На выходе из Бартоломью я встречаю мистера Леонарда. Я удивлена, что его уже выписали из больницы – судя по всему, ему не помешало бы остаться там еще на денек. Он выглядит бледным и истощавшим и двигается невероятно медленно. Выбраться из такси ему удается только с помощью Жаннетт и Чарли.

Я решаю немного поработать швейцаром и придерживаю для них дверь.

– Спасибо, Джулс, – говорит Чарли. – Дальше я справлюсь.

Мистер Леонард и Жаннетт ничего не говорят. Просто бросают в мою сторону быстрый взгляд, как в тот день, когда я впервые оказалась в Бартоломью.

На входе в Американский музей естественной истории меня встречает толпа школьников. Их по меньшей мере пара сотен – одетых в клетчатые юбки, штаны цвета хаки, синие жилетки поверх белых рубашек. Я пробираюсь сквозь толпу, тихо завидуя их молодости, счастью, веселой болтовне и надуманным трагедиям. Эти дети еще не видели жизни. По крайней мере, настоящей жизни.

Дойдя до ротонды имени Теодора Рузвельта, я прохожу мимо огромного скелета барозавра и приближаюсь к кассе. Хотя в музей, строго говоря, можно зайти бесплатно, женщина за стойкой настойчиво интересуется, не желаю ли я сделать «небольшое пожертвование» за вход. Я даю ей пять долларов и получаю в ответ осуждающий взгляд.

После этой унизительной сцены я захожу в зал млекопитающих Африки имени Карла Эйкли. Или, как выразился Дилан, «к слонам».

Он уже ждет меня, сидя на одной из деревянных лавок, окружающих чучела слонов. Кажется, он пытался слиться с толпой, но вместо этого только сильнее бросается в глаза. Черные джинсы. Черная кофта. Темные очки. Странно, что к нему еще не подошли охранники.

– Ты опоздала на пять минут, – говорит он.

– А ты похож на шпиона, – отвечаю я.

Дилан снимает очки и оглядывает битком набитый зал. Школьники столпились возле диорам, и мне видны только уши и рога животных, да еще жирафьи головы, печально взирающие на толпу из-за стекла.

– Пойдем наверх, – говорит Дилан, указывая на верхний ярус зала. – Там меньше народа.

Это так, но лишь ненамного. Поднявшись на верхний ярус, мы останавливаемся возле наиболее безлюдной диорамы. Она изображает пару страусов, защищающих свои яйца от приближающихся вепрей. Самец опустил голову, распушил крылья и угрожающе приоткрыл клюв.

– Ты принесла телефон Эрики? – спрашивает Дилан.

Я киваю. Он лежит в правом кармане моих джинсов. Мой собственный телефон лежит в левом кармане. Их общий вес будто тянет меня к земле.

– Дай мне посмотреть.

– Возможно, позже, – говорю я. – Я не вполне тебе доверяю.

Мне не нравится его поведение. Дилан будто бы все время на взводе – звенит ключами в кармане, то и дело озирается по сторонам, словно боится, что за нами следят. Когда он переводит взгляд на диораму, то смотрит не на страусов, а на подкрадывающихся к ним хищников. Хотя эти вепри уже много лет мертвы, Дилан все равно мрачно хмурится. Должно быть, это выражение адресовано мне.

– Я тебе тоже, – говорит он.

Я криво улыбаюсь.

– По крайней мере, мы понимаем друг друга. Теперь расскажи, что ты знаешь об Эрике Митчелл.

– А что ты о ней знаешь?

– Знаю, что она жила в 12А до меня. Через месяц решила съехать. А теперь ты развешиваешь объявления о ее пропаже. Расскажешь остальное?

– Мы с ней… дружили, – говорит Дилан.

Я обращаю внимание на запинку.

– Только дружили?

Мы подходим к другой диораме. Она изображает двух леопардов, прячущихся в роще. Один из них пристально наблюдает за кустарниковой свиньей, готовясь к прыжку.

– Ладно, не только, – говорит Дилан. – Я столкнулся с ней в лобби на следующий день после того, как она переехала в Бартоломью. Мы начали флиртовать, потом, ну, встречаться. Правилами это вроде бы не запрещено. Но на всякий случай мы ничего не афишировали. Поэтому я не могу сказать, в каких мы были отношениях. Сам толком не знаю.

Я вспоминаю ночь, проведенную с Ником, и понимаю, про что говорит Дилан.

– Сколько это продолжалось?

– Недели три, – отвечает он. – Потом она ушла. Никого не предупредив. Ни единого слова. Просто испарилась. Сначала я думал, у нее что-то случилось. Но она не брала трубку. Не отвечала на сообщения. Тогда-то я и начал волноваться.

– Ты спрашивал Лесли?

– Она сказала, что Эрику не устраивали правила, и она решила съехать. Но при мне Эрика никогда ничего не говорила про правила. Ни разу не пожаловалась.

– Может, что-то изменилось?

– Что могло измениться за одну ночь? – говорит Дилан. – Я ушел из ее квартиры вскоре после полуночи. А наутро ее уже не было.

Ингрид пропала при таких же обстоятельствах. Это трудно не заметить.

– Лесли говорила с Эрикой лично?

– Нет, та оставила записку, – говорит Дилан. – Заявление об увольнении, как выразилась Лесли. Говорит, Эрика подсунула его под дверь ее кабинета вместе с ключами.

Я смотрю на диораму; меня нервируют чучела леопардов. Один из них смотрит на кустарниковую свинью, зато другой будто бы уставился через стекло прямо на посетителей.

Я отворачиваюсь и смотрю на Дилана:

– И тогда ты начал ее искать?

– Ты про объявления? Я развесил их через несколько дней. Начал беспокоиться, когда прошло двое суток, но Эрика так и не ответила. Сначала я пошел в полицию. Без толку. Сказали, что…

– Что у тебя слишком мало информации, – заканчиваю я. – Мне сказали то же самое про Ингрид.

– В общем-то, они правы, – говорит Дилан. – Я мало знаю про Эрику. Ни дату рождения. Ни того, где она жила до Бартоломью. Рост и вес я прикинул на глаз. Я надеялся, что кто-нибудь узнает ее фото и позвонит мне. Я просто хочу убедиться, что она в порядке.

Мы доходим до другой диорамы. Стая гиеновидных собак бежит по саванне в поисках добычи.

– Ты не пытался связаться с ее семьей? – спрашиваю я у Дилана.

– У нее нет родственников.

У меня замирает сердце.

– Совсем?

– Она была единственным ребенком в семье. Потом родители погибли в аварии, когда она была еще маленькой. Ее вырастила тетя, которая скончалась пару лет назад.

– А ты? У тебя есть родные?

– Нет, – тихо отвечает Дилан, глядя не на меня, а на собак. Их в стае шесть. Маленькая сплоченная группа. – Мама мертва, отец, наверное, тоже. Черт его знает. Был брат, но его убили в Ираке.

Еще один временный жилец, у которого не осталось семьи. Как и у меня, Эрики и Ингрид – здесь явно прослеживается тенденция. Либо Лесли выбирает сирот из соображений благотворительности, либо потому, что ей нужны отчаявшиеся люди.

– Сколько тебе платят? – спрашиваю я.

– Двенадцать тысяч за три месяца.

– Мне тоже.

– Тебе это не кажется странным? С какой стати платить бешеные деньги за то, чтобы кто-то пожил в твоей роскошной квартире? Большинство людей с удовольствием согласятся и забесплатно.

– Лесли говорила, что это…

– Мера предосторожности? Да, мне она сказала то же самое. Но тут еще и все эти правила… Здесь что-то не так.

– Тогда почему ты не ушел?

– Мне нужны эти двенадцать тысяч, – говорит Дилан. – Через четыре недели я смогу забрать деньги. После этого ноги моей здесь больше не будет, хоть мне и некуда больше идти. Эрика считала так же.

– Ингрид тоже. И я.

– Эрика говорила про Бартоломью и про то, какой он, ну, стремный. Слышала истории про всякую жуть, которая здесь случалась?

Я мрачно киваю, вспоминая разложенных на тротуаре мертвых слуг, Корнелию Суонсон с ее убитой служанкой, спрыгнувшего с крыши доктора Томаса Бартоломью.

– Я думал, Эрика преувеличивает, – Дилан качает головой и горько усмехается. – Загоняется по пустякам. Теперь я думаю, что она была слишком легкомысленной.

– В каком смысле?

– В Бартоломью происходит что-то странное, – говорит Дилан. – Я уверен в этом.

Группа школьников наконец нашла дорогу наверх. Они заполняют все свободное пространство, громко болтая и оставляя на стеклах диорам липкие отпечатки ладоней. Дилан отходит в другой конец зала. Я встаю рядом с ним возле другой диорамы.

Гепарды в высокой траве.

Снова хищники.

– Слушай, ты можешь просто сказать мне, что происходит? – говорю я.

– Через пару дней после исчезновения Эрики я нашел вот это.

Он достает из кармана кольцо и протягивает мне. Такие кольца покупают выпускники в память о школе. Золотая безвкусица. У всех в моем классе были такие кольца. Кроме меня – даже тогда я посчитала это пустой тратой денег. Гравировка вокруг фиолетового камня сообщает, что владелица кольца закончила Данвиллскую среднюю школу в 2014 году. Внутри кольца выгравировано имя.

Меган Пуласки.

– Я нашел его за диванной подушкой, – сказал Дилан. – Подумал, что оно принадлежало кому-то, кто жил в квартире до меня. Может, другому временному жильцу. Я спросил Лесли, и она подтвердила, что за квартирой 11В присматривала девушка по имени Меган Пуласки. Это было в прошлом году. Казалось бы, ничего особенного, да?

– Думаю, дальше будет хуже, – говорю я.

Дилан кивает.

– Я погуглил имя – хотел отправить ей кольцо по почте. Нашел Меган Пуласки, которая закончила среднюю школу в Данвилле, штат Пенсильвания, в 2014 году. А в прошлом году она пропала.

Я возвращаю кольцо, не желая больше держать его в руках.

– Я смог связаться с ее подругой, – рассказывает Дилан. – Та распространяла по интернету объявление о пропаже вроде того, которое я сделал для Эрики. Она сказала, что Меган – сирота, и ее уже больше года никто не видел. В последний раз, когда Меган с ней говорила, то сказала, что живет в Манхэттене. В каком-то здании с горгульями.

– Похоже на Бартоломью, – говорю я.

– Это еще не все, – предупреждает Дилан. – Несколько дней назад я отправился на пробежку в парке. А когда вернулся в Бартоломью, увидел в лобби Ингрид. Она никуда не шла. Просто стояла у почтовых ящиков и смотрела на дверь. Ждала меня.

– Значит, ты соврал мне, когда сказал, что почти не знал ее?

– В том-то и дело – не соврал. До этого мы говорили от силы пару раз, считая тот разговор, когда я спросил ее про Эрику – они время от времени гуляли вместе.

– И что она сказала тебе в лобби?

– Что она, кажется, знает, что случилось с Эрикой, – говорит Дилан. – Но не может рассказать прямо там. Она хотела поговорить наедине, где нас никто не услышит. Я предложил встретиться ночью.

– Когда это было?

– Три дня назад.

У меня сжимается сердце. В ту же ночь она пропала.

– Когда и где вы договорились встретиться?

– После часа ночи. В подвале.

– Камера наблюдения, – говорю я. – Это ты ее отключил.

Дилан напряженно кивает.

– Я решил, что так будет надежней – Ингрид явно хотела сохранить разговор в тайне. Но в итоге она так и не пришла. А на следующий день ты сказала, что она пропала.

Вот почему Дилан был так изумлен. И почему так спешил. Не хотел общаться с гонцом, принесшим дурные вести.

– И теперь мне кажется, что Ингрид исчезла из-за того, что узнала что-то об Эрике, – говорит Дилан. – Обстоятельства ее исчезновения слишком похожи на то, что произошло с Эрикой. Как будто кто-то избавился от Ингрид, прежде чем она рассказала мне правду.

– Думаешь, они…

Я не хочу произносить это слово, потому что боюсь сглазить. Как после исчезновения Джейн. Мы с родителями говорили эвфемизмами. «Она не пришла домой». «Мы не знаем, где она». И только спустя неделю отец все-таки решился произнести правду вслух.

– Мертвы? – спрашивает Дилан. – Да, именно это я и думаю.

Мои ноги подкашиваются, когда мы подходим к очередной диораме. Самая жестокая в этом зале. Стервятники, пожирающие мертвую зебру. Их не меньше дюжины, и каждый стремится урвать свой кусок. Гиена и пара шакалов тоже пытаются подобраться к туше.

Такая жестокость вызывает у меня тошноту. Или, может, дело в том, что говорит Дилан: кто-то в Бартоломью убивает девушек, согласившихся поработать временными жильцами.

Меган, Эрика, а теперь и Ингрид.

Я гляжу на двух стервятников, сцепившихся в схватке. Один лежит на спине, размахивая когтистыми лапами, другой стоит рядом, угрожающе расправив крылья.

– Допустим, это так. Но ты действительно думаешь, что в Бартоломью скрывается серийный убийца?

– Я знаю, это звучит безумно, – говорит Дилан. – Но, по-моему, это похоже на правду. Все они были временными жильцами. Все они исчезли при похожих обстоятельствах.

Я вспоминаю еще кое-что, что говорил мне отец.

Но доказательство чего? Того, что кто-то в Бартоломью охотится на временных жильцов? В это трудно поверить. Но не труднее, чем в то, что три молодые девушки без родственников просто так решили съехать из Бартоломью и забыть про своих друзей.

– Но кто это может быть? И почему никто в Бартоломью ничего не заметил?

– Откуда ты знаешь, что они ничего не заметили?

– Они бы не стали сидеть сложа руки, если бы думали, что кто-то убивает временных жильцов.

– Они богачи, – говорит Дилан. – Все до единого. Богатым людям наплевать на прислугу. Они стервятники.

– А мы тогда кто?

Он бросает еще один неприязненный взгляд на диораму.

– Мы – вон та зебра.

– Быть не может, чтобы…

Одна из школьниц в другом конце зала издает протяжный визг. Не от испуга. Такой визг, чтобы на нее обратили внимание мальчики поблизости. Но я все равно вздрагиваю и на мгновение теряю нить мысли.

– Быть не может, чтобы во всем здании игнорировали убийства или похищения.

– Но ты согласна, что здесь что-то неладно, так? – спрашивает Дилан. – Иначе ты бы не стала так долго меня выслушивать. Ты бы вообще сюда не пришла.

Я по-прежнему смотрю на диораму не мигая, пока мое зрение не начинает мутнеть, и создания за стеклом не начинают будто бы возвращаться к жизни. Перья подрагивают. Глаза двигаются. Зебра делает вдох.

– Я здесь потому, что нашла телефон Эрики, – говорю я.

– Ты успела в нем порыться? – спрашивает Дилан. – Может, Эрика общалась с похитителем.

Я достаю телефон и показываю Дилану.

– Он заблокирован. Не знаешь, какой у Эрики был пароль?

– Мы были не настолько близки, – говорит Дилан. – Ты не можешь разблокировать его без пароля?

Я верчу телефон в руке и думаю. Хотя я понятия не имею, как взломать мобильный телефон, один из моих новых знакомых может помочь. Я достаю свой телефон и нахожу в истории звонков нужный номер. Мне отвечает расслабленный голос.

– Это Зик.

– Привет, Зик. Это Джулс. Подруга Ингрид.

– Привет, – отвечает Зик. – Нашла Ингрид?

– Пока нет. Я хотела попросить тебя об одолжении. Не знаешь кого-нибудь, кто сможет взломать мобильник?

Зик настороженно молчит, и я слышу только гомон школьников вокруг нас. Наконец он произносит:

– Могу. Но тебе придется заплатить.

– Сколько?

– Тысячу баксов. Из них двести пятьдесят заберу я, за посредничество. Остальное получит мой знакомый.

Меня прошибает холодный пот. Это огромные деньги. У меня их нет. Мой палец подрагивает над экраном – я уже готова повесить трубку и больше никогда не говорить с Зиком.

Но потом я думаю про безумную, но до жути правдоподобную теорию Дилана. Про то, что пропавшие девушки – Меган, Эрика, Ингрид – могли стать жертвами убийцы.

Дилан и я рискуем стать следующими.

Ингрид, должно быть, это знала. Вот почему она договорилась о встрече с Диланом. Почему оставила мне пистолет и записку. Она знала, что мы тоже можем внезапно исчезнуть.

Мы можем сбежать.

Прямо сейчас.

Мне хочется надеяться, что Ингрид так и сделала, но в глубине души я в это не верю.

Или же мы можем заплатить тысячу долларов, чтобы взломать телефон Эрики и, возможно, узнать, что случилось не только с ней, но и с остальными девушками.

– Ты еще здесь, Джулс? – спрашивает Зик.

– Да. Все еще здесь.

– Ты согласна?

– Да, – отвечаю я с внутренним содроганием. – Встретимся через час.

Я кладу трубку и смотрю на чучела в диораме. Стервятники, шакалы и гиена. Мне их жаль. Такое жестокое существование. Они мертвы уже десятки лет, но по-прежнему обречены обгладывать тело и сражаться друг с другом.

Их когти и клювы навсегда окрашены багрянцем.