33
Сейчас полночь, и я что-то слышала, клянусь.
Я сжимаю телефон Эрики, завороженная ее залитым лунным светом лицом, испуганными глазами, дрожащим голосом.
Я думаю… Я думаю, в квартире кто-то есть.
Мы с Диланом решили, что лучше не возвращаться в Бартоломью вместе. Надо действовать «осторожно, обдуманно и тихо». Дилан ушел на пятнадцать минут раньше меня, натянув на голову капюшон.
Я осталась в парке. Медленно прошлась по берегу озера, глядя на красные листья на воде, на рассекающих этот покров уток, на людей, идущих по Боу Бридж. Но это не помогло. Я не могла забыть, что в стенах украшенного горгульями Бартоломью творится что-то зловещее.
Теперь я снова здесь, в квартире 12А, раз за разом смотрю видео, снятое Эрикой. Сейчас оно воспроизводится уже в шестой раз, и я знаю, что будет дальше.
Взгляд, брошенный за плечо, и медленный поворот обратно к телефону. Затем Эрика смотрит на свое изображение на экране с тревогой в глазах.
Я не знаю, что здесь происходит. Это здание… С ним что-то не так.
Мне недостаточно просто смотреть видео – я стараюсь воспроизвести его в реальности. Я сижу в гостиной – там, где оно было снято. На том самом месте, где сидела Эрика.
На алом диване.
Прямо посередине.
Красные обои смотрят видео у меня из-за плеча.
За нами наблюдают. Не знаю почему, но наблюдают.
Эрика выдыхает. Я тоже.
Мне страшно. Мне действительно очень страшно.
Мне тоже, поэтому я и смотрю видео снова и снова, поэтому я и повторяю действия Эрики. Я надеюсь, это позволит мне избежать ее участи.
Из динамика телефона раздается внезапный звук.
Стук в дверь.
Тот самый, от которого Эрика вздрагивает всем телом. Даже посмотрев видео несколько раз, я все равно не могу к нему привыкнуть. И к реакции Эрики. Ее последним испуганным словам:
Черт. Это он.
Видео заканчивается, но я по-прежнему смотрю на темный экран, на собственное отражение, пришедшее на смену лицу Эрики. Я выгляжу скорее задумчивой, чем напуганной. Я гадаю, кого имела в виду Эрика – того же, кто наблюдал за ней? Охотился ли он именно на Эрику, или на всех временных жильцов?
Судя по камерам наблюдения – на всех них.
Точнее, на всех нас.
Я оказалась втянута во все это.
Но я не знаю, какая роль мне уготована. Я жертва, как Эрика, или досадная помеха, как Дилан и, похоже, Ингрид?
Может, и то, и другое – я слишком тщательно искала и слишком много болтала, и вляпалась во что-то, чего не понимаю.
А Ингрид понимала. Она узнала, что происходит, и попыталась предупредить Дилана. Кажется, она и меня попыталась предупредить. Я помню, что она сказала про Бартоломью, сидя на той скамейке, выглядя гораздо младше своих лет.
Оно… оно меня пугает.
Нужно было прислушаться.
Я запускаю видео в седьмой раз.
Сейчас полночь, и я что-то слышала, клянусь.
Я тоже.
Кто-то дважды стучит в дверь – коротко и резко, словно два выстрела.
Я дергаюсь всем телом. Со стороны, наверное, я выгляжу совсем как Эрика в своем видео.
Я медленно, осторожно направляюсь в прихожую; сердце так и колотится в груди. Возможно, по ту сторону двери – тот самый человек, который напугал Эрику. Из-за которого она исчезла.
Это он.
Но через дверной глазок я вижу не его, а ее.
Грету Манвилл. Она стоит за дверью в своем кардигане и с эко-сумкой.
– Я предчувствовала, что ты непременно решишь навестить меня сегодня, – говорит она, стоит мне открыть дверь, – и решила сэкономить время, навестив вместо этого тебя.
– Очень рада вас видеть, – говорю я.
Хотя я открываю перед ней дверь, Грета остается стоять на пороге, словно ожидая приглашения.
– Не желаете войти?
Услышав волшебные слова, она заходит.
– Я ненадолго. Никогда нельзя докучать людям. Многим людям твоего возраста следовало бы об этом помнить.
– Я приму к сведению, – говорю я, провожая ее в гостиную. – Выпьете чего-нибудь? У меня есть кофе, чай и… Ну, на самом деле, это все.
– Чаю, спасибо. Но только маленькую чашку.
Я иду на кухню и ставлю чайник на плиту. Вернувшись, я вижу, как Грета ходит кругами по комнате.
– Я не пытаюсь совать свой нос в чужие дела, – говорит она. – Просто любуюсь тем, как преобразилась квартира. Здесь стало гораздо меньше хлама.
– Вы бывали здесь раньше?
– Милая моя, я здесь жила.
Я изумленно гляжу на нее.
– Когда писали «Сердце мечтательницы»?
– Верно.
Я знала, что это не совпадение. Невозможно в таких деталях описать вид из окна спальни, никогда не видев его своими глазами.
– Значит, это и есть квартира Джинни? – спрашиваю я.
– Нет, это твоя квартира. Не следует путать реальность и выдумку. Ничего хорошего из этого не выходит. – Грета продолжает осматривать комнату и подходит к бронзовому телескопу у окна. – Вот здесь я и написала книгу, кстати говоря. Тут стоял маленький скрипучий столик. Я целыми днями сидела здесь за электрической пишущей машинкой. Ох, как же громко она стучала! Совершенно выводила моих родителей из себя.
– Сколько вы здесь прожили?
– Несколько десятков лет, – отвечает Грета. – Но моей семье она принадлежала гораздо дольше. Мама унаследовала ее от моей бабушки. Я жила здесь, пока не вышла замуж, и вернулась после развода, чтобы написать ту книгу, которую ты так обожаешь.
Я следую за Гретой в кабинет и затем обратно в коридор; она ведет указательным пальцем по обоям. Когда чайник закипает, мы вместе идем на кухню, и Грета садится в закутке у окна. Я разливаю чай по чашкам и сажусь рядом. Присутствие Греты успокаивает меня – мне уже не так страшно, как десять минут назад.
– Эта квартира сильно изменилась с тех пор, как вы жили здесь?
– В некоторых аспектах – да. В других – ничуть. Мебель, само собой, другая. И возле лестницы раньше была комната горничной. А вот обои остались те же. Как они тебе? Говори честно. Не бойся, что разрушишь мое чувство прекрасной ностальгии.
Я гляжу в чашку, на свое отражение в коричневом напитке.
– Они ужасны, – говорю я.
– Я не удивлена, – говорит Грета, задумчиво рассматривая меня. – В мире есть два типа людей, дорогая. Некоторые смотрят на эти обои и видят только цветы. А некоторые видят только лица.
– Вымысел и реальность, – говорю я.
Грета кивает.
– Именно. Сначала я думала, что ты – одна из тех, кто видит цветы. Из тех, кто живет мечтами. Из фантазеров. Но теперь я так не считаю. Ты видишь лица, не так ли?
Я коротко киваю.
– Значит, ты реалистка.
– А что видите вы? – спрашиваю я.
– Я вижу и то, и другое одновременно, и сама решаю, на чем сфокусироваться, – говорит Грета. – Наверное, я прагматик. Сегодня я выбрала цветы. Поэтому я и здесь. Хотела отдать тебе кое-что.
Она роется в сумке и достает оттуда книгу «Сердце мечтательницы» – самое первое издание, в твердой обложке.
– Я поставила автограф, – говорит Грета, протягивая мне книгу. – Как ты и просила в тот день, когда подкараулила меня в лобби.
– Я вас не подкарауливала, – отвечаю я с притворным возмущением, хотя на самом деле я растрогана до глубины души.
Спустя мгновение это чувство – признательности, радости – бесследно испаряется. Когда я открываю книгу и вижу, что именно Грета написала на первой странице, кровь стынет у меня в жилах.
– Ты не рада? – спрашивает Грета.
Я перечитываю надпись, вглядываясь в каждое слово. Хочу убедиться, что я не ошиблась.
Не ошиблась.
– Огромное спасибо, – громко говорю я в надежде заглушить зародившееся сомнение.
Не помогает.
– Тогда почему ты выглядишь так, будто вот-вот впадешь во внезапный сон?
Именно так я себя и чувствую. Будто застыла на краю обрыва и рискую вот-вот сорваться в бездну.
– Мне просто неловко, – говорю я. – Не стоило утруждаться.
– Мне совсем не трудно, – говорит Грета. – Я бы не стала этого делать, если бы не хотела тебя порадовать.
– Но вы были правы, когда рассердились на меня в тот день. Наверняка вам все время надоедают просьбами об автографах. Особенно временные жильцы.
– Ты ошибаешься. Я раньше никогда не подписывала книгу для кого-то в Бартоломью. Ты особенная, Джулс. И я хотела показать тебе это.
Я стараюсь изобразить, что очень польщена, прижимаю книгу к груди и нарочито восторгаюсь – так, как восторгалась бы совершенно искренне, если бы Грета сделала это вчера. На самом деле я хочу отбросить книгу как можно дальше.
– Мне очень приятно, – говорю я. – Честное слово. От всего сердца, спасибо вам.
Грета по-прежнему смотрит на меня с беспокойством.
– Ты уверена, что все в порядке?
– Честно говоря, мне нездоровится. – Раз изобразить энтузиазм не вышло, остается только найти подходящее оправдание. – Кажется, простуда. Я всегда заболеваю, когда начинает холодать. Думала, что после чашки чая мне станет лучше, но теперь понимаю, что нужно прилечь.
Если Грета понимает, что я всего лишь хочу ее выпроводить, то не подает виду. Она просто допивает свой чай, вешает на плечо сумку и неторопливо выходит из кухни. У двери она говорит:
– Отдохни. Я загляну к тебе завтра.
Я через силу улыбаюсь.
– Если я не загляну к вам раньше.
– А, так это соревнование, – говорит Грета. – Что ж, я принимаю вызов.
Она выходит и по пути к лифту машет мне рукой на прощание. Как только она скрывается из виду, я закрываю дверь и бегу в кабинет. Схватив с полки экземпляр «Сердца мечтательницы», который я заметила в свой первый день в Бартоломью, я открываю его на первой странице.
То, что я вижу, вызывает странное чувство у меня в груди. Как будто мое сердце разбивается на множество острых осколков.
Я дала Грете возможность сказать правду, но она солгала. Я не знаю, зачем. Не знаю, что это значит.
Знаю лишь, что в этой книге почерком Греты написано то же самое, что и в двух других экземплярах. Различаются лишь имена.
В одной книге – мое имя.
В другой – имя Ингрид.
А в этой…
Дорогая Эрика,
Очень рада знакомству! Энергия твоей молодости наполняет меня жизнью!
С наилучшими пожеланиями,
Грета Манвилл.
