Социальный организм
Человек – это социальное животное.
Аристотель
Сейчас ещё об одном великом научном открытии, увенчавшемся появлением на нейрофизиологической карте очередного огромного континента. Надо ли говорить, что и оно было сделано «случайно»?
Вообще-то факт, о котором сейчас пойдёт речь, долгое время находился под самым носом у научного сообщества, только вот учёные в упор его не замечали. Известно, что наш мозг, даже когда он находится в состоянии «покоя», ведёт себя чрезвычайно активно. Но чем он занят?..
В 1997 году Гордон Шульман выполнял вполне себе рутинную исследовательскую работу – с помощью фМРТ он исследовал области мозга, которые активизируются, когда человек сосредотачивает внимание на выполнении какой-то конкретной задачи (например, читает вслух или классифицирует карточки с картинками).
И тут Шульман вдруг заметил, что концентрация внимания приводит к ослаблению обычного «шума мозга».
Было проведено ещё несколько дополнительных исследований, и выяснилось: когда мы сознательно решаем какие-то задачи, наш мозг снижает активность в медиальной префронтальной коре, которая помогает нам понимать других людей, в латеральной теменной коре, в коре задней части поясной извилины, в энторинальной коре… И это далеко не полный список!
Вчитайтесь: не повышает активность, а снижает её во всех этих отделах!
То есть, когда вы сосредотачиваете внимание на том, чтобы посчитать в столбик, ваш мозг становится более спокойным, чем в своём обычном – «спокойном» – состоянии. И это выглядело бы полным абсурдом, если бы не одно «но»…
Помните наш разговор о «блуждании» и «умственной жвачке»? Да, дела обстоят именно таким образом: вы сосредотачиваетесь на решении сознательной задачи, а ваш мозг успокаивается, то есть перестаёт бессмысленно «блуждать».
Первая попытка опубликовать результаты данного исследования в научном журнале потерпела полный провал: рецензенты сочли их нелепыми и ошибочными.
Но учёных это не остановило – была проведена масса проверочных тестов, и в 2001 году руководитель исследовательской группы Вашингтонского университета в Сент-Луисе Маркус Рейчел сформулировал концепцию, которая получила название теории «дефолт-системы мозга»(default mode network). С тех пор количество научных экспериментов, посвящённых ДСМ-теории, перевалило за десять тысяч.
Посмотрите на рис. № 9. Здесь изображены области коры, отвечающие за работу дефолт-системы мозга (ДСМ). А теперь сравните её масштабы с двумя другими важнейшими корковыми сетями:
• во-первых, так называемая «сеть выявления значимости» (СВЗ), она обеспечивает нам возможность сосредотачиваться на конкретной интеллектуальной задаче,
• во-вторых, «центральная исполнительная сеть» (ЦИС), которая отвечает за нашу познавательную функцию – обработку получаемой информации.
Рис. № 9. Активность дефолт-системы мозга (ДСМ), сети выявления значимости (СВЗ) и центральной исполнительной сети (ЦИС)
Посмотрели? Сравнили? Почувствуйте, как говорится, разницу…
Когда вам кажется, что вы «ни о чём таком не думаете», ваш мозг работает на полную катушку. Причём куда интенсивнее, чем при решении какой-то сознательной задачи! И это несложно заметить, если вы прислушаетесь к своему «внутреннему говорению».
Итак, что мы благодаря этой огромной научной работе знаем теперь о состоянии «покоя» нашего мозга?
Отвечу для начала лаконично, словами самого Маркуса Рейчела: «Предоставленный самому себе, человеческий мозг естественным образом включается в размышления о социальных отношениях».
И действительно: если вы под этим углом зрения проанализируете список мыслей, который должны были составить, когда выполняли упражнение по инвентаризации своей «умственной жвачки», то увидите, что ваш мозг постоянно что-то бубнит про ваши отношения с другими людьми:
• это какие-то недовыясненные отношения с родственниками, возлюбленными, коллегами, начальниками;
• ваше желание повлиять на других людей – их мнения, решения, поведение;
• кроме того, это какие-то ваши обязательства, договорённости, ожидания, проекты, которые вы делаете с другими людьми и т. д.
Иногда поток ваших мыслей и вовсе представляет собой полноценный «внутренний диалог»: вы буквально разговариваете внутри собственной головы с людьми, о которых думаете. И чем более напряжёнными являются ваши отношения с кем-то из этих субъектов, тем более обстоятельными будут и ваши «беседы» с ними (точнее, конечно, с самими собой).
Если вы переживаете расставание с человеком, которого когда-то любили, вы можете круглосуточно прокручивать внутри своей головы эту ситуацию: кто и в чём виноват, каковы причины, которые привели к разрыву, почему вы всё сделали, что могли, а другая сторона, напротив, совершила кучу ошибок – не поняла, не оценила, не пошла навстречу и т. д.
Конфликт, впрочем, может быть и вовсе микроскопическим, но он иногда способен полностью завладеть вашей дефолт-системой мозга.
Повздорив, например, с продавщицей в магазине, вы, возможно, потом всю дорогу будете с ней разговаривать: «Да с какой стати?! Кто она вообще такая?! Совсем охамела!» и т. д. Она, кстати, в свою очередь, тоже ещё какое-то время поговорит с вами, но уже в своей голове, хотя вас и след простыл.
С другой стороны, чтобы думать о других людях, вам вовсе не обязательно с ними «разговаривать». Выбирая другу подарок, вы думаете о друге. Решая производственную задачу, вы думаете о ваших коллегах, потребителях, руководителе и т. д.
Вызывая такси, вы думаете о водителе. В ресторане – об официантах, поварах, дизайнерах интерьера и тех, кто сидит за соседним столиком. В магазине – о том, кто произвёл тот или иной продукт, кто его фасовал, засунул на верхнюю полку и т. д. Даже одеваясь, вы думаете о том, как вы будете выглядеть в глазах условных X, Y и Z.
Короче говоря, мы постоянно думаем о других людях, и за эту работу, как выясняется, отвечает огромный отдел нашего мозга. Точнее даже сказать – множество отделов нашего мозга, вся его объёмная дефолт-система.
Из этого нам надо сделать два важных вывода:
• во-первых, вы думаете всё это, сами того не желая: этот наш мыслительный процесс происходит спонтанно, а не потому что вы решили о чём-то подумать, заняли позу мыслителя и намеренно «задумались»;
• во-вторых, вы именно думаете – это настоящая интеллектуальная работа: вы анализируете соответствующие ситуации, строите модели других людей, придумываете собственные ходы и решения.
* * *
Теперь давайте чуть-чуть вернёмся и вспомним о том, как своё «математическое мышление» описывал Анри Пуанкаре.
Понимаете, что речь идёт именно о таком вот процессе – спонтанном, неконтролируемом, почти подсознательном? И тут встаёт законный вопрос: а чем мы в такой момент думаем, какой частью своего мозга мы осуществляем это, например, «математическое мышление»?
Мы уже анализировали размеры нашего «сервера» и выяснили, что в нём, во-первых, не так много места, а, во-вторых, многие места плотно заняты (например, области сенсорной коры, в которой создаётся многомерная модель физического мира, области моторной коры, которая отвечает за наши движения и, кроме того – за «схему тела», центры речи и интерпретации и т. д.).
Да, у нас вроде бы есть лобные доли. Мы же привыкли думать, что мы думаем лобными долями! Но на самом деле лобные доли – это в большей степени наш тормоз, нежели интеллектуальный ресурс.
Внутренние поверхности лобных долей (посмотрите ещё раз на рисунок № 9), их так называемая «медиальная часть», входит в дефолт-систему мозга, и очевидно, что там мышление происходит.
Но значительная часть лобных долей используется для того, чтобы мы могли сдерживать свои спонтанные реакции, а вовсе не для мышления как такового (об этом мы подробно поговорим чуть позже).
Даже у мозга Альберта Эйнштейна лобные доли были как у всех – ничего примечательного. Тогда как теменная доля – та самая, что отвечает за пространственное и математическое мышление (и, кстати, входит в дефолт-систему мозга), – была у него крупнее, чем у большинства других людей.
Если нам разрушить лобные доли, мы начнём испытывать трудности с тем, чтобы приступить к какому-то делу, а ещё бÓльшие – с тем, чтобы его закончить. То есть в машине нашего мозга возникнут проблемы с педалями «газа» и «тормоза» (что очень важно с точки зрения контроля влечений). Но сказать, что мы перестанем думать, даже если наши лобные доли серьёзно пострадают, нельзя.
Короче говоря, мышление – это не просто лобные доли. За мышление отвечает как раз та самая дефолт-система мозга. Та самая, которая эволюционно возникла в нас вовсе не для мышления или познания тайн Вселенной и «сокровенной истины», а для жизни в стае!
Три кита
Горлышко нашего сознания, как мы уже говорили, чрезвычайно узкое. Мозг на постоянной основе обрабатывает огромные массивы информации, но до сознания «добегает» лишь самая незначительная и ничтожная их часть.
Представьте себе, сколько людей хочет стать знаменитыми артистами и музыкантами, великими режиссёрами и писателями, выдающимися учёными, блистательными бизнесменами и т. д. А скольким это удаётся?
Таковы и отношения нашего мозга с тем, что мы считаем своим «сознанием»: в мозгу происходит неисчислимое множество процессов, он постоянно что-то просчитывает-продумывает, а мы вяло осознаём лишь по одной штуке в единицу времени.
Но если за это «первое место» в сознании сражаются отдельные «вопросы» (вы думаете то об одном, то о другом), то за контроль над целостным мозгом борются нейрофизиологические системы – те самые, о которых мы только что говорили: дефолт-система мозга (ДСМ), сеть выявления значимости (СВЗ) и центральная исполнительная сеть (ЦИС).
По сути, это системы-антагонисты. Это значит, что когда включается одна из них, например, сеть выявления значимости (СВЗ), то другая – например, центральная исполнительная сеть (ЦИС), – тормозится. И наоборот.
Вспомните, как Гордон Шульман обнаружил работу дефолт-системы мозга… Он заметил это переключение!
Когда его испытуемый решал сознательную задачу, у него работала центральная исполнительная сеть (ЦИС), которая отвечает за обработку внешних сигналов и принятие сознательных решений, а общий «шум мозга» (работа дефолт-системы мозга) у него ослабевал.
Когда же на полную катушку включалась дефолт-система мозга (ДСМ), центральная исполнительная сеть (ЦИС) затормаживалась. Вот почему водитель, например, будучи в «блуждании», с большей вероятностью не заметит дорожного знака и нарушит правила. Конечно, ведь для этого ему нужно активно обрабатывать внешние сигналы и принимать сознательные решения, а эта сеть у него подавлена включённой дефолт-системой!
В 2007 году ещё один исследователь мозга, профессор Норман Фарб с целой командой учёных из Университета Торонто доказал, что дефолт-система мозга (ДСМ) «спорит» не только с центральной исполнительной сетью (ЦИС), но и с сетью выявления значимости (СВЗ).
То есть, когда вы переключаетесь на непосредственное восприятие – любуетесь закатом, наслаждаетесь пением птиц, вдыхаете запах цветов, ну или просто медитируете – то контроль над вашим мозгом берёт на себя сеть выявления значимости (СВЗ), а две другие – ЦИС и ДСМ – замолкают.
Таким образом, вы можете функционировать в разных режимах мозговой активности:
• непосредственного восприятия, интеллектуальной сосредоточенности или медитации (за это отвечает СВЗ);
• познавательной деятельности, оценивая и анализируя внешние стимулы (за это отвечает ЦИС);
• «блуждая» и прокручивая в голове сложные интеллектуальные объекты (за это отвечает ДСМ).
У наших эволюционных предков эти системы не так разрознены, как у человека. И дело тут прежде всего в языке.
Нас с детства приучали всё называть, поэтому мы быстро перешли от непосредственного восприятия к игре слов. Зачем, спрашивается, вглядываться в окружающую действительность, если можно на всё повесить ярлык, и ты уже знаешь, как тебе быть?
Из-за языковых игр изменилось и наше познание, оно стало совсем другим. Там, где мы раньше искали взаимосвязи между элементами ситуации, теперь мы ищем объяснение в своих собственных языковых конструкциях – установках и мнениях, которыми мы всё себе объясняем.
Представьте, что вас пригласили на день рождения – вы в первый раз в жизни заходите в квартиру, где происходит вечеринка, а из толпы гостей знаете всего пару человек. Что делает ваш мозг?
Включается центральная исполнительная сеть – вы пытаетесь понять: где тут вешалка, надо ли снимать обувь, где кухня, гостиная, туалет (и где у него включается свет), какой у гостей пол и возраст – кто постарше, кто помладше, кто уже пьян в стельку, а кому ещё это только предстоит.
Таким образом, ваш мозг осуществляет массу работы, подбирая нужные ключи к ситуации. И этими ключами являются слова, которыми вы обозначаете те или иные её элементы. Причём как только нужное соответствие определённого элемента ситуации и какого-то слова найдено, вы уже «знаете», как вам следует действовать.
Да, слова удобны, ведь в них спрятаны инструкции: за «столом» сидят, из «чашки» пьют, «выключатель» включают, по «полу» ходят, с девушкой/юношей «флиртуют», старших «уважают» и т. д.
Если мы что-то назвали словом, нам «всё понятно»: можно моментально выключить познание и действовать на автопилоте по однажды заготовленным шаблонам.
Только дефолт-система мозга отчаянно сопротивляется словам. Дело в том, что интеллектуальные объекты (например, образы других людей), которые она образует, значительно сложнее, чем простой предмет. Назвать такой образ можно, но само по себе это слово ничего вам не скажет, не даст инструкции.
Других людей мы называем именами собственными – Вася, Петя, Маша и т. д. Но о чём эти слова вам говорят? Ничего. Они хороши для того, чтобы человека окликнуть, но не для того, чтобы его понять.
Чтобы упростить себе задачу «понимания» других людей, мы применяем слова-шаблоны общего свойства. Например, мы используем термины – «девушка», «еврей», «программист», «звезда», «холерик», «друг», «обычный парень» и т. д.
Наверное, не надо объяснять, что всех этих «штук» в природе не существует. Нет такой вещи, как, например, «старость», «кавказская национальность» или «интеллигентность». Всё это характеристики, то есть, по сути, оценочные суждения.
На самом деле, есть конкретные люди определённого возраста, есть какие-то внешние особенности конкретных людей, они как-то себя ведут.
Мы же используем шаблоны и клише, чтобы сделать другого человека «более понятным», и говорим: «Вася – интеллигентный кавказский старик». И вроде бы нам сразу всё с «Васей» понятно.
Мы приписали ему кучу свойств, которые характеризуют, как нам кажется, всех стариков, всех кавказцев, всех интеллигентов, а еще «старых интеллигентов», «интеллигентов с Кавказа» и «кавказских стариков»…
Картинка в нашей голове, словно по мановению волшебной палочки, сложилась. Но, хотя нам с «Васей» теперь «всё понятно», он – такой, кто он есть на самом деле, – остался по ту сторону экрана нашего восприятия.
Пользуясь подобными абстракциями, мы можем достигать эффекта «понимания» на сознательном уровне. Но вот наша дефолт-система оказывается в некоторой растерянности: она пытается фиксировать фактическое поведение человека, и оно, конечно, не вписывается в выдуманный, обобщённый образ «интеллигентного кавказского старика» (таковых в природе не бывает, бывают Васи и Пети).
Таким образом, противостояние между сознанием и дефолт-системой мозга очень напоминает ту же драму, что разворачивается в отношениях между «словесным» левым полушарием головного мозга и внеязыковым, но фактологическим правым.
Думать так, как мы теперь думаем, мы научились совсем недавно. Только представьте – письменности, причём предельно примитивной, всего каких-то десять тысяч лет! Понятно, что до её возникновения человечество жило в интеллектуальном мраке.
За такой короткий по меркам эволции срок в нашем мозгу просто не могла появиться специальная область, отвечающая за то мышление, которым обладает современный человек и которое отличает нас от других высших приматов.
Значит, мышлению пришлось воспользоваться тем инструментарием, который в нём – в нашем мозгу – уже к тому моменту существовал.
Поскольку же всё наше мышление глубоко социально, то не стоит удивляться, что думает в нас именно дефолт-система мозга. Та самая, что, будучи предоставленной сама себе, «естественным образом включается в размышления о социальных отношениях».
Из этого следует неизбежный, но и слегка обескураживающий вывод. Оказывается, что то, насколько сложно мы умеем думать о своих отношениях с другими людьми, настолько же хорошо мы способны думать и обо всём прочем, включая, например, и «математическое мышление».
Конечно, есть кое-какие нюансы, которые мы ещё обсудим, но суть дела именно в этом: матрица построения нами карт любого аспекта реальности создаётся на основе матрицы социальной реальности, которую мы формируем в своём мозгу, пока растём, воспитываемся и реконструируем сложные «идеальные» отношения других людей в нашем окружении.
Психология гениальности
«Что такое гений?» – вопрос, признаюсь, не научный. Нет у нас никаких объективных показателей гениальности. Кого-то человечество признаёт гением, кого-то – нет. А по каким основаниям?.. Они субъективные. То есть – ничего определённого.
Но после того, как в общественном мнении кого-то признают «гением» – хоть Леонардо да Винчи, хоть Пушкина Александра Сергеевича, хоть Циолковского, – мы всегда найдём тому доказательства.
Так уж устроены наш мозг и сама наша социальность: мы склонны верить большинству и находить «доказательства» тому, во что это большинство верит.
Нам кажется, что гений Леонардо да Винчи безусловен и очевиден. Но вплоть до XX века его считали одним из великих художников Возрождения, а не величайшим из всех. Правда в том, что «гением» да Винчи стал лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств.
Его «Мона Лиза» сиротливо висела в Лувре среди множества других работ, и никто не считал её самой красивой картиной на свете. Суперпопулярность пришла к ней благодаря краже.
В 1911 году её украл из Лувра итальянский патриот (не вполне, впрочем, адекватный) Винченцо Перуджо. Молодой человек считал, что шедевр да Винчи должен храниться на родине художника. Поэтому он устроился работать в Лувр и при первой же возможности украл «Мона Лизу».
Об этом писали все газеты, судачили в каждом кафе, а когда выяснились мотивы вора – весьма, надо признать, нетривиальные, – то представление о культурной ценности «Мона Лизы» и вовсе взметнулось до небес. Подумать только – Италия не может без этого шедевра!
Не сделай Винченцо этой глупости – возможно, Леонардо так и остался бы для нас всего лишь «одним из»… Но случился такой вот «пиар-ход». Потом художники-хулиганы стали подрисовывать девушке усы, красить её во все цвета радуги, и она превратилась в самый настоящий «поп-идол». А Леонардо, естественно, вошёл в массовое сознание как «наше всё». Вот вам и маркетинг гениальности.
Гениальность и успех – это ещё не синонимы, но если что-то становится очень успешным, то мы предпочитаем считать автора этого «шедевра» «гением». С другой стороны, нельзя отрицать, что выдающиеся люди встречаются. И хотя своему публичному успеху они всегда обязаны удачному стечению обстоятельств, какие-то особенности их психотипа успешности очевидно способствуют.
Мне посчастливилось лично знать многих безусловно выдающихся людей – учёных, творцов, бизнесменов, политиков. Кого-то из них и при жизни называют гением, к кому-то, впрочем, слава так и не пришла. Но это, как мы уже выяснили, дело случая.
Неслучайно другое: все безусловно выдающиеся люди отличаются удивительной способностью «видеть других людей». В каком-то смысле все они – «социальные маньяки».
Это, впрочем, вовсе не значит, что они всегда видят людей правильно – по-настоящему и насквозь. Нет, иногда они делают это с точностью до наоборот. Часто они видят в других то, чего в них нет и близко. Но важно не это, важно – как они это делают! Вся эта их безумная социальная озабоченность! Последняя, впрочем, проявляется у одарённых людей по-разному.
• Кто-то из «гениев» по-настоящему любопытен – ему другие люди реально очень интересны, он думает об их отношениях, о том, что стоит за их поступками, чем они мотивированы и т. д. Это, так скажем, «хороший» вариант «социальной озабоченности».
• Есть и другие варианты «гениальности», например, параноидный. Такой «гений» постоянно чувствует себя в эпицентре самого настоящего заговора. Он думает о других людях вовсе не потому, что они интересны ему сами по себе, а потому, что ему кажется, что все они что-то в отношении него замышляют – конкурируют с ним, строят козни, ревнуют, завидуют, пытаются украсть его идеи и т. д.
• Есть истероидный тип «гениальности». В данном случае человек озабочен вниманием – ему важно произвести впечатление на всех и каждого, от любого встречного-поперечного добиться признания, восторгов и обожания. И, конечно, он постоянно думает о других людях, пытаясь произвести на них соответствующее – неизгладимое – впечатление.
• Знаменитый американский психолог Абрахам Маслоу, который целенаправленно изучал «гениальность», выделил другой тип «гения» – близкий к своего рода «святости». Это «гении», которые действуют самоотверженно. Другие люди для них – не средство, а цель. Они готовы отказаться от своего эго, лишь бы другим было лучше.
Но не буду перечислять все возможные варианты «гениальности», тем более что многие «гении» пытаются преуспеть и в том, и другом, и в третьем. Так или иначе, есть у них эта особенная черта – чрезвычайная озабоченность другими людьми. Причём огромным количеством других людей. И это неслучайно.
Очевидно, что дефолт-система мозга выдающихся людей и сама по себе обладает огромной мощностью, и используется ими на полную катушку. Именно эта способность – использовать мощность своей дефолт-системы, – является нейрофизиологической основой их интеллектуальных дарований.
Натренировавшись думать о других людях, об их отношениях друг с другом, они обучили свою дефолт-систему мозга строить сложные образы, сложные системы взаимосвязей. А в мозгу, как известно, все нервные клетки одинаковы, поэтому не важно, каким образом вы научили их связываться в сложные нейронные комплексы.
Если эти паттерны нервных связей возникли, то в последующем вы можете использовать их (подобно компьютерному движку) и для других целей – для создания сложных художественных произведений, головоломных научных теорий, смелых бизнес-решений и амбициозных политических планов.
Впрочем, «гениальности» таким образом не добиться. Быть признанным «гением» – дело случая. Если общественным массам такого рода «гений» понадобится, то у вас, конечно, есть все шансы – они вас и воспоют, и обожествят. Если же нет, то – нет. Хотя, возможно, это и к лучшему…
