Глава 9

На следующий день Беккер не явился в управление. В кабинет несколько раз заглядывали офицеры, контактирующие с ним по долгу службы, интересовались, не пришел ли он. Алексей пожимал плечами. Он высказал предположение, что Беккер мог с утра отправиться в Мозерский укрепрайон, где вел дело. Телефонная связь работала. Из «Лагеря дождевого червя» сообщили, что Беккер у них не появлялся.

Только к обеду пришла в движение скрипучая машина дознания. Сыщики гестапо устремились в Нойхаузер.

В четыре часа пополудни Уварова вызвал Охман, который едва скрывал бешенство. Несколько минут назад он вернулся от штандартенфюрера, которому был вынужден доложить о случившемся.

– Вы видели вчера Беккера, Коффман? – резко спросил Охман.

– Так точно, штурмбаннфюрер! – Алексей вытянул руки по швам. – И не только я, многие его вчера видели.

– После работы вы его видели? – Охман поморщился.

– Нет, после работы не видел, – ответил Уваров. – Что-то случилось?

– Где вы были вчера вечером?

Алексей морщил лоб, изображал, будто восстанавливает в памяти события. Когда закончилась служба, он отправился погулять на набережную. На свежем воздухе проходит головная боль, отпускает дневное напряжение. Ближе к ночи у него разболелись зубы. Он отправился на дом к своему дантисту фрау Циммер, уговорил ее принять его и ввести болеутоляющее. Этот факт действительно имел место, фрау Циммер может подтвердить. Потом поехал домой и больше никуда не отлучался, что может легко удостоверить хозяйка квартиры фрау Зауэр.

– Уже удостоверила, – проворчал Охман, теряя интерес к собеседнику.

Уваров внутренне содрогнулся. Значит, Эрика справилась. Вот и умница!

– Да что произошло, штурмбаннфюрер? Где Беккер? Он жив? Или это является государственной тайной?

– Все мы хотели бы знать, где находится Беккер, – заявил штурмбаннфюрер. – Последний раз его видели вчера выходящим из управления. Соседка по дому подтвердила, что он вернулся в квартиру. Она столкнулась с ним в проходном дворе, они обменялись приветствиями. Другие жильцы пожимают плечами. Беккер явно вернулся, а потом ушел. Мужчина, возвращавшийся со смены на железнодорожном вокзале, уверен, что в его окне после полуночи горел свет. Пропали документы, верхняя одежда, включая мундир, кожаная сумка, нательное белье, носки, а также предметы личной гигиены – бритвенные принадлежности, зубная щетка. Все указывает на то, что вечером Беккер, возможно, отсутствовал, потом вернулся, собрал свои вещи и исчез. Обстановка в квартире говорит о поспешных сборах. Беккер не собирался оставлять после себя порядок. Входная дверь до прихода наших людей была заперта на ключ.

– Это звучит очень странно, штурмбаннфюрер. Что это значит? Вы хотите сказать, что наш коллега сбежал? Но зачем? Он исправно выполнял свои обязанности, верил в нашу победу, не имел никаких причин… – Уваров осекся.

Охман одарил его недобрым взглядом и отвернулся.

У Алексея имелись все основания себя поздравить. Он пробрался в квартиру Беккера незамеченным, а свет включил намеренно. Почему жилец не может этого сделать?

– Подождите, кажется, я догадался, – пробормотал Уваров. – Вы намекаете, что гауптман Отто Беккер и есть тот самый советский шпион с позывным «Колдун»? Считаете, что он намеренно подставил Кромберга, чем избавил себя от подозрений?

– Вы не настолько безнадежны, Коффман, – сыронизировал Охман. – Есть еще проблески ума. Это одно из предположений. Шпион выполнил свою задачу и пустился в бега.

– Невероятно, штурмбаннфюрер! – Алексей изобразил расстроенный вид. – То Кромберг, то Беккер. Подождите… – Он сделал вид, что задумался. – Если откровенно, штурмбанфюрер, то причастность Беккера к деятельности русской разведки еще не доказана. Мы не можем огульно обвинять человека. Если это он, то куда мог сбежать? К русским не прорвется, пусть даже какое-то время сможет пользоваться своими служебными документами. До них больше ста километров. Он далеко не ушел, где-то прячется, залег на дно. Надо немедленно заняться поисками, подключить все службы, лучших сыщиков!

– Неужели? – Охман усмехнулся. – Лучшие сыщики уже подключены, работают все подразделения, включая армейские структуры. Если Беккер шпион и мы не сможем его схватить, то грош нам цена. Все, что мы должны сделать, – это дружно застрелиться. Вы готовы пустить себе пулю в лоб, Коффман?

«Всегда готов!» – чуть не сорвалось с языка Алексея, но вопрос был риторический.

– Будем надеяться, что Беккер все же вернется и внятно объяснит причины своего отсутствия, – проговорил Охман. – Обвинять его в работе на врага пока рано. В этой связи мы не будем брать его сестру Тельму. Ограничимся наблюдением за ее домом. Странное дело. Пускаясь в бега, Беккер не мог не догадываться, что мы подвергнем его сестру аресту и допросам.

– Мы ничего не знаем о степени его привязанности к сестре, – осторожно заметил Алексей. – Он редко упоминал ее имя, возможно, пожертвовал ею в угоду своей шпионской деятельности. Если честно, Беккер – темная лошадка. Он никогда не откровенничает, не рассказывает о себе, сдержан и молчалив.

– Ладно, идите, работайте, – отмахнулся Охман. – Будем тешить себя надеждой на то, что все образуется и наш коллега к нам вернется.

Завертелись механизмы сыскной и карательной машины. К работе подключались тайные информаторы. Наличие под боком наступающей Красной армии особой роли не играло. Структуры рейха выполняли свою работу точно так же, как и пять лет назад, невозмутимо, с профессиональной дотошностью. Красная армия – забота военных, а у спецслужб есть свои задачи. Так будет до самого конца, пока в город не войдут танки со звездами на башнях.

К вечеру гестапо нанесло еще один удар по остаткам городского подполья. Доносы информаторов сослужили свою службу. В шесть часов вечера сотрудники тайной полиции ворвались в дом Зигмунда Шпеера. Он только вернулся с работы, мылся из тазика в ванной комнате. Его супруга Эльза открыла дверь, гестаповцы оттолкнули ее, ворвались внутрь. Заплакали испуганные дети.

В ванную комнату незваные гости ворвались в последнюю очередь. Когда они выбили дверь, запертую на задвижку, подпольщика в помещении уже не было. Болталась на ветру распахнутая оконная рама.

Шпеер в штанах и майке спрыгнул со второго этажа, попал в сугроб, но все равно подвернул ногу. Прихрамывая, он убегал к кустам, за которыми был спуск к железнодорожному полотну. Неподалеку располагалось депо, на этих путях формировались составы, по ним сновали маневровые паровозы.

Наперерез ему побежал сотрудник гестапо. Шпеер оттолкнул его, тот потерял пистолет и покатился со склона. Беглец пробился сквозь голый кустарник, кинулся к полотну. Со стороны депо подходил маневровый паровоз. Он тащил несколько вагонов.

Шпеер прибавил ходу. У него имелись все шансы перебежать через рельсы перед носом состава и попробовать скрыться в лабиринтах привокзальных складов и мастерских.

– Эй, Шпеер! – прозвучал окрик, исполненный иронии.

В последний момент, прежде чем перебежать полотно, подпольщик обернулся и застыл. В окне второго этажа сияла издевательская улыбка гестаповского офицера. Тот держал за шиворот трехлетнего сынишку Шпеера и готов был выбросить его из окна. Мальчонка сучил голыми ножками. Офицер смеялся, делал вид, что уже выпускает ребенка. Из дома доносился истошный крик супруги. Офицер поднял вторую руку, поманил Шпеера пальцем.

Потрясенный подпольщик не мог пошевелиться и, кажется, только сейчас начал понимать, что натворил своей подрывной деятельностью. Он вышел из оцепенения, сник, повернул голову, с тоской посмотрел на маневровый паровоз, подходящий к нему, потом опять на окно. Картина там не менялась. Гестаповец делал приглашающие жесты.

У Шпеера опустились руки, поникла голова. Когда до паровоза осталось несколько метров, он закрыл глаза и перешагнул через рельс. Его мгновенно затянуло под днище, раздавило, переломало все кости. Ругался машинист в кабине, попытался экстренно затормозить. Сморщился офицер в окне, швырнул ребенка в комнату.

За Коффманом никто не следил. У сотрудников отдела наружного наблюдения имелись дела поважнее.

Беккер не появлялся на службе. О том, что он и не мог этого сделать, знал лишь один человек.

На город опустилась очередная кошмарная ночь. Гестапо хватало всех, кто имел или мог иметь отношение к ранее ликвидированным подпольщикам, вплоть до членов их семей.

Вечером после службы Алексей заглянул в «Мюнхенский дворик». Пауль Херман работал. Он был, по-видимому, последним подпольщиком, кого не тронула карательная машина. За внешней невозмутимостью скрывалась подавленность. Парень украдкой косил по сторонам, пару раз допустил оплошность, наливая пиво.

Алексей постоял в дверях, вернулся на улицу, отправился в обход здания. Пауль возник через несколько минут. Он озирался по сторонам, неровно дышал.

– Зигмунд погиб, – сказал Уваров.

«Грешно так думать, но, может, оно и к лучшему, – размышлял он. – Забери его гестапо живым, в конечном итоге он все равно был бы убит, но перед этим выдал бы бармена и меня. К сожалению, Шпеер видел мое лицо в подземелье оружейного завода».

– Я знаю, Мартин, – отозвался Пауль. – Был в его районе, там повсюду шпики. Люди шепчутся. Человека, мол, в лепешку раздавило. Жену в гестапо забрали, детей бросили. Их вроде соседи подобрали, теперь не знают, куда пристроить.

– Уезжай, Пауль. Именно за этим я пришел. Ты сделал много полезного, это будет оценено по заслугам. Твое присутствие в Майнсдорфе становится опасным. У тебя же нет семьи, верно? Оденься потеплее, возьми все самое необходимое и уходи отсюда куда угодно. В ближайшую деревню, в соседний город, лишь бы не попался патрулям. Отсидись у знакомых или сними комнату. Надо вытерпеть дней пять, а то и меньше. Потом начнется хаос, бегство, Красная армия придет.

– Не хочу я уходить, Мартин, – заявил бармен. – Здесь мой дом. Не забывай, что у меня свой куратор в гестапо, злой и страшный Рене Вольф.

– Может, обойдемся без капризов, Пауль? Ведь за время работы осведомителем ты не сделал ничего, что могло навредить подполью или простым людям. Все, что ты сливал в гестапо, было завуалированным враньем, пустышкой или устаревшими данными. Самое время твоим кураторам почесать головы и сделать правильный вывод. Тебя схватят если не сегодня, так завтра. Ты им сдашь меня и все остальное. Не обижайся, в гестапо все говорят. Там имеются действенные методы. Смерть за счастье покажется. Если ты слышал про тех людей, которые молчали на допросах, то это лишь лживая пропаганда. Сделай так, Пауль, чтобы к утру и духу твоего в городе не осталось. Ты же понимаешь, что это не просьба.

Фрау Циммер сегодня принимала во вторую смену. В коридоре было пусто, из кабинета вышел, держась за опухшую щеку, несчастный обладатель больных зубов. По сторонам он не смотрел, забрал пальто и удалился.

– Входите, герр Коффман, – сказала докторша, снимая марлевую повязку. – Вы неважно выглядите. Даже не знаю, что с вами делать.

Алексей взгромоздился в кресло, с ненавистью уставился на бормашину, пока молчащую. Медсестра гремела склянками за стенкой.

– Открывайте рот, посмотрим на ваш внутренний мир, – громко сказала докторша.

– Вам надо уехать, Клара, – пробормотал Уваров. – В городе лютуют гестапо и СС. Это последняя чистка, но она самая безжалостная. Советую вам просто пропасть. В наше время это может сойти с рук. Вас никто не станет искать, не такая уж вы важная персона. Нужно только позаботиться о рации.

– Мартин, у вас начинается паранойя. – Фрау Циммер тоже понизила голос. – О чем вы говорите? Я провалюсь только вместе с вами. Кто еще знает, что я не совсем та, за кого себя выдаю? Не исключено, конечно, что машина с пеленгатором встанет в нашем переулке, а я не буду об этом знать. Но вы же меня предупредите, не так ли?

– Клара, я не волшебник.

– Перестаньте, Мартин. Мы вчера связались с центром. Ваше сообщение там принято, но нужны уточнения и дополнительные сведения. Кто будет отправлять их?

– У меня их нет. Пока, во всяком случае. Ума не приложу, где все это взять. Я сам отправлю шифровку в центр.

– Нет! – отрезала Клара. – Каждый должен заниматься своим делом. Спасаться бегством, оставлять вас на произвол судьбы в мои обязанности не входит. Так что зря вы сюда пришли, Мартин. Зубы у вас в порядке, уходите, не доводите до греха.

– Русские в восьмидесяти километрах от «Лагеря дождевого червя», – сказал Охман, вяло перебирая на столе канцелярские принадлежности. – Если выйти на открытое пространство, то можно услышать звуки отдаленной канонады.

– Не надо выходить на открытое пространство, штурмбаннфюрер, – заявил Уваров. – Мы должны с честью выполнять свой долг. Бог нам поможет. Ну и вся мощь нашей армии, конечно же.

– Впечатлен вашим оптимизмом и верой в лучшее. Да, сомнений нет, Мозерскую линию им не пройти. Ничего подобного в истории фортификационных сооружений еще не было. Это неприступная крепость. Вчера подошла последняя резервная дивизия ваффен-СС, которую выделил сам рейхсфюрер. Ее части рассредоточиваются на позициях от Мозера до Витца.

«Лишь бы Айзевице не укрепили», – подумал Алексей.

– Моральное состояние наших войск вызывает опасения, – продолжал Охман. – До полного разложения еще не дошло, но уже поступают звоночки из управления полевой жандармерии. Резко выросло число дезертиров. Солдаты покидают позиции, переодеваются в штатское, пытаются уйти на запад по лесам или используют случайный транспорт. Приказ расстреливать на месте пока еще сдерживает массовый отток военнослужащих. Но командование уже разбавляет части вермахта солдатами ваффен-СС, боевой дух которых всегда на высоте. Позади укреплений оборудуются позиции для подразделений усиления с пулеметами. Знаете, у русских в начале войны была полезная традиция. Позади своих частей они размещали так называемые заградительные отряды. Когда солдаты пускались в бегство, по ним били пулеметы. Этот метод оказался очень действенным.

– Да, я что-то об этом слышал. Мне кажется, что не будет зазорным перенимать все лучшее у нашего противника.

– Вы закончили свои дела в школе? – сменил тему Охман.

– Закончил, штурмбаннфюрер. – Уваров замялся. – Мне казалось, я исправил все, что натворил Кромберг. Однако в связи с открывшимися обстоятельствами…

– Вы имеете в виду пропавшего Беккера? – Охман поморщился. – Согласен, Коффман, все перепуталось. В связи с открывшимися обстоятельствами работа Кромберга могла и не носить подрывной характер. – Штурмбаннфюрер задумался.

Уваров терпеливо ждал.

– Кстати, забыл вам сказать, – встрепенулся Охман. – Разложение в нашей армии коснулось не только рядового, но и старшего офицерского состава. Сегодня ночью был арестован некий тип по фамилии Прейслер. Он нес службу по линии инженерного управления и имел отношение к фортификационным работам на Мозерской линии. Его раскрыли случайно. Рядовой сотрудник инженерного бюро, оставшийся на дежурстве, видел, как Прейслер извлекал из сейфа секретные документы и работал с ними, причем весьма странно, бегло прочитывал, делал выписки. Сотрудник сперва сомневался, думал, будто что-то неправильно понял, потом все-таки доложил о случившемся по инстанции. Прейслера взяли. Он раскололся на первом же допросе, признался, что продался английской разведке, каялся, умолял отнестись к нему снисходительно.

– Какой разведке? – Алексей искренне удивился. – Штурмбаннфюрер, это полная чушь. Что забыла в нашем городе английская разведка?

– Прейслер убежден в том, что его завербовал английский шпион, – настаивал Охман. – Звучит абсурдно, согласен. Но есть вероятность, что это действительно шпион из Британии. Их Управление специальных операций – в каждой бочке затычка, они хотят присутствовать во всех точках мира.

– Шпиона уже взяли? – поинтересовался Уваров.

– Шпион поначалу представился Германом Витцелем, вел себя доброжелательно, угостил майора коньяком, а потом раскрыл свое истинное лицо. У него имелся компромат на Прейслера, так что процесс вербовки не затянулся. Свое настоящее имя шпион не назвал. Его интересовал план Мозерских укреплений, особенности обороны, ловушки, слабые места. Этот человек был одет в штатское, и у Прейслера сложилось впечатление, что он изменил внешность. Приметы злоумышленника наши следователи, конечно, зафиксировали, но по ним не так-то просто найти конкретную личность.

– Однако это хоть что-то, – сказал Уваров. – Хотя найти иголку в стоге сена, конечно же, нереально. Имеет ли этот тип отношение к британской разведке – вопрос интересный. Совсем необязательно, что он окопался в военном или полицейском ведомстве. В городе множество гражданских служб. Этот тип может оказаться мелким чиновником, официантом, почтальоном, кем угодно.

– Ладно, пусть у Брюннера болит голова, – отмахнулся Охман. – У нас своих забот хватает.

– Минуточку, штурмбаннфюрер. Завербованному майору показали фотографию Беккера?

– Вы тоже об этом подумали. Да, люди Брюннера это сделали. Более того, они описали Прейслеру рост и комплекцию Беккера. Прейслер после допросов был в жалком виде, его сломили, но голова работала, и он ничего не мог скрывать. Прейслер долго рассматривал снимок и не дал определенного ответа. Он пребывал в замешательстве. Это мог быть Беккер или кто-то другой. Его вербовщик изменил внешность.

– Но голос? – упорствовал Алексей.

– К сожалению, записи голоса Беккера у нас нет. По уверению Прейслера, этот человек немного шепелявил, то есть голос он тоже старался изменить.

– Я так понимаю, взяли Прейслера поздно, и он успел передать врагу секретные материалы.

– Да, это так. – Охман соорудил удрученную мину.

Советский разведчик ходил по краю. Шаг влево, шаг вправо – и пропасть могла разверзнуться под его ногами.

– Не хотите поработать с Прейслером? – спросил Охман. – У вас есть навыки, вы умны и умеете добиваться результата, не прибегая к грубым методам. Возможно, из него еще не все выжали. Но гестаповские костоломы доведут до греха, и все несказанное умрет вместе с Прейслером.

В этой ситуации имелась и еще одна составляющая. Узнает ли его Прейслер? Вопрос риторический. Алексей должен за версту обходить камеру, в которой тот содержится, и молиться о том, чтобы в некой мудрой голове не родилась мысль устроить Прейслеру очную ставку со всеми, с кем только можно.

Он для приличия поразмышлял и произнес:

– Не вижу смысла, герр штурмбанфюрер. Что мне этот Прейслер с его британнскими вербовщиками? Если получу приказ, другое дело. Но я уверен, что Прейслер – отработанный материал. Пусть его добивают те, кто начал. Тайная полиция не столь бестолковая и грубая, как принято считать.

– Ваше право, – сухо сказал Охман. – Тогда для вас у меня другое задание. Кромберг разрабатывал польских полицейских. Они прошли с нашими войсками весь путь от Кракова и Варшавы, пробивались из окружения. В составе отряда не только поляки-кашубы, уроженцы Поморья, которых мы считаем расово полноценными, но и этнические немцы. Все они входили в состав полиции генерал-губернаторства. Кое-кто из них имел сведения о частях и соединениях Красной армии. Сначала с ними работал Кромберг, потом Беккер.

– Вам не кажется, штурмбаннфюрер, что это взрывоопасный котел? – спросил Алексей. – Я сделаю все, что прикажете. Но если вы хотите знать мое мнение, то я скажу вот что. Особо информированных персонажей надо поместить под стражу и выбить из них все, что им известно о Колдуне. Интуиция мне подсказывает, что кто-то его знает. Если это Беккер, то не все потеряно. Нам нужно приложить старания, мобилизовать всех имеющихся людей, чтобы его найти. Только радиоигра с его командованием – под нашим, разумеется, руководством – может изменить ситуацию на фронте. Посмотрите правде в глаза. Есть ли у нас другие возможности изменить эту ситуацию? Можем ли мы пренебрегать даже ничтожным шансом?

Он был логичен. Охман погрузился в размышления. С невероятным облегчением Алексей констатировал, что не находится под подозрением. Охман не такой уж актер, чтобы виртуозно это скрывать.

– Если польские полицейские и имеют какие-то сведения, то они устарели и бесполезны даже в том случае, если не принесут нам вреда. Мы просто потеряем драгоценное время, – добавил Уваров.

– Хорошо, поезжайте к этим полякам и наведите там порядок, – сказал Охман. – Соответствующую бумагу, касающуюся ваших полномочий, получите. Надеюсь, вы все сделаете правильно и быстро. Возьмите с собой несколько человек из отдела Брюннера. Пусть они выполняют подсобную, так сказать, работу.

– Слушаюсь, штурмбаннфюрер! – Алексей вытянулся. – Кстати, насчет «Айзевице». – Он сделал задумчивое лицо. – Вы упомянули этот узел обороны, и я задумался, где недавно слышал это слово? Беккер с кем-то говорил по телефону, просил подготовить документацию по Айзевице. В какую организацию он звонил, я не знаю. Но он сказал, что позднее подъедет и заберет. Это было, если не ошибаюсь, за день или два до его исчезновения.

– А что у нас с Айзевице? – Охман насторожился.

– Не имею понятия, штурмбаннфюрер. Это всего лишь один из узлов обороны, которых на линии насчитывается два десятка. Сейчас, разумеется, возникает вопрос: зачем материалы по этому объекту понадобились Беккеру? Что там не так? Заезжал ли Беккер на Айзевице? Ведь никто не контролировал его перемещения.

– И что вы предлагаете?

– Если хотите, могу заехать на Айзевице и все выяснить. Думаю, он недалеко от места расположения поляков. Моя машина на ходу.

– Хорошо, я подготовлю приказ, на основании которого вы сможете попасть на объект и осмотреться, а также опросить персонал. Выезжайте через час. У вас в запасе весь день. Но помните, что время играет не на нас.

Половина дня пролетела в никчемных хлопотах. Он впервые увидел вблизи этого неприступного монстра, «Лагерь дождевого червя», растянувшийся на десятки километров. Основной рубеж представлял собой извилистый вал, в одних местах естественного происхождения, в других – насыпной. Эшелонированная оборона, стальные доты, ощетинившиеся орудиями и пулеметами. Местность на востоке практически везде открытая, озера спрятаны под снежным покровом. Сотни метров колючей проволоки, стальных надолбов, противотанковых рвов и эскарпов. К западу от вала тянулись леса, кустарники, овраги, напичканные орудиями и минометными батареями. Повсюду посты, эсэсовцы с овчарками.

Рослый унтерштурмфюрер критически глянул на бумагу, предъявленную ему, и пропустил на объект гауптмана Коффмана и сопровождающих его лиц. Это были три сотрудника гестапо во главе с оберштурмфюрером Вакслером.

Подземелье гремело, изрыгало сложные запахи. Вниз вели винтовые лестницы. Главный тоннель, в разрезе похожий на грушу, прорезал насквозь всю линию. Стены его были закованы в мощный слой армированного бетона.

От него отходили ответвления, ведущие в стальные огневые точки, в казармы, в арсеналы, защищенные бронированными дверями. По центру главного тоннеля проходила узкоколейка, по которой периодически проезжали груженые дрезины, вагонетки, целые составы на аккумуляторной тяге. Скрежетали подъемники, доставляющие грузы и людей на верхние ярусы укреплений.

В казематах под землей размещались казармы, медицинские пункты. Здесь имелись радио, звуковая сигнализация, комнаты отдыха и даже спортзалы.

Командир опорного пункта майор Шультце получил указание собрать в казарме всех польских военнослужащих. Он поспешил исполнять его, хотя по званию был старше своих гостей.

Перед глазами Уварова мелькали испуганные лица. Прогибался и лебезил поручик Кышловский, временно исполняющий обязанности командира роты. Он уверял, что все его подчиненные активно боролись с польским Сопротивлением, занимались охраной еврейских гетто. Они показали себя с самой лучшей стороны при проведении карательных акций против мирного населения на Волыни и в Подолье. Некоторые служили в военно-строительной организации Тодта, где имели право на ношение огнестрельного оружия и были приравнены к военнослужащим вермахта. Этот рябой бледноватый парень явно что-то чувствовал. Ведь гестапо просто так никогда не приходит.

Сотрудники гестапо допрашивали в отдельных помещениях тех, на кого указывал им офицер разведки. Быть в подчинении у него им претило, они повиновались ему с ленцой, всячески выпячивали свою независимость.

Однако это не имело значения. Под раздачу попали самые отъявленные мерзавцы. До вступления Красной армии в Польшу они служили в соединении СС «Восток», готовившем диверсантов и разведчиков, засылаемых в советский тыл. Оно было создано летом сорок четвертого по личному указанию Гиммлера, прославилось кровавыми акциями против польских партизан и подпольщиков. С этими подонками проводил беседы Кромберг, с ними же работал Беккер.

К четырем часам пополудни Уваров был выжат как лимон. Он равнодушно смотрел за тем, как охрана уводит в изолятор группу таких вот поляков. Они кричали, что это ошибка, что они преданы с потрохами великому рейху.

– Вакслер, заканчивайте без меня, – устало сказал Алексей. – Этих мерзавцев отвезите в Майнсдорф и завтра хорошенько с ними поработайте. Я приеду позднее, сейчас по указанию штурмбаннфюрера должен навестить Айзевице.

Эта крепость мало чем отличалась от соседней. Местность к востоку шла на понижение, там простиралась равнина с редкими перелесками. Оборонительный вал возвышался над ней. Минные поля, противотанковые и противопехотные заграждения – ничего нового.

Объект простирался метров на восемьсот с юга на север и состоял из пяти узлов обороны, соединенных тоннелем. Вал при ближайшем рассмотрении оказался вереницей покатых холмов, заросших старыми живописными дубами. Под сенью их крон прятались бронеколпаки, венчающие мощные огневые точки. Это были стальные сглаженные цилиндры с прорезями, напоминающие тевтонские рыцарские шлемы.

От центрального въезда в крепость хорошо просматривались железобетонные блокгаузы, расположенные на флангах и похожие на грибы. Их гарнизоны могли контролировать практически все подступы к району. Толщина их стен превышала три с половиной метра. Они были неуязвимы практически для любой артиллерии.

В окрестностях объекта наблюдалась активность. Ревели тягачи, выкатывали на верхние уровни тяжелые орудия. Солдаты разгружали ящики с боеприпасами. Все дороги, ведущие сюда из тыла, контролировались подразделениями СС. Повсюду шлагбаумы, контрольно-пропускные пункты, ряды колючей проволоки и спирали Бруно.

Однако оборона на данном участке действительно была эшелонирована слабо, состояла всего из двух рядов укреплений. На дальней линии находились минометные батареи, САУ «Фердинанд», зарытые в землю, несколько блокгаузов. В капонирах стояли танки, готовые в решающую минуту выдвинуться на передний край.

Офицер на КПП морщил лоб, долго всматривался в бумагу, предъявленную ему Уваровым. Потом махнул часовому, стоявшему у шлагбаума, приказал пропустить. Напряглась, залаяла овчарка на коротком поводке, умнейшее, хотя и злобное животное.

Однако дальше второго контрольного пункта охрана машину не пустила. Алексею пришлось оставить «Даймлер» и идти пешком к приземистым бетонным сооружениям перед валом. Бумаги со скрипом, но работали, открывали двери.

В кирпичном сооружении располагался узел телефонной связи. Здесь же, пока не начались боевые действия, находился временный командный пункт.

Командир крепости оберст-лейтенант Герхард Рунг был страшно занят. Он бегло просмотрел бумаги, смерил неприязненным взглядом их подателя. Дескать, мне бы проблемы этих экскурсантов.

– Что вы хотите, капитан? – процедил Рунг сквозь зубы. – Мы не имеем никаких дел с вашим ведомством. Не представляю, чем могу быть вам полезен.

– Понимаю вашу занятость, господин подполковник, – учтиво отозвался Алексей. – Имеются основания предполагать, что вашим объектом интересовалась разведка русских. С какой целью, мы пока не знаем. Я должен осмотреть ваш объект хотя бы поверхностно.

– Так осматривайте, – Рунг махнул рукой. – Только не рассчитывайте, что я предоставлю вам гида.

– Это не понадобится. Позвольте вопрос. Какова численность гарнизона крепости?

– Два усиленных батальона вермахта. – Рунг нетерпеливо посмотрел на часы. – А также дополнительные подразделения с тяжелым вооружением.

– Не маловато для столь протяженного участка?

– А вы военный человек, капитан? – Рунг пренебрежительно усмехнулся. – Разбираетесь в вопросах фортификации и материального обеспечения? Впрочем, отчасти вы правы. Этот вопрос рассматривался командованием. Примерно через час с востока сюда подойдет полк РОА под командованием полковника Вахновского. Это больше тысячи человек. Часть отходила с боями от Пшенице, неплохо проявила себя, сохранила боеспособность. Есть приказ разместить ее на нашем участке для усиления гарнизона. Теперь вы удовлетворены, капитан?

– Это хорошая новость, – сказал Уваров. – Не хочу вас больше задерживать, подполковник. С вашего разрешения, я пройдусь, осмотрюсь.

Новость была отвратительная. В груди у Алексея похолодело, но он смог сохранить спокойствие.

Формирование частей Русской освободительной армии предателя Власова началось в сорок третьем году. Там были люди оступившиеся, выбравшие по незнанию и растерянности неверный путь, трясущиеся за свою жизнь. Однако большинство все же шло туда по убеждению.

То, что эти части слабые, морально неустойчивы, разбегаются при первом же взрыве снаряда – выдумка советских пропагандистов. Бывшие военнопленные, гражданские лица остро ненавидели коммунистов и все, что было связано с советским строем. Кто-то в боях дезертировал, проявлял трусость, но основная масса держалась до последнего, зная, что выбора нет и снисхождения к ним советская власть не проявит. Обреченные, злые, они бросались в бой, дрались отчаянно. Им нередко удавалось останавливать и даже принуждать к отходу части Красной армии. Этот рубеж будет для них последним. Биться они будут, как бешеные быки, за себя, а не за великую Германию, на которую им плевать.

В расстроенных чувствах Уваров прошел через кордоны охраны, поднялся на вал. По его гребню проходила траншея, залитая бетоном. Пулеметные гнезда располагались через пятнадцать метров. На всем ее протяжении виднелись аварийные выходы из шахт, механические подъемники. Прохаживались часовые, косо поглядывали на визитера.

С вала открывался превосходный вид на восток. Уваров закурил, мрачно разглядывал окрестности, всматривался в синюю дымку. Начинало смеркаться, но видимость пока сохранялась.

То, что снизу представлялось равниной, с высоты приобрело несколько иной вид. Местность рассекали овраги, что было выгодно для наступающих частей. В нескольких километрах синел лес, неплохое местечко для размещения дальнобойной артиллерии.

Равнина утопала в снегу, и все же озера различались. Их опоясывали заросли голого кустарника. Напротив объекта тянулся перешеек. Местность на этом участке была приподнята. Вода после взрыва плотин сюда не дойдет. Несколько сотен метров свободного пространства, провалы лощин, кое-где скопления кустарника, минные поля, стальные «зубы дракона», призванные остановить танковую армаду Катукова.

Он спустился в шахту по подрагивающей винтовой лестнице. Яйцеобразные бетонные проходы, тяжелые двустворчатые бронедвери, ведущие в арсеналы и другие объекты военного назначения. Шахта впечатляющих размеров тянулась вдоль объекта. Вентиляция была хорошо продумана, воздух тут не застаивался.

Под землей кипела жизнь. В тусклом электрическом свете сновали вагонетки, пустые и с грузом. Рабочие в черных комбинезонах разгружали подъемник, заставленный цинковыми контейнерами. Вдоль полотна узкоколейки прошло подразделение солдат с бледными лицами. У всех на поясах висели противогазы. Беспрерывно что-то гремело и лязгало. Подрагивал пол, на нижнем уровне работала дизельная электростанция. Боковые тоннели отходили от основной шахты. Они вели в казармы, к складам боеприпасов.

Алексей медленно двигался по тоннелю, заходил в боковые ответвления, все запоминал. На него никто не обращал внимания. Скрипели подъемники, гоняли вверх-вниз грузы, солдат и обслуживающий персонал. Он снова удивлялся. Это же целый подземный город! Здесь наверняка есть убежища, в которых можно спрятать целые части с продуктами, боеприпасами и всем необходимым вооружением.

Уваров прошел весь объект с юга на север, пустился в обратную дорогу. Боковые тоннели хитроумно переплетались, приводили в тупик, другие упирались в запертые двери.

Проход в электростанцию находился в средней части объекта. Подрагивали трубчатые перила, винтовая лестница спускалась в полумрак. Уваров погрузился в каменный мешок и через минуту оказался в сумрачном машинном зале, где работали дизельные генераторы. Тут царил страшный шум, сновали личности в комбинезонах. Кабели тянулись по стенам, убегали за пределы станции.

Задерживаться здесь не было смысла. Алексей получил представление об объекте. Дальнейшее присутствие здесь становилось опасным. Тут имелась своя служба безопасности. Рано или поздно она должна была заинтересоваться им.

Уваров поднялся на поверхность. Сумерки уплотнялись, но темнота еще не пала. Из полумрака доносилась песня на русском языке. Сначала он не поверил своим ушам, потом разобрался.

На объект с востока через распахнутые ворота между холмами вливалась крупная воинская часть. Солдаты в немецких касках и шинелях грузно двигались в колонну по три. Поблескивали шевроны на рукавах, синий крест на белом фоне.

«Мы идем широкими полями На восходе утренних лучей. Мы идем на бой с большевиками За свободу Родины своей»,

– разносилось по морозному воздуху.

Да, часть действительно была боеспособной. А гимн РОА был написан еще в сорок третьем году. Он стал визитной карточкой армии предателей, в которой, невзирая на потери, к началу сорок пятого года скопилось больше ста тысяч вооруженных головорезов.

Колонна с песней входила в укрепрайон. Солдаты двигались грузно, но уверенно, бренчала амуниция. Они проходили мимо и даже не смотрели по сторонам. Угрюмые небритые лица, кто-то прихрамывал, но держал строй.

Суровый боевой марш надрывал барабанные перепонки.

«Марш вперед, железными рядами, В бой за Родину, за наш народ! Только вера двигает горами, Только смелость города берет!»

Полк разворачивался на пустыре между рядами колючей проволоки. В нем было не меньше тысячи штыков. По окрику командиров песня прервалась, бойцы выстраивались побатальонно. Вспыхнули прожекторы по краям плаца, высвечивались мучнистые лица.

Сквозь ворота ползли трофейные советские «Т-34», украшенные нацистской символикой, несколько грузовиков. Тягачи тащили полевые орудия. Из штаба выходили офицеры. К ним устремился рослый военный в немецкой шинели и казацкой папахе, лихо вздернул руку в нацистском приветствии, стал докладывать.

Смотреть на это было противно. Эти мерзавцы будут стоять до конца, терять им нечего.

Алексей прошел через КПП и заспешил к своему «Даймлеру», тоскующему на краю стоянки.