Идеальное в голове

Мы находимся в виртуальном мире, где единственное табу – реальная жизнь.

Дженет Уинтерсон

Итальянский нейрофизиолог с вечно всклокоченными волосами Джакомо Риццолатти стал ещё одним Колумбом нашего мозга. Именно ему принадлежит открытие «континента» под названием «зеркальные нейроны».

Майкл Газзанига ожидал найти изменения в психике пациентов, переживших комиссуротомию, и действовал целенаправленно. А вот Риццолатти, как и Анохин, наткнулся на своё открытие почти случайно. С другой стороны, как это всегда бывает в науке, эта случайность, конечно, случайной не была.

Работая на протяжении многих лет в Пармском университете, Риццолатти занимался весьма скучным делом. Он изучал активность мотонейронов коры головного мозга (мы о них уже говорили, когда обсуждали автоматизмы письма или вождения автомобиля).

Большинство нейрофизиологов всегда считали эти нейроны «тупыми». Ну и правда, что интересного в нейронах, которые обеспечивают нашу моторную деятельность? Скукотища.

Возможно, Риццолатти и сам так думал, в очередной раз устанавливая датчик активности нейрона в моторной коре макаки. Планировалось изучать нервные клетки, которые отвечают за хватательные движения.

Эксперимент был примитивен до невозможности: перед макакой на пол клали орех, а она его предсказуемо поднимала и съедала. Соответствующий мотонейрон разряжался, датчик срабатывал, и присоединённое к нему устройство издавало характерное пощёлкивание.

Всё шло как по маслу, пока один из сотрудников лаборатории, занимаясь подготовкой к эксперименту, по случайности не уронил орех. Он, надо думать, выругался, наклонился… И в этот момент, ни с того не с сего, раздалось то самое характерное пощёлкивание.

Сотрудник в изумлении поднял глаза и столкнулся взглядом с макакой, внимательно следящей за его действиями из своей клетки.

Так стало понятно, что один и тот же нейрон включается и в тот момент, когда обезьяна сама поднимает орех, и тогда, когда видит, что орех поднимает кто-то другой. Последующие эксперименты доказали, что это действительно так.

Кроме того, выяснилось, что эти нейроны, получившие название «зеркальных», рассредоточены по разным участкам коры головного мозга. Даже когда кто-то открывает бутылку с шипучкой, а вы слышите лишь специфический звук, у вас активизируются те же нейроны, как если бы вы сами открывали эту бутылку.

Но зачем природа придумала столь хитрый нейрон? На первый взгляд, он кажется совершенно бессмысленной штукой, плюс не ясно, как это работает. С последним, надо сказать, до сих пор разбираются, но вот функция зеркальных нейронов теперь более-менее понятна.

Когда мы имеем дело с «идеальным» (например, с чем-то, что другой человек думает или чувствует), мы испытываем очевидный дефицит объективных критериев, которые позволили бы нам проверить состоятельность наших гипотез – чужая голова, как известно, потёмки.

С этим «дефицитом» нам и помогают справиться зеркальные нейроны. Вот что происходит: другой человек совершает некие действия, а ваш мозг абсолютно автоматически мысленно воспроизводит те же самые движения.

Надо ли вам в таком случае размышлять над тем, что этот человек задумал?

Вот он потянулся к яблоку, и вы мысленно тоже потянулись. Ага, он хочет съесть яблоко! Подобная догадка, конечно, вряд ли может поразить воображение – нам это кажется вполне естественным. Но именно потому это и кажется естественным, что у нас есть зеркальные нейроны.

Да, не какой-то Святой Дух нашептал нам на ушко соответствующую информацию. Мы знаем о намерении этого человека съесть яблоко, потому что наш мозг мысленно проделал то же самое действие и, исходя из своего собственного опыта, сообразил, в чём его цель.

Насколько важно подобное знание? Кажется, ерунда, правда? Но забудьте на время о мизан сцене с яблоком и представьте себе другого человека, который тянется, например, за пистолетом. Да, он тянется, и вы мысленно тянетесь. Ага! Такая догадка может стоить вам жизни, а это уже серьёзно.

Теперь менее радикальный, но всё-таки важный пример. Другой человек улыбается или, напротив, смотрит на вас пристально, исподлобья, а, может быть, морщится, куксится или играет желваками. Зеркальные нейроны, реагирующие в этот момент, помогают вам как бы оказаться на его месте – понять, что он чувствует.

Причём вам даже не нужно строить никаких гипотез: вы сами начинаете чувствовать, что чувствует другой человек. Улыбнитесь – и вы почувствуете, что вам стало чуть веселее, нахмурьтесь – и вы почувствуете внутреннее напряжение, оскальтесь – и оно может достигнуть уровня агрессии.

Дело в том, что наши эмоции имеют не только прямую, но и обратную связь с мышцами, которые задействованы в соответствующих мимических актах.

Учёные провели забавный и даже чуточку нелепый эксперимент: одни и те же анекдоты транслировались группе испытуемых, которые держали карандаш в зубах, и группе, где подопытные удерживали его в губах (см. рис. № 8).

Рис. № 8. Напряжение лицевой мускулатуры в случае радости и грусти

В первом случае были, соответственно, напряжены мышцы, которые мы используем, когда смеёмся, во второй – те, что работают, когда мы плачем. Как вы думаете: какой группе испытуемых эти анекдоты показались в два раза смешнее? Разумеется, первой.

То есть, когда вы напрягаете мышцы лица, вы побуждаете в себе эмоциональные состояния, которые характерны для соответствующих переживаний.

Когда же, благодаря зеркальным нейронам, вы мысленно воспроизводите те или иные мышечные движения другого человека, вы действительно начинаете ощущать то, что он чувствует.

Эмоции заразительны, и теперь известно почему.

Потёмки аутизма

Нам кажется, что услышать и понять «чужое сознание» не так уж трудно. Но эта «лёгкость» вчувствования – не более чем иллюзия. В действительности, это сложнейшая психическая операция, и неслучайно мы как следует осваиваем этот навык лишь в подростковом (то есть весьма сознательном) возрасте.

Вы, конечно, слышали об аутизме и, наверно, представляете себе в общих чертах таких больных. Человек, страдающий аутизмом, неплохо ориентируется в мире вещей, но в социальном мире он полный профан. И не потому, что он недостаточно хорошо понимает людей, а потому, что он не понимает, что они живые, то есть чувствующие и думающие существа.

Впрочем, чем «объяснять на пальцах», лучше показать на примере, каковым является диагностический тест, разработанный Саймоном Бароном-Коэном.

Представьте себе двенадцатилетнюю Машу, страдающую аутизмом, и её знакомую Свету, которые вместе с экспериментатором находятся в одной комнате.

Света кладёт свою куклу в коробку, стоящую на столе, и выходит. Экспериментатор предлагает Маше достать куклу из коробки и положить её в шкаф рядом с окном.

Маша выполняет задание, после чего экспериментатор задаёт ей вопрос: «Машенька, а когда Света вернётся, где она будет искать свою куклу?»

Сейчас стоп. Что, вы думаете, ответит Маша? Если бы Маша была здорова, то она бы, безусловно, сказала: «В коробке на столе» (нормальные дети способны дать такой ответ уже в четыре года).

Но Маша больна, она страдает аутизмом: она не понимает, что Света живёт в своей собственной – Светиной, а не в её – Машиной – субъективной реальности. И поэтому она говорит: «В шкафу у окна».

Если вы дадите себе труд подумать над этим нехитрым опытом, то я почти уверен, что в какой-то момент мурашки побегут у вас по спине…

Маша, вероятно, хорошая девочка, но мы все для неё – ходячие мертвецы, мы думаем не свои мысли, а её – Машины – мысли, мы живём не в своём, а в её – Машином – мире. Мы как та самая кукла из коробки.

Аутизм не предполагает другого сознания, другой точки зрения, другого взгляда. Аутист живёт в мире, где есть только один живой человек – это он сам. Впрочем, и себя-то ему почувствовать непросто, ведь если даже «один шимпанзе – не шимпанзе», что любил повторять выдающийся приматолог Роберт Йеркс, то что уж говорить о человеке, который совсем один.

Неслучайно, ко всему прочему, аутисты бывают весьма агрессивны и могут вести себя «бесчеловечно». На самом деле, они просто не понимают, что другой человек способен испытывать боль, страдать, мучиться. Они не знают, что он тоже живой. Не знают, потому что их зеркальные нейроны работают не так, как у нормальных людей.

При этом даже шимпанзе умеют обманывать и обладают чем-то наподобие чувства социальной справедливости. Так, если вы проведёте эксперимент, в котором служащий обезьянника будет на глазах у животного тихой сапой воровать бананы другой обезьяны, то шимпанзе начнёт предпринимать попытки ввести этого служащего в заблуждение. И ещё шимпанзе будет очень радоваться, если с ним случится что-то плохое.

Эта удивительная и крайне важная для выживания социальных животных способность думать о сородичах как о субъектах, преследующих свои цели и желания, думающих и чувствующих, обусловлена работой зеркальных нейронов.

Впрочем, эти нейроны Риццолатти создают лишь базу для понимания «чужих сознаний». Действительное, собственно человеческое понимание других людей, их мотивов и чувств, приходит к нам лишь с возрастом, благодаря долгому врастанию человека в культуру и большому опыту социального взаимодействия.

Но каким образом всё это связано с мышлением?.. Дело в том, что оно насквозь социально.

Мы не смогли бы мыслить так, как мы мыслим, если бы не знали языка, а язык – это социальная производная. Он и возник как средство коммуникации между нашими далёкими предками, и обучаемся мы языку тоже благодаря другим людям, а не самопроизвольно.

Впрочем, дело не только в этом. Куда важнее другое обстоятельство: наше мышление – это, по сути, создание сложных карт реальности. То есть другими словами: мышление – это формирование «идеальных» представлений о чём-то, что происходит в окружающем нас мире.

«Идеальны» они, конечно, не в том смысле, что они прекрасны, а потому, что они являются плодом работы нашего мозга. Это не материальный объект, который можно пощупать или выставить на всеобщее обозрение. Ученые ещё называют эти «идеальные» феномены эмерджентным свойством мозга – неким результирующим системным эффектом.

А откуда мы вообще знаем о том, что некое «идеальное» существует? Где мы его обнаруживаем? Разумеется, там, где мы и живём – в мире других людей. Все их отношения друг с другом – это что-то такое, что нельзя пощупать (то есть они не материальны как предметы физического мира). Но они очевидно имеют место быть!

Весь наш социальный мир (и именно этим он отличается от социальности других животных, живущих в стаях) – это одна сплошная «идеальность».

Вот что такое, например, брак? Это договорённость двух людей о создании семьи, которую зафиксировали некие государственные органы. Но как это воплощено физически? Штампом в паспорте? Записью в каких-то регистрационных документах? Но это же смешно!

Вот если бы в цепи заковывали брачующихся – это было бы другое дело, что-то физическое, материальное, настоящее. А так – что это? Бумажка?!

Но тут важно другое. Важно, что все заинтересованные лица относятся к этой ситуации как к браку. И вот именно это отношение и есть нечто «идеальное»: то, чего нет – но то, что имеет место быть.

Таким образом, брак – это просто идея («идеальное»), и существует он лишь потому, что мы все играем в соответствующую социальную игру.

Или вот, например, деньги. Мы все считаем, что деньги реальны. Но вот я даю вам бумажку, на которой написано «миллион рублей», и говорю, что сильно вас облагодетельствовал. Вы решите, что я над вами издеваюсь, правда? А знаете почему?

Потому что мы верим только в другие бумажки, называемые «деньгами». И существуют «деньги» только потому, что все люди, кто ими пользуется, верят в то, что соответствующие бумажки (или циферки в компьютере банка) представляют собой ценность. Эта вера и есть идеальное, в котором мы живём, в данном случае как «экономические субъекты».

И раз уж мы заговорили о цифрах, то что такое число – один, пять или ноль, например? Очевидно же, что такой штуки нигде в физическом мире не существует.

Да, есть одно яблоко, один стул и пять чашек, но это наше идеальное представление. Это модель, которую мы создали, чтобы облегчить себе жизнь. На самом деле, конечно, цифры – это абсолютная абстракция, которой, впрочем, мы доверяем с той же страстностью, как браку или деньгам.

Идеальное, иными словами, стало для нас некой первичной реальностью.

Живём мы, конечно, в физическом мире, но наше сознание – то есть всё, что мы думаем, чувствуем, переживаем, будучи производным физически существующего мозга, – относится к миру «идеального».

Наш мир – это мир тех самых представлений, моделей реальности, карт реальности, маршрутов на этих картах.

Если вы думаете о себе не просто как о кожаном мешке с костями (что, конечно, тоже правда), но ещё и как о чувствующем, мыслящем, испытывающем потребности существе, то вы должны признать, что главным вашим миром является мир «идеальных» представлений.

Хотя, конечно, «идеальными» мы их не считаем. Мы совершенно уверены, что они реальны. И в каком-то смысле это действительно так…

Реальны ли ваши сны? Реальны – вы их видите. Реальны ли ваши отношения с родителями? Реальны, потому что вы в них находитесь. Реален ли ваш аппетит, когда вы голодны? Реальна ли физическая боль, которую вы испытываете? Реальна. Реально ли ваше знание о том, что Земля круглая? Реально. Но вот с точки зрения физики и физического мира – это нечто другое.

Да, ваши модели реальности в определённом смысле вполне реальны, но есть ещё и реальность, моделью которой они являются. И ни одна модель реальности не схватывает всю реальность целиком – всегда что-то остаётся за кадром.

Возможно, правильнее было бы говорить, что вы имеете дело с «субъективной реальностью».

Но сама возможность этой субъективной реальности, её сложность, её содержание и внутренняя структура – это результат нашей социализации. Это следствие тех бесчисленных социальных игр, в которые мы все играем, веря в деньги, брак, числа, отношения, научные знания и т. п.

Так что, если мы хотим понять своё мышление, нам нужно разобраться с тем, как мы строим внутри самих себя эту «субъективную» реальность «идеального».