из армейских аэродромов под Киевом принял двух оперативников, экипированных для парашютирования. Военные летчики еще раз проинструктировали оперативников, как и когда нужно прыгать, хотя им уже доводилось болтаться на стропах во время учебных занятий.

— Прыгать будете, как только услышите звонок и увидите, как загорится зеленая лампочка. Ну а кто первый из вас, решайте уж сами, — повторил один из пилотов.

Вскоре взревели два сильных мотора. Ревущая машина выкатилась на взлетную полосу, развернулась, остановилась на некоторое время, а потом резко прибавила обороты двигателям. Винты с увеличивающимся свистом стали резать воздух, чтобы через некоторое время потянуть за собой дюралевую сигару фюзеляжа. И вот, казалось бы, неуклюжее тело «аппарата» слегка дрогнуло и с резко нарастающей скоростью побежало по взлетной полосе. Оторвавшись от «взлетки», днище транспортника проглотило с каким-то хрустом и стуком в свою утробу шасси, и самолет стал стремительно набирать высоту. Дойдя до потолка, примерно в четыре тысячи метров, машина взяла курс на запад. Она настойчиво двигалась в сторону Польши, где шли боевые действия на море, в воздухе и на земле.

Мысли у оперативников крутились по одной и той же орбите — на этой земле им, двум советским разведчикам, придется решать свои важные задачи вместе с коллегами по партизанскому отряду. За воздушным кораблем неотступно следовал второй его собрат с оперативным грузом.

Линия фронта встретила самолеты струями разноцветных трассирующих пуль и разрывами зенитных снарядов. Потом небо стали обшаривать мощные лучи прожекторов, словно вытянутые прямые щупальца огромного спрута. Летчик первой машины бросил ее сначала в левый вираж, потом в правый, чтобы выбраться из-под ненужной опеки световых столбов, пытавшихся прицепится к самолету. Пилот понимал, как опасен тот миг, когда прожекторы возьмут его машину в перекрестье лучей. Немцам поймать наши самолеты не удалось — пилоты на такие задания отбирались опытные, не раз пересекавшие линию фронта.

Зорич, прислонившись к холодному плексигласу иллюминатора, внимательно наблюдал за морем огней. Его худощавое лицо озарял бледно-голубой лунный свет. В расширенных глазах искорками играли далекие звезды и земные вспышки. Минут через двадцать самолет благополучно пересек мерцающую теперь рваными пунктирами линию фронта. Находясь в воздушном корабле, подвластном, как и вся жизнь на войне, прихотям судьбы, ему было совсем не страшно. «От неожиданности, как от судьбы — не уйти, — рассуждал он, — но надежда спастись реальная — парашют рядом. Оружие тоже. А что касается иллюзии — это хороший стимул для взлета, но плохой парашют для приземления».

Ощущение тревоги не покидало его, вызывая понятный дискомфорт там глубоко в душе. Он прекрасно понимал одну непреложную истину, когда поддаешься страху перед ужасом, начинаешь ощущать ужас страха, а это для мужика, тем более воина, — постыдно. Нет ничего страшнее страха.

Это он, «противненький страшок», во все времена порождал неприятное чувство неизвестной и ожидаемой беды и делал умных людей — глупыми, а сильных — слабыми. Это он обезоруживает воинов…

Александр верил почему-то в удачный исход их оперативного путешествия по воздуху и всячески успокаивал своего слегка побледневшего напарника. В кромешной тьме летчики только по одним им известным приметам и времени полета отыскали квадрат высадки.

Сопровождающий пилот перед прыжком еще раз внимательно осмотрел снаряжение партизан-парашютистов и, зацепив вытяжные карабины парашютов за специальный трос, подошел к двери. Чекисты стали ждать последней команды. И вот прозвучал звонок, а затем загорелась сигнальная, зеленая лампочка. Один из пилотов рывком открыл дверь. Струя свежего воздуха ворвалась в самолет. Первым в черную бездну за дверным провалом бросился Зорич, а за ним полетел Гурский. Теперь уже жесткая и тугая струя пронизывающе холодного воздуха ударила в лица парашютистов. Свист. Шум. Рывок вверх — это выстрелили стропы, вытянутые куполом парашюта. Разведчики почувствовали, как их тела в плотной обвязке ремнями подскочили вверх, и в ночном небе распустились два светлых тюльпана. Несмотря на то, что лямки туго сдавили грудь, сознание обрело приятное чувство безопасного полета. Они висели под шелковыми куполами и бесшумно скользили вниз, к своим товарищам на польской земле.

«К своим ли?» — такой вопрос задавали себе оба парашютиста. Вскоре тишина стала властвовать вокруг, так как рокот удаляющего самолета постепенно затихал. От глотка холодного порыва воздуха Александр даже поперхнулся и закашлялся. Уши заложило. Он открыл рот для выравнивания давления на перепонки.

Им нужно было забыть на некоторое время свои настоящие фамилии — Александр Пантелеймонович Святогоров и Анатолий Григорьевич Коваленко. Теперь они стали соответственно: майор Зорич и капитан Гурский.

Покачиваясь в свежем ночном воздухе на парашютах, им сверху было прекрасно видна земная оранжевая панорама с пятью очагами огня, увеличивающимися по мере приближения к земле. Темные купола парашютов властно держали воздух…

Приземлились Александр и Анатолий почти одновременно и сразу же затерялись среди орехового кустарника, густо разросшегося на опушке смешанного леса. Лес сумрачно молчал и только приглушенный крик кем-то потревоженного филина говорил о ночной жизни в лесном массиве.

Правда, Зорич чуть было не угодил в центр пылающего сигнального костра. Порыв ветра понес его в направлении бушующего огня, жадно пожиравшего ветки соснового лапника. В последнюю минуту он успел справиться с ситуацией. Результаты активной и разумной работы стропами отнесли его чуть в сторону.

Освободившись от парашютов, разведчики перевели автоматы на боевой взвод, насторожились и стали внимательно прислушиваться и всматриваться. Вот хрустнула ветка. Глаза быстро освоились с темнотой. В пистолетах ТТ патроны были загнаны в стволы.

А вдали прямо на них по поляне еще бежали размытые на фоне горящих костров тени вооруженных людей. Их топот неумолимо приближался.

«Свои или ловушка», — подумал майор, но сразу же отогнал эту вторую — крамольную мысль.

— Кто старший? — четко спросил майор Зорич у прибывшей четверки неизвестных граждан.

К нему подошел усатый партизан: «Я, товарищ майор!» Обменялись паролями, и только после этого обнялись.

— Распорядитесь, чтобы как можно быстрее были погашены два костра, и приготовьтесь к приему грузов, — скомандовал Зорич.

Партизаны стали помогать Александру и Анатолию собирать и складывать купола и стропы парашютов.

Усач снова подошел поближе к чекистам и невозмутимо спросил:

— Майор Зорич? Капитан Гурский?

— Так точно! — последовал ответ.

Перед ними стоял невысокий с хорошей военной выправкой человек в офицерской форме.

— Начальник штаба партизанского отряда имени Железняка, старший лейтенант Жданов! — отрекомендовался представившийся офицер. — Командир отряда погиб в последнем бою с карателями. Ближайший план таков: наша боевая тачанка доставит вас в расположение штаба, а я подожду второй самолет и приму груз. Много ли его там?

— Восемнадцать мешков, — ответил Зорич.

— И все нам?

— Да!

— Ну, теперь дадим откушать немцу нашего «красного» перца. Почувствует враг его крепость и крутизну — слезы брызнут. Поймет фашист, на что способны партизаны с добрым запасом нового вооружения и боеприпасов. А то в боепитании возникли проблемы, — радовался Жданов, как ребенок, принимавший гостинцы у гостя.

Майор Зорич и капитан Гурский сдали почту и сразу же отправились к радистам готовить шифрованную телеграмму в Центр.

Начальник партизанской радиостанции Николай Колесник сердечно поздравил чекистов с прибытием на базу. Для сеанса связи радист быстро выбрал глухую балку рядом с густо заросшей кустарником вырубкой. Сориентировавшись по компасу, он указал партизанам, в какую сторону натянуть антенну, что и было быстро сделано. После чего Николай настроил передатчик на нужную волну. Ключ в руках радиста уже стучал, и слабый рабочий свет от лампочки на панели рации говорил, что сигналы понеслись в эфир, вырываясь из радиопередатчика. С промежутками в две-три минуты Николай посылал и посылал в сторону Центра свои позывные, а затем высказал просьбу вызвать киевскую сторону на экстренную связь.

Когда же Николай перешел на режим приема, Центр сразу же лаконично ответил:

Николай, виртуозно работая ключом, стал отстукивать одну за другой группы точек и тире…

Пришлось Зоричу от радости удачного приземления даже пофилософствовать на тему плоти и духа:

— Жизнь духа выше жизни плоти и независима от нее. Не плоть, а дух делает человека человеком, так же как дух народный поднимает силы страны на невиданную высоту. Только высокое патриотическое чувство способно на воспроизводство героизма, мужества и стойкости. Оно не знает таких понятий, как тяжесть задания, трусость, малодушие и предательство.

Разве можно согласится с подлостью лозунга, еще недавно активно тиражируемого недругами России, свившие теплые гнезда в СМИ, что патриотизм — прибежище негодяев?

Сегодня, слава Богу, армия не та, что была в лихие девяностые.

Итак, первое коротенькое сообщение из глубокого вражеского тыла от Зорича и Турского полетело в Киев в адрес НКГБ Украины полковнику Сидорову:

Партизаны отряда обступили небесных посланцев и интересовались буквально всем: как живут люди, происходит ли восстановление разрушенных фашистами предприятий, городов и сел, что слышно об открытии второго фронта союзниками, какие цены на продукты и виды на урожай ожидаются в новом победном году? Вопросы, вопросы, вопросы…

А в то, что следующий год будет овеян Великой Победой, теперь верили все. Они его «приближали как могли», громя фашистов и огнестрельным оружием, и фугасами, и внедренной к противнику своей агентурой.

После этого руководство отряда предложило «небесным гостям» поесть и отдохнуть. Не было предела удивлению Турского, когда среди праздничных блюд, приготовленных партизанами Жданова, он увидел на столе… судака по-польски. Этот жест поверг Турского в изумление. Его лицо покраснело от приятной неожиданности, а затем растянулось в ухмылке. Он был в тот момент похож на кота, заметившего открытую банку со сливками.

— О какой конспирации может идти речь, когда о твоих слабостях, Толя, знают люди даже на таких расстояниях! — засмеялся уставший Зорич.

Захохотали и партизаны…

На следующий день командование отряда обрисовало оперативную обстановку в ближайшем окружении достаточно глубоко. Она была пестрой и динамичной. В зоне отряда действовало много польских патриотических групп и отрядов. Все они именовали себя народными мстителями, где слово «помета» — мщение было определяющим. Одна часть из них принадлежала Армии Крайовой (АК) и подчинялась польскому правительству в Лондоне во главе с авантюристом Миколайчиком, сторонником западной модели построения жизни в Польше после окончания войны и яростным противником сближение с Советским Союзом.

Конечно, у личного состава советского партизанского отряда была с ними главная точка соприкосновения, влияющая на их объединение, — это борьба с фашистами, надругавшимися над польским народом.

В этот период в отряд пришел бывший пограничник, захваченный в плен во время боевых действий в Крыму при защите Севастополя, москвич Владимир Георгиевич Волостнов. Потом он был вывезен немцами в Польшу. Из концлагеря, организованного фашистами под городом Вяла Подляска, ему с другом удалось бежать. Добыв в бою оружие, он вступил в польский партизанский отряд. С появлением в этом районе в феврале 1944 года советских партизанских отрядов он перешел в отряд имени Железняка…

Именно в отряде имени Железняка в Польше под Люблином Володю Волостнова заметил Зорич, и при второй командировке в Словакию он возьмет его в отряд «Зарубежные» в качестве начальника штаба разведывательно-диверсионной группы. Но это будет потом…

И все-таки более крупные отряды действовали от имени Армии Людовой (АЛ). Они состояли в основном из рабочих и крестьян и ратовали за создание новой народной Польши в союзе с восточным соседом Советской Россией и с ее победоносной Красной армией.

Самые большие партизанские отряды в Польше возглавляли офицеры разгромленной польской армии полковники Сатановский и Корчинский, осуществлявшие постоянный обмен различной политической и военно-разведывательной информацией с советскими разведывательно-диверсионными группами.

Агентура партизан активно работала как в самом Люблине, так и в его окружении — местечках Парчеве, Жешуве, Грубешуве и других населенных пунктах.

Ценные сведения от советских и польских партизан не раз помогали наносить частями Красной армии прицельные удары по врагу. Особенно эти сведения удовлетворяли наших летчиков — они качественно бомбили вражеские объекты. Их бомбы находили нужные цели без «штурманской доводки». Сбрасывались «небесные гостинцы» прямо в «десятки» — на указанные партизанами скопления личного состава, боевой техники и арсеналы с боеприпасами…

Активизация гитлеровцами карательных операций в районе бывшего Люблинского воеводства была сопряжена с одним интересным обстоятельством. Дело в том, что в это время проходила активная фаза испытаний нового «чудо оружия», «оружия особого назначения», «оружия возмездия». Так гитлеровцы нарекли пуски самолетов-снарядов Фау-1 и ракет Фау-2 — детища Вернера фон Брауна и его компаньонов. Стартовые площадки размещались на испытательной станции под названием «Пенемюнде — Ост», расположенной в северной части острова Узедом близ рыбацкой деревни Пенемюнде.

Именно с этой территории были проведены сотни пусков ракет А-5 и А-4. Они были несовершенны, поэтому четко не стабилизировались и падали с большими отклонениями от целей. Но так как ракетные проекты Брауна были засекречены, то на охрану полигона и поиски упавших изделий бросались силы из ведомства Гиммлера. В связи с этим активно велась вербовочная работа и насаждалась агентура, работавшая в первую очередь против местных партизан.

А так как часто в ходе испытаний ракеты залетали на территорию Польши, англичане через польское правительство в Лондоне поставили задачу добыть данные о тактико-технических характеристиках ракет. Ракеты исчезали обычно в северо-восточном направлении и по расчетам специалистов из числа партизан должны были падать в районе Сидльце, восточнее Варшавы, в излучине Буга.

Варшавский центр послал в этот район группу разведчиков. С помощью местных жителей они собрали необходимые сведения. Руководство этими поисковыми группами было получено партизанскому командиру Ежи Хмелевскому — специалисту по вопросам авиации. Крестьяне сообщили ему, что в деревне Рейовиц, недалеко от Люблина, загадочный взрыв среди бела дня разрушил массивное здание. После этого взрыва в деревню примчались два грузовика с немецкими солдатами, которые разогнали всех любопытных, сфотографировали и обмерили воронку и тщательно собрали все металлические осколки.

Вот почему в районе Люблина так много функционировало жандармских постов и карательных отрядов…

Как-то в разговоре с Зоричем и Гурским Жданов поделился одним секретом:

— Что-то в последнее время нам не везет — неудачи стали часто преследовать отряд. Немцы буквально организовали охоту на нас. Создается впечатление, что о предстоящих наших операциях они знают заранее. Порой каратели идут след в след — почти наступают на пятки… Ноченьки да ноженьки, слава Богу, только и спасают партизан.

— Не проник ли к вам шпион? — обеспокоено спросил майор у начальника штаба, исполнявшего должность командира отряда, помня слова, сказанные начальником отдела в Киеве перед заброской в Польшу. Он тогда предупреждал о вероятности проникновения в отряд лазутчика.

Жданов задумался. Видно было, что этот вопрос его серьезно волновал — ведь гибли его люди, все чаще и чаще натыкаясь на засады и попадая в эпицентры облав.

Посмотрев внимательно на собеседников — Александра и Анатолия, он вместо ответа предложил:

— Вы опытные оперативники — разведчики и контрразведчики в одном лице. Вам, как говорится, и карты в руки! Помогите нам найти этих мерзавцев — оборотней. Иначе мы можем потерять еще больше людей. Теперь вы в нашей семье… Мы вам, как можем, поможем. Как говорится, без разведки наш отряд слеп…

— А без контрразведки беззащитен, — не дал договорить Жданову Зорич, вставив эту фразу.

— Согласен!

Вскоре руководство отрядом имени Железняка принял на себя опытный руководитель партизанского движения С. 3. Барановский. А начальник штаба А. С. Жданов остался его первым заместителем.

Зорич и Гурский четко представляли, что может случиться, какие печальные последствия могут наступить, если быстро не разобраться с возникшей серьезной ситуацией, опасно нависшей над отрядом. Терпеть дальше работу предателя или предателей было нельзя и по своей сути преступно. Они понимали, что безразличие в данной ситуации, — опора слабости, а нетерпение — гибель силы. Для небольшого партизанского отряда деятельность «кротов» смерти подобна, тем более в тесном вражеском окружении.

Вначале тень растерянности легла на усталое лицо Зорича, — впервые он так близко ощутил работу вражеского лазутчика. Поэтому чекист не мог отбиться, как от назойливого слепня на пляже, от охватившегося ощущения полного недовольства собой: и спешить, и медлить нельзя было.

И вдруг он почувствовал смутное озарение, будто ухватил все время ускользавшую догадку. Он быстро достал из полевой сумки блокнот и набросал карандашом довольно простую проверочную комбинацию. Она отражала реалии нахождения партизан в данном районе. Зорич победно улыбнулся и позвал Турского.

— Анатолий, я, кажется, вышел на уровень решения головоломки, — улыбался Александр.

— Какой?

— Основной… По вычислению оборотней — абверовских или гестаповских «кротов».

— Готов услышать перл разработки.

— Ну, так слушай…

Оперативники исходили из того, что в условиях строгого режима службы в партизанском отряде не может быть шпиона-одиночки. Ведь каждый его шаг контролируют бойцы и командиры. У вражеского лазутчика должен быть связной из числа местных жителей — отряд же дислоцировался рядом с деревней Волей Верещинской. Только местные крестьяне и могут свободно передвигаться, покидать партизанскую зону, посещать другие села и даже город Люблин, где находились карательные службы немцев: гестапо, шпионская школа и штабы нескольких воинских и специальных частей СС.

— Согласен, Александр… Все гениальное — просто, но до этой простоты, как говорится, надо дойти холодным умом, а потом и конкретным действием.

— Я думаю, капкан на шпиона или шпионов скоро должен сработать. Наживка пахучая и закреплена крепко, — пружина нашего капкана тугая. Не вырвется.

Слово Святогорову:

Кстати, эта дама, как потом выяснилось, была хозяйкой шикарной люблинской пивной, в которой часто бывали знатные люди города, бизнесмены, немецкие офицеры, в том числе и сотрудники немецких спецслужб. В этой же пивной находилась и… явочная квартира местного гестапо. А Зося работала на местное подразделение государственной полиции, являясь одновременно и агентом, и содержательницей явочной квартиры, и хозяйкой «почтового ящика». Но все это выяснилось со временем.

Вот текст обнаруженной записки:

Зорич приказал радисту Славе Бондарю срочно передать по рации Жданову приказ — немедленно арестовать Тадеуша Сметинского, а отряду срочно возвращаться на базу. Через некоторое время пришел неожиданный ответ, который еще круче закрутил обстоятельства по поиску предателей:

По прибытии партизан на базу многие обстоятельства этого убийства стали прорисовываться четче. Одна за другой выдвигались версии и тут же отпадали как нереальные. Эти важные вопросы для безопасности отряда глубоко обсуждались с Барановским и Ждановым, которые полностью были согласны с действиями Зорича.

«Почему шпиона убил именно Шамко? — задавал себе вопрос Зорич, но ответа никак не находил. — Судя по обстоятельствам, как мне докладывали, он это сделал как бы в естественной ситуации — уничтожил предателя, намеревавшегося переметнуться к немцам.

Информация от других источников говорила, что Шамко буквально охотился за ним. А может, просто хотел избавиться от ненужного свидетеля? Тогда, какого свидетеля? Чем они были связаны друг с другом? Почему это не сделали другие партизаны, находившиеся рядом с жертвой? Шамко, Шамко, кто он? Как и когда появился в отряде? При каких обстоятельствах и с кем? Все это надо выяснить — да поскорее!»

Рассуждения ходили и ходили по кругу предположений на основе все поступающих свежих данных. Майор понимал, что мысли походят на перелетных птиц, если их не наловить сейчас, по горячим следам, то есть вероятность, что их никогда не поймаешь — далеко и безвозвратно улетят. А потому он собирал и собирал по крупицам все попадающиеся подозрительные данные на Шамко и отправлял их плавить в горячий тигель мыслей внешне холодной головы. Там они выливались в нужную логическую форму.

Наблюдения и аналогичная работа дали положительный результат. По дополнительно полученным материалам становилось ясно, что выстрел Шамко в Сметинского неслучаен и явно не мотивирован патриотическим чувством…

Вскоре второй агент был разоблачен. Его попросили рассказать всю правду об убийстве. Сначала он утверждал, что застрелил Сметинского как предателя, пожелавшего сбежать «с поля тяжкого боя» к противнику. Он даже пытался хорохориться, мол, расправился с изменником, но когда Зорич стал уличать убедительными доказательствами его преступных деяний, и замаячила угроза расстрела, то агент гестапо сразу же «растаял и поплыл». Надеясь выпросить себе право на жизнь, разоблаченный немецкий лазутчик с собачьей преданностью ловил каждый взгляд, каждый жест допрашивающего его майора.

Но у Зорича уже были неопровержимые данные, что убийство произошло не так, как обрисовывал его убийца.

— Почему вы посчитали его за предателя? — неожиданно строго спросил Зорич.

Шамко заволновался и ничего вразумительного не ответил, хотя и пытался перечислить ряд признаков подозрительного поведения своей жертвы.

— А эти признаки, названные вами, разве не видели другие партизаны?

— Не знаю…

Однако в ходе перекрестного допроса засланный агент все-таки «раскололся», хотя и пытался защищаться. Назвал свой псевдоним — Вольф. Повел он себя сразу же неискренне. Стал юлить, лгать, доказывая, что он был слепой исполнитель чужой воли. Главным предателем и шпионом, мол, был Тадеуш Сметинский, который руководил им по заданию гестапо…

О перевербовке агента не могло быть и речи.

После стремительного следствия по горячим следам преступления, состоялся партизанский суд, который приговорил шпиона к высшей мере наказания — расстрелу.

Приговор привели в исполнение тут же на краю оврага сами партизаны. По всем правовым основам сделали: зачитали приговор, объявили, в чем обвиняется осужденный, какой ущерб нанес он отряду вместе с подельником, сколько погубил людей, а потом дали волю стволам…

Возмездие свершилось.

После этого Зорич подумал:

«Большое дело сделали — вытащили две таких глубоко засевших в теле партизанского отряда занозы. Вот как в жизни интересно, сотворим что-нибудь невероятное, порой невозможное, но удачное, потом оглянемся и поразимся: как мы это сделали? Вот что такое дух, помноженный на логику мыслей и старание довести дело до конца».